Такие изменения в верхушке войска далеко не всем соратникам Дария пришлись по душе. И прежде всего – Интаферну, который сам метил в аспаэштары. Гидарн и вовсе негодовал, считая свое понижение из конницы в пехоту незаслуженным. Такого же мнения был и Мегабиз, никогда особо не жаловавший пехоту.
Кроме того, Дарий своими главными советниками с правом обедать с ним за одним столом назначил Арсама, Артавазда и Аспатина.
Интаферн, Мегабиз и Гидарн тоже рассчитывавшие на такую честь, были недовольны, не получив ее. Таким образом, Дарий, сам того не подозревая, подлил масла в огонь тлеющего против него заговора.
Все чаще эта пониженная в должностях и отлученная от царя троица собиралась вместе тайком. Они изливали друг другу свои претензии к царю и обиды на него, копили ненависть, злобу и мщенье…
Спустя два дня после того, как Дарий соединил свое войско с отрядами Виваны и Артавазда, к горе Парга подошло пестрое воинство Вахьяздаты.
Еще два дня враждебные стороны готовились к битве.
Наконец приготовления были закончены, и два войска расположились в боевом порядке в полете стрелы одно от другого.
Численный перевес опять был на стороне Вахьяздаты. Однако войско Дария было более сплоченным и лучше вооруженным.
Едва раскаленный диск солнца выглянул из-за туч, затянувших горизонт, сражение началось. Но сначала жрецы пропели торжественный гимн Владыке Света, чей лик был подобен колесу боевой колесницы, а лучи напоминали быстрые стрелы.
На сей раз Дарий был спокоен, во всем полагаясь на Артавазда. Он без возражений занял место на правом фланге вместе со своими телохранителями, хотя по обычаю царь должен был находиться в центре войска. В царской свите снова прозвучали недовольные голоса: мол, Артавазд не заботится о безопасности царя, – но Дарий не обратил на это внимания.
С ревом труб и грохотом литавров две рати стали сближаться. Сначала сшиблась конница. Потом сошлась пехота.
Поднявшийся сильный ветер нес тучи песка прямо в лицо Дариевым воинам. Вдали над поверхностью земли поднялись смерчи – крутящиеся песчаные столбы.
Черные с белым подбоем тучи клубились на вершине и по склонам горы Парга. Гора возвышалась как мрачный монумент, как некий вызов стихии, споткнувшейся об нее.
Дарий сошел с колесницы и сел на землю, по которой змеились сухие струи песка, гонимые вихрем. Мимо промчались легкие шары перекати-поля.
Царский возница с трудом удерживал на месте беснующихся от страха лошадей. Если бы не Аспатин, накрывший голову коренника своим плащом, то, возможно, царская квадрига унеслась бы прочь.
Вокруг царя столпились вельможи и телохранители, образовав заслон от горячего ветра и летящих колючих песчинок.
Дарий то и дело спрашивал, что творится на поле битвы. Но ему отвечали одно и то же: ничего не видно. Из-за разбушевавшейся песчаной бури даже в нескольких шагах было трудно разобрать что-либо.
Так продолжалось больше часа.
Ветер утих так же внезапно, как и поднялся. Небо над горой очистилось от туч.
Поле битвы было засыпано песком, в котором вперемежку пережидали непогоду воины Дария и Вахьяздаты. Ураган пронесся, и равнина ожила. Тут и там поднимались с земли фигурки людей, снимавших с головы бурнусы, подбиравших брошенное впопыхах оружие, отплевываясь от хрустевшего на зубах песка. Слышались веселые голоса и команды военачальников, собирающих воедино свои сотни и тысячи. Конники ловили разбежавшихся лошадей.
Приходилось все начинать сызнова.
Пешие и конные отряды выстраивались на изменивших свои очертания барханах. Заблудившихся врагов никто не убивал и не брал в плен, наоборот, им указывали, как лучше добраться до своих. Конники Вахьяздаты пригнали Дариевым всадникам несколько сотен убежавших от них лошадей, получив взамен почти столько же своих скакунов, потерявших своих хозяев.
Вновь раздались призывные звуки боевых труб и рожков.
Засвистели выпускаемые из тысяч луков оперенные стрелы. Тяжелой поступью двинулась вперед пехота. Прокатился окрест глухой топот конницы, набиравшей разбег.
На редкость упорное сражение продолжалось несколько часов.
Там, где Дариевым отрядам удавалось потеснить восставших, одно появление Вахьяздаты сразу меняло положение. Мятежники, влекомые своим бесстрашным предводителем, лезли прямо на копья, презрев смерть. В плен никто не сдавался. Окрашенные кровью пески покрылись грудами трупов. Войска сражались, изнемогая от зноя и жажды. Если ломались копья, воины пускали в ход мечи и топоры. Лучники, расстреляв все стрелы, брались за кинжалы либо швыряли в противника камни, поднятые с земли.
