Никогда не терпел наглых и пошлых дур, но эту готов был убить!
И в самом деле, вроде она пропала. На экране ни ее, ни "Бетховена"! Провалились они все в преисподнюю, что ли?
И вдруг Галина (Оклахома).
"Ага, засветилась, поганка! И в ус не дует! А что, как сказано, кажется в талмуде, где нет чести, там и позора нет!
-Анастасия Первая! - выплыло на экран. - Пожалуйста, не удаляйтесь! Свирский обещал на соседнем сайте, никогда не обращать на вас внимание. Надеюсь, вы, Анастасия Первая, не собиратесь писать здесь что-то из задуманных вами мемуаров , которые бы оскорбляли наших авторов?... Нет, тогда - вперед, женщины-эмансипантки!.. Что? Да-да, и я прошу, и любимый вами "Неслух", наш дорогой "Freeman"...Да!Да! "Неслух", что вы, как громом пораженный, вы не больны, часом? Как вы себя чувствуете? Спрашиваю серьезно...
-Искренне? - появились на экране вперемежку то прямые, то падающие пьяные буквы "FREEMENa"
"Уж не болен ои он в самом деле?" мелькнуло у меня.
-Если искренне, - не сразу отстучал "Неслух" - Если искренне, чувствую себя под постоянным присмотром...
- Лишь бы не под прицелом! - добродушно пошутила в ответ Галина (Оклахома). - В таком случае, дорогой Неслух, ничто и вам не мешает попросить свою старую знакомую, весьма уважаемую поэтессу, оставаться с нами, ее ценителями...
И, в самом деле, "Неслух" что-то вякнул, слова два-три...
"Что за комедия, граждане?" - мелькнуло у меня.
Однако поЭзы Анастасии1 были для "Неслуха" не то, что невмоготу, а, как говорится, "полный зарез", и он вдруг настучал, похоже, в ярости и отчаянии: понимал, его предали...
"Галина, не давите на меня! Не надо обрывать телефона. Это для нашего налогоплательщика дорого!" - И спустя минуту: - ГЦ прав отчасти. Анастасия Первая имела некоторое касательство ко мне, но не прямое... Она реальная женщина и входила некогда в богемные круги, так называемые "окололитературные". Она была знакома и с Григорием Цезаревичем с давних времен, хотя и эпизодически. Свирский писал о ее графоманстве, и он был абсолютно прав. Она из тех, чья рукопись была отвергнута им в "Новом мире" сто лет назад... Галина, эта женщина опасна. Если бы вы знали, ЧТО и в каких количествах она пишет мне лично! Я не выдаю ее тайну. Я спросил ее позволения писать это... На этом я умолкаю. Женская месть страшна!"
И тут Савелий начал нести какую-то немыслимую ахинею по поводу того, что я, ГЦ, напрасно подозреваю в чем-то таком и Галину, и ее друзей... Она всегда, ГЦ, вас ценила и в "Новой" даже писала об этом..."
И вдруг встал вдруг грудью на защиту всех известных мне оборотней ГБ -юдофобов сайта МН, от фашиста Робин-Гуда до забытых, исчезнувших с сайта гебилов, вроде "Недочеловека", страницами печатавшего на сайте МН выдержки их "Майн Кампф" Гитлера. И такое тянулось и тянулось, казалось, без конца. С получаса, не менее... Бедняга Савелий сам наговорил на себя больше, чем кто-либо мог придумать.
" Что он, под дулом, что ли? Или кто-то из его "случайных" гостей сделал Савелию для его полного обалдения специнъекцию? О подобном писал в одной из своих книг беглец от советской разведки отчаянный Резун-Суворов. Таким путем вывозили с Запада, писал он, неудачливых, провалившихся советских разведчиков. Чтоб они, в последний момент, не рванулись в бега, как он, Суворов..."С ГБ станется... Савелию мстят, наверное, за то, что сорвалась спецоперация с фальш-Анастасией- она, эта операция, видно, была "под контролем" замысливших ее "верхов", которые возлагали на нее большие надежды... Но все же, граждане,что с ним сотворили?!"
И вдруг поплыли вдоль экрана строчки, видно, где-то стучали по "клаве" нервно, сбиваясь, ляпая от скорости букву на букву.
