– Ой, да… – спохватилась Татьяна. – Какой ты умный, Валерочка! Конечно, я сейчас спрячу машину в гараж!
– Это нужно было сделать еще вчера, – продолжал бухтеть отчим.
«Ура! Он мне поможет! Ура!» – внутренне возликовала Таня и благодарно воскликнула:
– Ты у меня самый лучший, самый замечательный, самый толстенный толстячок во всей Москве!
Отчим поток сомнительных комплиментов проигнорировал. Холодно сказал:
– Жду тебя через час.
Таня нажала на «отбой» и, стараясь не замечать, что ноги по-прежнему дрожат, а голова кружится, забегала по квартире. Одновременно собиралась, подкрашивалась, одевалась – и решала текущие дела. Позвонила маме, наврала, что уезжает в командировку. А то был бы мамуле облом: Юлия Николаевна очень любила звонить в «Пятую власть» и слушать, как Наташка почтительно говорит: «Одну минуточку. Я узнаю, свободна ли Татьяна Валерьевна». А тут никакой тебе «минуточки». Наоборот: «Садовникову? Нет, она у нас больше не работает. Ее уволили!»
Потом Таня набрала Димку Полуянова и обрадовала его тем, что изымает у него «пёжика».
– Прямо сейчас? – огорчился тот.
– Нет. До вечера можешь кататься, – милостиво разрешила Татьяна. – А часам к семи подгони его к моему дому.
– И на кофеек пригласишь? – уточнил Полуянов.
– Если «пёжик» умыт и весел.
– «Пёжик» в полном порядке, – поспешно заверил Димка. – Цел, ухожен, блестит лакированными боками.
– Ну, тогда вместе с ним привози тортик. Выпьем кофе и поболтаем. Только недолго, ладно? А то у меня тут дел выше крыши.
– Все дуришь головы честным гражданам, госпожа рекламщица? «Только с нашим моющим средством ваш линолеум превратится в дубовый паркет»?
Таня не стала рассказывать Димке, что в ее услугах по «дурению голов» в рекламном агентстве больше не нуждаются. В ответ усмехнулась:
– Можно подумать, ты не дуришь, господин журналист. Это ты писал про следы инопланетян на пшеничном поле?
– Я, – хохотнул Димка.
– Ну, и кто на самом деле пшеницу косил?
– Мы с фотокором. Всю ночь валандались. Мозоли натерли дикие…
– И что, народ верит?
– Спрашиваешь! Тираж подскочил несусветно.
– Значит, мы с тобой друг друга стоим, – подвела итог Таня. – Ну, все, Димуля, опаздываю дико. Жду тебя вечером.
Она положила трубку, поспешно докрасила левый глаз – когда у уха трубка, краситься сложно – и выскочила из квартиры. По лестнице, как девчонка, мчалась бегом, выходную дверь, словно школьная хулиганка, распахнула ударом ноги. Немного странно вести себя, как будто ты юна и здорова, когда на самом деле голова по-прежнему кружится, а в желудке – урчание и противный тошнотворный комок… Ладно, плевать она хотела на слабость. Главное в борьбе с собственным организмом – не обращать на его выходки внимания. И вести себя так, будто у тебя ровным счетом ничего не болит.
Во дворе – никого, только на лавочке у подъезда млеет старушка-соседка. Таня скороговоркой пожелала ей доброго утра и вприпрыжку побежала к «тойоточке».
За ночь на машину никто не покусился – стоит, красавица, стекла все влажные от росы, а на капоте опять дрыхнет дворовая трехцветная кошка. Ну что за наказание! Других ей нету мест, что ли, где спать? Таня эту кошатину, рвань подзаборную, давно гоняла. Она, конечно, совсем не против домашних, а также диких животных, но зачем же краску когтями царапать?
– Брысь! – прикрикнула Таня.
А кошка на нее ноль внимания, спит без задних лап.
«Мне бы такие нервы!» – позавидовала Татьяна.
