Месяцев врезался в воду и плыл стилем, сильно выкидывая из воды гладкое круглое тело. Он делал три заплыва - туда и назад. Потом вставал под горячий душ, испытывая мышечную радость, которая не меньше, чем радость душевная, чем радость от прекрасных созвучий. Однако зачем сравнивать, что лучше, что хуже. Должно быть то и другое. Гармония. Он загнал, запустил свое тело сидячим образом жизни, нагрузкой на позвоночник, отсутствием спорта. И в сорок восемь лет - тюфяк тюфяком. Вот Билл Клинтон - занят не меньше. А находит время для диет и для спорта.
Массажист нажимал на позвонки, они отзывались болью, как бы жаловались. Массажист - сильный мужик, свивал Месяцева в узел, дергал, выкручивал голову. Было страшно и больно. Зато потом тело наливалось легкостью и позвоночник тянул вверх, в небо. Хорошо. "Какой же я был дурак", - говорил себе Месяцев, имея в виду свое фанатичное пребывание за роялем, будто его приговорили высшим судом.
Но прошли две недели, и Месяцев стал коситься в сторону черного рояля, стоящего в актовом зале. А когда однажды подошел и поднял крышку, у него задрожали руки... Конечно, птица летает, ищет корм. Но птица и поет. А без этого она не птица, а летучая мышь.
Телефон-автомат располагался под лестничным маршем. Была поставлена специальная кабина со стеклянной дверью, чтобы изолировать звук. Обычно собиралась небольшая очередь, человека три-четыре. Но три-четыре человека это почти час времени. Однако Месяцев запасался жетонами и запасался терпением. Ему необходимо было слышать голос жены. Этот голос как бы подтверждал сложившийся миропорядок, а именно: Земля крутится вокруг своей оси, на Солнце поддерживается нужная температура. Трубку снял сын.
- Мама на работе, - торопливо сказал сын.
- Ты не один? - догадался Месяцев.
- Мы с Андреем.
Андрей - школьный друг. Из хорошей семьи. Все в порядке.
- Чем вы занимаетесь? - поинтересовался Месяцев.
- Смотрим видак. А что?
По торопливому "а что?" Месяцев догадался, что смотрят они не "Броненосец "Потемкин"".
- Новости есть?
- Нет, - сразу ответил сын.
- Ты в больницу ложишься?
- Завтра.
- Что же ты молчал?
- А что тут такого? Лягу, выйду... Андрей лежал - и ничего. Даже интересно.
- Андрею все интересно...
Месяцев расстроился. Запереть мальчика в сумасшедший дом...
Помолчали. Алик ждал. Месяцев чувствовал, что он ему мешает.
- А я соскучился, - вдруг пожаловался отец.
- Ага, - сказал сын. - Пока.
Месяцев положил трубку.
Он вдруг вспомнил, как его сын Алик осквернял праздничные столы. Когда стол был накрыт и ждал гостей, Алик входил и поедал украшения, выковыривал цукаты из торта. Он заносил руку и, как журавль, вытаскивал то, что ему нравилось. Дочь - наоборот, подходила и добавляла что-то от себя, ставила цветы. Вот тебе двое детей в одной семье.
"Отдать бы его в Армию, - подумал Месяцев, - там бы ему вставили мозги на место. Его мало били. Пусть государство откорректирует"...
Месяцев ощущал смешанное чувство ненависти, беспомощности и боли. И сквозь этот металлолом особенно незащищенно тянулся росток, вернее - ствол его любви. Как будто содрали кожу и ствол голый.
- Кто там? - спросил Андрей.
- Предок...
Алик вернулся к Андрею. Андрей уже приготовил все, что надо.
Алик не умел сам себе вколоть. Не мог найти вену.
- Привыкнешь... - пообещал Андрей.
Андрей помог Алику. И себе тоже вколол. Сгиб его руки был весь в точках.
Они откинулись на диван и стали ждать.
- Ну как? - спросил Андрей.
