Когда-то мы учились в одной школе. За Сережей все девочки бегали. А мальчишки подражали ему во всем. Помню, он вздумал носить воротник пальто поднятым, и все ребята стали поднимать воротник. Он же всегда хотел дружить только со мной. Все ребята удивлялись: что он нашел во мне?
Когда я училась в седьмом классе, а Сережа в десятом, не помню уже под каким предлогом, он затащил меня к ним. И его мама допрашивала меня, почему я не хочу дружить с ее сыном? Чем это Сережа плох для меня?
Я сказала, что папа не любит, когда девчонки дружат непременно с мальчиками… И что у меня есть подруга, которую я очень люблю.
— Твой папа несовременен, — с досадой возразила Сережина мама. — Кто он по профессии?
— Простой рабочий, — ответила я, делая упор на «простой». Надеялась, что, может, от меня отстанут?
Но Сережа внес коррективы:
— Ее отец наладчик. Герой Социалистического Труда. Депутат Моссовета. Был делегатом Двадцать второго съезда партии.
— Странно, — пробормотала Аннета Георгиевна.
Мне показали все «игрушки» Сережи: магнитофон, киноаппарат, японский транзистор. И отпустили с миром.
— Она же совсем ребенок! — услышала я возглас Аннеты Георгиевны, уходя. — Какая тут может быть дружба?
Я целиком и полностью была с ней согласна. Семиклассница — и выпускник, который летом будет сдавать в университет!
Квартира у Сережи отличная. С высокими потолками, паркетом, лоджиями. Обстановка — настоящий выставочный зал. Лучшая комната, угловая с лоджией, предоставлена Сереже.
В столовой был так пышно сервирован стол, что я, поеживаясь, спросила, не ждут ли они гостей? Оказалось, это все в мою честь. Аннета Георгиевна была одета в блестящие синие брюки и такую же жилетку. Руки у нее еще красивые, тонкие, но зато наметился второй подбородок. Лицо красивое, властное, с низким лбом. Поскольку она доктор наук, значит, действительно дело не в величине лба, а в количестве извилин. У нее, должно быть, очень много извилин!..
Сели за стол. Я попробовала кетовой икры, вкус которой уже забыла, и еще всякой вкусноты. Сережа был тихий-тихий и почти ничего не ел. Арсений Петрович мне заговорщически подмигнул.
Говорили о театре, о литературных новинках, о моей работе и планах на будущее. Аннета Георгиевна меня явно прощупывала. Выпили по бокалу шампанского — за окончание мною техникума, хотя в этой семье техникум за образование отнюдь не считали.
— Тяжело тебе, наверно, было работать и учиться? — обратилась ко мне Аннета Георгиевна.
— Не легко, конечно, но все уже в прошлом…
— Какими же профессиями ты располагаешь на сегодня?
— Слесарь-наладчик… Метеоролог-наблюдатель. Радист. Повар.
— Как, и повар? — улыбнулась Аннета Георгиевна.
— Моя мачеха, изумительная кулинарка, с детства приучала меня готовить. А потом я проходила стажировку у шеф-повара ресторана.
— Какая странная девочка! Зачем тебе столько специальностей?
— Ну… Работая слесарем, я зарабатывала на жизнь. А остальное… Метеорологу не мешает знать морзянку. В экспедиции может пригодиться. Так же, как и умение готовить. Вдруг заболеет радист или повар?
— А-а. Да.
Аннета Георгиевна недовольно взглянула на мужа и сына:
— Шли бы вы к себе. А мы здесь без вас поговорили бы с Марфенькой.
— Нет, дорогая, я догадываюсь, о чем ты собираешься с нею говорить, — сказал Арсений Петрович, — и желаю присутствовать. Да-с!
И он поудобнее уселся в кресле, вытянув длинные ноги… Сережа прикорнул в уголке дивана, даже глаза закрыл, сделав вид, что дремлет. Он тоже не собирался уходить.
Аннета Георгиевна некоторое время молча разглядывала меня. Я поняла, о чем она думала: что он в ней нашел, мой сын? Ни красоты, ни особого ума, ни женского обаяния. И одеться даже не умеет… Но… вся надежда на нее… на эту чужую и не слишком симпатичную девушку.
— А дальше ты думаешь учиться? — поинтересовалась она.
— Непременно. Только заочно.
— И куда же ты хочешь поступать?
— Я хотела бы со временем стать океанологом. Аннета Георгиевна удивленно пожала плечами:
— Почему именно океанологом?
— Мне кажется, самое большое счастье на земле — это быть океанологом. Работать на научно-исследовательском судне в океане… Есть такие суда: «Витязь», «Дмитрий Менделеев», «Дельфин»… В XXI веке океанология выйдет на первое место, потому что спасение человечества от перенаселения, от голода — в океане. Там будут строить плавучие города дивной красоты.
