Ходасевич медленно, однако со всею непреклонностью покачал головой.
– Нет.
– Но почему?! Почему, Валера?!
– Нет – потому что ты не сможешь.
– В смысле?
– Ты не потянешь такую игру.
– Не потяну?! – снова вскинулся худощавый. – Не потяну? Это ты так решил?!
Ходасевич снова медленно, но веско покачал головой.
– Нет. Это мнение Центра.
– Но это ты!.. – выкрикнул худощавый. – Ты!.. Ты сам все решил за них! Ты им дал всю информацию!
– Да, рекомендации Центру давал я, – медленно проговорил Валерий Петрович. – И там со мной согласились. Потому что я считаю, что двойной игры в твоем случае быть не может.
– Но почему?!
– Ты просто не выдержишь. Сломаешься.
Ходасевич с вызовом посмотрел на товарища.
Тот выкрикнул:
– Да почему ты так решил? Почему?!
И вдруг – бросился на Ходасевича. Он коротко, но мощно ударил его в лицо. Но удар не достиг цели. Валерий Петрович отшатнулся и перехватил руку товарища. И сам, в свою очередь, нанес короткий и резкий удар в солнечное сплетение. Его противник согнулся и стал медленно опускаться на траву.
– Почему-у-у?.. – со свистом выдохнул он.
– Вот именно поэтому, – холодно припечатал Ходасевич. – Потому что ты, Колька, слабак.
* * *Валерий Петрович рассказал эту историю Тане со значительными купюрами. Он не назвал ни места, где она происходила, ни года, когда она случилась, ни имен главных (помимо Николая Птушко) персонажей. Многое отчим не упомянул: Париж, Версаль, мансарда на площади Шаттле, резидент Потапов… Получилась байка из шпионской жизни – сказка вроде: «В некотором царстве, в некотором государстве…»
– И этого парня тоже звали, – округлила глаза Татьяна, – Николаем Птушко?
– Боюсь, что именно так, – кивнул полковник.
– У него тогда был сын?
– Был, – нахмурился Валерий Петрович. – В ту пору – совсем маленький. Лет семи-восьми. И звали его Коленькой. Николаем Николаевичем Птушко.
– Думаешь, сын твоего друга – мой контрагент? Тот самый, с «откатом»?
– Всяко бывает, – неопределенно ответил Ходасевич, глядя в сторону.
– А ты в курсе, – насела Таня, – что с твоим Птушко-старшим случилось потом? После той вашей встречи за кордоном?
Таня вся сгорала от любопытства.
Осторожно подбирая слова, Валерий Петрович сказал:
– Ничего особенно страшного с ним тогда не случилось. Времена уже наступили перестроечные, вегетарианские. После того прокола Птушко отозвали в Москву. Понизили на одно звание: был майором, стал капитаном. Всобачили ему «строгач» по партийной линии. Сделали невыездным. Перевели в пятое управление – бороться с диссидентами.
– А тебя он не простил?
– Мы с ним иногда встречались, – поморщился Ходасевич, – в коридорах Центра. Он со мной принципиально не здоровался. А когда лет десять назад мы случайно столкнулись с ним на улице, он перешел на другую сторону.
– Значит, не простил, – констатировала Татьяна. – А чем он сейчас занимается, ты знаешь?
– Мне рассказывали, что, когда развалился Союз, он ушел из органов. Чем стал заниматься – не знаю. Я, как ты понимаешь, ни разу его не видел. И ничего до сегодняшнего твоего рассказа ни о нем, ни о его семье не слышал. Да и тот твой «откатчик» – сын ли он моего Птушко? – скептически (отчасти чтобы спровоцировать Таню этим своим скепсисом) молвил отчим.
– Фамилия редкая, – заметила Таня.
– А как он выглядел, этот твой Николай Птушко?
Татьяна скривилась:
– Молоденький. Серенький такой, незаметненький. Теперь-то я поняла, почему он такой блеклый. Все ясно – сын чекиста. Печальный карась!