- Потолок побежал, - сказал Алик.
Потолок бежал быстрей, мерцая белизной.
Приближалось нужное состояние.
Поговорив с сыном, Месяцев решил дозвониться жене на работу.
Номер был занят. Жена с кем-то разговаривала. Она любила трепаться по телефону и буквально купалась в своем голосовом журчанье. Как бывший президент Горбачев.
Месяцев хотел набрать еще раз, но возле телефона стояла женщина и ждала. Ее лицо буквально переливалось от нетерпения. Месяцев не любил заставлять ждать, причинять собой неудобства. И еще не любил, когда кто-то дышит в спину. Он вышел из кабины, уступая место. Сел на стул, продолжая думать о Горбачеве. Вообще он был благодарен бывшему президенту. Именно Горбачев, и никто другой, дал ему весь мир, возможность путешествовать и не думать о деньгах. Запад торопливо скупал таланты, которые не нужны были в России. Россия лихорадочно становилась на новые рельсы. Ей не до Шопена.
Друзья-музыканты завидовали Месяцеву. А зависть - чувство не безобидное. Жена тщательно скрывала поездки. Она боялась, что вернутся красные и отведут мужа в тюрьму. Месяцев с женой родились в последний год войны, застали Сталина. Совок крепко и надежно сидел в них, как спинной мозг в позвоночнике.
Месяцев испытывал к бывшему президенту теплые чувства, однако, когда в последний раз слушал интервью с ним, его речевое кружение, понял, что время Горбачева ушло безвозвратно. На то, что можно сказать за четыре секунды, бывший президент тратил полчаса. Привычка коммуниста: говорить много и ничего не сказать. Как в дурном сне.
Женщина, которую он пропустил, высунулась из кабины и спросила:
- Вы не дадите мне жетон? В долг? У меня прервалось...
У Месяцева был всего один жетон. Он растерянно посмотрел на женщину. Она ждала, шумно дышала, и казалось, сейчас заплачет. Видимо, прервавшийся разговор имел отношение ко всей ее будущей жизни.
Месяцев протянул жетон.
Оставаться было бессмысленно. Месяцев отошел от автомата. Направился в кинозал.
Перед кинозалом продавали билеты. Деньги принимал довольно интеллигентный мужчина инженерского вида. Видимо, он искал себя в новых условиях и пошел продавать билеты.
- У вас нет жетонов для автомата? - спросил Месяцев.
- Все забрали, - виновато улыбнулся продавец. - Вот посмотрите...
Это "посмотрите" и виноватая улыбка еще раз убедили Месяцева в несоответствии человека и его места. Стало немножко грустно.
Он купил билет в кино.
Шел американский боевик. Гангстеры и полицейские вели разборки, убивали друг друга равнодушно и виртуозно. Стрельнул, убил и пошел себе по своим делам. Жизнь ничего не стоит.
"Неужели и русские к этому придут? - с ужасом думал Месяцев. - Неужели демократия и преступность - два конца одной палки? Если личность свободна, она свободна для всего..."
Фильм кончился благополучно для главного героя. Американский хеппи-энд. В отличие от русского мазохизма. Русские обязательно должны уконтропупить своего героя, а потом над ним рыдать. Очищение через слезы.
Месяцев вышел из кинозала и увидел женщину.
- Я забрала у вас последний жетон? - виновато спросила она.
- Ничего страшного, - великодушно отреагировал Месяцев.
- Нет-нет, - отказалась она от великодушия. - Я не успокоюсь. Может быть, в буфете есть жетоны?
Они спустились в буфет, но он оказался закрыт.
- Здесь рядом есть торговая палатка, - вспомнила женщина. - Они торгуют до часа ночи.
- Да ладно, - отмахнулся Месяцев. - Это не срочно.
- Нет, зачем же? - Она независимо посмотрела на Месяцева.
У нее были большие накрашенные глаза и большой накрашенный рот. Краска положена в пять слоев.
