– Когда вы сможете провести вскрытие?
– Ну, видимо, чем раньше, тем лучше, не правда ли? Вы не даете мне простаивать, коммандер. Мое заключение о Лорримере вопросов не вызвало, как я вижу?
– Нет, благодарю вас. Я пытался вам позвонить.
– Простите, меня трудно застать. Весь день я был практически замурован в самых разных комиссиях. Когда намечено следствие по делу о Лорримере?
– Завтра, в два.
– Я приеду. Думаю, оно будет отложено. И я позвоню вам и дам предварительное заключение сразу, как только се зашьют.
Он натянул перчатки, – тщательно разглаживая каждый палец, и вышел. Слышно было, как он обменялся несколькими словами с констеблем, ожидавшим его, чтобы посветить, когда он пойдет через поле к автомобилю. Кто-то из них засмеялся. Потом голоса затихли.
Мэссингем высунул голову за дверь. Два одетых в темную форму служителя морга, безымянные чиновники смерти, прокатили носилки на колесах к двери, а затем и в часовню с небрежной ловкостью. Подняли труп Стеллы Моусон с равнодушной осторожностью. Повернули носилки, чтобы вывезти их прочь, но тут путь им преградили две темные тени, и Хоуарт с сестрой спокойно и одновременно вошли в ярко освещенную часовню. Двое с носилками замерли без движения, словно древние рабы-илоты, ничего не видя и не слыша.
Мэссингему подумалось, что появление сестры и брата кажется заранее продуманным, как появление кинозвезд, прибывших на премьеру фильма. Они были одинаково одеты – в свободных брюках и светло-коричневых кожаных куртках, отороченных лохматым мехом; воротники у обоих были подняты. И впервые он поразился их необычайному сходству. Впечатление кинопоказа усилилось. Глядя на эти светловолосые головы и надменные лица, обрамленные мехом, на эти два красивых профиля, театрально обрисовавшихся, словно брат и сестра позировали, на фоне темных стенных панелей, он подумал, что они похожи на избалованных близнецов. И снова совершенно одновременно глаза их обратились к закутанному в полиэтилен, словно в саван, телу на носилках, потом оказались устремлены на Дэлглиша. Тот сказал, обращаясь к Хоуарту:
– Вы не очень-то спешили прийти.
– Сестра уезжала покататься на машине, и я ждал ее возвращения. Вы сказали, что мы нужны вам оба. Мне не дали понять, что дело имеет неотложный характер. Что произошло? Инспектор Мэссингем не был слишком словоохотлив, когда так настоятельно вызвал нас сюда.
– Стелла Моусон умерла. Смерть через повешение. Дэлглиш не сомневался, что Хоуарт правильно оценил важность осторожного подбора слов. Брат и сестра взглянули на два крюка, вбитых в стену, на веревку от колокола, намотанную на один из них, на синий шнур с болтающейся на конце кистью в руке у Дэлглиша.
– Интересно, откуда она узнала, где взять этот шнур? – сказал Хоуарт. – И почему – здесь?
– Вы узнаете этот шнур?
– Он ведь из сундука? Там должны быть два одинаковых шнура. У нас была мысль повесить занавеси у входа в алтарь, когда мы устраивали здесь концерт двадцать шестого августа. Но получилось так, что мы передумали. Вечер был слишком теплый, так что не стоило беспокоиться насчет сквозняков. Тогда в сундуке было два шнура с кистями.
– Кто мог их видеть?
– Практически все, кто помогал с подготовкой: я сам, моя сестра, мисс Фоули, Мартин, Блейклок. Миддлмасс помогал расставлять взятые напрокат стулья, с ним – еще несколько человек из Лаборатории. Кое-кто из женщин взялся помогать с закусками после концерта, поэтому они тоже крутились здесь днем. Сундук не запирается, так что любой заинтересовавшийся, что там внутри, мог туда заглянуть. Но я не понимаю, как мисс Моусон могла узнать про шнур. Она была на концерте, но не принимала участия в подготовке.
Дэлглиш кивнул служителям с носилками. Они осторожно покатили их к двери, и Хоуарт и миссис Шофилд посторонились, давая им пройти. Потом Дэлглиш спросил:
– Сколько имеется ключей к часовне?
– Я вчера уже говорил вам: я знаю только об одном. Он обычно находится на доске в кабинете главного сотрудника по связям с полицией.
– Это – тот, что сейчас в замке? Хоуарт даже не повернул головы:
– Если на нем пластмассовая бирка Лаборатории – да.
– Вы не знаете, его сегодня кому-нибудь выдавали?
– Не знаю. Эта деталь – из тех мелочей, которыми Блейклок вряд ли стал бы меня беспокоить.
