Его убили позавчера.
Вместе с Ромой он отправился осматривать помещение под магазин. Там и остался. С остро заточенным штырем в сердце.
А Рома исчез.
Он позвонил ей поздно ночью и сказал, что завтра утром заедет за ней. А утром его забрала милиция.
Оперативно-следственная бригада, прибывшая на место, раскрыла преступление по горячим следам. Рому обвинили в убийстве и арестовали. Сейчас он под следствием, в изоляторе временного содержания.
Как же так! Почему он так поступил?.. Ведь Паша его лучший друг и родной брат Риты. Ну, повздорили, помахали бы в крайнем случае кулаками и успокоились. Но нет, Рома убил Пашу. Жестоко, хладнокровно.
Он ненавидел Пашу. За что? За то, что он познакомил его с ней, с Ритой?.. Он не хотел жениться на ней. Только делал вид, что хочет. А на самом деле она была ему в тягость… И со зла Рома убил Пашу…
Может, причина в другом. Но Рита во всем винила себя. Не нужно ей было связываться с Ромой. Надо было сразу понять, что их роман ничем хорошим не кончится.
А ведь Паша и сам понял свою ошибку. Незадолго до смерти он разговаривал с ней. Сказал, что ей следует хорошо подумать, прежде чем выходить замуж за мента. Не будет у нее с ним жизни.
Такой красавице, как она, нужен другой муж. Солидный, богатый, могущественный. И он знает такого человека. И этот человек, между прочим, питает к ней симпатии…
Она тогда посмеялась над Пашей. Сказала, что, кроме Ромы, ей никто не нужен.
Ей и сейчас никто не нужен. Даже Рома. Он — подонок и убийца, и она не может его любить… Хотя сердцу не прикажешь. Любовь зла… Она продолжала любить его. Но в то же время презирала и ненавидела.
А вдруг он ни в чем не виновен?.. Вряд ли… Но все равно, ей хотелось увидеть его, поговорить с ним… Она ходила в милицию. Только ее не подпустили к Роме и на пушечный выстрел. На свидание с ним никого не пускали. Вообще никого. Как будто сгинул человек…
Гроб с телом Павла стоял на столе в комнате. Здесь он пролежит всю ночь. Мама, Юля и Рита будут сидеть возле него, плакать. И все будут тихо ненавидеть Рому.
А завтра Пашу похоронят. И никогда больше никто его не увидит.
По щекам Риты текли слезы. К ней подошла мама.
— Доченька, по одному адресу зайти надо, — тихо сказала она. — Паше нашему могилку вырыли, денежки нужно отнести…
Они зарыдали обе.
А потом Рита вышла из дома и направилась по нужному адресу.
Она возвращалась обратно, когда возле нее остановились две машины. Два красавца-джипа. Из одной машины вышел не кто иной, как Матвей Данилович Нырков.
— Маргарита! — обрадовался он. Он подошел к ней, взял ее руку. Только она высвободилась, убрала ладошку.
— Прими мои соболезнования, Маргарита…Ты куда-то идешь?
— Домой.
— Садись, подвезу, — кивнул он на свою машину.
— Нет, — покачала она головой.
— Боишься?
— Может быть…
— Да не бойся. Я ведь взрослый мужчина. И достаточно серьезный. У меня и в мыслях нет сделать тебе дурное.
— Верю. Но лучше я пешком…
— Тогда и я с тобой. Тоже пешком. Ты не возражаешь?
Он был таким милым, добрым. Только ей вовсе не хотелось находиться с ним в одной компании. Но не гнать же от себя столь уважаемого человека.
Нырков провожал ее домой. В прежние времена, если бы парень вот так провожал девушку, можно было бы всерьез говорить об их скорой свадьбе. Да и сейчас в Семиречье думали по старинке.
Только Рита и не помышляла ни о какой свадьбе. Разве что о той, которая должна была состояться. Но все испортил Рома…
— Маргарита, еще раз прими мои соболезнования, — скорбным голосом сказал Нырков. — Мне жаль, что так случилось… Я знал твоего брата, он очень хороший человек.
— Завтра в двенадцать похороны, — всхлипнула она.
— Да, я уже знаю Обязательно приду… Я чувствую себя виновным в том, что произошло.
— Вы?! А вы-то здесь при чем?
— Я мэр города и за все здесь в ответе.
— Но вы же не можете все предусмотреть…
— Не могу… Но я должен делать это. По долгу службы… Кстати, в гибели вашего брата мы виновны вместе. И ты, Маргарита, и я…
— Почему?