"Интересно, - подумал Месяцев, - как она целуется? Вытирает губы или прямо..."
Женщина повернулась и пошла к гардеробу. Месяцев покорно двинулся следом. Они взяли в гардеробе верхнюю одежду. Месяцев с удивлением заметил, что на ней была черная норковая шуба - точно такая же, как у жены. Тот же мех. Та же модель. Может быть, даже куплена в одном магазине. Но на женщине шуба сидела иначе, чем на жене. Женщина и шуба были созданы друг для друга. Она была молодая, лет тридцати, высокая, тянула на "вамп". Вамп - не его тип. Ему нравились интеллигентные тихие девочки, из хороших семей. И если бы Месяцеву пришла охота влюбиться, он выбрал бы именно такую, без косметики, с чисто вымытым, даже шелушащимся лицом. Такие не лезут. Они покорно ждут. А "вампы" проявляют инициативу, напористы и агрессивны. Вот куда она его ведет? И зачем он за ней следует? Но впереди три пустых часа, таких же, как вчера и позавчера. Пусть будет что-то еще. В конце концов, всегда можно остановиться, сказать себе: стоп!
Он легко шел за женщиной. Снег поскрипывал. Плыла луна. Она не надела шапки. Так ведут себя шикарные женщины - не носят головной убор. Лучшее украшение - это летящие, промытые душистым шампунем, чистые волосы. Но на дворе - вечер, и ноябрь, и ничего не видно.
Палатка оказалась открыта. В ней сидели двое: крашеная блондинка и чернявый парень, по виду азербайджанец. Девушка разместилась у него на коленях, и чувствовалось, что им обоим не до торговли.
- У вас есть жетоны? - спросила женщина.
- Сто рублей, - отозвалась продавщица.
- А в городе пятьдесят.
- Ну и езжайте в город.
- Бутылку "Адвокат" и на сдачу жетоны, - сказал Месяцев и протянул крупную купюру.
- Сто рублей, - отозвалась продавщица.
- А в городе пятьдесят.
- Ну и езжайте в город.
- Бутылку "Адвокат" и на сдачу жетоны, - сказал Месяцев и протянул крупную купюру.
Ради выгодной покупки продавщица поднялась и произвела все нужные операции.
Месяцев взял горсть жетонов и положил себе в карман. А вторую горсть протянул своей спутнице.
- Интересное дело... - растерялась она.
Месяцев молча ссыпал пластмассовые жетоны ей в карман. Неужели она думала, что Месяцев, взрослый мужчина, пианист с мировым именем, как последний крохобор шагает по снегу за своей пластмассовой монеткой?
- И это тоже вам. - Он протянул красивую бутылку.
Женщина стояла в нерешительности.
- А что я буду с ней делать? - спросила она.
- Выпейте.
- Где?
- Можно прямо здесь.
- Тогда вместе.
Месяцев отвинтил пробку. Они пригубили по глотку. Ликер был сладкий. Стало весело. Как-то забыто, по-студенчески.
Медленно пошли по дорожке.
- Сделаем круг, - предложила женщина.
Моцион перед сном - дело полезное, но смущала ее открытая голова. Он снял с себя шарф и повязал ей на голову. В лунном свете не было видно краски на ресницах и на губах. Она была попроще и получше.
Месяцев сунул бутылку в карман.
- Прольется, - сказала женщина. - Давайте я понесу.
Первая половина ноября. Зима - молодая, красивая. Белые деревья замерли и слушают. Ничего похожего нет ни на Кубе, ни в Израиле. Там только солнце или дожди. И больше ничего.
- Давайте познакомимся, - сказала женщина. - Я Люля.
- Игорь Николаевич.
- Тогда Елена Геннадьевна.
Выскочили две дворняжки и побежали рядом с одинаково поднятыми хвостами. Хвосты покачивались, как метрономы: раз-раз, раз-раз.
Елена Геннадьевна подняла бутылку и хлебнула. Протянула Месяцеву. Он тоже хлебнул.