Первыми не выдержали кочевники-мики. Обратившись в бегство, они обнажили фланг войска Вахьяздаты. И сразу в битве наступил перелом. Артавазд бросил на ослабленное крыло войска мятежников конницу маспиев и пасаргадов. Кармании на боевых верблюдах ударили в спину восставшим.
Началось повальное бегство мятежников, более пятнадцати тысяч их было перебито, около семи тысяч сдались в плен. Был захвачен и Вахьяздата со своими виднейшими приверженцами, в том числе и Умардат. Лишь Дундану удалось бежать.
Случилось это в июне 521 года до нашей эры.
Вахьяздату и тридцать предводителей его войска по приказу Дария посадили на кол в городе Увадачайя, где Вахьяздата впервые объявил себя Саошьянтом.
Персидское царство замерло.
Мики, уксии и утии изъявили Дарию свою покорность. Сложили оружие мятежные саттагидии, выдав заложников персидскому царю.
Однако не думали покоряться воинственные арахоты, к которым бежал Дундан. Арахотов поддерживали горные арии и некоторые другие племена, жившие в горах и долинах Арианы.
Против них Дарий отправил Вивану, отдав ему треть своего войска.
С оставшимся войском Дарий спешно двинулся в Парфию, откуда поступали тревожные известия о громких победах Шавака, вождя тамошних мятежников.
Глава девятнадцатая Битва при Патиграбане
– Если бы я знал, что мой сын, став царем, настолько вознесется в своей гордыне, что не откликнется на призыв о помощи не кого-то, а родного отца, то лучше бы я сам занял трон Ахеменидов, – так выговаривал Дарию Гистасп при встрече с ним, которая состоялась в городе Задракарта в июле того же года. – Быть может, ты – о царь царей! – ждал, что я приползу к тебе на коленях и омою слезами твои башмаки? А может, тебе уже в тягость родной отец и ты лелеешь мысль, как бы избавиться от меня с помощью восставших негодяев, заполонивших Парфию и Гирканию? Я знаю, что власть сильно меняет людей!
Немалого труда стоило Дарию унять обиду и раздражение отца и вновь расположить его к себе. Только перечислив, через какие опасности и сражения пришлось пройти ему самому, Дарий заслужил отцовское прощение. После этого отец и сын долго сидели возле пылающего очага и обсуждали, как им одолеть Шавака, которого восставшие парфяне и гирканцы объявили своим царем.
В стане Гистаспа находился и Ваумиса со своими воинами. Как он объяснил Дарию, от Гистаспа прибыл гонец в Рати с призывом о помощи, и Ваумиса не мог оставаться в стороне, ведь речь шла о жизни Дариева отца.
Дарий спросил у Ваумисы, под надежной ли охраной остаются в Рагах плененные сподвижники Фравартиша. На что Ваумиса ответил, что всех пленников он отправил в Экбатаны, где они были казнены Даиферном.
При этом Ваумиса добавил, что Даиферн продолжает воевать с Иштубазаном, братом казненного Фравартиша.
Порой Дарию казалось, что всему этому не будет конца. Что произошло? Почему покоренная Киром держава вдруг стала рассыпаться как карточный домик, как колосс на глиняных ногах? Почему каждый неграмотный разбойник мог вдруг объявить себя царем и подчинить столько народу? Шли дни и месяцы, превращаясь в нескончаемую череду утомительных переходов по горам и пустыням, череду кровопролитных стычек и сражений. Ночевки то в бедной хижине, то под пологом шатра, то просто у костра на расстеленной кошме; эти постоянные подсчеты убитых мятежников, казни их предводителей, истязания пленных – все это сливалось в сплошной кровавый кошмар.
Уже немало было пройдено селений, где в живых вообще никого не осталось. Пирамиды отрубленных голов и тысячи непогребенных тел оставались там, где проходило войско Дария. А восстания всё продолжались и продолжались: и в далекой Арахосии, и в близкой Маргиане, и в Сагартии, и в Мидии… Здесь, в Парфии, в первом же сражении с Шаваком лишь находчивость Артавазда спасла Дария от полного разгрома.
И вот, когда напряжение сил достигло предела, когда Дарию уже было некого набирать в свое войско в стране, где все от мала до велика стояли за Шавака, в эти труднейшие дни ударом в спину стала для Дария весть о восстании в Армении.
Когда встал вопрос, кого из полководцев послать против мятежных армян, на совете в царском шатре разыгрались бурные сцены.
Когда встал вопрос, кого из полководцев послать против мятежных армян, на совете в царском шатре разыгрались бурные сцены.
Гистасп был настроен решительно против дробления царского войска.
