У ворот донжона дядюшка Гастингс передал ее дворецкому. Аннабель незаметно пожала твердую надежную ладонь старого привратника.
— Ее высочество принцесса Аннабель! — провозгласил, распахивая перед ней резные створки парадного входа, дворецкий.
Оркестр играл что-то легкое, полетное, и леди Денниус, хозяйка, маленькая и подвижная, шагнула к ней, поцеловала в щеку и шепнула: «Ты здесь, слава Богу!» Сэр Денниус, давний друг, наставник, почти отец — напротив, холодно коснулся губами запястья и молча посмотрел в глаза, и Аннабель вдруг поняла, что он боится за нее.
И — почувствовала, что благодарна ему за этот страх.
— Богниц, — сказал барон лениво, — вы неизбежны, как судьба. Как удар молнии. И так же несносны.
— Судьбу вы считаете несносной? — сделал домиком свои белесые брови Богниц; глаза его смеялись.
— Я с ней конфликтую с момента рождения, — сказал барон.
— Нельзя ли несколько подробностей для прессы?
— В раздел скандальной хроники?
— Как можно! В спортивный, разумеется. Кстати, правда ли, что вы оба,
— Богниц поклонился Аннабели, — намерены выступить одним экипажем в «Трансафрике»?
Барон, не глядя, поставил пустой бокал — под бокалом тут же оказался поднос, а мгновением позже при подносе материализовался официант. Другой официант, несущий свежие коктейли, качнулся было в их сторону, но барон отмахнулся от него.
— Это неплохая мысль, — медленно сказал он, — поэтому, наверное, она мне в голову и не приходила… А что скажет ваше высочество? — повернулся он к Аннабели.
— Я вообще не собиралась заявляться на эту «Трансафрику», — сказала Аннабель. Сейчас он спросит: почему? — мелькнуло в голове. Надо что-то сказать… — Хотела бы не торопясь подготовиться к Кубку Наций.
— Это, конечно, цель… — протянул Богниц недоверчиво. — А можно политический вопрос? То есть я обращаюсь к вам не как к знаменитым спортсменам, а как к представителям виднейших фамилий Конкордиума. Ваше мнение о завтрашней Конференции Гор и Долин?
— Я отвечу как частное лицо, — сказала Аннабель. — Я считаю, что в нынешней ситуации любые шаги навстречу друг другу надо только приветствовать — и помнить, что есть вещи важнее застарелых обид.
— А я вообще не отвечу, — сказал барон. — Во-первых, я ничего не понимаю в политике, о чем вы, Богниц, прекрасно знаете. Во-вторых, что бы я ни сказал, это будет вразрез с мнением моей семьи — кажется, так получается автоматически.
— Послушайте, Ян, — сказала Аннабель. — Вы тут знаете всех — кто вон тот человек с черной розой?
— О, это же Яппо. Говорят, он _н_а_с_т_о_я_щ_и_й_ маг. Из старых. Я знаю, что его очень боялся покойный король Томас.
— Понятно, — сказала Аннабель.
Значит, вот он какой, этот Яппо, подумала она. Почему-то думала — старик, с бородой, с посохом… Как Хиид — таким он запомнился ей. Впрочем, может быть, это детские аберрации, тогда все, кто старше тридцати лет и выше пяти локтей, казались глубокими стариками и великанами…
— Король Томас, по-моему, боялся всего, — сказал барон. — Даже собственной тени.
— Вот именно, — поднял толстый палец Богниц.
Барон уже набрал в грудь воздуха, чтобы задать вопрос, когда Аннабель перехватила брошенный мельком на них взгляд высокого человека во всем черном и с черной розой в петлице и положила руку барону на плечо.
— Давайте лучше о скачках, — сказала она. — Или о боксе. Ведь наш друг Ян…
— В прошлом, ваше высочество, в прошлом!