Звезды мерцали, будто подмигивали. Воздух был холодный и чистый. Все вокруг то же самое, но под другим углом. Прежде размыто, а теперь явственно, наполнено смыслом и радостью, и если бы у Месяцева был хвост, он тоже качался, как метроном: раз-раз... раз-раз.
- Можно задать вам вопрос?
- Смотря какой.
- Нескромный.
- Можно.
- Вы, когда целуетесь, вытираете помаду или прямо?
- А вы что, никогда не целовали женщину с крашеными губами?
- Никогда, - сознался Месяцев.
- Хотите попробовать? - спросила Елена Геннадьевна.
- Что попробовать? - не понял Месяцев.
Елена Геннадьевна не ответила. Взяла его лицо обеими руками и подвинула к своему. Решила провести практические занятия. Не рассказать, а показать. Его сердце сделало кульбит, как в цирке вокруг перекладины. Не удержалось, рухнуло, ухнуло и забилось внизу живота. Месяцев обнял ее, прижал, притиснул и погрузился в ее губы, ощущая солоноватый химический привкус, как кровь. И эта кровь заставляла его звереть.
- Не сейчас, - сказала Елена Геннадьевна.
Но Месяцев ничего не мог с собой поделать. Он прижал ее к дереву. Но ничего не выходило. Вернее, не входило. Ее большие глаза были неразличимы.
- Люля, - сказал Месяцев хрипло. - Ты меня извини. У меня так давно этого не было.
А если честно, то никогда. Ведь он никогда не целовал женщин с крашеными губами. Месяцев стоял несчастный и растерянный.
- Идем ко мне, - так же хрипло сказала Люля. - Я тебе верю.
- К тебе - это далеко. Далеко. Я не дойду. Я не могу двинуться с места.
Она произвела какое-то освобождающее движение. Что-то сняла и положила в карман. Потом легла прямо на снег. А он - прямо на нее. Она видела его искаженное лицо над собой. Закрыла глаза, чтобы не видеть. Потом сказала:
- Не кричи. Подумают, что убивают.
...Он лежал неподвижно, как будто умер. Потом спросил:
- Что?
- Встань, - попросила Люля. - Холодно.
- А... да...
Месяцев поднялся. Привел себя в порядок. Зачерпнул горсть чистого снега и умыл лицо. В теле была непривычная легкость.
Он достал бутылку и сказал:
- Разлилось...
- На меня, - уточнила Люля. - На мою шубу.
- Плевать на шубу, - сказал Месяцев.
- Плевать на шубу, - повторила Люля.
Они обнялись и замерли.
"Боже мой, - подумал Месяцев. - А ведь есть люди, у которых это каждый день". Он жил без "этого". И ничего. Все уходило на другое. На исполнительскую деятельность. Но музыка - для всех. А это - для себя одного.
Собаки ждали. Месяцев пошел к корпусу. Люля - следом.
Вошли как чужие. Люля несла бутылку с ликером.
- Тут еще немного осталось, - сказала Люля.
- Нет-нет, - сухо отказался Месяцев.
Шуба была залита липким ликером. И это все, что осталось от большой страсти.
Люля повернулась и пошла.
Весь следующий день Месяцев не искал Елену Геннадьевну. Даже избегал. Он побаивался, что она захочет продолжить отношения. А какое может быть продолжение? Сын поступает в институт, дочь - невеста, Гюнтер вызванивает, Шопен ждет. А он под старость лет будет пристраиваться под елками, как собака Бобик.
Но Елена Геннадьевна не преследовала его, не искала встречи, что было странно.
По вечерам Месяцев смотрел "Новости". Но его телевизор сломался, как назло. Пришлось спуститься в холл, где стоял большой цветной телевизор. Елена Геннадьевна сидела в уголочке. На ней была просторная исландская кофта цвета теплых сливок.
