Это уже не на исповедь походило, а на допрос…
Да… — признался я.
Священник ответил не сразу:
— Греха в этом нет, но… Во искупление прочти семь раз «Славься, Сестра!», не медля, но без торопливости.
Нa миг он запнулся. Я все понял, куда он клонит, но покорно ждал.
— И не выходи из исповедальни. Жди, брат мой, я подойду.
— Зачем? — прошептал я. Но окошечко уже закрылось.
Что же делать? Исповеднику перечить нельзя, епитимью нарушить — тоже. Что делать?
— Славься, Сестра, радость нашей радости, печали утоление, проступка наказание… — начал я. Осекся. Все во мне кричало: «Беги!». Все воровские повадки бунтовали против ожидания.
— Славься, Сестра, — начал я снова, с трудом заставляя себя не частить. Может, успею дочитать, да уйти… Но, видно, исповедник точно знал, сколько идти от его кабинки до моей, едва успел я в седьмой раз прошептать: «И тем возрадуемся…», как шторка отодвинулась.
Стражи нет, ни городской, ни храмовой. И то хорошо.
Только исповедник, в белом плаще с откинутым капюшоном, по возрасту — мой ровесник, на вид, правда, телом послабее, зато в глазах — подлинная вера. Смотрел он на меня и с брезгливостью, и с сомнением, и с любопытством невольным.
— Ильмар-вор? — еще раз спросил священник.
— Да, брат мой…
— Надень.
Он бросил на пол передо мной тугой сверток. И тут же, сам устыдившись презрительного жеста, поднял его, развернул, подал в руки. Это оказался плащ священника, такой же, как и на нем.
— Надень его, брат, капюшон накинь и за мной следуй.
— А грехи? — на всякий случай спросил я, потому что не сказал он традиционной фразы!
— Во имя Искупителя, Сестры и Святого Слова я, брат Рууд, отпуске тебе грехи, брат мой. Иди с миром.
Священник подумал и добавил неположенное:
— За мной иди…
Глава вторая, в которой я прошу об отпущении грехов, а получаю кое-что в придачу к титулу.
В плаще исповедника, накинутом поверх моего, краденого, я выглядел как очень-очень крупный, даже толстый священник. Среди Сестриных слуг такие редкость — хоть и отказываются многие из них от мужской сути, жертвуют грешной плотью, но расплываться себе не позволяют. Слуги Сестры — они в лихие годы не хуже преторианцев воевали, это не священники Искупителя, которым чужую кровь вообще проливать нельзя.
Но народа было уже мало, никто на меня не смотрел, и мы быстро прошли к неприметной двери, куда молящимся входить не велено. Оглянулся я напоследок на пустеющий зал — эх, сейчас бы самое время под скамейкой притаиться или за богатой драпировкой на стенах…
— Не отставай, брат мой, — бросил священник, не оборачиваясь. Смирился я с судьбой и пошел следом.
За дверью оказался коридор — без окон, тускло освещенный, лампы висели редко, а горели вообще через раз. Убранства богатого нет, зато под потолком балки удобные, можно влезть и затаиться.
Тьфу, пропасть мне на этом месте!
Воровскими глазами на святое место смотрю!
Шел мой исповедник быстро. Дважды навстречу другие священники прошли, в обычных темно-желтых одеждах. На меня не взглянули — видно, много их тут, все друг друга не знают, или приезжают часто из других храмов. Тихо очень было, и от этого глубокого безмолвия я слов-но слабел, последней воли лишался, скажи мне сейчас исповедник — выходи, сдавайся страже, так пошел бы…
Мы кружили по коридорам, мне даже показалось, что священник нарочно меня запутывает. Потом он отворил прочную дубовую дверь, и мы вошли внутрь. Достал спички, запалил тусклую масляную лампу.
— Садись, брат мой.
Комнатка крошечная, без всякой роскоши. На полу ковер лежит, так — лишь камень холодный, ни камина, ни окна, ни панелей деревянных. Стоит койка простая, узенькая, стол крошечный, жесткий стул. Все. Икона с ликом Сестры, простая, будто у бедного крестьянина. На столике лампа, кувшин с водой, кружка глиняная, да лист бумаги со стилом.
Аскет.
Священник бережно стило колпачком прикрыл, в карман спрятал — будто смутился такой роскоши, стило и впрямь хорошее было, резное, бамбуковое, медными колечками опоясанное. Он сел на койку, я на стул, больше-то и некуда было.
— Скажи, брат, кого вы в пути с Печальных Островов встретили?
— Никого, там даже птиц не летало… — ответил я.
Священник вздохнул, поглядел на меня с явным разочарованием.
— А! — вспомнил я. — Корабль встретили, линкор имперский…
— А что подарил тебе Маркус, младший принц Дома?
