Кстати нужно будет предупредить членов кафедры, чтобы они активнее участвовали в этих демонстрациях, а то у Тутевича появится новый повод для обвинения нашей кафедры в низком уровне политико-воспитательной работы. Вот на демонстрацию седьмого ноября почти никто из наших не пришел. Раз Тутевич сегодня затеял со мной эту неприятную беседу, значит, в партийных кругах опять готовится какая-то кампания.
Павел Федотович крепко приложил руку к этому кусочку Киева. Здесь его здание президиума Академии наук, и Педагогический музей, и обе библиотеки: центральная и университетская. Эти библиотеки он делал вместе с Осьмаком. Вообще, как я помню, он не очень жаловал соавторов. Но Осьмак был старше его и считался тогда крупной фигурой в архитектуре. Василий Александрович очень интересно проводил занятия. Самому не верится, что я слушал его лекции, еще когда учился короткое время в Политехническом институте.
Здесь каждый уголок наполнен историей нашей культуры – вздохнул он. – Вот слева идет уютная улица Чудновского. Я ее еще помню как Терещенковскую. На ней расположены и русский музей, и музей западного и восточного искусства. Честь и хвала славным семействам Ханенко и Терещенко, собравшим великолепные коллекции живописи, которые легли в основу русского и западного музеев. Сейчас их имена никто не вспоминает. Даже улицу переименовали. Долго не могли найти название: то Герцена, то Чудновского. Да и как могли оставить название улицы Терещенковская, данное ей в честь крупных сахарозаводчиков?»
В парке было необычно пустынно. В дальнем углу напротив дома Морозова стояли столики и за ними сидели, нахохлившись как вороны, пенсионеры шахматисты, игравшие несмотря на холод. Он прошел мимо них. Ниже дома Морозова располагалась когда-то редакция газеты «Киевлянин», которой руководил Шульгин – тоже большой антисемит.
Он бывал в этом районе довольно часто. Дело в том, что два первых объекта, которые ему заказали после войны – это были поликлиники Четвертого управления Лечсанупра, то-есть барские поликлиники для Совмина и ЦК. Одна из них размещалась на Тарасовской недалеко отсюда, а вторая совсем рядом на Пушкинской. Это не были новые объекты – это была реконструкция приспосабливаемых зданий, но уж очень суровый был заказчик, так что приходилось ездить на авторский надзор, на планерки и совещания регулярно. Он делал архитектурные чертежи, конструктивную часть делал его старый приятель по проектированию санатория «Украина» в Гаграх – Вербенко, а технологию специалисты из Гипроздрава. На очередном совещании главный врач поликлиники представил его всем ведущим докторам и сказал:
– Вы, Яков Аронович, сейчас получите перечень телефонов ведущих специалистов и сможете обращаться к ним по любому возникшему вопросу. Вы, коллеги в свою очередь, можете обращаться к авторам со своими пожеланиями.
Как только они вышли, Вербенко отвел его в сторону и сказал:
– Яша, не вздумай послушаться его совета. Как только ты выслушаешь первого из них и что-нибудь сделаешь по его пожеланию, на тебя навалятся все и сьедят. Каждый захочет вместо своего отделения создать дворец – висячие сады Семирамиды. С любыми пожеланиями тут же отправляй к технологам. Там народ тертый – они их вернут с неба на землю. Да и жаловаться на технологов не принято, а архитектора каждый готов сожрать. Так что, если тебе нужно с кем-то из врачей посоветоваться – выбери одного. Я бы порекомендовал Марка Евсеевича. Он старый опытный терапевт, пользующийся общим уважением и знающий потребности всех других врачей.
С тех пор он стойко соблюдал советы Вербенко и обсуждал предложения докторов, только относящиеся к покраске интерьеров, а подробнее беседовал только с Марком Евсеевичем…
Особенно запомнилось ему последнее совещание. После него они вышли на площадь Толстого вдвоем с Марком Евсеевичем и не договариваясь, завернули в Шевченковский парк. Первым заговорил доктор:
– Вы, очевидно, знаете, что крупные писатели, поэты, актеры и ученые – члены еврейского антифашистского комитета, три года назад были арестованы. Подозреваю, что их нет уже в живых. Я несколько дней назад приехал из Москвы. Там у меня много приятелей и коллег – ведь я закончил Московский медицинский институт. У меня есть приятели и в Кремлевской клинике. Это то же ведомство, что и у нас, только рангом выше. Очевидно очередь дошла и до нас.
– Вы не пожалеете, что так откровенничаете со мной?