Она приблизилась к машине, склонилась над нахальной животиной:
– Эй, киска! Ку-ку! А ну, чеши отсюда!
Кошка неохотно распахнула наглые желтые глаза. Равнодушно взглянула на Таню, потом отвернулась, потянулась – и снова устало откинулась на капоте.
От такого нахальства Татьяна даже опешила. С некоторой опаской повторила:
– Пошла вон, говорю!
Никакой реакции – только презрительный взгляд желтых глаз. Таня нагнулась, подняла с земли палку – сейчас она придаст этой нахалке ускорение! – но у кошки неожиданно нашлись защитники.
Старушка-соседка, божий одуванчик, гневно выкрикнула со своей лавочки:
– Эй! Что ты делаешь?!
Голосок у бабули оказался зычный – с асфальта взметнулась стайка воробьев, а Таня вздрогнула и отдернула руку с палкой.
– А что я такого делаю? – не поняла Таня.
– Не смей трогать кошечку! – приказала со своей лавки бабка.
«Ах ты, старая карга! – внутренне закипела Таня. – Чего лезешь не в свое дело?!»
Но ругаться с бабкой вслух не стала: она давно усвоила, что пенсионерки в доме настоящие хозяева. Начнешь с ними ссориться – сама же потом и пожалеешь, когда к тебе из Мосэнерго придут: «Нам тут сигнал поступил, что у вас на электросчетчике «жучок» установлен»… Или когда в двадцать три ноль пять наряд милиции приедет: «Соседи жалуются, что у вас телевизор громко работает в часы законного отдыха граждан!»
И она вежливо произнесла:
– А что же мне делать? Не могу ведь я прямо с кошкой ехать!
– Возьми на руки и сыми аккуратно, – приказала бабка.
– Не буду я ее брать! – возмутилась Татьяна. – Вдруг она лишайная?!
– Не лишайная, – безапелляционно заключила старуха. – Кошечка хорошая, чистая, я ее знаю…
– Раз знаете – тогда снимайте сами, – ядовито предложила Татьяна.
Она даже не понимала, кто ее бесит больше – въедливая старушенция или наглая кошка, которая на перепалку ноль внимания, спит себе и спит…
– Развели машин, кошечкам спать негде… – продолжала ворчать соседка.
– Вы будете снимать кошку или нет? – выкрикнула Татьяна, снова поднимая палку.
– Не смей! Не смей, говорю! – взвилась старуха и приказала Тане: – Подойди сюда и помоги мне встать.
– О боже!
– К животным нужно относиться добрее… – пробурчала бабка, опираясь на Танину руку. И назидательно произнесла, с кряхтеньем делая первый шаг: – Мы в ответе за тех, кого при…
Закончить цитату она не успела – замерла, вцепилась в Танину руку так, что синяк останется, выдохнула:
– Ой…
«Ну, что еще?!» – чуть не закричала в сердцах Татьяна. И тут увидела: кошка с машины спрыгнула и пулей несется прочь… а сама машина… ее «Тойота»… ее любимая ласточка… вдруг окутывается облаком черного дыма. Всполох пламени, скрежет, звук взрыва – ужасающе громкий, такой, что заложило уши… А потом – снова тишина. И вместо ее машины – только страшный остов, окутанный безмолвным пламенем. И бабка клещами держится за Танину руку и все повторяет: «Господи боже мой!..»
* * *Таня усадила бабку обратно на лавочку… С минуту смотрела, как горит «тойоточка», – на место пожара уже слетались любопытные пацаны, а из окон дома, одно за одним, выплескивались удивленные лица соседей. Потом услышала: ее зовет Армен, жилец с нижнего этажа:
– Таня! Что случилось?!
Хороший вопрос!