На предыдущий вопрос он явно знал ответ. И спрашивал, лишь проверяя меня. А вот сейчас… сейчас тон чуть изменился.
— Титул. Сделал меня принц графом Печальных Островов.
— Еще.
— Кинжал, — под пристальным взглядом священника я полез под одежду, из ножен, еще в Лузитании купленных, достал кинжал.
Он бросил на нож короткий взгляд.
— Еще?
— Больше ничего, — растерянно ответил я. — Да он сам нищий, принц беглый… я богаче его был, когда на берег попали.
— Допустим, Ильмар… Зачем ты в храм пришел?
— Сестре исповедаться… укрыться…
Священник на миг сложил ладони столбиком, прикрыл глаза, беззвучно шевельнул губами — видно, возносил короткую молитву.
— Это благодать Сестры на тебя снизошла, Ильмар. Ее рука тебя вела. Восславь Сестру, поблагодари Искупителя, — продолжал исповедник. — Я укрою тебя от Стражи.
Вот те на!
Даже в самых безумных мечтах я такого не мог представить. Конечно, слуги Сестры беглого не выдадут, это им заказано. Но чтобы Укрыть! Гнев Дома навлечь!
Я посмотрел на священника — взгляд его тверд и невозмутим.
— Ты под моей опекой, брат Ильмар. Я укрою тебя.
— Зачем? — спросил я.
— Сестра завещала спасать несчастные заблудшие души…
Брат Рууд! Милость Сестры безгранична. И души ее слуг полны доброты. Только ответь, почему тогда на площадях казнят душегубов, секут пальцы ворам, плетьми учат беглых крестьян? Ответь, почему вы не укрыли от беды всех?
Преемник Юлий, пасынок Божий, велел всем слугам Искупителя и Сестры доставить к нему Ильмара-вора и младшего принца Маркуса… буде таковые отыщутся.
Я вздрогнул.
К самому Преемнику?
Это что же, сын Господний меня, каторжника, видеть желает?
— Повинуешься ли ты воле Преемника Юлия?
— Повинуюсь, брат Рууд, и твоей защите себя вручаю.
— Брат Ильмар, не так все легко, — неохотно сказал священник. — Я не могу просто взять и доставить тебя к Преемнику Юлию. Стены имеют уши, а люди имеют языки. У Дома другие планы на твой счет, Ильмар. Если до Стражи дойдет, что ты здесь…
Ох, грехи мои душу леденят!
— Я недостойный и слабый слуга Божий, — Рууд посмотрел на меня. — Я не смогу сам доставить тебя в Рим. Мы пойдем к епископу — и ему ты признаешься, кто ты есть. Больше никому! Запомнил?
— Да, брат мой… — прошептал я. — Можно мне напиться?
— Утоли жажду. Но у меня нет ничего, кроме чистой воды…
Я жадно выпил всю кружку. Вода-то была не такая уж чистая и свежая. Стоялая, и хорошо если со вчерашнего дня. Брат Рууд — аскет… прости Сестра, я даже сейчас предпочел бы глоток доброго вина…
Почему-то мне думалось, что резиденция епископа где-то наверху, под крышей храма. А пришлось подниматься совсем немного. Стар, наверное, епископ, сообразил я, тяжело ему карабкаться…
Здесь встречалась охрана. Тоже священники, только в алых одеждах, с короткими бронзовыми мечами, дозволенными Сестрой.
Нас не останавливали. Видно, брат Рууд к епископу вхож. Мы миновали два поста, остановились у двери, ничем от других не отличающейся. Рууд тихонько постучал. Миновала минута, и дверь открылась. В проеме стоял молодой человек, такой же бледный и просветленный, как сам Рууд.
— Добрый вечер, брат Кастор.
— Добрый, брат Рууд.
Кастор глянул мимолетно на меня, но любопытствовать не стал.
— Мы должны поговорить с его святейшеством.
— Брат Ульбрихт готовился отойти ко сну…
— Служение Сестре не знает отдыха.
Как все просто у них! Кастор пропустил нас внутрь. Мы вошли в зал, похожий на чиновничью канцелярию. Столы, заваленные бумагами, стило. У стены — большая счетная машина, масляно поблескивающая медными шестеренками и рычагами.
Ого! Неужели у храма такая потребность в бухгалтерии?
— Я спрошу брата Ульбрихта… — без особого энтузиазма сказал Кастор и скользнул в боковую дверь.
Я подошел к окну. На площади горели фонари, и в их свете поблескивали кольчужные нашивки на кожаных куртках стражников. Два или три патруля прохаживались вокруг храма.
Вовремя же я успел.
— Входите, братья, — тихо позвал Кастор. — Его святейшество вас примет.
Вовремя же я успел.
