Дятел сидел в ивовой клетке, накрытой полотном. Дятел был большой и пестрый. У дятла был круглый свирепый глаз, которым дятел моргал. Мне нравилось смотреть на дятла сбоку. Я лежал на животе и ждал, пока дятел моргнет еще раз и еще.
Потом я перенес дятла на сеновал и привязал за ногу. Я хотел любоваться дятлом без помех.
В тот же день дятел расклевал свои узы и улетел.
А Гизульфу Велемуд подарил дудку. Эту дудку дедушка Рагнарис вечером разломал об колено, а обломки в Гизульфа метнул, потому что Гизульф дудел беспрерывно. Дедушка сказал, что от гизульфового дудения на него снизошла священная ярость.
В тот день, видать, Вотан у самого нашего порога стоял и только ждал, в кого ему войти, в дедушку или в дядю Агигульфа. Потому что дядя Агигульф страшно ярился из-за предстоящего тинга. Он объяснял Велемуду, что не мог обесчестить кривую Фрумо, потому что Фрумо, во-первых, дурочка, а во-вторых, у нее бельмо на глазу.
Велемуд слушал и во все вникал.
Род Вильзиса в почете у вождя военного вандальского, Лиутара, сына Эрзариха. И вот надумал Лиутар идти в поход на дальних гепидов. Однако ж опасался Лиутар, как бы не вышло так, что в одно время с ним и Теодобад, сын Алариха, военный вождь готский, на тех же дальних гепидов походом ополчится. Ибо если так выйдет, то может произойти много неприятного и печального.
Однако ж знает Лиутар, сын Эрзариха, что Велемуд, сын Вильзиса, воин славный и отважный, породнился с готским родом Рагнариса, также славного воина, хотя среди вандальского народа почти совсем неизвестного.
И открыто также Лиутару, что этот Рагнарис весьма в почете у военного вождя Теодобада, который помнит его как соратника и сотоварища отца своего Алариха.
И потому посылает Лиутар, сын Эрзариха, Велемуда, сына Вильзиса, к Теодобаду, сыну Алариха, дабы спросил и вызнал и разведал Велемуд, не собирается ли достославный Теодобад идти на дальних гепидов этой осенью. Ибо из почтения к роду Рагнариса должен приветить Теодобад Велемуда и дать ответ ему на вопросы.
Оттого и поехал Велемуд в наш бург, к Теодобаду, что послал его с поручением таким военный вождь Лиутар.
Теодобад Велемуда выслушал. Отвечал, что в поход он, Теодобад, пойдет. На кого он пойдет, еще не решил. Но знает точно, что пойдет. Теодобад в поход осенью пойдет. Это Теодобад точно знает. А на кого он пойдет — это Теодобад еще не решил. Может, и на дальних гепидов. Но раз Лиутар хочет дальних гепидов разорить, то Теодобад не знает, стоит ли ему тоже этих дальних гепидов разорять. Однако же в поход непременно пойдет. Это Теодобад знает.
Вот что наказал Теодобад передать Лиутару, сыну Эрзариха. И вник во все Велемуд, все постиг и запомнил.
А из бурга решил Велемуд в наше село наведаться и поручение от Ульфа передать. Заодно и родичей своих увидеть, обнять и к сердцу прижать.
Дядя Агигульф над словами велемудовыми крепко задумался. И все пытал Велемуда — так куда хочет пойти Теодобад осенью?
Филимер, Велемудов сын, всюду проникал, хватал все руками. Он колупал пальцами дедушкиных богов — это легко видно было по светлым пятнам на закопченном лице Доннара. Под конец Филимер сронил со стены дедушкин щит прямо на Ильдихо, которая спала на лавке под щитом. Ильдихо оттаскала Филимера за волосы.
На вопли Филимера прибежал Велемуд и хотел бить дедушкину наложницу, но тут вмешался дедушка и пуще прежнего взъярился на Велемуда.
— Вандал — он что коровья лепешка, — сказал дедушка Рагнарис. — Пока на дороге лежит — тебе до нее и дела нет, а как вступишь — так только о ней и думаешь.