— Человечество будет обживать другие планеты, — заметил, сразу оживившись, Сережа.
— Знаю, «и на Марсе будут яблони цвести». Но пока там создадут атмосферу, растительность, человечество выручит океан. Сначала мы будем обживать океан, а лишь затем Луну, Марс, Юпитер…
— Юпитер… Надо сначала владеть гравитацией, — возразил мне Сережа, — к тому же…
— Марфенька, я попрошу тебя выслушать меня не перебивая, — обратилась Аннета Георгиевна ко мне.
— Я слушаю, Аннета Георгиевна!
— Мой сын любит тебя, это известно мне давно. Он не раз просил тебя быть его женой. Знаю, ты отказывала. Ты славная девушка. Сережа много говорил мне о тебе. У тебя нет ни отца, ни матери, никого, кто дал бы тебе добрый совет. Защитил бы тебя…
«От кого, интересно?» — подумала я.
— Нелегкая ждет тебя жизнь. Это ужасное распределение… на Камчатку. Знаю я, какие люди на Севере. На твоем пути может встретиться всякий сброд, даже преступники. Такая юная, наивная — одна во всем мире. Если ты выйдешь замуж за Сергея… не перебивай, прошу тебя, сначала дослушай… Ты останешься в Москве, поступишь в институт. Сережа тоже вернется в университет… Я поставлю ему это условием. Его восстановят — у него же были одни пятерки! Вы оба будете учиться. Мы дадим вам лучшую комнату. Мебель берите какую хотите. Пожалуйста! Это, конечно, для вас неважно. Оба романтики, фантазеры. Но — учиться! Учиться в университете, в столице, живя в центре города на всем готовом… Марфенька, девочка моя, неужели ты предпочтешь замужеству… Камчатку? А?
Я, кажется, покраснела — стало жарко щекам, — но не отвела глаз от ее испытующего взгляда.
— Сережа славный, добрый, он мой друг. Но я ведь не влюблена в него! Как же можно выходить замуж без любви? Это нехорошо.
— Начиталась! Времена Ромео и Джульетты давно миновали. Ты, Марфенька, очень несовременна.
— Но как же… Значит, вы… Неужели вы сами… выходили замуж без любви? — я запнулась.
Теперь, как ни странно, покраснела Аннета Георгиевна. Арсений Петрович засмеялся.
Сережина мама еще минут пятнадцать убеждала меня. Потом умолкла. Ей надоело. Может быть, она рассердилась? Белое ухоженное лицо ее порозовело.
Заговорил Арсений Петрович. Стал рассказывать о директоре океанской экспериментальной станции, куда я получила назначение, Ренате Алексеевне Щегловой.
— Интересная, талантливая, глубоко порядочная женщина. Крупный ученый. Я не раз встречался с ней и беседовал о проблемах Севера, об океане.
— Крупный ученый, — фыркнула Аннета Георгиевна, — живет в каком-то глухом поселке, заведует захудалой станцией!
— Бакланы — город, — поправила я. — Там строится порт. Имеется большой рыбокомбинат, консервные заводы. Кирпичный завод. Маяк. Школы. Техникумы.
— У Ренаты Алексеевны очень сложная судьба, — серьезно продолжал Арсений Петрович. — Она коренная москвичка. На Камчатку уехала за своим первым мужем, известным биологом профессором Щегловым. Ее сыну тогда и года не исполнилось. Теперь он уже кандидат наук, продолжатель дела отца и матери. Начал он с биологии моря. Но путь, которым он шел, привел его к океанологии. Сейчас он занимается течениями. Его работы известны у нас и за рубежом. Большой умница! Теоретические работы подкрепляются такими оригинальными, своеобразными экспериментальными данными, что диву даешься. Д-да…
Так вот, после смерти профессора Щеглова заведование экспериментальной станцией перешло к Ренате Алексеевне. Сначала она не могла выехать, потому что хотела закончить научный труд мужа. Но через несколько лет она вышла замуж вторично, за коренного камчадала. Коряка. У них дочь таких лет, как Марфенька.
— Какая хорошая женщина! — воскликнула я. — Как вы меня обрадовали, Арсений Петрович! Неужели я буду у нее работать? Вот повезло! Спасибо!
Аннета Георгиевна мрачно взглянула на часы, и я попрощалась. Сережа пошел меня провожать.
— Ты не обижайся, — буркнул Сергей, — что мы с отцом не избавили тебя от всей этой трепотни.
— Нет, что ты… Но скажи мне… Ты вернулся бы в институт, если б я… если б мы…
— Поженились? Конечно. Только не в свой институт. Я бы учился вместе с тобой.
— Почему?
— Чтоб тебе помогать, глупышка.
— Неужели тебе все равно, где учиться? Не понимаю.