— Ты вступилась за Романа Лозового. Если бы не ты, я бы передал его в руки закона, его бы осудили за изнасилование… Ведь уже установлено, что он на самом деле изнасиловал мою жену. Не в тот день, когда вы ездили в Лесокаменск, в другой…
— Этого не может быть! — ужаснулась Рита.
— Может… Роман Лозовой очень нехороший человек. Насильник, убийца… Его вина полностью доказана… Это он убил твоего брата.
— Нехороший человек, — автоматически повторила Рита. — Я бы очень хотела встретиться с ним, поговорить. Хочу спросить, как он мог докатиться до такой жизни.
— Я не думаю, что тебе это нужно. Не важно, что толкнуло Лозового на преступление. Важно, что он его совершил. И нет ему прощения.
— И все же я хотела бы встретиться с ним… Матвей Данилович, пожалуйста, сделайте так, чтобы меня к нему пропустили. Вы же все можете.
— Для тебя, Маргарита, я могу сделать все. Твое желание для меня закон… Завтра у тебя трудный день. Давай я устрою встречу с твоим бывшим другом послезавтра.
Рита не возражала.
— Будьте добры!
Она как будто соглашалась с тем, что Рома ее бывший друг.
— Ну вот и договорились…
* * *Рома гордо отказался от предложенной сигареты.
Точно так же и он подыгрывал задержанным, угощал их сигаретами. Сейчас на месте арестанта он сам. Двое суток прошло с момента его задержания, и только сегодня о нем вспомнили. Вызвали на допрос.
Напротив него за столом сидел местный прокурор. Банякин Федор Авдееевич. Неказистой внешности мужичок с серым лицом и желтыми зубами, до самых корней пропитанными никотином.
Прокурор не стал насильно совать ему сигарету в зубы. Он положил ее на стол, рядом с ней зажигалку. Будто знал, что Рома скоро вспомнит о ней.
— Ну так, наконец, я могу узнать, в чем меня обвиняют?
За двое суток его никто ни разу не побеспокоил. Только три раза в день давали вонючую баланду. И передачами с воли не баловали. О встрече с родными и думать было нечего. Все это время он намертво был изолирован от внешнего мира.
Неволя — это страшно. Но куда страшней не знать, за что тебя упекли в кутузку. А ведь он уже давно должен был об этом узнать.
— В какие-то игры тут за моей спиной играете. Двое суток держите. Но ни санкции на арест, ни постановления о привлечении… Беспредел сплошной!
Его возмущение справедливое. И, судя по всему, прокурор был согласен с ним. Только солидарности не проявлял.
Он открыл свою папку, достал бумаги.
— Вот и санкция, и постановление о привлечении в качестве обвиняемого…
От волнения Рома сглотнул слюну.
— Лозовой Роман Георгиевич? — официально посмотрел на него Банякин.
— Нет! Я Пушкин Александр Сергеевич… Не тяните резину! Моя личность вам известна… В чем меня обвиняют?
Прокурор молча протянул ему постановление о привлечении.
— Ознакомьтесь сами. Вы оперуполномоченный уголовного розыска, с юридическим образованием. Уверен, мне не нужно объяснять вам сущность обвинения. Сами все поймете. Да вы и без того все знаете…
Рома взял бумаги, пробежал по ним глазами опытного юриста. И лоб его покрылся испариной.
Его обвиняли в убийстве Голикова Павла Семеновича… Пашка Голиков, его лучший друг… Время убийства — час, когда они расстались в помещении под магазин. Орудие преступления — остро заточенный металлический прут. Удары нанесены в область печени и под левую ключицу в область сердца. Оба ранения не совместимы с жизнью… Дальше все поплыло перед глазами.
— Я не убивал! — от волнения стало трудно дышать.
Рома расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке. И лихорадочно схватил сигарету со стола. Все-таки пригодилась. И зажигалку взял. Чиркнул, закурил. Только глубокая затяжка облегчения не принесла. Прокурор забрал у него бумагу.
— Итак, вы ознакомились с постановлением, разобрались с сущностью обвинения. Распишитесь вот здесь…
— Не буду, — тупо посмотрел на него Рома. — Не буду, и все… Я никого не убивал…
— Не будете, не надо…
Прокурор взял ручку, стал что-то писать. Рома тем временем собирался с мыслями.
Пашки больше нет. Его убили. И не Рома это сделал. Он всего лишь ударил его. Пусть в лицо, и сильно. Но никак не остро заточенным прутом в печень и сердце… Остро заточенный прут… Уж не тот ли это?..
— Так, от подписи вы отказались. Теперь я должен разъяснить вам ваши права.
— К черту права! — Рому залихорадило. — Я хорошо знаю свои права.
— Тогда распишитесь вот здесь.
— Я не буду расписываться.