– Странная версия, – вроде бы про себя проговорил Ходасевич и пожевал губами. – То ли отец мстит за сына? То ли – сын за отца? Очень странная версия.
– Во всяком случае, проверить ее надо, – азартно сказала Татьяна.
– Для начала стоит узнать, кто таков сейчас Николай Птушко-старший.
– О, это я запросто! – воскликнула Таня. – Только дайте мне Интернет.
Она разрумянилась, глаза загорелись. Никакого сравнения с той бледной, несчастной мумией, которую увидел Ходасевич в начале их разговора.
– Откуда в больнице Интернет? – подначил ее полковник.
– Подключусь по мобильнику. А ноутбук ты мне привезешь, – непререкаемо заявила Татьяна. – Сегодня же.
– Хорошо, – усмехнулся Валерий Петрович. – Ты позволишь мне, – в его голосе прозвучала мягчайшая ирония, – узнать о Птушко-старшем по своим каналам?
– Позволяю, – сделала царственный жест Садовникова.
Теперь ничто в ней не напоминало безжизненную, обиженную девочку. Она снова стала сама собой – азартной, деятельной, веселой, боевой.
– А самое главное, – весомо выдохнул Валерий Петрович, – ты должна понять: все плохое уже позади.
Но, по совести говоря, он сам был в этом далеко не уверен.
Той же ночьюХодасевич и лейтенант-чистильщик не были бы сотрудниками Комитета, если б не смогли проникнуть ночью в обычную районную московскую больницу. Из маскировочных средств им понадобились всего лишь два белых халата и два стетоскопа. С важным и непроницаемым выражением на лицах (в карманах халатов – авторучки, на шеях – стетоскопы) полковник и лейтенант поднялись на пятый этаж и не спеша отправились по длинному пустому коридору в отдельную пятьсот первую палату, где нашла приют Татьяна. Лейтенант держал в руках «дипломат» со своим инструментом.
В воздухе царили неистребимые запахи больницы: хлорки, медикаментов, сваренного на воде пюре. На сестринском посту горела настольная лампа, однако за столом никого не было.
Валерий Петрович остановил чистильщика у входа в Танину палату.
– Можешь определить отсюда, включена ли камера? – прошептал он. И добавил: – Если она, конечно, есть.
Лейтенант молча кивнул. Он достал из своего чемоданчика аппаратуру. Ходасевич смотрел по сторонам: не появится ли кто в ночном коридоре.
Едва чистильщик расчехлил приборчик, как увидел: стрелка индикатора напряженности поля дрогнула.
– Камера есть, – вполголоса проговорил он. – И она работает.
– Можешь запеленговать приемник? – полушепотом спросил полковник.
Лейтенант уверенно кивнул. Он, не чинясь, вручил Ходасевичу свой «дипломат», а сам, не отрывая взгляда, смотрел на экранчик детектора-пеленгатора. Они спешно пошли по коридору обратно к лестнице. Ходасевич спросил:
– Выведешь меня на приемник?
Он слегка запыхался от быстрой ходьбы.
– А я что делаю!.. – нагловато обронил лейтенант.
По пути Валерий Петрович подумал, как можно поступить в создавшейся ситуации – если играть по правилам (или хотя бы по подобию правил).
Можно испортить камеру в палате. Затем сообщить немногочисленным друзьям, оставшимся в Конторе, о сложившейся ситуации. Воспользовавшись их помощью, организовать засаду в Танюшкиной палате. И когда кто-то явится чинить испорченную камеру, взять этого человека. А затем, если удастся, его расколоть. И тогда – выйти на заказчиков.
Все это было умно, правильно и, возможно, оказалось бы результативно, но потребовало бы много сил и времени. И обеспокоило бы несчастную Танюшку. Ни тратить время, ни напрягать больную падчерицу Ходасевич не хотел. Поэтому он позволил событиям развиваться своим чередом – то есть быстро.