Дэлглиш повернулся к Доменике Шофилд:
– Это предположительно и есть тот ключ, который вы взяли, чтобы заказать такие же, когда решили использовать часовню для встреч с Лорримером. Сколько еще имеется ключей?
Она спокойно ответила:
– Два. Один вы обнаружили на нем. Вот второй.
Она достала ключ из кармана куртки и протянула ему на ладони жестом небрежным и полным презрения.
– Вы не отрицаете, что приходили сюда?
– Зачем? Это не противозаконно. Мы оба – взрослые люди, в здравом уме. Свободные. Это даже не было прелюбодеянием, обычное совокупление. Кажется, вас весьма занимает моя сексуальная жизнь, коммандер, даже когда вы заняты более обычными для вас делами. Вы не боитесь, что это становится навязчивой идеей? Дэлглиш продолжал, не изменив тона:
– И вы не попросили вернуть вам ключ, когда порвали с Лорримером?
– Опять-таки – зачем? Он был мне без надобности. Это же не обручальное кольцо.
Хоуарт не смотрел на сестру во время этого обмена репликами. Неожиданно он спросил, очень резко:
– Кто ее обнаружил?
– Бренда Придмор. Ее отвезли домой. С ней сейчас доктор Грин.
Голос Доменики Шофилд прозвучал удивительно мягко:
– Бедная девочка. У нее, кажется, входит в привычку обнаруживать трупы, не правда ли? А теперь, когда мы объяснили вам все, что требовалось, про ключи, мы вам еще зачем-то нужны сегодня вечером?
– Только затем, чтобы сообщить нам, где вы оба находились с шести часов.
Ответил Хоуарт:
– Я ушел из Лаборатории примерно без четверти шесть и после этого все время был дома. Моя сестра в семь часов уехала на машине – одна. Она иногда любит поездить в одиночестве.
– Не уверена, что смогу точно определить маршрут, но я заезжала выпить и поесть в очень милый паб в Уиттлз-форде, – сказала Доменика Шофилд, – незадолго до восьми. Может быть, они меня вспомнят. Там меня довольно хорошо знают. А в чем дело? Вы хотите сказать, что это – убийство?
– Это – смерть в результате невыясненных обстоятельств.
– И вероятно, вызывающих подозрения. Но не приходило ли вам в голову, что она могла убить Лорримера, а потом покончить с собой?
– А вы могли бы привести хоть одну убедительную причину, почему она могла бы это сделать?
Она негромко засмеялась:
– Почему она убила Эдвина? Да по самой убедительной и самой тривиальной причине, во всяком случае, так об этом в книжках пишут. Потому что она когда-то была за ним замужем. Разве вам самому не удалось это выяснить, коммандер?
– Откуда вы знаете?
– Так он мне сам сказал. Вероятно, я единственный человек во всем мире, которому он решился рассказать об этом. Он сказал, что брак этот так и остался нереализованным и через два года был аннулирован. Думаю, именно поэтому он так и не привез жену домой. Неловко, знаете ли, привезти молодую жену познакомиться с родителями и всей деревней, особенно когда ты знаешь, что она тебе и не жена вовсе, и подозреваешь, что так никогда ею и не станет. Не думаю, что его родители вообще знали об этом браке, так что не очень удивительно, что и вы не знаете. Но впрочем, естественно ожидать, что вы раскопаете о человеке все, что касается его частной жизни и личных тревог.
Дэлглиш не успел ей ответить: все они одновременно услышали звук торопливых шагов по каменным ступеням часовни, и в дверях встала Анджела Фоули. Она раскраснелась от бега. Тяжело дыша, она переводила безумный взгляд с одного лица на другое. Спросила, задыхаясь:
– Где она? Где Стар?
Дэлглиш шагнул вперед, но она отступила, словно испугавшись, что он может ее коснуться. И сказала:
– Эти люди. Под деревьями. Люди с фонарем. Они что-то увозят. Что это? Что вы сделали с ней? С моей Стар?
Не глядя на брата, Доменика Шофилд протянула руку. Его рука тотчас же встретила ее ладонь. Они не придвинулись друг к другу, так и стояли неподвижно поодаль, неразрывно связанные соединенными руками.
– Я очень сожалею, мисс Фоули, – ответил ей Дэлглиш. – Ваша подруга умерла.
Четыре пары глаз не отрывались от ее лица, а она сначала взглянула на синий шнур, свободно свисавший с руки Дэлглиша, потом – на два одинаковых крюка в стене и – наконец – на деревянный стул, теперь аккуратно поставленный у стены. Прошептала только:
– О нет! Нет!
Мэссингем шагнул к ней – подхватить под руку, но она стряхнула его ладонь и, закинув назад голову, как воющий зверь, прорыдала:
– Стар! Стар!
– О нет! Нет!
