- В зависимости от объекта, - профессионально заметила Муза. - Кто такая?
- Понятия не имею, - созналась Ирина.
- Вот и плохо, - не одобрила Муза. - Чтобы решить проблему, ее надо знать.
Муза оперативно раскинула свои сплетнические сети и быстро выяснила: Месяцев ушел к Люле. Люля - известный человек, глубоководная акула: шуровала себе мужа на больших глубинах. Предпочитала знаменитостей и иностранцев. Знаменитости в условиях перестройки оказались бедные и жадные. А иностранцы - богатые и щедрые.
Поэтому она брала деньги у одних и тратила на других.
- Она красивая? - спросила Ирина.
- Четырнадцать килограммов краски.
- А это красиво? - удивилась Ирина.
- По-моему, нет.
- А почему она пользовалась успехом?
- Смотря каким успехом. Таким ты тоже могла бы пользоваться, если бы захотела.
- Но зачем Игорю такая женщина? - не поняла Ирина.
- Ты неправильно ставишь проблему. Зачем Люле такой, как Игорь?
- Игорь нужен всем, - убежденно сказала Ирина.
- Вот ты и ответила.
- Но почему изо всех - он? Есть ведь и богаче, и моложе.
- Никто не захотел. Переспать - пожалуйста. А жениться - это другое. Кто женится на бляди?
- Игорь.
- Потому что у него нет опыта измен. Нет иммунитета. Его не обманывали, и он принял фальшивый рубль за подлинный.
- А он знает, что она такая? - спросила Ирина.
- Узнает... - зловеще пообещала Муза. - Не в колбе живем.
- Что же мне делать?.. - потерянно спросила Ирина.
- Сиди и жди. Он вернется.
Ирина стала ждать. И Лидия Георгиевна стала ждать. Ирина при этом ходила на работу, ездила в больницу, уставала. Усталость и алкоголь притупляли горе.
А Лидия Георгиевна ждала в буквальном смысле слова: сидела, как на вокзале, и смотрела в одну точку. И ее лицо было суровым и напряженным. Что она видела в этой точке? Может быть, своего мужа Павла, который ушел от нее на зов любви. Через год его затоптали. Она так не хотела. Судьба так распорядилась. "Возмездие, и аз воздам". А скорее всего, никакое не возмездие. Тогда многие погибли. Сталин не мог остановиться и даже мертвым собирал свой адский урожай.
Лидия Георгиевна находила свое счастье в счастье дочери. Игорь был всегда занят, у него не оставалось времени для игрищ и забав. Казалось, Ирину никогда не коснется мужское предательство. С кем-то это случается, но не с ней. Как война в Боснии или эпидемия в Руанде. Где-то, у кого-то, не у них...
Не только через Ирину, но и сама по себе она чтила зятя. Все, что он достиг в своей жизни, он достиг своими руками в прямом смысле этого слова. Из провинции, из низов рванул вверх. И укрепился наверху. Но в нем навсегда остались тяжелые комплексы из детства: ударят, прогонят, унизят. Так часто поступали с его пьяным отцом на его глазах. Игорь был настороженно-самолюбив, подозрителен. Он любил свою жену за то, что он ей верил.
Лидия Георгиевна собирала статьи о нем в отдельную папочку, а фотографии - в альбом. Работала его биографом. Ходила в консерваторию на все его концерты. У нее был выходной черный костюм с белой кофточкой и брошью. Это был ее единственный выход на люди. В консерваторию ходит примерно одна и та же публика. Одни и те же лица. С ней здоровались, кланялись уважительно. И она здоровалась. Старушка-подросток. Потом садилась на свое место в пятом ряду. Лучший ряд, лучшее место. Ждала, когда появится Игорь. Он появлялся. Легко кланялся и сразу садился за рояль. И забывал о зале. И лицо у него становилось необычное.
С возрастом Игорь пополнел, но ему это шло. Ему вообще шел возраст. Осмысленная зрелость. В юности в его лице чего-то не хватало.