Вместе с чистильщиком они сбежали по больничной лестнице. Никем не остановленные, вышли во двор клиники. Все это время лейтенантик не отрывался от экрана пеленгатора. На улице он на мгновение замешкался, а потом уверенно тыкнул пальцем в темноту: «Туда!»
Шагов через тридцать в глубь заднего двора больницы Ходасевич углядел машину, стоявшую на отшибе, за кустами сирени. Это был белый, не новый, ничем не примечательный микроавтобус «Форд-транзит». Память Валерия Петровича, которая просеивала задним числом подозрительные машины вблизи его дома – день за днем, ночь за ночью, – мгновенно подсказала ему: он уже видел этот автомобиль. Видел!
Вспыхнуло видение одного из дней на прошедшей неделе: вот он провожает Татьяну. Она выходит из его подъезда. Он смотрит на нее через открытое окно кухни. Она улыбается и машет ему рукой. Он отвечает ей. Она направляется к своей «Тойоте». И где-то там, вдали, на заднем плане, маячит белый микроавтобус. Этот самый микроавтобус.
Решение Ходасевич принял мгновенно.
– Стой здесь и жди меня, – безапелляционным тоном заявил он лейтенанту. – То, что я собираюсь делать, незаконно. Так что, если вдруг меня заметут, дашь показания в мою пользу.
И не успел чистильщик ни согласиться, ни возразить, полковник уже зашагал к микроавтобусу. Тот стоял – весь темный, с тонированными стеклами, – не подавая никаких признаков жизни. На подходе к нему Ходасевич подобрал с земли увесистый булыжник. Приблизившись к машине, он, не тратя ни секунды на лишние раздумья, принялся колотить камнем изо всех сил – прямо по лобовому стеклу. Лейтенант затаил дыхание: «Что же он делает?!» Грохот разнесся по всему больничному двору.
На третьем ударе лобовое стекло треснуло. На четвертом – распахнулась дверца в глухом, без окон, борту микроавтобуса. Оттуда высунулся человек.
– Ты чего, мужик, с дуба рухнул?!
В голосе хозяина машины звучало больше удивления, чем злобы. Он не выкрикнул властно «Прекратить!», не выстрелил с порога, не полез драться. Все это краем сознания отметил Ходасевич и мгновенно проанализировал возможный статус мужика. Тот не был бандитом и не был спецслужбистом, за это полковник был готов дать голову на отсечение, – и потому Валерий Петрович неожиданно, резким движением метнул камень ему в голову.
Бросок оказался удачным. Камень попал мужику прямо в щеку. Тот дернулся и отшатнулся, схватился рукой за лицо. Ходасевич сделал три шага в сторону двери, вцепился автомобилисту прямо в шею и с силой впихнул его внутрь фургона. «Во дает дед!» – мысленно восхитился действиями полковника чистильщик. И тут дверь фургона захлопнулась изнутри, отрезав от лейтенантика все, что происходило там дальше.
А там, внутри, оказалось то, что ожидал увидеть Ходасевич: пульт, кабели, провода, пара компьютеров и несколько небольших телевизионных экранов. Все экраны были пусты и глухи, и лишь один показывал картинку. Цветной экран выдавал статичное изображение: в необычном ракурсе, словно бы вверх ногами, – больничная палата, кровать, а на кровати недвижимо лежит Татьяна.
Перед экранами стояли два кресла. На столе лежал недоеденный биг-мак, дымились два пластиковых стаканчика с кофе.
Все это Валерий Петрович увидел краем глаза и отметил краем сознания. Главным же чувством, которое он сейчас испытывал, была огромная, холодная ярость. Эти люди вторглись в его жизнь и жизнь Танюшки. Они злонамеренно и планомерно уничтожали его падчерицу. Поэтому Ходасевич был готов сотворить с ними все, что угодно. Видимо, этот почти не контролируемый гнев отразился на его лице, потому что физиономия оператора, маячившая перед ним, стала жалкой и испуганной.