Мэссингем шагнул к ней – подхватить под руку, но она стряхнула его ладонь и, закинув назад голову, как воющий зверь, прорыдала:
– Стар! Стар!
Прежде чем Мэссингем успел ее остановить, она выбежала из часовни, и вечерний несильный ветер донес до их слуха ее отчаянный, дикий вопль.
Мэссингем бросился ей вслед. Теперь она молча быстро бежала вперед через рощу, огибая деревья. Но он легко перехватил ее, прежде чем она добежала до двух людей в черном с их ужасной ношей. Сначала она неистово сопротивлялась, но вдруг, обмякнув в его руках, затихла, и он смог поднять ее и отнести в машину.
Когда он, минут через тридцать, вернулся в часовню, Дэлглиш тихо сидел на одной из скамей, видимо, глубоко погруженный в текст «Молитвенника для всех». Отложив книгу, он спросил:
– Ну, как она?
– Доктор Грин ввел ей успокоительное. Договорился с районной медсестрой, чтобы она посидела с ней сегодня ночью. Больше никто ему в голову не пришел. Похоже, ни она, ни Бренда Придмор не смогут отвечать на наши вопросы до завтрашнего утра. – Он взглянул на небольшую горку нумерованных карточек на скамье рядом с Дэлглишем.
– Я нашел их на дне сундука, – объяснил его шеф. – Думаю, мы можем проверить их на отпечатки пальцев вместе с теми, что на доске. Но мы ведь знаем, что там обнаружится.
Мэссингем спросил:
– А вы поверили тому, что рассказала миссис Шофилд? Что Лорример и Стелла Моусон были женаты?
– О да, думаю, это правда. Зачем лгать, когда так легко проверить факты? И это ведь многое объясняет: экстраординарное изменение завещания, и даже тот всплеск эмоций во время разговора с Брэдли. Первая сексуальная неудача, должно быть, очень глубоко его задела. Даже после всех этих лет ему невыносимо было думать, что она может хоть как-то, хоть косвенно, получить выгоду от его завещания. Или, может быть, сама мысль, что она в отличие от него обрела счастье, да к тому же еще – счастье с женщиной, была для него непереносима?
– Итак, она и Анджела Фоули ничего не получают. Но ведь это не причина для того, чтобы покончить с собой. И почему – здесь, другого места не нашлось? – спросил Мэссингем.
Дэлглиш поднялся на ноги.
– Не думаю, что она покончила с собой. Это было убийство.
Книга пятая Меловой карьер
Глава 1
На ферму Боулема они прибыли еще до рассвета. Миссис Придмор взялась печь очень рано. На кухонном столе уже стояли две больших глиняных миски, накрытые поднявшимся горбом полотном, и дом благоухал теплым, сытным ароматом дрожжевого теста. Когда приехали Дэлглиш и Мэссингем, доктор Грин – приземистый, широкоплечий, с лицом благодушной жабы – убирал стетоскоп на дно старомодного гладстоновского саквояжа.[51] Прошло не более двенадцати часов, с тех пор как Дэлглиш и доктор виделись в последний раз, ведь, как полицейский хирург, Грин был первым медиком, вызванным освидетельствовать труп Стеллы Моусон. Он провел тогда очень краткий осмотр и заключил:
– Мертва ли она? Ответ: да. Причина смерти? Ответ повешение. Время смерти? Около часа назад. А теперь вам лучше вызвать эксперта, и он объяснит вам, почему первый вопрос – пока единственный, на который он может дать вам компетентный ответ.
Сейчас он не стал тратить времени на вежливые приветствия или вопросы, только коротко кивнул полицейским и продолжал разговор с миссис Придмор:
– С девочкой все в порядке. Она пережила сильное потрясение, но ничего такого, чего не мог бы исправить крепкий ночной сон, с ней не случилось. Она молода, здорова, и двух трупов далеко не достаточно, чтобы превратить ее в невротическую развалину, если вы этого опасаетесь. Моя семья лечит вашу целых три поколения, и ни один из вас за это время из ума не выжил. – Он кивнул Дэлглишу: – Теперь уже можно пройти к ней наверх.
Артур Придмор стоял рядом с женой, крепко сжав пальцами ее плечо. Никто не потрудился представить его Дэлглишу, да в этом и не было необходимости.
– Худшее у нее еще впереди, верно? – сказал он. – Это уже второй труп. Как вы думаете, что за жизнь будет у нее в нашей деревне, если вам не удастся раскрыть эти два убийства?
Доктор Грин раздраженно захлопнул саквояж:
– Господи Боже мой, что вы такое говорите! Никто и не подумает подозревать Бренду! Она всю свою жизнь здесь прожила. Я сам помог ей явиться в этот мир.