Она не ответила. Странно, но она ничего не чувствовала. Ни-че-го. Будто не имеет ни к «Тойоте», ни к взрыву никакого отношения. Внутри у нее все заледенело. И тогда она, обычно такая логичная и здравомыслящая, поступила против всякой логики. Она просто повернулась к Армену спиной и шустро, шустрей, чем дворовая пацанва, бросилась к выходу со двора. Нет, она не вынесет приезда милиции, допросов, нервотрепки… И неизбежного вопроса: «Как вы думаете, кто это сделал?»
Вопрос бесполезный, потому что неизвестно, как на него отвечать. Слишком много тех, кто мог это сделать. Оскорбленный Брячихин. Родственники того парня, которого она сшибла, вполне могли за ночь узнать ее адрес и по-своему, по-народному, расквитаться. Даже Андрей Федорович, не простивший ей своего унижения, – и тот мог. Нанять бандюганов со взрывчаткой в Москве несложно и недорого…
Менты, конечно, удивятся, что хозяйка «Тойоты» исчезла. Ну и пусть удивляются. Пусть ищут. Чем позже найдут, тем лучше. Потому что говорить с ними бесполезно. Толку никакого, только время тратить… Участвуешь ты в следственных действиях или не участвуешь – машину все равно не вернешь. И лучший выход – просто сбежать. Как можно быстрее добраться до Валерочки, упасть ему на плечо и… И все.
Таня выбежала на дорогу, вытянула руку – и уже через секунду остановила ржавую, битую жизнью «копеечку». За рулем (обычное дело для старых «жигулят») восседал «гость столицы», сиял улыбкой, обволакивал томным взглядом: «Садысь, красавица! Домчим, как на диком коне!»
Обычно с кавказцами Татьяна не ездила. Никаких нервов не хватает, когда их «копейки», скрипя от старости и ежеминутно грозя развалиться, мчатся на красный свет, протискиваются меж фурами и подрезают «бимеры». Но, с другой стороны… Когда едешь с явным риском для жизни, о текущих проблемах сразу же забываешь – думаешь только о том, как бы до места назначения доехать в целости и сохранности. К тому же дешево – до Валеры, на другой конец Москвы, кавказец вызвался ехать за сто рублей.
– Годится. – Таня решительно уселась на переднее сиденье. – Только побыстрей.
Кавказец послушно стартанул – так, что пассажиры на автобусной остановке дружно вздрогнули от визга покрышек, а пешеходы, заслышав рев перегазовки, бросились врассыпную. Таня же даже не поморщилась.
– Ты смелый дэвушка, – похвалил кавказец.
– Я сама и круче умею, – зачем-то похвасталась Татьяна.
И закусила губу: уметь-то она умеет. Только вот… Ее «тойоточка», любимая, холеная, красивая машинка, мертва. Но кто все-таки это сделал?! И зачем?!!
* * *Таня держалась изо всех сил, однако, едва отчим отпер ей дверь и она увидела его радушное и озабоченное лицо, слезы сами потекли из глаз. Таня приникла к жирному плечу Валерия Петровича, и рыдала, и хлюпала – совсем как в детстве, когда отчим еще жил с ними и она, в случае самых ужасных и самых диких обид, прибегала жаловаться именно ему – всего два или три раза такое в ее жизни было.
– Ну, что ты? Что случилось, Танюшка? – спрашивал Валера, мягко похлопывая ее по плечу. Как все мужики, будь они трижды супершпионами, он смущался женских слез – тем более когда при нем плакали женщины, которых он любит.
А Татьяна все ревела и ревела и сквозь рыдания выдавила:
– Они мою машину взорва-а-али!
– Кто «они»? Какую машину? – вопросил отчим озабоченно.
– «То-о-ойоту»! – проревела Татьяна, а потом еще пару раз всхлипнула и, наконец, успокоилась, но по-прежнему прижималась к ужасно широкому плечу отчима.
– Давай, Танюшка, – Валерий Петрович погладил ее по спине, – ты умоешься, успокоишься, приведешь себя в порядок, а потом мы с тобой позавтракаем и поговорим. Лады?