– Малыми силами армян не одолеть, ибо их многочисленности и воинственности может позавидовать любой другой народ, – сказал он. – К тому же города и крепости армян стоят в самых неприступных местах, на осаду любого армянского города уйдет много времени. Я некогда сам воевал с ними и знаю, что говорю. Армянская конница закована в броню: и кони и всадники. Разбить такую конницу необычайно трудно. Даже самый талантливый полководец с небольшим войском обречен на поражение в горной стране, ибо он столкнется не только с многочисленностью и храбростью армян, но и с труднодоступной местностью, где их воины могут умело устраивать засады. Самое лучшее, на мой взгляд, это обрушиться на армян всеми силами, но лишь после того, как будет приведена к покорности Парфия.
Гистаспу возражали, и прежде всего Ваумиса, который беспокоился за Тахмаспаду, воевавшего с Чиссатахмой в Сагартии.
– Армения примыкает к Сагартии, и если армяне окажут поддержку Чиссатахме, то он непременно разобьет Тахмаспаду, – молвил молодой военачальник. – При таком обороте дела ничто не сможет помешать армянам и сагартиям вторгнуться в Месопотамию. Им надо будет лишь преодолеть реку Тигр. А это – прямая угроза Вавилону.
Последний довод Ваумисы подействовал на Дария сильнее всех прочих. В Вавилоне жили его любимые жены, там же находилась казна, которую оберегало совсем маленькое войско во главе с Гобрием. Если вдруг вавилоняне вздумают поддержать восставших армян и сагартиев, тогда это станет окончательным крахом для всей державы Ахеменидов.
И Дарий решил послать в Армению свое войско.
Но кого поставить во главе этого войска? Артавазд нужен Дарию здесь. Вивана далеко, он воюет в Арахосии. Тахмаспада сражается с сагартиями. Дадаршиш до сих пор находится в Маргиане. Из прочих военачальников никто не рвется воевать с армянами. Никто, кроме Ваумисы.
Ваумиса сам вызвался вести войско в Армению.
И опять выступил возмущенный Гистасп, который заявил Дарию, что если он не жалеет простых воинов, посылая их на верную смерть, то пусть хотя бы пожалеет Ваумису, от которого больше пользы на поле сражения, чем от всех прочих полководцев Дария.
Гневные и откровенные слова Гистаспа вызвали взрыв негодования в царском шатре. Интаферн, Гидарн, Мегабиз и прочие военачальники вскочили со своих мест, осыпая Гистаспа бранью, упрекая его в неумении руководить войсками, в трусости и нерасторопности.
– Будь в тебе, Гистасп, хоть искра полководческого дара, ты не допустил бы такого разрастания мятежа в Парфии, – выкрикивал Гидарн, брызжа слюной. – Ты собрал немалое войско, но был разбит Шаваком, на стороне которого сражаются голодранцы!
– Гистасп упрекает нас в неумении воевать, – вторил Гидарну Мегабиз, – нас, прошедших через столько битв и не потерпевших ни одного поражения. Да он просто переполнен завистью и досадой!
– Ты так великолепен и заметен на военных советах, Гистасп, но тебя почему-то не видно в битвах. Почему бы это, а? – язвительно вопрошал Интаферн. – Мы все покрыты шрамами, и только у тебя, Гистасп, нет ни одного шрама, не считая царапин, полученных от твоих наложниц.
Дарий долго не мог восстановить порядок на военном совете, его поразило, какой ушат грязи вылили на его отца бывшие царские сподвижники. Гистасп тоже обратил внимание на то, какой злобой сверкали глаза у этой троицы, и подозрение о заговоре закралось в его вещее сердце.
Ваумиса же без промедления выступил в поход.
При прощании Дарий взял Ваумису за руку и долгим взглядом посмотрел в его серо-голубые глаза. Ему вдруг стал бесконечно дорог этот храбрый военачальник и просто благородный человек. Дарию было бы намного спокойнее средь множества грядущих опасностей, если бы Ваумиса – всегда спокойный и немногословный – оставался бы рядом с ним. Но судьбе было угодно, – Дарий утешал себя именно такой мыслью, – чтобы Ваумиса потушил в Армении пожар восстания, не дав ему разгореться.
– Если станет совсем худо, пробивайся к Тахмаспаде, – сказал Дарий, не выпуская руку Ваумисы. – И помни, друг мой, мне не нужна победа над армянами ценой твоей жизни. У меня много полководцев, но Ваумиса – один.
* * *
Упрек Интаферна, намекнувшего Гистаспу про царапины от его наложниц, тем не менее, показался Дарию справедливым. Вечером того же дня Дарий пришел в шатер к отцу для серьезного разговора с ним.