— Нет, что ты… Но скажи мне… Ты вернулся бы в институт, если б я… если б мы…
— Поженились? Конечно. Только не в свой институт. Я бы учился вместе с тобой.
— Почему?
— Чтоб тебе помогать, глупышка.
— Неужели тебе все равно, где учиться? Не понимаю.
— Чего ж тут не понять. Вот этот океанолог Щеглов, о котором рассказывал отец… Он ученый по призванию. Наука для него — все! Такие люди, если и получают всякие звания, то не ради того, что это звание даст им материально, а ради лаборатории, ради научно-исследовательского судна, чтоб легче было двигать вперед обожаемую ими науку. Понимаешь? А у меня нет призвания к науке. Будь уверена, что, окончи я институт, мать стала бы настаивать на аспирантуре. А слушай я ее, так она заставила бы меня защищать кандидатскую, а там и докторскую.
— Разве можно стать доктором наук, если нет призвания к науке?
— Сколько угодно! Было бы желание. Ну, и терпение, усидчивость, память, честолюбие. Все это есть у моей матери. Но я — не она.
— Ты очень способный, это еще в школе все знали.
— Просто у меня хорошая память. Но больше всего на свете я люблю читать. Растянуться на кровати с хорошей книгой в руках и читать. Я люблю театр, люблю музыку, но читать я люблю больше всего на свете. Работа таксиста дает мне достаточный заработок — потребности у меня скромные — и возможность читать в свободное от дежурств время. Интересно вот что, обрати внимание: в школе нам внушали, что всякая работа почетна. Но когда я предпочел стать шофером, а не инженером, то не только родители, но и учителя ужаснулись. Почему?
— Черт знает почему! — пробормотала я сконфуженно.
— Я, Марфенька, люблю Москву. Люблю колесить по ней в своем такси. А в свободное время я читаю. Большего наслаждения для меня нет. Особенно фантастику. Ты ведь тоже любишь читать.
— Да, люблю. Но я еще хочу повидать далекие края. Океан. Поработать с настоящими учеными.
— Ты мне будешь писать, Марфенька?
— Буду. Обязательно. И тебе и Августине. Я обещала Августине писать ей через день.
— А я буду заходить к ней… через день…
— Спасибо, Сережа. Ей будет не так одиноко.
На другой день, только что мы с Августиной пообедали, позвонил Арсений Петрович и попросил разрешения зайти к нам с одной девушкой. Он хотел нас познакомить.
Августина бросилась готовить чай, а я наскоро прибрала в комнате. Сами знаете, какой раскрардаш, когда собираются уезжать.
Видимо, Козырев звонил из автомата, так как они явились очень скоро.
…Рядом с улыбающимся Арсением Петровичем стояла крепкая, загорелая девушка в спортивном полотняном платье до колен и с доброжелательным любопытством смотрела на меня. У нее были неулыбчивые, косо посаженные темные глаза, чуть приплюснутый нос, детски припухлые губы. Прямые черные волосы, зачесанные назад, свободно и густо падали на плечи. В смугловатом лице ее даже при первом взгляде чувствовалась какая-то загадочность. Уверенно и спокойно ступала по земле Рената Тутава, ничего и никого не боясь, сама естественность, безыскусственность и… сложность. В ней чувствовалась скрытая сила, упорство, ум наравне со способностью страдать и сострадать. Чувствовалась неповторимая индивидуальность, богатый духовный мир, и, хотя впервые видела ее, почему-то я поняла, сразу поверила безоговорочно: она талантливый человек. Сильное впечатление произвела на меня Рената Тутава.
Молчаливое и восхищенное рассматривание явно затянулось. Рената вдруг улыбнулась, и до чего же эта внезапная улыбка преобразила ее лицо. Столько в нем проявилось доверчивости, доброты и доброй усмешливости.
— Надеюсь, что вы подружитесь, — сказал Арсений Петрович, садясь в кресло, которое ему услужливо пододвинула Августина.
— Дочка Ренаты Алексеевны Щегловой, — сообщил он с укоризной, — чуть не месяц в Москве и вот объявилась только теперь.
— Экзамены были у меня, — пояснила Рената, — я сдавала в художественный институт. Даже Москву не посмотрела еще.
У нее был удивительный тембр голоса, низкий и чистый. Необыкновенно выразительный. Если бы она сдавала в театральный, то за один голос ее должны были бы принять.
Я переспросила: куда именно она сдавала?
— На отделение живописи… Имени Сурикова. Станковая и монументальная живопись.
— Туда ведь очень трудно попасть, — ужаснулась я.
— Принята. Узнала сегодня утром.
— Реночка привезла с собой много работ — этюды, портреты, пейзажи, — сказал Арсений Петрович. — Педагоги в восторг пришли.