После концерта Лидия Георгиевна шла за кулисы. У Игоря была своя комнатка-боковушка, у входа всегда выстраивалась очередь почитателей. Лидия Георгиевна никогда не лезла без очереди. Стояла и ждала на общих основаниях. А потом заходила и поздравляла. И часто дарила цветы. Не всегда, но часто.
А сейчас она не может пойти на концерт. В пятом ряду на ее месте сидит другая женщина. Она вытеснила Лидию Георгиевну и Ирину. Всех вытеснила и села... Разорила гнездо.
Аня ушла без загса, незаконно. Свободная любовь. Говорят, на Западе так принято. Но мы же не на Западе... Алика без отцовской руки не удержать. Ирина живет враскоряку, ничего не видит, не соображает. Сколько это будет длиться? И когда это кончится?
"Он нас любит. Он вернется", - внушала кому-то Лидия Георгиевна и прожигала взглядом свою точку. Как будто гипнотизировала: он вернется... вернется...
И он вернулся. Забрать рояль.
Рояль, как человек, имеет определенную информацию. Клавиши обладают своей податливостью. Рояль принимает тебя или нет. Он твой или чужой.
Игорь мог играть только на своем стареньком классическом "Бехштейне".
Ирины не было дома. Дверь отворила Лидия Георгиевна.
У Игоря был свой ключ, но он позвонил, как чужой. За его спиной стояли два такелажника. Рояль грузят специальные люди. Просто грузчики здесь не подходят.
- Там, - показал Игорь.
Такелажники вошли в комнату и сразу принялись откручивать ножки от рояля.
- Поешь? - будничным голосом спросила Лидия Георгиевна, как будто ничего особенного не происходило.
Месяцев по привычке прошел на кухню. Сел за стол. Теща стала накладывать еду на тарелку. На этот раз было вкусно: картошка, селедка, лук.
Месяцев стал есть. Теща внимательно на него смотрела.
- Так вышло, - сказал он.
- Это пройдет, - спокойно пообещала теща.
- Что вы, не дай бог, если это пройдет...
В глазах Игоря стоял настоящий страх.
- Не ты первый, не ты последний. Но будь осторожен.
- В каком смысле? - Месяцев поднял глаза. Теща приняла взгляд.
- Затопчут.
- Кто?
- Жизнь.
В дом вошла Ирина. В прихожей на полу, как льдина, лежал рояль. Такелажники переносили ножки к лифту. Все было понятно и одновременно не понятно ничего. Рояль стоял двадцать пять лет. Почему его надо выносить? Разве не достаточно того, что он вынес себя?
Ирина торопливо прошла на кухню, прямо к холодильнику, достала бутылку вина. Не глядя ни на кого, стала пить из горлышка, как будто ее мучила жажда. Месяцев смотрел на нее во все глаза. Это было новое. Раньше она никогда не пила. Но ведь и он в качестве гостя тоже никогда здесь не был.
- Хотя бы нашел себе скрипачку. Человека нашего круга, - прокричала Ирина. - А кого ты выбрал? У нее даже имени нет!
- Как это нет? - растерялся Месяцев. - Есть.
- Люля - это не имя. Это понятие.
- Откуда ты знаешь?
- Это знают все, кроме тебя. Все приходили и уходили. А ты остался. Дурак.
- Дурак, - подтвердил Месяцев.
- Она тебя отловила, потому что ты - известный пианист. А я любила тебя, когда ты был никто и ничто!
- Я всегда был одинаковый, - хмуро сказал Месяцев.
Ирина неожиданно опустилась перед ним на колени. Обняла его ноги.
- Я не могу покончить с собой, потому что я не могу бросить Алика. И я не могу жить без тебя. Я не могу жить и не могу умереть. Пожалей меня...
Ирина прижалась к его ногам и заплакала. Лидия Георгиевна вышла из кухни, чтобы не видеть.
Месяцев потащил Ирину вверх, она поднялась и обняла его за шею. А он обнял ее. Они стояли и вместе плакали. И казалось, что сейчас кончатся слезы и решение будет найдено.