Стихи? Ну да, Лубянка бросилась тушить "пожар..."
"Оптимист", бедняга, променявший свой талант на гебешную похлебку. Отвлечь "Неслуха". Что б не бросился в бега?..
" Григорий, прочитал у В.Хлебникова замечательные строки:
" В гибком зеркале природы звезды - невод, рыбы - мы,
боги - призраки у тьмы".
Под этим впечатлением пишу песню даоса. - И как бы подмигнув мне: - Из литературы нравственногго сопротивления 1V века до нашей эры...
"Аквариумный мир. Мы - за стеклом.
Нам не дано предугадать ни строчки.
Как рыбы мы хватаем воздух ртом.
А Он вылавливает нас поодиночке.
Наш Бог - рыбак. И сеть его проста.
Она из памяти и страхов наших сшита.
Чем больше мы стараемся узнать,
Тем меньше будут дырочки у сита
Нам нужно все забыть, уйти в себя.
Не оставлять следов, уменьшится до точки
И в этот раз Ему нас не поймать.
Он выловит лишь наши оболочки..."
Григорий, хороши строки, а? Знал, что вы оцените, броситель искать некогда заброшенного Хлебникова.
Совсем не уверен, что в эту минуту я бы ушел от экрана. А вот СМЕРТБ ГБ, он бы уж точно от интернета не оторвался ныне ни за какие коврижки. Отвлекай его хоть новоткрытыми строками великого мученика Шевченко... И часу не прошло, как он застучал по своей "клаве"
СМЕРТЬ ГБ=ГЕСТАПО. Люстрация.
-Смотрите ребята, все смотрите! от Австралии до Канады, какая удивительная метаморфоза случилась с нашим " свободным " Неслухом, прежде изображавшим "музыкально- творчЭскую интЭллигенцию": ах, знаете ли, мой друг Галина... ах, любезнейший Робин Гуд, как писал МонтЭнь...
Мурло-то гебульное теперь повылезло, заговорил на привычном Лубянке языке хама и стукача. Опять прокол, гебня! И еще прокол - вы там сидите на Лубянке командой, гоните по приказу старшего офицера под разными никами одну и ту же туфту... И пианиста "захомутали..." И он под ваши свистульки почему-то ногами задрыгал, точно повешенный. Что скажешь на это, Мурло по имени " FREEMAN"? Только скинь гебнюстую петлю с шеи!
Увы, ответа мы не дождались!
А дождались мы на другой день реплику подлинной Анастасии.
" Я еще с давних ваших нагромождений Монтэня, да Руссо, да Гольбаха-Гельвеция заподозрила, что вы не тот, за кого вы себя выдаете... Первое впечатление самое верное. Слишком нарочито играли свою роль. С нажимом... Надеюсь, ваш служебный полет в Париж не добавил на Лубянке, в наших досье, какого-либо стр-рашного компромата, как теперь говорят... Прощайте, бедный антропос! "
"Все! Это конец, " - с глубокой жалостью к Савелию, попавшему в капкан, понял я. И забегал по своей квартире, не понимая- не зная, можно ли и как помочь несчастному Савелию; долго так метался под укоризненными взглядами моей Полины, которая всегда говорила, что этот проклятый "рунет" до добра меня не доведет...
Конец, увы, не замедлил себя ждать. Неделей позднее прочитал в нашей городской газете "TORОNTO STAR" о том, что "руский эмигрант-пианист-лауреат по имени С. Лазарев выпал из окна своей квартиры на двенадцатом этаже. Следователи ФБР расследуют прискорбный случай: самоубийство это или злонамеренное убийство?.."
ПРИЛОЖЕНИЕ.
МОЙ ГАЛИЧ.
1. Острое желание написать статью "МОЙ ГАЛИЧ", иными словами, " Александр Галич- глазами его старого товарища", возникло, когда я прочитал, показалось, талантливую, с бездной бытовых деталей, статью критика и стиховеда Станислава Рассадина в "Новой газете" NoNo 55,57 .В этой статье немало верных догадок, объясняющих, скажем, причины истерики "прогрессивных" членов Союза писателей СССР прозаика и сценариста Нагибина и драматурга Арбузова, который публично обозвал Галича мародером.