— Не столько в прошлом, сколько в душе, правда ведь, Ян? Вот, допустим, волею судеб вы снова стали спортивным репортером — пари, что будете втрое счастливее, так? Или нет?
— Если с нынешним окладом — о, вдесятеро! Кстати, о пари: хотите свеженький скандал? Помните бой Раулингсон — Ферри? Третьего апреля? В восемнадцатом раунде Ферри проиграл техническим нокаутом?
— Сломал руку, кажется, — уточнил барон.
— Тот самый бой, — закивал Богниц. — Так вот, выяснилось, что оба боксера заключали пари на победу противника! Огромные суммы! Раулингсон дисквалифицирован и по уши в долгах, а Ферри вообще скрылся — но зато с двумя миллионами. Хотя, если его найдут, миллионы ему вряд ли понадобятся…
— То есть руки он не ломал? — приподнял бровь барон.
— Естественно. Массажист в перерыве незаметно впрыснул ему под кожу что-то, вызывающее отек, и Ферри осталось только удачно упасть…
— Свинство, — сказала Аннабель. — Массажист его и продал, наверное?
— Нет, — сказал Богниц. — Случайный снимок, и фотограф не сразу обратил внимание…
— Что осталось более или менее честного, — сказал барон, — так это теннис, шахматы, яхты и большие ралли. Все остальное…
— Я сказал бы иначе, — прищурился Богниц. — Бокс, лошади и футбол. Это продано, куплено и продано снова. Все остальное — с вариантами.
— Лошади, — сказала Аннабель. — Знаете, Ян, есть лошади и лошади…
— Я не имел в виду выездку, — сказал Богниц. — Я говорил про ипподром.
— Самый честный вид спорта — это рулетка, — сказал барон. — Ты знаешь, что всегда выигрывает казино…
— Смотрите, это Берт, — сказала Аннабель.
К ним подходил, заранее широко улыбаясь, Берт Яскульский, рыжий и круглолицый; четыре года назад, когда он только начинал свою карьеру, его простецки-легкомысленная внешность страшно мешала ему. Как и островной акцент. От акцента и веснушек он избавился — но не это, конечно, стало причиной его стремительного взлета. Сейчас он был товарищем премьер-министра Маргитании, второго по значению королевства Конкордиума.
По слухам, влияние его в кулуарах власти самого Конкордиума было колоссальным.
— О, милая Аннабель, как я рад вас видеть! Лео, я слышал, у вас проблемы? Поговорим за картами. Ян, никаких интервью, я отдыхаю. Что интересного в мире? Господа, позвольте мне похитить у вас принцессу…
Конечно, и Берт с ними, думала Аннабель, увлекаемая мягкой превосходящей силой. Как же без Берта… Она автоматически раскланивалась со знакомыми, окидывала взглядом платья и украшения дам, и вдруг оказалось, что они идут как бы по длинному коридору, в конце которого стоит, вовсе на них не глядя, человек в черном, но в последний момент коридор слегка вильнул, и их пронесло мимо, куда-то ко входу в зимний сад…
— Берт, куда вы меня тащите? — спросила она, оглядываясь.
— Как, вы еще не знаете? У Денниусов зацвела инстрелла. Вы видели цветок инстреллы?
— Я выросла в этом доме, Берт, — сказала Аннабель.
— Ладно. Тогда сами подскажите место, где можно поговорить без посторонних. При этом не пропадая с глаз.
— Значит, то, что нас будут видеть беседующими — не страшно?
— Предпочтительно. Мои агенты уже распускают слухи о моих матримониальных намерениях.
— Берт, вы совсем не в моем вкусе.
— Вкусы — вещь переменчивая… впрочем, говорить мы будем о другом.
— Тогда поднимемся на галерею.