- Я тебя не тороплю, - сказала Ирина. - Сколько тебе надо времени?
- На что? - не понял Месяцев. Потом понял. Жена все решила за него. И казалось так естественно: привинтить к роялю ножки, поставить на место и все забыть. Все забыть.
- Я не буду тебя упрекать, - пообещала Ирина. - В конце концов, порядочными бывают только импотенты. Я тоже виновата, я была слишком самоуверенна...
Месяцев вытер ладонью ее щеки.
- Ты не виновата, - сказал он. - Никто не виноват.
В кухню вошли такелажники.
- Нести? - спросил один.
- Несите, - разрешил Месяцев.
- Нет... - тихо не поверила Ирина.
Она метнулась в прихожую. Упала на рояль, как на гроб. Обхватила руками.
- Нет! Нет! - кричала она и перекатывала голову по лакированной поверхности.
Такелажники застыли, потрясенные. Из комнаты выбежала Лидия Георгиевна и стала отдирать Ирину от рояля. Она цеплялась, мотала головой.
Месяцев не выдержал и вышел. Стал в грузовой лифт. Через некоторое время мелкими шажками вдвинулись такелажники с телом рояля. Месяцев нажал кнопку первого этажа. Лифт поехал вниз. Крик вперемежку с воем плыл по всему дому. И становилось очевидно, что человек - тоже зверь.
Капли стучали о жестяной подоконник. С неба капала всякая сволочь. У кого это он читал? У Корнея Чуковского, вот у кого. Месяцев чувствовал себя одиноко, как труп на шумной тризне. А это у кого? Кажется, у Пушкина.
- Люля, - позвал он.
- А... - Она выплыла из полудремы.
- У тебя было много мужчин?
- Что?
- Я спрашиваю: у тебя было много мужчин до меня?
- Кажется, да. А что?
- Сколько?
- Я не считала.
- А ты посчитай.
- Сейчас?
- Да. Сейчас. Я тебе помогу: первый муж, второй муж, я... А еще?
- А ты посчитай.
- Сейчас?
- Да. Сейчас. Я тебе помогу: первый муж, второй муж, я... А еще?
Люля окончательно вынырнула из сна:
- Первый муж был не первый. И второй не второй.
- Значит, ты им изменяла?
- Кому?
- И первому и второму.
- Я не изменяла. Я искала. Тебя. И нашла.
- А теперь ты будешь изменять мне?
- Нет. Я хочу красивую семью. Все в одном месте.
- Что это значит?
- То, что раньше мне нравилось с одним спать, с другим разговаривать, с третьим тратить деньги. А с тобой - все в одном месте: спать, и разговаривать, и тратить деньги. Мне больше никто не нужен.
Месяцев поверил.
- Ты меня любишь? - спросил он.
- Люблю. Но нам будут мешать.
- Кто?
- Твой круг.
- Мой круг... - усмехнулся Месяцев. - Мой отец был алкаш, а мама уборщица в магазине. Ей давали еду. Жалели.
- А я администратор в гостинице. Было время, когда койка стоила три рубля, со мной десять.
- Не понял, - отозвался Месяцев.
- Надо было есть, одеваться, выглядеть. Что ж тут непонятного?
Месяцев долго молчал.
- Почему ты молчишь? - встревожилась Люля.
- Вспоминаю: "Ворами, блядями, авантюристами, но только вместе". Откуда это?
- Не помню, - задумчиво отозвалась Люля.
С неба продолжало сыпать. Но оттого, что где-то сыро и холодно, а у тебя в доме сухо и тепло...
Он обнял Люлю.
- Поиграй на мне, - сказала она. - Я так люблю твои руки...
Он стал нажимать на ее клавиши. Она звучала, как дорогой рояль.
А композитор кто? Любовь, страсть, тишина. И снежная крупа, которая сыпала, сыпала, сыпала с неба.
Врач Тимофеев был занят. Он так и сказал:
- Я занят. Подождите.