Татьяна покивала и всхлипнула, а после оторвалась от любимого Валерочки и, пряча лицо, скрылась в ванной.
…Появилась она спустя минут десять, свежеумытая. Слезы на плече Валеры будто вымыли своим потоком события сегодняшнего утра и вчерашнего дня – те отступили и стали казаться уже не такими ужасными. Татьяна вышла на кухню, где отчим озабоченно смолил свою очередную кошмарно пахнущую сигарету, и делано бодрым голосом спросила:
– Так, Валерочка! Что у тебя сегодня на завтрак?
– На завтрак? – удивленно переспросил Ходасевич – обычно Таня никогда не требовала завтрака, всегда заявляла, что по утрам у нее нет аппетита. И слегка смущенно ответствовал: – Сосиски с макаронами.
Таня округлила глаза в наигранно-веселом удивлении:
– Валерочка! Не узнаю тебя! Ты, гений кулинарии, – и вдруг сосиски?!
– И у гениев случаются творческие спады, – отшутился отчим. – Зато могу угостить тебя прекрасным вином. Настоящее «шабли».
– Так ведь рано еще, только десять… – неуверенно ответила Таня.
Пусть приличные девушки с утра и не пьют, но ей сейчас глотнуть вина ужасно захотелось.
– Для «шабли» никогда не бывает рано, – пожал плечами отчим.
– Звучит, как рекламный слоган, – через силу усмехнулась Таня. – Для «шабли» никогда не бывает рано. Для пива «Глоток» никогда не бывает рано.
– Можешь использовать в своей работе. Дарю.
– В работе! – усмехнулась Татьяна. – А ты знаешь, что меня и со службы поперли?
– За что? – на удивление спокойно спросил Ходасевич.
– Вчера к нам в офис депутат Брячихин приходил. На статью злился. Орал и в Теплицына посудой швырялся. Клялся, что отомстит. Вот меня Теплицын и уволил.
– Ну, это не самое страшное, – безмятежно произнес Валерий Петрович. И задумчиво продолжил: – Это не беда и даже не полбеды. Девочка ты умная, талантливая – найдешь себе службу, да еще лучше, чем прежде… Ладно, давай за стол.
Настроение у Тани потихоньку улучшалось. Как хорошо, что есть человек, которому она без утайки может выложить все о своих бедах. И который не просто посочувствует, но и сумеет помочь.
Словом, срубав сосиски, запив вином, Татьяна сказала:
– Ну, все, я сыта и довольна. Готова рассказать тебе все. Говори, с чего начинать?
– Сначала расскажи про ночную аварию, – велел Валерочка. – Желательно во всех деталях.
Таня вздохнула, набрала в легкие воздуха – вот странно, вроде налопалась она, как голодный солдат, а еще бы от одной сосисочки не отказалась! – и изложила, что происходило вчера на ночном шоссе Энтузиастов, а после в больнице.
Отчим слушал внимательно, полузакрыв глаза, дымя своей вонючей «Явой». Потом еще маленько поразмыслил, затушил сигарету и огласил вердикт:
– Ну, что ж…Раз не вызвала милицию сразу – не спеши. Пусть все идет как идет. Если вдруг узнают менты о случившемся – тогда и будем думать, как тебя отмазывать. Переживать неприятности надо, как говорил товарищ Жванецкий, в порядке их поступления. А покамест постарайся выкинуть этот случай из головы. Теперь рассказывай, что случилось с твоей машиной.
Таня поведала отчиму про сегодняшний взрыв.
Валерий Петрович закурил очередную сигарету, выслушал Таню, а когда она закончила, уточнил:
– Но ты машину не заводила?
– Даже открыть не успела, – заверила Таня. – Я ж тебе говорю, ко мне бабка сразу прицепилась… С этой кошкой проклятой!
– Очень странно, – задумчиво произнес отчим.
– Может, это родственники того урода? Ну, которого я сбила?