Августина робко, как всегда при чужих, предложила выпить чайку. И уже набросила на стол скатерть.
— С удовольствием бы, но я тороплюсь… — Арсений Петрович взглянул на часы. Ему и вправду не хотелось от нас уходить, по лицу было видно.
— Выпьете чашечку и пойдете. Можно на кухне, быстрее будет.
Августина даже ойкнула, укоризненно взглянув на меня. Но Арсений Петрович охотно согласился. У них-то никогда не пили чай на кухне, там возилась очередная домработница.
У нас на кухне уютно, светло и чисто. Зеленые, много раз стиранные занавески качались от ветра. Мы с Августиной живо уставили крытый пластиком стол всякой всячиной из холодильника, и все четверо уселись на разноцветные табуретки.
— Какая уютная кухонька, — заметил Арсений Петрович, разглядывая морские пейзажи по стенам. Затем он выпил стакан крепкого индийского чая, съел кусок пирога с вишней и, распрощавшись, уехал. Мы пили и ели не торопясь. Рената не стеснялась, ела с аппетитом.
— Страшно было сдавать экзамены? — поинтересовалась я.
— Очень. Словно в море со скалы бросалась.
— А почему у вас такая странная фамилия — Тутава? Японская?
Рената улыбнулась.
— Нет, это корякская. Я ведь по отцу корячка. И в паспорте у меня стоит национальность — корячка. Вот мой брат Иннокентий Щеглов — по маме брат — он русский. Он тоже ученый. Очень способный. В двадцать четыре года защитил кандидатскую степень. У него уже и докторская готова… Но по совету мамы не торопится ее защищать. А то скажут: из молодых, да ранний. Он написал по ней монографию. Книга скоро выйдет в издательстве «Наука».
— А ваше имя… разве тоже корякское?
— Нет, конечно. Это меня отец назвал в честь мамы. Он ее очень любит. Мама ведь тоже — Рената.
— Очень красивое имя!
— Да? А вы знаете, что оно означает в буквальном переводе?
— В буквальном… н-нет.
— Вторично рожденная на свет. Это точный перевод с латинского. А вас зовут Марфа? В литературе я встречала это имя, а в жизни еще не пришлось.
Я рассказала, почему меня назвали Марфой. Как раз перед моим рождением газеты много писали о подвиге пилота Марфы Ефремовой. С научной целью был организован перелет на воздушном шаре через Каспийское море. В корзине находились трое: профессор-метеоролог, его ассистент Лиза и пилот Марфенька. Было много ценных приборов. Авария произошла, когда перелет был почти уже закончен, внизу показалась земля — горы и лес. Из лопнувшего воздушного шара стремительно уходил газ…
Пилот Марфа Ефремова приказала профессору и ассистенту прыгать. Затем, вместо того чтобы прыгать скорее самой, она стала спасать приборы и результаты наблюдений. Упаковала в мешок и отправила с парашютом.
Когда она наконец прыгнула, шар уже слишком снизился.
Парашют раскрылся не до конца. Марфа Ефремова разбилась. Она осталась жива, но повредила позвоночник. Говорили, что она никогда не будет ходить. Моя мама — молодая журналистка — брала у нее интервью. Потом ее очерк был напечатан в «Комсомольской правде».
Эта девушка произвела на маму такое сильное впечатление, что она решила: если будет дочь, назвать ее Марфой… Папа выполнил ее желание.
Рената смотрела на меня широко раскрытыми блестящими глазами.
— Марфа Евгеньевна Ефремова? Ведь я ее хорошо знаю! А ты ее видела хоть раз?
— Нет, никогда.
Рената даже руками всплеснула:
— Но ведь вы живете в одном городе! Как же так? Вот уж у нас на Камчатке это невозможно. Не повидать такого интересного человека!
— В Москве живет много интересных людей, — резонно возразила я, — есть гении, которых мне очень хотелось бы повидать, но… их можно увидеть в театре, лекционном зале, по телевизору… Домой же к ним не пойдешь?.. А откуда ты знаешь Марфу Ефремову?
— Она с мужем была на Сахалине, на Камчатке. Они гостили у нас. Хочешь, я вас познакомлю?
— Еще бы не хотеть! Только мне уже уезжать… А где ты остановилась? У Козыревых?
— Нет, конечно, разве Аннета Георгиевна располагает к тому, чтоб у них останавливаться?
Мы обе расхохотались. Улыбнулась и Августина, немного знавшая мать Сережи.
— Я остановилась у Кучеринер Ангелины Ефимовны. Они с мамой школьные подруги. Но теперь я буду искать себе постоянное жилище. Они с мужем привыкли вдвоем… И хотя они меня любят, все же я им мешаю. Мешаю состредоточиться — они же научные работники. Марфенька, пойдем походим по Москве? Я ведь плохо ее знаю.