Станислав Рассадин объясняет истерики недругов поэта "логикой зависти".
Завистники, ну, никак не могли понять, откуда этот"сноб...поверхностный, по словам Нагибина, человек, запевший "от тщеславной обиды", смог состояться, как любимый всеми Гомер каторжного времени. Именно Гомер! "Для нас...Галич - Гомер, и никак не меньше, подтвердил Владимир Буковский в книге "И возвращается ветер."- Каждая его песня- это Одиссея, путешествие по лабиринтам души советского человека",
Исследователь Галича Рассадин принял поэта "всей душой", но постичь его "секрет ", секрет ошеломляющей победы, не может и по сей день.. Чего не скрывает и в своей статье "Везучий Галич. "Не понимаю, как и откуда возникло чудо его настоящих песен... Это невероятно, признаюсь и мне..."
Странно как-то! Для откровенных завистников "чудо Галича" - невозможно! Невероятно!
Для почитателя Галича - непостижимо!
И приветственно-критический"плюс" и воинствено- злобный "минус" оба остались в истории с раскрытыми от удивления ртами. Что за оказия такая?!
Станислав Рассадин даже прямого намека поэта не понял, хотя намек был недвусмысленным: "Не я пишу стихи, -объяснил Галич, - Они, как повесть, пишут меня."
"Строчка эта, строго говоря, сотворена не Галичем. Легли на душу поэта строки Тациана Табидзе, в переводе Пастернака.
" Не я пишу стихи, они, как повесть пишут
Меня, и жизни ход сопровождает их."
Однако строчки грузинского поэта выразили, как видим, и творческое самочувствие, и самопостижение Галичем самого себя и своего "хода жизни". По сути, стали его собственными...
Придется и мне, товарищу Галича, дружившего с ним и в Москве, и на Западе, вернуться к этому намеку, вспомнить, как же на самом деле рождалась она, эта повесть его жизни, которая стала нашей эпохой. Чем обяснить и ее "несовместимые " этапы, и тематическую многогранность, заставившую нашего общего друга Льва Копелева воскликнуть: " В каких университетах изучал он диалекты и жаргоны улиц, задворок, шалманов, забегаловок, говоры канцелярий, лагерных пересылок, общих вагонов... дешевых рестораций?." И как объяснить ошеломляющий, почти космический взлет его славы?.. Каковы подлинные причины жизненности его песен, оставшиеся как бы и "не понятыми"? Какие, иными словами, тщетные надежды и беды, и наши общие, о которых он прямо говорил, как о мотивах своего очередного стихотворного "залета", и сугубо личные, оставляли столь глубокие"зарубки "на сердце поэта. И отзывались затем его "приземленными" стихами-песнями, которые остались жгуче актуальными и для сегодняшних поколений, хранящих ленты с записями Александра Галича, как свое личное достояние?
" Не я пишу стихи, они, как повесть пишут
Меня, и жизни ход сопровождает их."
Однако строчки грузинского поэта выразили, как видим, и творческое самочувствие, и самопостижение Галичем самого себя и своего "хода жизни". По сути, стали его собственными...
Придется и мне, товарищу Галича, дружившего с ним и в Москве, и на Западе, вернуться к этому намеку, вспомнить, как же на самом деле рождалась она, эта повесть его жизни, которая стала нашей эпохой. Чем обяснить и ее "несовместимые " этапы, и тематическую многогранность, заставившую нашего общего друга Льва Копелева воскликнуть: " В каких университетах изучал он диалекты и жаргоны улиц, задворок, шалманов, забегаловок, говоры канцелярий, лагерных пересылок, общих вагонов... дешевых рестораций?." И как объяснить ошеломляющий, почти космический взлет его славы?.. Каковы подлинные причины жизненности его песен, оставшиеся как бы и "не понятыми"? Какие, иными словами, тщетные надежды и беды, и наши общие, о которых он прямо говорил, как о мотивах своего очередного стихотворного "залета", и сугубо личные, оставляли столь глубокие"зарубки "на сердце поэта. И отзывались затем его "приземленными" стихами-песнями, которые остались жгуче актуальными и для сегодняшних поколений, хранящих ленты с записями Александра Галича, как свое личное достояние?