— Входите, братья, — тихо позвал Кастор. — Его святейшество вас примет.
Брат Рууд зачем-то взял меня за руку — будто боялся, что я растаю в воздухе. Провожаемые взглядом Кастора, мы вошли в опочивальню.
Да. Брат наш во Сестре аскетом не был.
Дорогой персидский ковер устилал весь пол. Стены тоже в коврах, гобеленах, картинах — словно бы и не роскоши ради, потому что на каждом выткан, вышит или нарисован лик Сестры. Наверное, подношения храму от богатых прихожан. И все же эти горы мягкого хлама больше подошли бы опочивальне старой аристократки, чем обиталищу духовного лица.
Мебель тоже была дорогая, пышная, а уж кровать с железными шариками, украшающими блестящие спинки, подобает богатому повесе, а не священнику.
И запах — да что ж это, сплошные благовония и духи разлиты в комнате! Куда такое годится?
Но когда я увидел самого епископа, все насмешливые и неодобрительные мысли разом вылетели из головы.
Епископ амстердамский, брат во Сестре Ульбрихт, был парализован. Он сидел в легком деревянном кресле на колесиках, одетый в одну ночную рубашку. Еще не старик, но уже весь высохший, прикрытые пледом ноги тонки и неподвижны.
— Подожди там, брат Кастор… — велел епископ.
Священник за нашей спиной молча вышел, прикрыл дверь.
— Добрый вечер тебе, брат Рууд, — вполголоса сказал епископ. — И тебе, незнакомый брат. Прости, что не встаю, но я ныне и перед пасынком Божьим не встал бы…
Я рухнул на колени. Подполз к епископу, припал губами к руке:
— Благословите, святой брат. Благословите, грешен я и нечестив.
Шел от брата Ульбрихта тяжелый дух болезни. Вот почему так духами в комнате пахнет — чтобы запахи немощного тела отбить…
— Прими мое прощение, — спокойно сказал епископ. — Как звать тебя, брат?
— Ильмар, Ильмар Скользкий. Вор.
Рука епископа дрогнула.
— Ты тот самый Ильмар?
— Да, святой брат…
— Рууд?
— Это он, ваше святейшество, — отозвался священник. — Я спросил все, что было в скрытом послании, и он ответил, как должно.
Слезящиеся глаза брата Ульбрихта всмотрелись в меня.
— Засучи правый рукав, брат Ильмар.
Я подчинился.
— Откуда у тебя этот шрам?
— Это с детства, ваше святейшество, — прошептал я. — Упал с дерева. Я всем говорю, что это след от китайской сабли, но вру. На самом деле — поранился об острый камень.
— Что ты унес из языческого храма в Афинах семь лет назад?
— Там не было ничего ценного, святой брат… Несколько древних свитков, я не смог их прочитать, и никто не дал хорошей цены… я пожертвовал их Храму Сестры в Мадриде…
Брат Ульбрихт улыбнулся:
— А если бы тебя дали хорошую цену?
— Продал бы, ваше святейшество. Грешен.
— Мы все грешны… — епископ посмотрел на Рууда. — Милость Сестры с нами, брат. Это действительно он. Есть и другие вопросы… но они излишни. Это Скользкий Ильмар. Вор воров, ночной тать.
— Прости меня, святой брат…
— Ты прощен. Уже прощен. Отвечай на мои вопросы, и все будет хорошо.
Откуда в его слабом теле бралось столько силы? Я сразу успокоился, будто малый ребенок, впервые вкусивший таинства веры.
— Брат Рууд, кто еще знает о нем?
— Никто, брат Ульбрихт. Ильмар исповедовался…
— Рука Сестры… — снова сказал епископ и сложил руки святым столбом.
Я последовал его примеру.
— Скажи, Ильмар, где принц Маркус?
— Я не знаю, святой брат… Тогда, на побережье, он словно сквозь землю провалился! Я пытался его найти, но не смог.
— А зачем ты его искал?
Я пожал плечами. Если уж Сестра меня сейчас слышит, то и видит, наверное. Поймет. Что я могу сказать, как объяснить? То ли привязался я к мальчику, то ли объяснений хотел, то ли помочь собирался…
— Отвечай, Ильмар.
— Не знаю. Зла я ему не желал.
— И правильно делал. Проклят будет во веки веков тот, кто убьет его, ввергнут в холод адский, в пустыни ледяные… а уж о земном наказании слуги Сестры позаботятся!
Я вздрогнул. В глазах епископа блеснул такой яростный огонь… такая святая вера! Словно не о мальчишке, родными преданном, говорил, а об одиннадцати предателях, Искупителя толпе отдавших…
— Не бойся, Ильмар… — епископ почувствовал мое замешательство.
— Не к тебе мой гнев. Так ты не ведаешь, где Маркус?