– Это, в принципе, не играет никакой роли. Дело в том, что бывают ситуации в которых любой нормальный человек способен оговорить другого даже не имея никакой информации, и винить его в этом нельзя. Я выражаюсь довольно туманно, но надеюсь, что вы меня понимаете. Должен же я с кем-нибудь поделиться. Лучше это сделать с вами, чем с кем-нибудь из коллег. Так вот, московские врачи, как я почувствовал, в полной растерянности и недоумении. На эти темы они, естественно, стараются не говорить. Но я так понял, что арестованы крупнейшие светила медицинской науки – в том числе те, которые лечили и консультировали самых высоких наших руководителей. Это Вовси, Виноградов, Егоров, Этингер, Фельдман, Коган. Арестован даже начальник нашего верховного ведомства, то-есть Лечсанупра Кремля – Бусалов. Но это касается не только нас. Говорят, что раскрыты еврейские заговоры на Московском автомобильном заводе и в Московском метрополитене. Идут аресты крупных инженеров. Я думаю, как это всегда бывает, что такая ужасающая провокационная волна докатится и до нас. Так что я хотел вас предупредить. Будьте очень осторожны, не ведите ни с кем бесед о своих знакомствах с крупными деятелями, особенно евреями, если таковые еще остались, бесед по национальному вопросу. Постарайтесь не вступать в контакты с моими коллегами по четвертому управлению и, пожалуйста, постарайтесь забыть обо всем, что я вам сейчас говорил. Я думаю, что нас ожидают в ближайшее время очень сложные события и перемены. Как врач могу вам только пожелать – будьте здоровы.
Все это он вспоминал, выходя из Шевченковского парка на площадь Толстого. Да именно здесь, он услышал эти страшные слова. Он прошел немного вперед по улице Толстого. Напротив возвышался открытый пару месяцев назад многозальный кинотеатр «Киев». «Почему людей так сьедает честолюбие, – подумал он. – Такие были друзья-приятели Онащенко, Таций и Чуприна. А сейчас, когда открыли кинотеатр, каждый из них жалуется мне при встрече на своих коллег. Никак не могут договориться, кто главный автор. Владимир Владимирович Захарченко, который был главным конструктором этого проекта, говорил мне при встрече, что работал, в основном, с Чуприной. Онащенко, общаясь со мной на кафедре, уверял меня, что все сделано по его эскизам, а мой сосед Таций, когда выпьет, а он это дело любит, говорит, что он этим самозванцам морду побьет. Насколько все это смотрится мелким на фоне той беседы, которая состоялась на этом же месте с Марком Евсеевичем.
Наверное все-таки стоит зайти на Пушкинскую. Там уже начались отделочные работы. Как бы чего непридвиденного не случилось».
ВОЗВРАЩЕНИЕ В КИСИ
После выписки из больницы я неделю проболтался дома и наконец решился пойти в институт. Нужно было нагонять своих приятелей по многим предметам: курсовой проект по архитектуре, задание на пересечение тел по начерталке в виде плаката (такова была идея Колотова – этот плакат освобождал от зачета), «тысячи» по языку, задание по статике сооружений – в общем дел хватало. Нашего преподавателя по языку я не застал, и тысячи мне разрешили сдавать Ямпольскому – заведующему кафедрой иностранных языков. Ямпольский, кроме языков, преподавал еще сопромат и статику сооружений. Я зашел в аудиторию, в которой секретарь кафедры назначил мне встречу, тихо уселся за свободный стол и стал слушать с большим интересом. В аудитории сидело человек десять, очевидно, хвостистов. Ямпольский поочередно подходил к каждому из них и начинал беседовать. У некоторых были приготовлены книги, у других чертежи. Ямпольский довольно сильно заикался. Но не это, естественно, вызвало мой интерес, а фантастические возможности этого преподавателя. Я приведу содержание его бесед с бедными студентами-хвостистами, не передавая дефектов его речи, чтобы не снизить впечатление от его эрудиции.
– Так, так, молодой человек. На каком языке будете сдавать тысячи? На немецком? Зер гуд. Гутен морген…
Со следующим. – Это расчет двухконсольной рамы? А вы знаете, молодой человек, что у вас неправильно построена эпюра моментов?
Очередной студент. – У вас что? Тысячи по-английски? Good morning! How are you? Чудесно. Джек Лондон. Это я допускаю, хотя лучше технический текст. Но позвольте – это же адаптированный текст. Бог с вами. Я могу у вас его принять только в том случае, если вы сдадите на одну тысячу больше.