– Отец, войско и без того обременено обозом и множеством раненых, а ты еще возишь за собой всех своих наложниц, – царь не скрывал своего осуждения. – Не понимаю, как у тебя хватает сил и, главное, желания на любовные утехи в столь трудное военное время.
Гистасп, будто бы ждал этого разговора, ответил, не задумываясь и не смущаясь:
– А мне, сын мой, странно и непонятно, почему ты – царь царей! – обходишься на войне без наложниц, без цирюльников, массажистов. Погляди, во что превратилась твоя борода! И взгляни на мою бороду. У меня и волосы завиты, в отличие от тебя, и ногти аккуратно подстрижены. Время тяжелое, я согласен, но не превращаться же из-за этого в животное! Между прочим, негодяй Шавак, став царем над парфянами, тут же окружил себя пышной свитой, завел гарем в триста наложниц и не расстается с ним даже в походах. А как он выглядит, этот бывший пастух! Он всегда причесан и завит, всегда роскошно одет, блистает золотом украшений. Так неужели мы с тобой, урожденные Ахемениды, хуже этого самозванца?
– Разве ты видел Шавака близко? – насторожился Дарий.
– Видел однажды, – нехотя ответил Гистасп. – Переодевшись нищим, я побывал у него в стане. Хотел еще раз убедиться, что те знатные парфяне, которым я доверял, перешли под знамена этого безродного выскочки.
В глазах Дария промелькнуло невольное уважение столь храбрым поступком отца, но и удивление: побывать у самозванца и не прикончить его?..
– И ты увидел у Шавака тех, кому доверял? – спросил царь.
– Всех до единого, – проворчал Гистасп, – чтоб Ангро-Манью поглотил их души. Думаешь, почему я проигрывал сражения? Вокруг меня были предатели и изменники. Срубив два десятка голов в своем окружении, я стал спокойнее спать. Зато оттолкнул от себя слабодушных и колеблющихся – и все они примкнули к Шаваку.
После беседы с отцом Дарий словно увидел себя со стороны. Увидел себя в том довольно неопрятном виде, в каком, собственно, пребывают почти все воины и военачальники в Дариевом войске, вынужденные жить в походных условиях.
Дарий вызвал к себе Багапата и велел ему дополнить штат царских слуг массажистами, цирюльниками, портными, башмачниками и всеми прочими, кто должен содержать царственную особу в безупречном виде.
Багапат заикнулся было и о наложницах: мол, надо бы царю подумать и о своем здоровье, которое для мужчины его лет лучше всего поддерживать женскими ласками.
Дарий не стал возражать и против наложниц.
Однако полностью выполнить царское повеление Багапат не смог по той причине, что войско находилось в совершенно дикой стране, лишенной городов и больших селений. Местные жители, занятые в основном скотоводством, зачастую обходились услугами одного-единственного цирюльника на все кочевое стойбище, который умел только грубо стричь и не имел понятия о завивке и окраске волос хной. Если среди царских телохранителей нашелся неплохой цирюльник, то завивкой волос и бороды царя ведал сам Багапат, выучившийся этому искусству в гареме Камбиза и Бардии.
Царской массажисткой стала рабыня, до этого помогавшая царскому повару готовить пищу, всем необходимым движениям ее опять-таки обучил Багапат. За ногтями царя должна была следить другая рабыня, купленная Багапатом у Гидарна. Она же благодаря своей юности и телесной красоте стала и царской наложницей.
Теперь Дарий появлялся перед своими воинами в окружении жрецов, евнухов и целой свиты придворных, которые оттесняли от царя даже его телохранителей. Воины и военачальники, постоянно рискующие жизнью на полях сражений, недолюбливали всех этих царских знаменосцев, жезлоносцев, ковроносцев, виночерпиев, глашатаев и хранителей царских регалий, толпою окружавших царя, раболепно, как рой пчел, целыми днями круживших возле Дария.
Но благодаря внушениям отца Дарий вдруг осознал, что подобное окружение возвышает его над подданными, приучает их смотреть на царя как на существо высшего порядка, однако ежеминутно нуждающееся в услугах, до коих божество опускаться не должно.
«Свою доблесть в битвах ты уже доказал, сын мой, – как-то сказал Дарию Гистасп. – Так покажи войску и свое величие. Пусть персы гордятся своим царем!»
Тем временем Шавак, умело избегая решительного сражения, собирал в кулак свои силы. Кроме парфян, в его войске были гирканцы и каспии. Пришли к Шаваку и кочевники-даи, которым Шавак пообещал выделить земли в равнинной Гиркании, славящейся своим плодородием. Тамошние земледельцы с каждой виноградной лозы производят один метрет[83] вина, а каждая смоковница дает им по шестьдесят медимнов[84] плодов. Хлеб там даже сеять не нужно, он сам родится из зерна, выпавшего из соломы.