– Не уверен… – покачал головою Валерий Петрович. – Больше ничего с тобой не случилось?
«Не говорить же ему, на закуску, что я, кажется, заболела? Чувствую себя, будто глубокая пенсионерка. Голова по-прежнему кружится, и тошнит, словно мы не сосиски ели, а мерзкую манную кашу».
– Больше ничего, – покачала головой Татьяна. – А что, мало разве?
– Да нет, хватает, – поморщился отчим и констатировал: – Странно все. Очень много в этой истории непонятного.
– Со взрывом? – прищурилась Татьяна.
– Не только. Например, тот документ, что похитили у тебя из сейфа, оказался в редакции уже в понедельник…
– Ой, а откуда ты узнал?
– У меня есть свои источники… – туманно произнес Ходасевич.
– Из-за этого источника у тебя сегодня с утра вид помятый и взгляд туманный? – через силу фыркнула Татьяна.
Отчим оставил ее выпад без внимания и продолжал вещать:
– А раз «объективка» уже в понедельник готовилась к публикации и никто не пытался ее остановить, зачем кому-то понадобилось звонить тебе на следующий день, во вторник, и предлагать выкупить бумагу? Кто и почему это сделал?
– Тут еще один момент, – проговорила Таня, – этот «кто-то» сказал мне утром в среду по телефону: я, дескать, не держала язык за зубами, и поэтому он меня наказывает. Откуда он узнал, что я не молчала? Что все рассказала тебе?
– Ну, – махнул рукой отчим, – это мог быть элементарный блеф… Тут куда интересней вопрос: кто этот «он»? И как звонивший связан с человеком на твоей работе, который похитил документ?
– Валер, слушай: а может, наркоман, что под мою машину бросился, и взрыв «Тойоты» – это месть Брячихина? За публикацию? Может, он свои угрозы решил в исполнение привести?
– Не думаю… – поморщился Валерий Петрович. – Это ведь целая история – устроить такую катастрофу. Надо изучить твой маршрут, следить за тобой, договориться с тем придурком… Брячихин и его люди просто не успели бы провернуть это за полдня.
– Но тогда, значит, авария и взрыв – просто случайные совпадения?
– В случайные совпадения я тоже не верю, – покачал головою Ходасевич. – Практика показывает, что очень они редки в природе – примерно как уссурийские тигры.
– А может, похищенная «объективка», плюс авария, плюс взрыв – чей-то злой умысел?
Ходасевич вздохнул.
– Вот и я так думаю. Только непонятно: чей умысел? И зачем? И что это за игра? Почему она направлена именно против тебя? Знаешь, Танюшка, я хотел бы найти ответы на эти вопросы.
– А я? Что делать мне?
– Ничего, – решительно покачал головою отчим. – Ровным счетом ничего. Отдыхай. Отсыпайся. Ищи себе новую работу. И, ради бога, сама ничего не предпринимай.
– Но мне же надо, наверное, в милицию пойти. Насчет «Тойоты». Заявление написать, какие-то бумажки заполнить – чтобы страховку выплатили…
– Никуда не ходи, – повторил отчим. – Твое отделение милиции – двести шестьдесят шестое?
– Да.
– Дадут тебе справку. Только не сейчас, а позже. Я уж возьму это на себя. А ты к ним ни в коем случае не лезь. Не нарывайся. Сейчас вернешься домой – прими душ и ложись, отдохни. Почитай, помечтай, попробуй уснуть. А то видок у тебя…
– В смысле? – насторожилась Таня.
Отчим слегка смутился.
– Что еще за «видок»? – не отставала она.
– Уставший.
– И морщины проступили?!
– Нет-нет! – торопливо откликнулся он. – Просто бледная ты какая-то…
– Заметно? – огорчилась Таня.
– Но в целом ничего страшного. Молодость и красота – по-прежнему в наличии. А насчет бледности – выспишься, и все пройдет, – заверил ее отчим.
И эти слова стали для Тани самыми приятными за последние сутки.