Месяцев ходил возле кабинета. Прошло десять минут. Когда ждешь, то десять минут - это долго. Совковые дела, совковые врачи. Для них люди мусор. Кто бы ни был. Пришел - значит, зависишь. А зависишь - сиди и жди.
Прошло еще десять минут. Месяцев понял, что это неспроста. Алику не дают освобождение. Что-то сорвалось. И теперь Алика заберут в Армию. В горячую точку. И вернут в цинковом гробу.
Из кабинета вышла женщина в белом халате. Как-то не просто глянула на Месяцева, будто что-то знала.
- Войдите, - сухо пригласила она.
У Месяцева все остановилось внутри. Он уже не сомневался в плохом исходе. И деньги не помогут, хотя он готов был платить любые деньги.
Тимофеев сидел за столом в высоком колпаке, как булочник.
- Ваш сын не пригоден к службе в Армии, - сообщил он.
Месяцев молчал. Привыкал к счастливому повороту событий.
- Спасибо... - растерянно проговорил он. - Очень хорошо.
- Нет. Не хорошо. Ваш сын болен, и его надо лечить. И ставить на учет.
- Куда? - не понял Месяцев.
- В ПНД. Психо-неврологический диспансер. Такие больные стоят на учете.
- Зачем?
- Это нужно для общества. И для него самого. Если ваш сын совершит преступление, то его посадят не в тюрьму, а в больницу.
- Что вы такое говорите? - оторопел Месяцев.
- Военно-психиатрическая экспертиза определила диагноз: шизофрения, гебоидная симптоматика.
Месяцев ощутил: что-то надвигается. Беда грохочет колесами, как поезд вдалеке.
- Что это за симптоматика? - спросил он.
- Склонность к мерзким выходкам, пренебрежение любой моралью, крайний эгоцентризм, специфическое мировоззрение...
- Но таких людей сколько угодно, - резонно возразил Месяцев.
- Есть здоровые эгоцентристы, а есть больные. Ваш сын болен. У него разрушены связи с окружающим миром.
- А отчего это бывает?
- Шизофрения - наследственное заболевание. У вас по мужской линии были душевнобольные?
- Сумасшедших не было. А алкоголик был, - хмуро сказал Месяцев.
- Ну вот. Алкоголизм - тоже душевное заболевание.
- Это лечится? - тихо спросил Месяцев.
- Малые нейролептики. Корректируют поведение. Но вообще это не лечится.
- Почему?
- Метафизическая интоксикация.
Знакомый психоаналитик открыл частный кабинет и брал за прием большие деньги. Месяцева он принял без очереди.
- Шизофрения - это болезнь яркого воображения, - объяснил он. - Ты думаешь, ты нормальный? Или я? Почти все гении были шизофреники. Эдгар По, Сальвадор Дали, Модильяни, Врубель, Эйнштейн...
- Наверное, есть больные гении, а есть здоровые...
- Гений - уже не норма. Норма - это заурядность.
- Врач сказал, что у него разрушены связи с окружающим миром. И мне самому так кажется, - сознался Месяцев.
- Значит, будет жить с разрушенными связями.
- А это можно лечить?
- Можно. Но не нужно. Не надо вторгаться в святая святых. В человеческую личность.
- А какие перспективы? Что бывает с возрастом?
- Деградация личности минимальная. Сейчас это неприятный юноша, потом будет неприятный старик.
- И все?
- И все.
- Но его освободили от Армии, - насторожился Месяцев.
- В Армии сколько угодно психически неполноценных. Просто их не проверяют. А ты положил в больницу. Ты мог и не знать.
Похоже, поезд беды прогрохотал мимо. Опалил тяжким гулом, но не задел. Не задавил. Мимо.
Месяцев вытащил из кармана стодолларовую купюру и положил перед врачом.
- Жертвоприношение, - объяснил он.
- Ну зачем? - застеснялся психоаналитик, но настроение у него не ухудшилось.
Месяцев тронул машину. Увидел себя возле своего старого дома. Сработал стереотип. Он слишком долго возвращался к этому дому из любой точки земного шара.
У подъезда стояла Аня.