Ходасевич держал гада обеими руками за горло, и его большие пальцы давили оператору на сонную артерию.
– Зачем?! – гаркнул он. – Зачем ты это делаешь?!
– Мне приказали!..
– Кто приказал?!
– Я н-н-не знаю…
– Не знаешь?! Ты не знаешь, на кого работаешь?! – Валерий Петрович встряхнул парня.
– Я не знаю! Правда не знаю!
Его глаза были совсем рядом, и они не врали.
– Твое имя? Фамилия? Звание?
– Трофимов. Юрий Павлович. Я видеоинженер.
– Кто тебе платит за эту работу?
– Я не знаю, кто он… Он нанял меня… Дал аванс… Ключи от микроавтобуса…
– И велел следить за ней? – Ходасевич мотнул головой в сторону экрана, который передавал изображение спящей Тани. – И за мной – тоже?
– Нет, только за ней… – пролепетал мужик.
– Имя заказчика?
– Я не знаю…
– Как ты с ним связываешься?
– Он сам нас находит. Раз в день. Или в два.
– Ты устанавливал камеры?!
– Нет!
– А кто?
– Я не знаю…
– Ублюдок! – Валерий Петрович с силой отшвырнул парня. – Давай, сворачивай свою лавочку! И скажешь заказчику: вы обнаружены. Я – вас – обнаружил, – раздельно произнес он.
– А кто вы? – пролепетал оператор.
– Моя фамилия Ходасевич. Валерий Ходасевич. Пусть твой заказчик найдет меня. Мне надо с ним поговорить.
В этот момент в дверь фургона застучали. Стук был ритмизирован, как болельщицкая речевка: та-та, та-та-та! Валерий Петрович развернулся и чуть приоткрыл дверь.
На пороге стоял чистильщик. Он морщился, потирая левое плечо.
– Пойдемте, Валерий Петрович, – проговорил он. – Тут рядом еще один оказался.
Ходасевич выпрыгнул из фургона. Захлопнул за собой дверь.
– Где этот второй? – нахмурившись, спросил он.
– Пока отдыхает. Но скоро, думаю, воскреснет. И будет очень недоволен.
Лейтенантик мотнул головой куда-то в сторону. На расстоянии метров десяти от фургона на траве темнело тело. Распростертый человек пошевелился и застонал.
– Ну, ты артист, – усмехнулся Ходасевич.
– Он кабан оказался еще тот, – возбужденно проговорил лейтенантик. Они с полковником быстрым шагом пошли по больничному двору в сторону ворот. – Только вы в фургон вошли, а он из кустов выходит. Мотню свою застегивает… Ну, мне и пришлось его уложить. Пока он не успел вам помешать.
– А ты крут, – констатировал полковник.
Мальчишка смущенно улыбнулся и не удержался от похвальбы:
– Я кандидат в мастера по дзюдо.
– Модный вид спорта, – улыбнулся Ходасевич.
– Не столько модный, сколько полезный, – с легкой обидой тряхнул головой чистильщик и спросил: – Ну, и что там у них, в фургоне? Что вы выяснили?
– Я выяснил, – поморщился полковник, – ровно столько, сколько обычно выясняют при спонтанной, неподготовленной операции.
– А именно? – с интересом переспросил лейтенант.
– Ничего.
ПонедельникВ роскошном кабинете сидели двое: пожилой и молодой. Они устроились за столиком в углу и прихлебывали свежевыжатый сок: тот, что постарше, – апельсиновый, а его юный собеседник – грейпфрутовый. Телевизор в углу молчал, зияя серым экраном.
– Мне кажется, отец, – осторожно произнес младшенький, – мы их недооценили.
– С чего ты взял? – довольно грубо буркнул пожилой.
– Толстяк расшифровал нас.
– Что-о?!
– Они демонтировали камеру в больнице. И напали на наших операторов в фургоне.