На галерее слышен был мягкий шорох климатизатора и ощущались токи прохладного воздуха. Пахло подтаявшим снегом. В зале собралось уже около сотни гостей, разговаривали, пили, знакомились и знакомили, было немало юных дам и молодых кавалеров, и кто-то замечал стоящих на галерее Аннабель и Берта — замечал, обращал внимание, запоминал для последующего перемывания косточек… А что, подумала Аннабель, с их точки зрения — Берт для меня прекрасная партия… как и я для Берта. Принцесса-изгнанница, пожизненная правительница государства площадью в один номер-люкс на территории отеля «Палас», которая не гнушается брать деньги за победы в автогонках… и молодой политик, представитель древнейшего дворянского рода, более древнего, чем коронованные Мартиниусы…
— К развлечению гостей меры приняты.
— Так в чем дело, Берт?
Невидящими глазами Берт смотрел куда-то в противоположную стену.
— Отвечайте, — сделала улыбку Аннабель. — Или вы хотите, чтобы я ушла?
— Я хочу предложить вам участие в грандиозном предприятии. Риск колоссальный. Победитель получает все. Но на кон ставится, пожалуй, не только смертное тело, но и бессмертная душа…
— Заговор?
— Да. Мы хотим вернуть вам корону.
— У меня ее никогда не было.
— Была. Король Евгений за день до смерти тайно короновал вас.
— Не может быть. Я запомнила бы. Мне ведь было уже пять лет.
— Вы пробыли в руках у… мы называем их упырями, но это условно… вы пробыли у них неделю, прежде чем Конкордиум вытащил вас оттуда. Странно, что у вас вообще осталась прежняя личность.
— Берт, вы говорите что-то такое… Может быть…
— Да.
— Что «да»?
— Мы расскажем вам все. В последние несколько месяцев нам удалось добыть немало новой информации об Альбасте, и… это страшно, принцесса. Меры надо было принимать десять лет назад. Я боюсь, что сегодня уже поздно. Но ничего не делать — тем более нельзя. Сейчас Яппо расскажет нам кое-что… и еще — генерала Паулина вы помните?
— Нет.
— Он командовал внешней охраной дворца еще при вашем отце. Неделю назад бежал из-под ареста. Он сейчас здесь. Поговорите с ним тоже.
Конечно, она помнила этого генерала. Маленькая, она боялась его. У генерала — в те времена, наверное, полковника — был низкий лоб, приплюснутый нос, узкие губы и мощные челюсти. Вечно прищуренные глаза напоминали серые льдинки. Он никогда не улыбался. Люди с такими лицами не меняются десятилетиями и становятся стариками в одну зиму. Похоже, что генерал был на грани этого превращения.
Он уже замолчал, а Аннабель все пыталась зрительно представить себе хоть что-нибудь из рассказанного: котлованы, на дне которых живут сотни и тысячи людей — абсолютно, идиотически счастливых людей, которым вообще ничего не нужно; живых мертвецов, по ночам патрулирующих улицы столицы; необъяснимые и жуткие перерождения домашних животных и птиц; покинутые, но продолжающие жить непонятной жизнью села и города; и брата, короля Германа, до недавнего времени — слабоумного морщинистого мальчика, куклу в руках матери-правительницы… он стал выше ростом и тверже лицом, речи его разумны и указы точны, но никто не может встретить взгляд его глаз и остаться в здравом рассудке…
— Он умер, принцесса, — сказал Яппо, поняв, о чем она думает. — И смерть его души была долгой и невыносимо тяжкой. Снедаемая заживо, она…
— Не надо, — сказала Аннабель. — Я поняла. Но — что мы можем вообще сделать? Если все так…
— С нами Яппо, — сказал Берт.
— Яппо… — Аннабель подняла глаза на мага. — Яппо, а почему вы с нами?
— Потому что могущество тех, кого вы назвали упырями, угрожает и мне,
— сказал маг.
— Только поэтому?
— Да, только поэтому. Восстановление справедливости в вашем смысле меня не занимает. Меня вообще не занимают людские отношения.