- Ты пришла или уходишь? - спросил Месяцев.
- Ухожу. Я привозила им картошку.
- Почему ты?
- Потому что больше некому.
- А Юра на что?
Аня не ответила. Наступило тяжелое молчание.
- Ты плохо выглядишь,- сказала Аня. - А должен выглядеть хорошо.
- Почему? - не понял Месяцев.
- Потому что Алик болен. Мы все должны жить долго, чтобы быть с ним.
- У Алика все не так плохо. Эта болезнь не прогрессирует. И вообще это не болезнь. Просто выплескивается яркая личность.
- А ПНД? - напомнила Аня.
- Ну и что?
- А то, что для Алика теперь все закрыто. Ему нельзя водить машину, ездить за границу. Клеймо.
Месяцев растерялся:
- Но может быть, не ставить на учет?
- Тогда Армия. Или Диспансер, или Армия. Ловушка.
Месяцев замолчал. Аня тоже молчала, смотрела в землю.
- Никто не хочет понять, - горько сказал Месяцев.
- Не хочет, - подтвердила дочь.
- У тебя вся жизнь впереди...
- Но какая жизнь у меня впереди? - Аня подняла голову, и он увидел ее глаза, хрустальные от подступивших слез. - Какая жизнь у меня? У мамы? У бабушки? У Алика? Какой пример ты подаешь Юре? И что скажут Юрины родители? Ты подумал?
- О Юриных родителях? - удивился Месяцев.
- Да, да, да, и о них. Потому что мы - клан. Семейный клан. Птицы могут покрывать большие расстояния, только когда они в стае. И даже волки и львы выживают в стае. А ты нас разбил. Расколол. Это у тебя нарушены все связи с миром. Это ты сумасшедший, а не Алик.
Аня повернулась и пошла.
Под ногами лежал бежевый снег с грязью. На Ане были модные, но легкие ботинки, непригодные к этому времени года. А он ничего ей не привез, хотя видел в обувном магазине. Видел, но торопился. Аня шла, слегка клонясь в сторону. У нее была такая походка. Она клонилась от походки, от погоды и от ветра, который гулял внутри нее.
Месяцев не мог себе представить, что придется платить такую цену за близость с Люлей. Он наивно полагал: все останется как есть, только прибавится Люля. Но вдруг стало рушиться пространство, как от взрывной волны... Волна вырвала стену дома, и он существовал в комнате на шестнадцатом этаже, где стоит рояль и нет стены. Вместо стены небо, пустота и ужас.
Месяцев лежал на диване и смотрел в потолок.
- Значит, так: или Достоевский, или Ницше, - спокойно сказала Люля.
Месяцев ничего не понял.
- Достоевский носился со слезой ребенка, а Ницше считал, что в борьбе побеждает сильнейший. Как в спорте. А проигравший должен отойти в сторону.
Месяцев вспомнил выражение "на мусор". Значит, на мусор должна пойти Ирина, Аня и Алик.
- Если ты будешь ходить к ним сочувствовать, ты принесешь им большее зло. Ты даешь им надежду, которая никогда не сбудется. Надо крепко хлопнуть дверью.
- А если в двери рука, нога?
- Значит, по ноге и по руке.
- И по Алику, - добавил Месяцев.
- Я ни на чем не настаиваю. Можешь хлопнуть моей дверью. По мне.
- А ты?
- Я приму твой выбор.
- И ты готова меня отпустить?
- Конечно. Мы встретились в середине жизни. Приходится считаться.
- Ты найдешь себе другого? Ты опять поедешь в санаторий и отдашься на снегу?
- Как получится, - сказала Люля. - Можно в парадном. На батарее.
Она подошла к окну и легко уселась на подоконник.
Ревность ожгла Месяцева. Он поднялся и пошел к Люле, не понимая зачем.
- Не выдави стекло, - сказала Люля. - Выпадем.
Он мог выпасть и лететь, держа ее в объятьях. И даже ахнуться об землю он согласен, но только вместе, чтобы в последнее мгновенье ощутить ее тепло.