Он должен расписаться на постановлении в том, что ему разъяснили его права. Но он сейчас в сильнейшем волнении. Как бы ему не подсунули на подпись другую бумагу.
— Не будете, не надо… Зря вы ломаете комедию, Лозовой, — с вялым осуждением посмотрел на него Банякин. — Ваша вина полностью доказана. Вы можете отрицать что угодно. Только ничего вам не поможет. Любой суд припаяет вам приличный срок за убийство.
— Я никого не убивал.
— Орудие преступления — металлический прут Он найден в теле убитого. И на этом пруте ваши отпечатки пальцев.
— Чушь!
— Не знаю, не знаю… Это прямая улика. Но есть и косвенные улики. Да еще какие… Есть показания свидетелей, которые утверждают, что вместе с Голиковым Павлом Семеновичем вы ходили осматривать его новый магазин.
— Странно, — горько усмехнулся Рома.
— Что странно?
— Вы осмотрели труп, провели дознание, допросили свидетелей, у вас имеются результаты экспертизы… А вот допросить меня вы удосужились только сейчас, по прошествии почти трех суток с момента убийства… Почему так?
— На это у нас были свои субъективные причины, — уклончиво ответил прокурор.
— Гражданин Нырков — вот ваша субъективная причина! — взорвался Рома. — Вы все под ним, как стая гончих под сапогом старого ловчего… Вы видите, я не прошу у вас адвоката. Если он будет, то только купленный, полностью подконтрольный вам и Ныркову. И телефон я у вас не прошу, чтобы позвонить хотя бы родственникам. Мне нужно срочно связаться с Москвой. Но вы не дадите мне этой возможности. Потому что знаете, что я никого не убивал. И когда из столицы прибудет компетентная комиссия, вас всех тут пустят на колбасу!..
— В мои обязанности не входит выслушивать оскорбления подследственных, — спокойно произнес прокурор.
Угрозы Романа не произвели на него никакого впечатления.
— Завтра мы выедем на место преступления. Для проведения следственного эксперимента. Это всего лишь формальность…
— Ну да, конечно, формальность, — горько усмехнулся Рома. — Не более того… Ведь вам хорошо известно, что убийца был примерно моего роста. И сила его удара соответствует моей.
— Вот видите, вы косвенно подтверждаете свою вину.
— Ничего я не подтверждаю.
— Я же говорю вам, следствие не нуждается в вашем чистосердечном признании. Все факты налицо.
— Отпечатки моих пальцев на стальном пруте…
— На стальном? — ехидно посмотрел на него Банякин. — А откуда вы знаете, что прут именно стальной?
Рома с досадой понял, что сам подцепил себя на крючок.
— В постановлении написано, прут металлический…
— Но ведь он мог быть чугунным или алюминиевым.
— Да? Но я почему-то подумал, что он стальной.
— А хотите, я скажу, откуда вам известна такая подробность? — прокурор смотрел на него, как ястреб с высоты на неосторожного цыпленка.
— Хотелось бы узнать.
— Этим-прутом вы пользовались не впервые.
— Да ну?..
Рома усмехнулся. Только ирония не очень сейчас была уместна. Он понял, что попал в сверхнеприятную историю. Он знал, откуда в деле взялся прут. Это тот самый штырь, которым была убита неизвестная ему женщина. Этот прут ему сунули в руку в пыточном каземате. Оставили на нем его отпечатки пальцев. А потом этим же прутом убили Пашу.
— Экспертизой установлено, что на острие прута кровь не только Голикова. Этим прутом убили или ранили другого человека. И напрашивается вопрос — кто это сделал?
— Думаете, я?.. Ошибаетесь!
— Утверждать не буду… Но дело в том, что подана в розыск некая Комарова Людмила Панкратовна. Ее группа крови соответствует той, которую обнаружили на острие прута.
— Ловко закручено. — Рома чувствовал себя загнанным зверем.
Но старался не поддаваться пораженческому настроению.
— На оперативном уровне есть информация, что вы изнасиловали одну женщину…
Рома готов был ко всему. Поэтому не удивился этой небылице.
— Есть доказательства?
— Я же говорю, оперативный уровень…
— Извините меня. Но я вам не мальчик из детского сада. Я не желаю выслушивать в отношении себя всякую гадость из области домыслов.
— Все правильно, это гадость. Изнасиловать женщину — это самая настоящая гадость… Итак, есть основания подозревать вас в еще одном убийстве.
— Можете не продолжать. Я изнасиловал некую Комарову Людмилу Панкратовну, а затем ее убил…
— Значит, вы сознаетесь…
— Да нет, ошибаетесь, любезный Федор Авдеевич. Это я читаю ваши мысли.
— Вы ясновидец?