"Кто ей возит? - подумал Месяцев. - А кто возит моей жене? Может быть, у Елены Геннадьевны тоже есть муж? А почему нет? Она молодая шикарная женщина. Она немножко сошла с ума и позволила себе на природе". Хотя, если быть справедливым, это он сошел с ума, а ей было легче уступить, чем урезонивать. А потом она выбросила воспоминания, как пустую бутылку. Вот и все. У Месяцева затосковало под ложечкой.
Диктор тем временем сообщал, что в штате Калифорния произошли беспорядки. Негры на что-то обиделись и побили белых. Довольно сильно обиделись и сильно побили. И получилось, что недостатки есть и в Америке, а не только у нас. Значит, никто никого не хуже.
Месяцев сидел за ее спиной. Волосы Люля подняла и закрепила большой нарядной заколкой. Была видна стройная шея, начало спины с просвечивающими позвонками. У ровесниц Месяцева, да и у него самого шея расширилась, осела, и на стыке, на переходе в спину, холка как у медведя. А тут молодость, цветение и пофигизм - термин сына. Значит, все по фигу. Никаких проблем. Отдалась первому встречному - и забыла. Сидит себе, даже головы не повернет. Ей тридцать лет. Вся жизнь впереди. А Месяцеву почти пятьдесят. Двадцать лет до маразма. Зачем он ей?
Люля поднялась и ушла, как бы в подтверждение его мыслей.
Диктор тем временем сообщал курс доллара на последних торгах. Курс неизменно поднимался, но этот факт не имел никакого значения. Люля вышла. На том месте, где она сидела, образовалась пустота. Дыра. В эту дыру сквозило.
Месяцев вышел из холла. Делать было решительно нечего. Домой звонить не хотелось.
Месяцев спустился в зал. Сегодня кино не показывали. Зал был пуст.
Месяцев подвинул стул к роялю. Открыл крышку. Стал играть "Времена года" Чайковского. Говорят, он писал этот альбом на заказ. Зарабатывал деньги.
"Ноябрь". Звуки - как вздохи. Месяцев чувствовал то же, что и Чайковский в минуты написания. А что? Очень может быть. Петру Ильичу было столько же лет.
Половина жизни. В сутках - это полдень. Еще живы краски утра, но уже слышен близкий вечер. Еще молод, но время утекает, и слышно, как оно шуршит. В мире существуют слова, числа, звуки. Но числа - беспощадны. А звуки обещают. Месяцев играл и все, все, все рассказывал про себя пустому залу. Ничего не скрывал.
Открылась дверь, и вошла Елена Геннадьевна. Тихо села в последний ряд. Стала слушать.
Месяцев играл для нее. Даже когда зал бывал полон, Месяцев выбирал одно лицо и играл для него. А здесь этот один, вернее, одна уже сидела. И не важно, что зал пуст. Он все равно полон. Месяцев играл как никогда и сам это понимал. Интересно, понимала ли она...
Месяцев окончил "Осень". Поставил точку. Положил руки на колени, Елена Геннадьевна не пошевелилась. Не захлопала. Значит, понимала. Просто ждала. Это было грамотное консерваторское восприятие.
"Баркарола". Он играл ее бесстрастно, как переводчик наговаривает синхронный текст. Не расцвечивал интонацией, не сообщал собственных переживаний. Только точность. Только Чайковский. Мелодия настолько гениальна, что не требовала ничего больше. Только бы донести. Все остальное - лишнее, как третий глаз на лице.
Еще одна пьеса: "На святках". Очень техничная. Техника - это сильная сторона пианиста Месяцева. Техника, сила и наполненность удара. Месяцев знал, что мог поразить. Но никогда не поражал специально. Музыка была для него чем-то большим, над человеческими страстями. Как вера.
Он сыграл последнюю музыкальную фразу. Подождал, пока в воздухе рассеется последний звук. Потом тихо опустил крышку. Встал.
Елена Геннадьевна осталась сидеть. Месяцев подошел к ней. Сел рядом. В ее глазах стояли слезы.