Велемуд, чтобы сделать приятное дедушке, Филимера высек.
Дедушка смягчился сердцем своим и взял Велемуда с собой на тинг.
А этот Велемуд все говорил деду и отцу моему, Тарасмунду, как нужно делать то-то и то-то и замучил их советами. Вот дедушка и сказал этому Велемуду, что полезно вандалу увидеть правильный обычай, как готы судят дело о бесчестии.
На тинге Агигульф-сосед, отец Фрумо, стеная и взрыдывая, рассказал всем про то, какая беда постигла его дочь Фрумо. Дочь его после чумы сделалась придурковатой и не все может охватить своим усеченным разумом.
И этим, так сказал он, воспользовался Агигульф, сын Рагнариса, то есть, наш дядя Агигульф.
Нашего дядю Агигульфа держали за руки двое могучих воинов, Валамир и Гизарна, чтобы тот, ежели случится ему впасть в священную ярость, никого не убил и не покалечил на тинге. А дядя Агигульф рычал и бился.
Тогда Хродомер спросил дядю Агигульфа, было ли все это так, как рассказал Агигульф, отец Фрумо. В ответ наш дядя Агигульф только заревел, роняя пену с усов.
Тогда Агигульф, отец Фрумо, закричал, что это означает «да». И поддержал его Одвульф.
Дедушка Рагнарис сказал, что Одвульф орет на тинге, как беременная баба, буде ниспошлет ей Вотан, смеха ради, священную ярость.
Отец наш Тарасмунд и Валамир закричали, что рычанье агигульфово означает «нет».
Сам же дядя Агигульф ничего не говорил, а только тряс головою.
Тогда Хродомер обратился к отцу Фрумо с вопросом, каким бы он довольствовался выкупом. Агигульф-сосед отвечал, что ему довольно было бы видеть дочь свою замужем за тем, кто лишил ее чести.
Тогда Велемуд-вандал, который только и ждал, чтобы вставить словцо, сказал, что отец Фрумо все подстроил для того, чтобы навязать славному роду Рагнариса невестку кривую и придурковатую. И пусть позор падет на голову Хродомера, старейшины никчемного, коли тот ничтожному и лукавому Агигульфу-соседу в том потворствует. И пусть ответит Хродомер-старейшина, чем прельстил его ничтожный Агигульф, отец Фрумо!
И кричал Велемуд, сын Вильзиса, что не хватит воинов в селе, коли прикрывать позор всех блудливых дочерей одвульфовых, хродомеровых и агигульфовых, в сумерках зимних рабынями и наложницами рядящихся, дабы через то сооблазнять достойных воинов. И в блуд и смятение вводить тех достойных воинов, только и радющих, что о процветании своего рода и всего народа готского.
Нет, не так вандалы честь свою блюдут и берегут. И если дочери вандальские в чем мать родила или в платье рабском с умышленной целью на промысел недостойный выходят, то с ними расправляются быстро: берут двух коней и разме…
Тут дедушка Рагнарис, почуяв, что Велемуд про любимое им разметывание конями заговорил, перебил Велемуда, как бы подхватив из рук его падающий меч.
— Конями разметывают таких дочерей! — заревел дедушка Рагнарис.
А дядя Агигульф еще раньше заревел, пеной всю бороду свою покрыв и в священной ярости ногами суча.
Велемуд же продолжал кричать, что дурная слава дочерей агигульфовых, одвульфовых и хродомеровых даже до народа вандальского докатилась. И коли такие безлошадные эти Агигульфы, Одвульфы и Хродомеры, то вандалы могут им и своих лошадей на время дать — за плату, конечно. А то взяли бы и двумя деревами разомкнули беспутных девиц, дабы не чинили раздора в славных воинских родах!
И еще кричал Велемуд, постепенно в раж входя, что сон ему ночью был и открылось ему в том сне, как все на самом деле произошло.
Но Агигульф-сосед не дал ему докричать, сам завопил, как резаный. Нечего, мол, бедную его дочь Фрумо в коварстве подозревать, когда всем известно, что Фрумо — дурочка!