– Так, так, молодой человек. На каком языке будете сдавать тысячи? На немецком? Зер гуд. Гутен морген…
Со следующим. – Это расчет двухконсольной рамы? А вы знаете, молодой человек, что у вас неправильно построена эпюра моментов?
Очередной студент. – У вас что? Тысячи по-английски? Good morning! How are you? Чудесно. Джек Лондон. Это я допускаю, хотя лучше технический текст. Но позвольте – это же адаптированный текст. Бог с вами. Я могу у вас его принять только в том случае, если вы сдадите на одну тысячу больше.
Следующий. – А ну-ка, разверните ваш лист, так чтобы он не скручивался. Расчет фермы. Чудесно. Сбор нагрузок и эпюры. Вот что я вам скажу, молодой человек. Математика, конечно, наука абстрактная и оперирует формулами, но нужно не терять представление о самых элементарных бытовых вещах. Смотрите что вы сделали. Расчет при различных нагрузках, эпюры, отлично. Варианты нагрузок. Снег слева, хорошо, снег справа-тоже неплохо, снег с двух сторон – чудесно. Ветер слева – хорошо, ветер справа – тоже неплохо, ветер с двух сторон… Что же это за ветер такой, что за муссоны или пасаты, которые дуют на вас сразу с двух сторон? Придется переделать, пока никто не видел, а то засмеют. Нет, нет, дома. Вы же уже подобрали сечения двух поясов фермы под этот сумасшедший ветер.
Очередной желающий. – А где же ваша книга или проект? Вы хотите сдавать румынский? А как ваша фамилия? Гульпа? Слышал. Вы молдаванин? Насколько мне известно, румынский не входит в перечень рекомендованных иностранных языков, так же как и польский и болгарский. А разве у вас в школе не было иностранного языка? А, английский.
У вас его плохо преподавали и давали больше румынский? Ладно. Я могу предложить вам следующий вариант. Вы идете в библиотеку и берете что-нибудь легкое на итальянском. Скажем сказки, «Чипполино». Или, например, у Джанни Родари есть симпатичная книжка «Джельсомино в стране лжецов». Я думаю, что, зная хорошо румынский, вы с помощью словаря сможете их легко перевести, и я приму у вас итальянский.
Наконец подошла моя очередь. – Вы что сдаете? Английский? Что это за книга? «Sun and Shadow» «Солнце и тень». Автор Марсель Бройер. Что-то я не слышал такого писателя.
– А он не писатель. Он архитектор – один из организаторов Баухауза.
– Интересно. И где вы только достаете эти книги?
– Это из библиотеки Академии архитектуры. Мне ее дала Мария Федоровна под расписку и страшную клятву.
Разобравшись с Ямпольским и сдав ему свои «тысячи», я отправился на кафедру физкультуры выяснять с ними отношения. На втором курсе занятия у нас были факультативными, я ходил на гимнастику, но, естественно, влезать на турник после операции мне не разрешили. С кафедрой физкультуры у меня были сложные взаимоотношения, вернее не с кафедрой а с ее заведующим с оригинальной фамилией Добрыйвечер. После ликвидации курсовых газет я оказался в институтской юмористической газете «Дробилка». И так как на кафедру было много нареканий, то мне приходилось писать на эти темы стихи и делать карикатуры. В основном это были безобидные шаржи больше не на Доброговечера или Добрыйвечера (никто не мог точно сказать, как он склоняется), а на нашего проректора по админхоз Арбузова. Шаржи такого типа:
Нам Середенко рассказал:
То-есть все нападки, в основном, на хозяйственников. На этой почве мы даже раззнакомились с Добрымвечером и он сам старался поставлять нам материал, так как эти публикации оказывали свое действие. К ним привыкли. И когда в одном из номеров не оказалось ничего о спортивной кафедре, Евстифеев послал меня к ним. Заведующий кафедрой уехал на какие-то соревнования, Сидоров нарисовал на него великолепный шарж, а я написал:
Этот невинный шарж почему-то произвел на него крайне негативное впечатление. При встрече он на меня кричал: «Так что, по-твоему, на кафедре ничего не делается, по-твоему на кафедре бездельники, которые в мое отсутствие черт-те чем занимаются? Ничего, еще посмотрим. Ты еще придешь сдавать к нам зачет».
Когда я робко протиснулся в зал, Доброговечера не было, но был Юзеф – наш тренер по гимнастике, человек крайне доброжелательный. Он посмотрел мою больничную справку, взял зачетку и поставил «зач.», сказав при этом: «Не переживай, ты бы все равно сдал».