— Нет.
Епископ вздохнул. Задумался. Брат Рууд стоял в сторонке, беззвучный, неподвижный, словно и дышать разучился.
— Скажи, а мальчик научил тебя Слову?
— Нет.
— Ты хотя бы слышал, что он произносит, когда тянется в Холод?
— Нет… он одними губами шептал…
— Движения рук? Позу? Время между Словом и Холодом?
Я молчал, сбитый с толку неожиданным потоком вопросов.
— Ваше святейшество, — заговорил Рууд. — Искусный магнетизер может погрузить Ильмара в сон, и тот вспомнит многое.
— Это все равно ничего не даст, — возразил епископ. — Ничего…
— Но Сестра привела Ильмара к нам!
— Возможно для того лишь, чтобы мы укрыли Ильмара. Он заслужил покровительство Сестры тем, что спас Маркуса с каторги.
— Но если хоть малейший шанс…
— Да, конечно, — епископ поднял взгляд на Рууда. — Ты молод и преисполнен надежд. Ты горишь святым огнем подвижничества. А я стар и немощен. Брат мой, ты повезешь Ильмара в Рим. Ты представишь его Преемнику Искупителя, и если будет на то Божья воля — это поможет всем нам. Брат Рууд, подойди ко мне!
Через миг священник стоял на коленях рядом со мной. Епископ возложил на его голову руку, произнес:
— Именем Сестры, ее волей… на радость Искупителю… дарю тебе сан святого паладина. Снимаю с тебя все обеты, освобождаю от новых пока не достигнешь ты Рима и не сопроводишь вора Ильмара к пасынку Божьему! Отныне все в твое воле, нет и не будет на тебе грехов, любой твой поступок мил Искупителю и Сестре!
Рууд задрожал.
Еще бы. У меня колени подогнулись со страху. Святой паладин это даже не епископ, не кардинал. Сан этот дается тому, кто ради веры ни себя не щадит, ни других, кто должен совершить такое дело, что весь мир в восторг повергнет! Неужели ради того, чтобы доставить меня в Рим, ради надежды слабой, что я чего-то вспомню, готов епископ такую ответственность взять, через себя — все грехи Рууда, прошлые и будущие, на безгрешную Сестру отвести?
И тут епископ произнес Слово.
Ледяной ветерок дохнул на нас. Брат Ульбрихт потянулся в ничто и достал крошечный блестящий предмет. Стальной столбик на шелковой нити, святой знак…
— Это столб из того железа, которого Искупитель касался… — спокойно сказал епископ. Не было в голосе благоговения, только усталость. — Носи его знаком святого подвижничества, брат Рууд. Знающие — узнают. Вера с тобой.
— Вера со мной, брат Ульбрихт, — прошептал Рууд, целуя святой столб, бережно надевая его на шею.
— Иди. Возьмешь мой экипаж… пусть брат Кастор приказ заготовит. И отправляйся немедленно. Никому сейчас веры нет.
— Если нас остановит стража?
— Скажи, что вы едете… нет, не в Рим. Другой город назови. Брат Ильмар пусть священником назовется…
— Как я могу, брат Ульбрихт? — спросил я.
Епископ вздохнул:
— Прав ты. Негоже святое дело с обмана начинать. Брат Ильмар, крепка ли твоя вера?
— Крепка, святой брат…
— Веруешь, что Искупитель — приемный сын Божий, первый из сыновей земных, что Сестра — ему сестра названная, Господу дочь?
— Верую…
— Не отступал ли ты против веры, хоть в самой малости? Не творил ли языческих обрядов, не молился ли лживым богам, не поносил ли святой столб и чудеса Слова Господнего?
— Нет, ваше святейшество…
— Хорошо. Милостью Искупителя и Сестры, недостойный брат мой, дарую тебе сан святого миссионера, истинное слово во тьму несущего. Отпускаю грехи твои.
Не было у меня никаких сил ответить. Поцеловал я слабую руку епископа, и только о том подумал, что судьба человеческая — игрушка
В руках Всевышнего. Две недели назад был я просто беглым татем. Ну, положим, каторжником-то я, как был, так и остался, но вот в придачу стал графом Печальных Островов и святым миссионером.
Судьба.
— Идите, — сказал епископ.
— Брат Ульбрихт, предан ли вам брат Кастор? — спросил Рууд.
— Да, насколько я ведаю. Но я не знаю, мне ли одному он предан.
— Добр ли он к вам?
Да, брат Ульбрихт. Очень добр и заботлив.
Глаза у епископа стали грустными и печальными.
— Ваше святейшество, как мне поступить?
— На тебе нет грехов, брат Рууд.
Мы поднялись с колен. Епископ взял с кровати колокольчик, позвонил. Через несколько мгновений дверь опочивальни открылась.