– Вот как! Что они теперь знают?
– О нас – ничего. Пока ничего. Я перестраховался. Операторам ничего не известно обо мне. Потому и не смогли ничего рассказать.
Старший задумался, побарабанил пальцами по столу. Наконец спросил:
– Что ты предлагаешь?
В то же самое время.Валерий Петрович и ТаняХодасевич сидел на кровати в отдельной Татьяниной палате. Таня в спортивном костюме расположилась рядом. Она держала на коленях раскрытый ноутбук. Но рассказывал при этом отчим, а она внимательно слушала:
– …Уйдя из органов в девяносто первом году, Николай Птушко-старший занялся бизнесом. Ему помогли друзья в новом российском правительстве. (Я думаю, это были его бывшие агенты, которые боялись, что иначе Колька расшифрует их связь с Комитетом, – в те годы сие выглядело как преступление.) Птушко сразу же получил квоты на вывоз за рубеж нефти и леса. Он сумел ими грамотно воспользоваться. Чтобы эффективнее уводить деньги из страны, наоткрывал себе офшорные счета, создал карманный банк «Гренада». И уже к концу девяносто третьего года его личное состояние оценивалось в несколько десятков миллионов долларов.
– Ох, Валера… – вздохнула Таня.
– Что, Танюшка? – участливо обратился к ней Валерий Петрович. Статус больной позволял ей все капризы.
– Я вот думаю, – она мечтательно потянулась, – ты ведь умнее этого Птушко?
Полковник промолчал.
– Умнее и хитрее, – настойчиво переспросила Татьяна, – раз ты его тогда переиграл, с этой девушкой из ЦРУ? – Она попыталась заглянуть отчиму в глаза.
– Надеюсь, что умнее, – осторожно, с грустной усмешкой промолвил Ходасевич.
– Тогда скажи: почему мы с тобой такие бедные? – напрямик спросила Татьяна.
Полковник понял: девочка еще пощадила его, смягчила формулировку: осторожно сказала «мы с тобой», а не прямо: «Почему ты такой бедный?»
– Я не бедный, я просто небогатый, – ни секунды не раздумывая, ответил отчим.
– Это софистика. Ты мне скажи: почему?
– Я думаю, потому, что деньги не являются для меня первостепенно значимой вещью.
– А что тогда является? – тут же спросила Таня.
– Семья, – мгновенно парировал Валерий Петрович. – Ты. И, как ни странно, твоя мама, Юлия Николаевна.
– Семья, и все? – прищурилась Татьяна. – И больше тебе ничего в этой жизни не надо?
Их разговор стал напоминать пинг-понг: вопрос-ответ, вопрос-ответ. При этом Таня, похоже, долго вынашивала формулировки и теперь ими, готовыми, словно выстреливала. Отчим отвечал экспромтом – но тоже с ходу, практически не задумываясь. Создавалось впечатление, что он много размышлял над теми вопросами, которыми задавалась Татьяна, и теперь излагал свои взгляды точно и ясно.
«Интересно только, – подумала она, – насколько отчим искренен в своих ответах? Что за ними кроется: твердая жизненная позиция? Или они – просто оправдание самого себя? Отмазка для неудачника?»
– Кроме семьи, мне нужно кое-что еще, – нахмурился отчим. – Крыша над головой. Вкусная еда. Хорошие книги. Интересное видео. Все это у меня есть.
– И тебе никогда не хотелось быть по-настоящему богатым?
– Как раз вчера я сам себя об этом спрашивал, – улыбнулся Ходасевич.
– И что ты себе ответил?
– Я задал новый вопрос: а какую цену я готов за это платить?
– И какую же?
– Ответ заключается, скорее, в том, сколько я НЕ готов платить.
– Ну, и?..
– Знаешь, Танюшка, может быть, я слишком долго таскал погоны, но теперь я очень ценю независимость. Ото всех: властей, партнеров по бизнесу, бандитов. От всех, кроме моей семьи.