2. Он долго был на распутье. Давно уже состоялся, как советский драматург и комедиограф. Его фильм "Верные друзья" шел под неумолчный хохот зрителей... Но он рвался в сторону от своего официального и даже зрительского признания. Его острые глаза задерживались то на трагическом, то на балаганном...Уже была написана и непритязательная "Леночка", и первые сатирические стихи, но как далеко можно было итти в своей саркастической, крайне рискованной, по сути, политической поэзии? Выстраданной и единственной в те годы поэзии протеста. Хотелось сказать прямо - "в рыло Хрущу", как он говаривал: поэту запрещено быть самим собой. Доколе?! А времена были страшные. Начиная с повести Эммануила Казакевича 1948 года "Двое в степи" - о расстрельном приговоре невинному человеку, была взята под глухой "колпак" вся правдивая литература о войне, унесшей 30 миллионов погибших, а вовсе не 7, как придумал перепуганный Сталин, торопливо уравнивая немецкие и советские потери.
Глухой цензурный колпак, как мы хорошо помним, не сняла и смерть "вождя и учителя".
Входили в "моду" не серьезные, осмысляющие жизнь, а массовые молодежные журналы -"Юность" и близкие к ней, жестко опекаемые, порой блокированые цензурой КГБ. С такой жесткостью опекалась ранее, пожалуй, лишь кинопродукция... Продуманно создавалась безопасная для советских властей литературная "элита"- из обтекаемо-поверхностных мыслителей, которые несли, как знамя, свою "молодежную тему". Лидировал в ней юный Василий Аксенов. Он сам понимал, что его добротно, талантливо выписанные и легкие для чтения "времянки" вроде "затоваренной тары" умрут раньше самого автора, и свой, на мой взгляд, лучший рассказ "На полпути к луне" напечатал вдали от легковесной "Юности". ("Новый мир", No 7 за 1962)
В чем был подлинный смысл этого встреченного газетами "на ура"нового направления, которому дали и большие тиражи и прессу, я понял не сразу. Озарило внезапно, кого б не озарило! когда однажды предложил журналу "Юность" рассказ о Шурке Староверове.. Рассказ выходил в издательстве, но какие тиражи в издательских сборниках? Слезы. Главный герой этого рассказа умелец- каменщик Шурка Староверов. Строительному тресту райком партии "спустил разнарядку "- двух "работяг" в городской Совет, одного аж в Верховный. Шурку и "двинули". Он и сидит там, в Верховном , по его собственным словам, "заместо мебели". Главный редактор "Юности" Валентин Катаев, спросив своего сотрудника о чем рассказ, произнес задумчиво. " Шурка - каменщик. Так сказать, Его величество рабочий класс... И ... "заместо мебели"?... Нет-нет, дорогие. это не молодежная тема!..."
Глубокая правда происходящего и в стране, и в душах людей долго оставалась безымянной, подпольной, она начала обретать полюбившееся имя, пожалуй, лишь тогда, когда магнитофоны во всех концах города вскоре запели-забормотали о милосердном автобусе, который все кружит и кружит по Москве
"-...Чтоб всех подобрать, потерпевших в ночи
Крушенье, крушенье ...
"Булат Окуджава, услышали мы веселый голос автора. - Грузин московского разлива".
Однако беспощадное, как вспышка молнии, и глубинное постижение происходящего в стране пришло с Александром Галичем.
Случайно ли, что первая же книга стихов "ПОКОЛЕНИЕ ОБРЕЧЕННЫХ", изданная в 1972 году, естественно, "за бугром", открывается именно этим, в свое время, оглушившим меня прозрением - "Старательский вальсок":
"...Но поскольку молчание - золото
То и мы, безусловно, старатели...
Вот как просто попасть в палачи:
Промолчи, промолчи, промолчи!"
В те дни я и услышал от него досадливое: " Булату можно, а мне нельзя?!"
Московские литераторы-единомышленники жили и порой, не осознавая этого, влияли друг на друга, помогая друг другу распрямиться...
3. Галич вступил на тернистый путь не сразу. Он начинает добродушно, миролюбиво.