Разделавшись с побочными хвостами, я засел за проект. Это был первый проект настоящего здания, а именно: «Двухэтажный усадебный жилой дом».
Все свободное время у меня уходило на роман с Кирой и подготовку новогоднего капустника. Кира, как я и ожидал, для начала устроила мне небольшой обычный скандальчик.
– Почему я узнала о твоей операции только на третий день, когда позвонил мне Толик? Я даже не могла тебя навестить, так как ты этого не хотел.
– Почему это я не хотел? Я как раз очень хотел (Я-таки попросил Толика позвонить ей и рассказать о моих неприятностях, но зная ее характер, сказал ему: «Если она скажет, что хочет прийти, расскажи ей, как меня найти, а если спросит, должна ли она идти ко мне, ответь ей, либо – как хочешь, либо – не обязательно. Я понял, что она озвучила второй вариант).
– Я не знаю почему ты не хотел, но догадываюсь. Очевидно тебя посещали другие твои, более сердобольные дамы, и ты не хотел, чтобы я с ними столкнулась.
Меня, действительно, дважды посещала Ася по собственной инициативе, и я не очень хотел, чтобы в нашей дружной жизнерадостной палате кто-то стал бы при всех выяснять со мною отношения, а Кира была очень склонна к такому веселому времяпрепровождению. Но я об этом, естественно, умолчал.
В десять вечера, препроводив Киру домой, я усаживался за написание капустника для новогоднего вечера. К Новому году мы всегда готовились активно: делали светогазету с текстами и с музыкой, репетировали инсценировки. Вот эти скетчи на институтские темы я писал с большим удовольствием. От участия в них на сцене я отказался после плачевного опыта нашего поступления, вернее поступления моих приятелей в студию МХАТ в прошлом году. Но все-таки меня уговорили участвовать в одном из скетчей. Когда я его рассказывал и показывал, наш режиссер Сергей сказал, что у меня все отлично получается, и никого другого он искать не будет.
Скетч был простым как мычание. Тема, как всегда, наиболее злободневная – экзамены. На сцене стояло несколько столов (аудитория) и стол преподавателя. Сидело несколько студентов готовящихся к ответу. За столом преподавателя сидел студент, загримированный под Василия Ивановича Сьедина – нашего преподавателя истории искусств. Заходил очередной студент (то-есть я), брал билет, зачитывал (все как обычно) и садился за первый стол, который на три четверти был повернут к залу. И вот тут все начиналось. В столе верхний ящик был набит книгами – здоровыми фолиантами по истории искусств, но этот ящик не имел задней спинки и был открыт в сторону преподавателя. И когда преподаватель кричал «Виноват! (любимое выражение Василия Ивановича). Спрячьте книгу!», я отвечал «У меня никакой книги нет», проталкивал ее (книгу) в ящик поглубже и она падала на пол рядом с преподавательским столом. На вопрос «Вы готовы?» я отвечал «Еще нет» и брался за очередную книгу. Все эти реплики обыгрывались, и в результате у стола преподавателя образовывалась куча книг и т. д.
В этом скетче Сергей и уговорил меня играть во второй раз в жизни после провальной премьеры «Красного галстука». Мне Светлана сделала волосы дыбом, закатали один рукав пиджака, перевели набок галстук и в таком диком виде я вышел на сцену, услышал «Тяните билет, молодой человек», вытянул билет, хрипло произнес «Билет номер 13» и сел за первый стол. Тут же я обнаружил, что стол набит книгами, но задняя стенка стоит на месте, и никакой дырки там нет. Я повернулся к Сергею, который стоял за занавесом и довольно внятно произнес:
– А где же стол с дыркой?
– Стол с дыркой забрал Арбузов. А вместо него поставил новый, – сообщил Сергей зловещим шепотом.
– Виноват! Перестаньте болтать – заявил псевдо Василий Иванович.
Никто ничего не понял. Я не знал, что делать, и начал вытаскивать книги на стол.
Псевдосьедин понял, что ситуация выходит из под контроля и начал импровизировать.
– Виноват! А это что за книги?
– А это не мои, – ответил я. – Это из библиотеки.
– А, тогда другое дело, – ответил он невпопад и уселся за стол.
Надо было что-то делать. Я подвинул один том к краю стола, и он упал. Псевдосьедин не прореагировал. Я сбросил второй том.
– Перестаньте смотреть в книгу, – наконец произнес он – заглянув в приготовленный текст.
– А я не смотрю, – ответил я, спрятав одну из книг в стол. В это время упал третий том.
– Перестаньте швырятся книгами. Вы готовы?