– А это что, защищает от клеветы, как по-вашему? Я не говорю, что ее тут обвинять будут. Но вы же знаете наши Болота. Здешние жители суеверны, ничего не забывают и не прощают. Верят, что есть люди, приносящие несчастье.
– Ну, ваша Бренда такая миленькая, ей это не грозит. Она скорее всего станет в деревне героиней. Бросьте молоть беспросветную чушь, Артур. Лучше проводите меня до машины, я хочу вам пару слов сказать о том деле, что на приходском церковном совете обсуждали.
Они вышли вместе. Миссис Придмор подняла глаза на Дэлглиша, и он подумал, что она плакала.
– Ну вот, – сказала она, – теперь вы станете ее расспрашивать, заставите говорить об этом, опять ворошить все с самого начала.
– Не беспокойтесь, – мягко сказал Дэлглиш. – Пусть выговорится, это ей поможет.
Она не двинулась, чтобы проводить их наверх, проявив удивительный такт, за что Дэлглиш был ей очень благодарен. Он не смог бы возражать против ее присутствия, тем более что времени вызвать женщину-полицейского у них не было; однако он представлял себе, что Бренда будет более спокойной и более откровенной в отсутствие матери. Она радостно отозвалась на его стук. Маленькая спальня, с низкими потолочными балками и задернутыми занавесями, скрывшими от глаз предутреннюю тьму, была полна света и красок, и Бренда сидела в постели свежая и ясноглазая, в ореоле спутанных, ниспадающих на плечи волос. Дэлглиш снова, в который уже раз, подивился способности юных быстро восстанавливать душевные и физические силы. А Мэссингем вдруг замер в дверях, подумав, что ей надо бы быть в Уффици,[52] босоногой, плывущей по воздуху над сияющим весенними цветами лугом, и чтобы солнечный итальянский пейзаж, простираясь за нею, уходил в бесконечность.
Эта комната все еще оставалась в значительной степени комнатой школьницы. На стенах – две полки с учебниками, еще одна – с коллекцией кукол в национальных костюмах и пробковая доска с вырезками из воскресных приложений к газетам и фотографиями подруг. Рядом с кроватью – плетеный стул с большим плюшевым медведем. Дэлглиш снял его, положил на кровать рядом с Брендой и сел на стул сам. Спросил:
– Ну, как вы себя чувствуете? Получше?
Она импульсивно наклонилась к нему. Широкий рукав кремовой ночной блузы опустился, прикрыв усыпанную веснушками руку пониже локтя.
– Я так рада, что вы пришли, – сказала она. – Никто не хочет говорить со мной об этом. Никто не может понять, что мне просто надо иногда про это поговорить, и лучше всего сейчас, пока все еще свежо в памяти. Это ведь вы меня нашли, правда? Я помню, как меня подняли – почти как Марианну Даствуд в романе «Чувство и чувствительность»,[53] и помню такой приятный шерстяной запах от вашего пиджака. Но после этого совсем ничего не могу вспомнить. Правда, я помню, как в колокол позвонила.
– Вы очень умно поступили. Мы поставили машину на въездной аллее Лаборатории – и услышали колокол. А иначе труп нашли бы только через много часов.
– На самом деле это было не так уж умно, просто я в панике была. Вы, наверное, поняли, что случилось? Я камеру у велосипеда проколола и решила пешком домой пойти через новое здание. Потом вроде бы дорогу потеряла и запаниковала. Подумала про убийцу доктора Лорримера и вообразила, что он меня в засаде ждет. Даже вообразила, что это он шины проколол, нарочно. Сейчас это глупым кажется, но тогда так не казалось.
– Мы осмотрели велосипед, – сказал Дэлглиш. – Днем мимо Лаборатории прошел грузовик со щебнем, и немного щебня просыпалось на дорогу. У вас в обеих шинах нашли по острому осколку кремня. Но совершенно естественно, что вы испугались. Вы не можете вспомнить, кто-то и на самом деле был в новом здании?
– Нет, не на самом деле. Я никого не видела, и мне кажется, просто вообразила себе, что слышу какие-то звуки. Во всяком случае, большинство из них. На самом-то деле меня сова, испугала. Потом я выбралась из этого здания и в панике бросилась через поле, прямо к часовне.
– У вас не создалось впечатление, что там, в часовне, мог быть и кто-то живой?
– Ну, знаете, там же никаких колонн нет, за которыми спрятаться можно. Странная часовня, правда? Не похожа на святое место. Может, в ней просто не так уж много молилась поэтому? Я до этого только один раз там была, когда доктор Хоуарт и еще три сотрудника из Лаборатории давали там концерт, оттого и знаю, как она выглядит, А вы хотите сказать, что он там мог за скамьей присесть и следить за мной? Ужас какой!