— Хорошо. А чем конкретно вы можете помочь?
— Информацией. В ближайшие дни я буду знать все о сегодняшней структуре Альбаста. Узнав это, я смогу найти для вас способ проникнуть на его территорию. Научу бороться с магией упырей. Возможно, смогу нарушить их системы наблюдения и воздействия…
— Вы говорите — упыри… — начала Аннабель.
— Это вы так говорите, — поправил ее Яппо.
— А как на самом деле? И — кто они?
— Вот этого вам как раз пока знать не следует. Вы же не хотите, чтобы они слышали, что мы тут обсуждаем? В нужный момент я сообщу вам их настоящее имя.
— А пока?
— А пока, принцесса, остерегайтесь красного света. Закрывайте глаза, отворачивайтесь, не смотрите. С его помощью упыри способны перебрасывать людей в другой мир.
— Как это? — хором спросили Аннабель и Берт.
— Ваше активное начало, ваша истинная личность окажется где-то в другом месте, в другом мире, в другом теле. А это тело останется здесь — пассивной игрушкой в руках судьбы. Все будет как раньше, никто не заметит — только противостоять жизни вы уже не сможете.
— Интересно… — протянул Берт. — Об этом писал Келлер, если я не ошибаюсь?
— Да, Франц Келлер. Он умел перемещаться из мира в мир собственной волей. Трактат «Существование» — вовсе не результат употребления африканских грибов арау-рау, как писали его враги…
— То есть, вы хотите сказать?..
— Дорогой господин, давайте отложим лекции до более легких времен. Скажем, через год после возведения принцессы Аннабель на трон Альбаста я готов познакомить вас с полной картиной мира. Правда, это будет стоить вам нескольких лет жизни и множества иллюзий. Хотите?
— Пожалуй, да.
— Я уважаю такие характеры, как у вас. Я буду заниматься вами с удовольствием.
— А мной? — спросила Аннабель.
Яппо покачал головой.
— Я помогу вам взойти на трон. В ученики вы не годитесь.
— И можно узнать, почему?
— Нет.
Это было сказано так, что от продолжения расспросов Аннабель удержалась.
— Через несколько минут, — продолжал Яппо, — вам придет в голову такая мысль: а почему мы должны доверять этому человеку — то есть мне — и действовать по его указке? Не преследует ли он свои интересы и не использует ли нас для собственных надобностей? Отвечаю: да, преследую. Использую. Из Альбаста сейчас исходит страшнейшая за всю историю Земли угроза для человечества — в том числе и для меня. В моем плане противодействия этой угрозе одним из основных пунктов значится: вернуть светскую власть в Альбасте живым людям. Сейчас у власти живых нет. Если вы откажетесь, принцесса, мне придется начинать головоломную династическую игру или пытаться создать там республику — что сложно, малонадежно и требует времени, которого у нас и без того практически нет. Если вы согласитесь участвовать в этом деле, вам придется принимать на веру все, что я буду говорить, так как добыча доказательств опять же потребует огромного времени и сил. Вот живой свидетель, — Яппо кивнул на молчащего генерала. — Это чудо, что он здесь, с нами. Чудо вдвойне, что это влиятельный человек, за которым гвардия пойдет на смерть. Я долго не видел возможности нанести поражение упырям. Сейчас эта возможность у нас появилась. Если мы ее упустим, то, я думаю, всем нам лучше умереть как можно раньше…
Стало очень тихо.
— Если вы ждете моего слова… — Аннабель начала и замолчала. Ей даже не было страшно. Как перед лобовым столкновением, которого не избежать. Так уже было однажды. — Да. Разумеется, да.
ВИТО
— Докуривай, и пошли, — повторил Стас. Он всегда куда-то спешил, но сегодня это было просто невыносимо.
— Суетишься, — сказал Вито, раздавливая окурок в пепельнице. — Нервничаешь. А смысл?