А старейшина Хродомер бросил в лицо дедушке Рагнарису упрек — что тот привечает всякий чужеродный сброд. И тот чужеродный сброд приводит с собой на тинг, как если бы мальчонка притащил за собою на веревке собаку шелудивую да брехливую. И позволяет этому чужеродному сброду на славнейших воинов наветы возводить.
Такого не стерпел дедушка Рагнарис. Ибо хоть и не любил он Велемуда, но считал того за родича. Хоть и дурным, как говорил Рагнарис, советом, а все же спас хитроумный вандал жизнь Тарасмунду.
И потому вступился дедушка Рагнарис за Велемуда.
— За Велемудом внучка моя, Хильдегунда. Она благородных кровей и родила Велемуду сына. И сам Велемуд, хоть он и из вандалов, но среди них, вандалов, известного рода.
Такими словами вступился дедушка Рагнарис за Велемуда.
А Велемуд, за дедушкиной спиной хоронясь, заорал: да, ведомо ему, Велемуду, что дочь Агигульфа не только крива и безобразна, но и придурковата! Вник он, Велемуд, в это! Что же, тут старейшина Хродмер думает, что Велемуд пришел на тинг, не вникнув? Да только кто говорит, что сама она это удумала? Как белый день ясно, что сам Хродомер это и надумал. И бедную дурочку подговорил. Ибо давно мечтает Хродомер навредить славнейшему роду Рагнариса. И под корень род сей славный извести.
Пытался он, Хродомер, свою дочь-перестарку золотушную, именем Фаухо, наиславнейшему воину Агигульфу, сыну Рагнариса, в жены навязать. Но хитрый этот умысел был разгадан проницательным Рагнарисом.
И к деду повернувшись, слезно умолял его Велемуд следить за Хродомером. Ибо уже сейчас понятно, что не отступится Хродомер от страшной своей затеи и начнет в скором времени сватать свою золотушную Фаухо либо за Гизульфа, либо за Атаульфа.
И к деду повернувшись, слезно умолял его Велемуд следить за Хродомером. Ибо уже сейчас понятно, что не отступится Хродомер от страшной своей затеи и начнет в скором времени сватать свою золотушную Фаухо либо за Гизульфа, либо за Атаульфа.
И едва не рыдал Велемуд, убиваясь по тяжкой доле, какая ждет Гизульфа, либо меня, буде Хродомер исполнит свои коварные замыслы.
Тут уж все позабыли и про Агигульфа-соседа, и про Фрумо, а стали кричать друг на друга и едва не передрались. Хродомер Рагнарису кричал, что вовсе не хочет он, чтобы прекрасная золотоволосая Фаухо стала женой одного из тарасмундовых недоумков.
Дедушка Рагнарис ярился и орал, что помолчал бы Хродомер, ибо всем в селе известно, кто заправляет у него, хродомера, в доме.
— Кто же? Кто? — кричал Хродомер, на дедушку наседая.
Дедушка заревел торжествующе:
— Двала, вот кто! Двала давно тобой вертит, как хочет! А теперь все село под себя подмять надумал Двала!
Гизарна тут закричал, что да, хотел, и рабу его Моке по морде съездил, дабы устрашить его, Гизарну.
— И Скадус тоже Хродомером вертит! — закричал Гизульф, но Тарасмунд ему по уху дал, чтобы молчал, когда старшие беседуют.
Гизарна, показывая, как Двала съездил по морде Моке, стал руками размахивать и дядю Агигульфа случайно выпустил. И вырвался дядя Агигульф, отбросив Теодагаста. И в драку с Агигульфом-соседом полез.
Тут все кричать перестали и начали с интересом смотреть, как наш дядя Агигульф с Агигульфом-соседом друг друга лупцуют. Тогда Хродомер и предложил: пусть-де оба Агигульфа решат дело честным поединком.
На что дедушка Рагнарис справедливо возразил: буде наш Агигульф убьет Агигульфа, отца Фрумо, придется нам брать Фрумо в дом сиротой, так что победа обернется тем же поражением.