"Монологи простых людей", как их назвали позднее, начались, как известно, с "Леночки", которая апрельской ночью стояла на посту, следя за порядком и мечтая о своем принце, который не замедлил ," с моделью вымпела в руке", появиться. И сказка и быль. А... идеи?
Незлобивое мещанство на страже "соцзаконности"- какие тут идеи?! Выражено это в самой мягкой и необидной форме.Вот она, вся, как на ладони, Леночка, подхваченная "красавцем-эфиопом"... и пропади она пропадом, вся окружающая ее действительнось!
Но не всегда маразм власти, остро ранивший Галича, укладывался в сказку. В марте 1963 года Никита Хрущев устроил погром художникам, выставившим свои картины в Манеже. Затем весь май поучал-оскорблял писателей и топал на них ногами...
Немало людей, которых подобное "выкоблучивание" государственных персон вообще не трогает. В зале убивали "оступившихся" художников, Нагибин ускользал из зала и обсуждал с кем-то в фойе, по телефону, достоинство и "капризы" своей новой машины. Галич, в отличие от тьмы преуспевающих нагибиных, подобен нравственному сейсмографу. Поруганные художники были для него последней каплей. Сохраниться ли тут добродушию? Оживает Александр Галич- сатирик. Появляется "Тонечка ". Оскорбленная любовь "вещи собрала, сказала тоненько: "Тебя не Тонька завлекла губами мокрыми. А что у папы у ее топтун под окнами..." Сатирик точен и ядовит.. Голос "изменщика"- это голос всех люмпенов с нашей улицы. ( Галич присмаривался к улице особенно внимательно): "А папаша приезжает сам к полуночи. Топтуны, да холуи все по струночке. Я папаше подношу двести грамчиков. Сообщаю анекдот про абрамчиков..."
Однако доброго человека не сразу разъяришь. Он отходчив. И Галич снова и снова сочиняет свои добродушно-иронические стихи-песни про маляров,истопника и теорию относительности. И подобные ей.
Но все чаще и чаще слух улавливает совсем другие песни. Как не услышать их человеку, у которого есть сердце ?
" Будь проклята ты, Колыма, Откуда возврата уж нету... - все хрипит и хрипит улица песни каторжан. - Сойдешь поневоле с ума. Придумали, гады, планету." Можно ли было на это не откликнуться?
Тюремный цикл Галича смыл остатки благодушия. Бессонной ночью стал набрасывать "Облака", песню, ставшую народной. " Им тепло, небось, облакам. А я продрог насквозь на века." Затем неизбежно, и вроде бы сами по себе, появляются стихи, посвященными писателю-страдальцу Варламу Шаламову, которого не смогла уничтожить даже Колыма, и его, чудом выжившего, "стражи закона" принялись добивать и добили в Москве.
А за ними, естественно, родился и "Ночной дозор"- стихи о шутовском параде гипсовых памятников- обрубков, который возглавляет главный палач-генералиссимус. Галич насторожен и прозорлив: "...Им бы, гипсовым, человечины! - Они вновь обретут величие!"
И с каждым месяцем, буквально с каждым шагом все глубже философское осмысление трагедии страны.
" Ах, как шаг мы печатали браво,
Как легко мы прощали долги!
Позабыв, что движенье направо
Начинается с левой ноги."
Галич сиял, показывая мне свою свеженькую "забугорную" книгу с размашистой скорописью -посвящением Корнея Чуковского: " Ты, Моцарт, гений, и сам того не знаешь..."
Он жаждал признания "стариков", которых почитал с детства. Он его получил.
Жил в те дни скудно. Государство, внеся Галича в "черный список", хотело "исправить" неслуха голодной петлей. Не удалось. Тесть, отец Ангелины -жены Галича, старый большевик, а затем, естественно, многолетний зек, который любил Галича, каждый месяц отрезал им сотенную от своей персональной пенсии в 250 рублей. На нее кое-как и перебивались. А писалось, как никогда. Пошел гулять по России Клим Петрович Коломийцев с его калечной прозой, ставшей, благодаря Галичу, поэзией: " У жене моей спросите, у Даши. У сестре ее спросите, у Клавки, Ну, ни капельки я не был поддавши..."