— Может быть…
— Я, между прочим, тоже…
Банякин достал из ящика стола диктофон.
— Наша беседа записывалась на пленку? — спросил Рома.
— Нет, мне это ни к чему… Но на этот диктофон записывался другой ваш разговор.
— Интересно.
— Мне тоже… Здесь запись вашего разговора с убитым Голиковым. Не знаю почему, но он записал свой последний в жизни разговор. Как будто чувствовал, что вы его убьете… Кассету нашли в его диктофоне.
— Я его не убивал.
Банякин не стал спорить. Он просто включил диктофон. И в уши влился голос Паши. И его собственный голос. Рома разговаривал с ним в помещении под магазин.
«Легко же ты покупаешься… А я думал, ты друг. А ты, оказывается, полное дерьмо…»
«Сам ты дерьмо! Кто ты такой!.. Что я с тебя иметь буду?..»
«А с него, значит, ты что-то будешь иметь!»
«Буду. Он меня в люди выведет… А что ты мне дашь?»
«Вот это!»
Звук удара. Шум падающего тела.
«Козел!» — голос Пашки.
«Да пошел ты, ублюдок!» — голос Ромы.
И снова Пашка.
«Не надо! Убери штырь! Не убивай!..»
Звуки ударов. Хрипы. Получалось, это Рома всаживал в Пашку прут. Это под его ударами тот корчился в предсмертных муках.
— Ну вот и все. Картинка ясна, — заключил прокурор. — Вам нет смысла дальше отпираться.
— Я никого не убивал.
Рома опустил голову под тяжестью безысходности.
Паша записывал их разговор. Зачем?
Возможно, это ему посоветовал Нырков. Смог же он склонить его на свою сторону. Поэтому и советы его могли восприниматься Пашкой как указание к действию.
Только не нужен был Пашка Ныркову. Для него он всего лишь расходный материал. Попользовался да выбросил. Но не на свою, а на чужую свалку.
Сразу трех зайцев Нырков убил. Рому подставил. Пашу, который трахнул его жену, наказал. И Риту от Ромы отвратил. Наверняка Рита считает его убийцей. И уже не любит, а ненавидит.
Нырков хочет жениться на Рите. Поменять шлюху-жену на непорочное дитя… Пашка ему об этом говорил. Только почему этого разговора нет на пленке?
— Вы поставили запись с самого начала? — убито спросил у прокурора Рома.
— Разумеется, — кивнул тот.
Но насколько Рома помнил, Паша не лез в сумку, чтобы включить диктофон. Значит, он работал с того самого момента, как они вошли в помещение. И слова «Не надо… Не убивай!» обращены не к Роме. К кому-то другому. Но запись смонтирована ловко, ни к чему не придерешься.
Пашу убили. Затем забрали у него кассету. Вырезали все про Ныркова, про Риту и его жену. Затем убрали момент встречи Паши со своими убийцами Ведь они, возможно, о чем-то говорили между собой. И уже «удобную» пленочку снова вставили в диктофон. И только после этого вызвали милицию И направили следствие по «правильному» пути. Поэтому Рома здесь.
Люди Ныркова сработали грамотно, профессионально. Запись предсмертного разговора с «нужными» моментами, прут с отпечатками пальцев «убийцы». Прав следователь, любой суд признает его виновным. И чистосердечное признание нужно не следствию, а ему самому, чтобы скостить срок.
Банякин как будто понял ход его мыслей. И ударил.
— Роман Георгиевич, у меня есть предложение…
— Да?..
— Дело об исчезновении гражданки Комаровой уже в производстве. Мы обязаны довести его до логического конца. Но пока мы не можем ее найти. Ни ее саму, ни ее трупа…
— И вы хотите, чтобы я сознался, что убил ее? И показал место, где зарыт труп?
— Совершенно верно.
— Увы, я не знаю, где зарыт ее труп.
— Вот видите, — обрадовался Банякин.
— Я ничего не вижу, — мрачно посмотрел на него Рома. — И прошу вас, не надо ловить меня… Я знаю, что Комарова убита. И ее убили тем самым прутом, которым был убит Голиков. И на этом пруте мои отпечатки пальцев… Да, я видел этот прут. Кое-кто лично вкладывал мне его в руку, чтобы наложить на него мои отпечатки.
— Кто именно? — глумливо скривил губы прокурор.
— Тот, кто хотел меня подставить… И подставил.
— Вы можете говорить что угодно.
— Но мне никто не поверит, — продолжил за него Рома. — Все правильно, все улики против меня. Прут с отпечатками пальцев, компрометирующая запись, показания родственников убитого… Наверняка у вас еще имеются показания свидетелей, которые видели, как я выходил из магазина.