Брат мой Гизульф хотел было предложить, чтобы Фрумо выдали замуж за Ахму-дурачка и дело с концом. Пусть бы два дурачка друг друга тешили. Он уже рот было раскрыл, чтобы выкрикнуть это, но отец наш Тарасмунд за ухо его взял, и со стоном закрыл рот Гизульф.
Тут Аргасп и Одвульф закричали на Велемуда, что дочери Хродомера честные девицы. И если у вандалов так заведено, чтобы честных девиц конями разметывать и деревьями размыкать, то пусть своих вандальских девиц размыкают да разметывают.
На это Велемуд возразил, что хоть он здесь и недавно, но уже немало наслышан о дочери Одвульфа и наложнице Аргаспа и их вольном нраве. И между прочим, наложница Аргаспа Тиви предается утехам с рабом его Снагой, бывшим скамаром. И сейчас, пока он, Аргасп, на тинге глотку дерет, Тиви дома со Снагой милуется. Так-то!
Тут Одвульф, у которого не было дочери, не стерпел и напал на Велемуда. И Аргасп напал.
Отец мой Тарасмунд, дед мой Рагнарис и брат мой Гизульф вступились за Велемуда как за родича, а другие удерживали Аргаспа от смертоубийства.
И так мы отступили к дому.
В доме же дедушка увидел, что Филимер нахлобучил себе на голову Арбра вместо шлема. А сестра моя Сванхильда пожаловалась, что Филимер дерется.
Так все бранились между собой, а женщины ворчали. Потому что из-за Велемуда мы поссорились со всем селом.
Тут брат мой Гизульф сказал дедушке, что женили бы на кривой Фрумо Ахму-дурачка — вот и вышло бы замирение. Дедушка похвалил Гизульфа за догадливость и спросил, давно ли такое придумал. Гизульф сказал: «Да, давно».
Нахмурился тут дедушка Рагнарис и спросил, почему же на тинге смолчал Гизульф, когда едва до кровавой сечи не дошло.
Гизульф признался тут, что на тинге отец наш держал его за ухо и говорить не давал.
Тогда дедушка Рагнарис, по отцовскому праву, дал Тарасмунду затрещину и тотчас послал Ильдихо к Агигульфу, отцу Фрумо.
Ильдихо вскоре возвратилась и сказала:
— Агигульф передать просил: пусть приходят.
Дедушка Рагнарис кликнул Ахму-дурачка, и вдвоем они пошли к Агигульфу-соседу. Я тоже с ними просился, но дедушка не пустил.
Велемуд рвался пойти к Агигульфу-соседу и все переговоры вести, однако дедушка Рагнарис сказал, что ежели Велемуд хоть шаг с нашего двора сделает, то не видать ему больше краев вандальских — убьют его здесь.
Вскоре к Агигульфу-соседу пришел и разобиженный Хродомер. Они долго между собой толковали.
Потом мы с Гизульфом допытывались у Ахмы-дурачка, о чем речь шла и как все сладилось, но Ахма-дурачок только хихикал.
Через день Агигульф-сосед пригнал к нам на двор корову, а Ахму-дурачка увел с собой. Дедушка Рагнарис был очень доволен и говорил, что от Ахмы пользы не было никакой, а от коровы очень большая.
Наутро мы с Гизульфом, вызвав Ахму-дурачка из дома агигульфова (ибо он жил теперь при тесте своем), допытывались, хорошо ли быть женатым. Ахма молчал и только слюну изо рта пускал.
Агигульф-сосед стал теперь нашим родичем и, стало быть, и велемудовым тоже. И отец мой Тарасмунд сказал об этом Велемуду, когда устраивал пир.
И пошли они на охоту за мясом для пира. А Велемуд еще говорил, что у него, Велемуда, на доме оленьи рога, и нам тоже нужно такими рогами украсить дом, и что он, Велемуд, берется такого оленя добыть.
И действительно, добыл Велемуд могучего оленя. Велемуд-вандал обвязался искусно зелеными ветками и затаился у водопоя. Все вандалы — искусные охотники. Велемуд сам укрепил на нашей крыше оленьи рога и сказал, что теперь наш дом стал правильным.