Стас не ответил. Он прекрасно понимал, что суетиться смысла не имело.
Дверь открылась, и вошли Джиллина и Ноэль Куперман по прозвищу Суперман. Джиллина был в оперкостюме и при полном снаряжении, Супер — в шортах и маечке, с кобурой на предплечье.
— Сидите, сидите, — махнул рукой Джиллина.
— Никак не возможно, — вздохнув, сказал Вито и поднялся с дивана. — В присутствии дамы-с?
Джиллину будто ударили по лицу. Вито догадывался, что слухи о его пристрастиях действительности не соответствуют — иначе не дергался бы так, — но не удержался и ткнул в уязвимое место. Без подготовки. Но Джиллине уже объясняли, и не раз, что непритязательные розыгрыши, принятые, может быть, в армии, здесь, в Корпусе, практиковать не следует. Вот, наконец, Джиллина напоролся на свой камень.
— Брэк, — предупреждая развитие событий, Супер положил руку на плечо Джиллины — и, наверное, не только положил, потому что Джиллина скрежетнул зубами и непроизвольно под рукой подался.
— Не надо, Ноэль, — сказал Вито. — Извини, Джи, сорвалось с языка. Не хотел тебя обижать.
Он подошел к Джиллине и протянул руку. Джиллина через силу протянул свою. Ладонь его была совсем мокрая.
— Идем? — сказал Стас. — Время уже.
— Вот вы тут курите и ничего не знаете, — сказал Супер. — А там приехал Томаш.
— Вот это номер, — сказал Вито. — И что?
— Велено болтаться в пределах досягаемости.
— Ты с ним успел поговорить?
— Я сунулся к нему, но он, знаешь, такой… — Супер изобразил, как Томаш пальцами раздирает слипающиеся веки и никого не узнает. — Сказал только, что новостей целый вагон.
— Черт… — Вито вдохнул и выдохнул, чтобы не позволить начаться нервной дрожи. — Знать бы — получилось или нет?
— Думаю, получилось, — сказал Супер.
— Это надо перекурить, — сказал Стас и заозирался.
— У меня «Гренадир», — полез в карман Джиллина. — Давайте по гренадирчику задавим.
Против «Гренадира» возражений не возникло. Помня об эрмеровских приметах, Джиллина своей рукой раздал сигареты, начав с того, кто слева — с Супера. Супер выцарапал из тесного кармана обшитую кожей зажигалку, прикурил, погасил пламя и подал зажигалку тому, кто слева от него — Вито. Пытаемся обдурить судьбу, подумал Вито. Это уже даже не смешно.
— Ты их сушил? — спросил Стас, принюхиваясь к дыму.
— Нет, а что?
— Вроде горчат…
Голос Стаса дрогнул, и могло показаться, что Стас просто поперхнулся, но Вито все понял и среагировал:
— Клинч!
Он повис на правой руке Стаса, на руке, ставшей вдруг железным рычагом, и на миг замедлил движение этого рычага к кобуре, а Супер в прыжке опрокинул Стаса на спину и заблокировал левую руку, и лишь Джиллина ничего не понял и смотрел остолбенело, руки Стаса напряглись еще, все тело напряглось и изогнулось, Супер вдруг взлетел в воздух, а освободившаяся рука Стаса впилась Вито в шею, и только тут Джиллина бросился в кучу-малу, пытаясь разорвать хватку Стаса и освободить Вито — и теряя бесценные секунды, но тут Супер снова оказался рядом, выхватил из патронташа Джиллины гипноген и прижал его к лицу Стаса. Багровая вспышка ударила по глазам, оставив на сетчатке подобие фотографии, и смежив веки, Вито все равно продолжал видеть то, во что превратилось тонкое нервное лицо Стаса: кровавую вампирью маску. Хватка постепенно ослабевала, по телу Стаса пробегали волны дрожи. Наконец, можно стало подняться на ноги.