На пиру все захмелели. И Велемуд стал прилюдно стал хвалиться вандальским умением незаметно подобраться к любой дичи и взять ее. Или же к врагу, чтобы убить его. Ибо всем известно, что вандалы — любимцы Вотана.
На это дедушка Рагнарис, также во хмелю, но остроумия не утратив, отвечал, что любимцы Вотана так горазды дубами прикинуться — сам Вотан не отличит. Больше прячутся они, чем воюют.
Мечи и шлемы потому оставляют ржавыми, чтобы на солнце не блестели.
Велемуд на дедушку смертно обиделся.
Минуло несколько дней, и Велемуд отбыл, уведя с собой двух своих коней и несносного Филимера.
Без Филимера было хорошо, а без Велемуда — скучно.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ДЯДЯ АГИГУЛЬФ
КАК УБИЛИ КАБАНАНаш дядя Агигульф — младший из троих сыновей Рагнариса, что живы и поныне.
Старший среди детей Рагнариса — мой отец, Тарасмунд. Дедушка Рагнарис заботится о продолжении своего рода. Он заставил Тарасмунда рано жениться и продолжать его род.
Из нас, детей Тарасмунда, плодить детей придется Гизульфу, ибо Гизульф — старший.
Гизульф завидует мне, потому что я могу не брать себе жены. Я буду ходить в походы, как дядя Агигульф.
Я боюсь, что Гизульф умрет, потому что тогда мне придется брать жену и рожать с ней детей.
Недавно Гизульф чуть не погиб.
Наш дядя Агигульф дружен с Валамиром. Много времени проводят они вместе, вместе едят, вместе спят.
Вместе и на охоту пошли. И брата моего Гизульфа с собой взяли тайком от отца и дедушки. Гизульф очень просился с ними. Дядя Агигульф обещал Гизульфа взять с собой на охоту, а отцу нашему Тарасмунду ничего про это не говорить.
Я подслушал, как они собираются, и тоже попросился с ними, но они не захотели меня брать с собой. Тогда я пригрозил, что все расскажу отцу и деду, ибо я знал, что они не хотели, чтобы Рагнарис и Тарасмунд узнали про охоту. Тогда Гизульф сказал: «Хорошо, мы возьмем тебя с собой».
На охоту уходили еще до рассвета. Гизульф разбудил меня затемно и тишком вывел из дома.
Когда мы с ним были уже на дворе, Гизульф сказал, что в ульфовом доме осталась от Ульфа рогатина. Гизульф говорил очень тихо, еле слышно.
— Тебе, — так он сказал, — все равно охотиться нечем. Возьми рогатину Ульфа. Да бери ту, что поменьше, на большую не замахивайся.
Я не хотел идти в ульфов дом, но Гизульф сказал, что так старшие велели — Агигульф с Валамиром. И прибавил, чтоб тайно от деда сделал.
Дед спал еще, когда мы с дверей дома ульфова жердину сняли. Я вошел в ульфово жилье. А когда я вошел, Гизульф наказал мне пошевеливаться, ибо рогатину еще чистить надо. И снасмешничал:
— Галлиурунн не боишься ли?
Темно там было и пахло плесенью, в ульфовом жилье.
И тут услыхал я, что за моей спиной Гизульф дверь закрывает и жердиной подпирает. Так и попал я в ловушку.
В доме у Ульфа было совсем темно. В темноте что-то все время шуршало и потрескивало.
Я сидел и боялся, к стыду своему, тех самых галлиурунн, которых мы с Гизульфом выдумали, чтобы Ахму-дурачка пугать.
Только с восходом солнца ушли страхи, и тогда дал я великую клятву отомстить Гизульфу за коварство его.
На мои крики пришла Ильдихо. Она побранила меня, что запрет нарушил, в ульфово жилье вошел, и выпустила.
Я пошел жаловаться отцу моему, Тарасмунду. Отец взял меня за ухо и потащил к Рагнарису — зачем жердину сняли, зачем запрет нарушили, зачем в дом ульфов проникли, покой отсутствующего потревожили? Вдруг Ульфу от этого что-нибудь дурное сделается на чужбине?