Монастырь Маульбек с двумя храмами и бесчисленными развалинами венчает скалы необычно героическим аккордом. Как драгоценный бронзовый слиток! И спит страна забытого геройства. Забыта легенда Геродота о муравьях, приносящих золото с берегов Инда. Но кто-то помнит об этом золоте. И Гэсэр-хан[306] в срок обещает открыть золотые поля людям, которые сумеют достойно встретить грядущее время Майтрейи. Век общего блага, век мировой общины, завещанный самим Буддою.
Ладакхские погонщики-буддисты перед каждой едой моют руки, голову и полощут рот. И поют звонко и радостно. И мой черный конюх начинает пляс по дороге. Идем весело. Замечаем краски и профили скал.
Те, кто строил Ламаюру[307] и Маульбек, знали, что такое истинная красота и бесстрашие. Перед таким размахом, перед такой декоративностью тускнеют итальянские города. И эти торжественные ряды ступ, как радостные светильники на турмалиновых лесках. Где вы найдете такую декорацию, как замок «Тигровая вышка», или бесчисленные развалины замков около тибетской Карну, увенчавшие все утесы? Где же страна, равная этим забытым местам? Будем справедливы и преклонимся перед истинной красотою.
Поразительно! В Ламаюру, в этой твердыне не только красной секты и даже бон, в ряду прочих изображений стоит большое изображение Майтрейи. Поставлено около 200 лет назад. Даже сюда проникло это знание. Только Майтрейя прочно связывает махаяну с хинаяной. В этом почитании соединились желтая и красная секты. Есть величие в этом почитании будущего.
Встречные караваны приветствуют друг друга. Всегда спросят: «Откуда?» Никогда не спросят: «Кто вы?» Личность уже тонет в движении. Над караваном несутся возгласы: «шабаш», т. е. «хороший конец [пути]», или «каварда», т. е. «опасность, внимание». И правда, по крутым откосам желто-гремящего Инда всегда могут быть жестокие потоки щебня, могущие срезать коня в кипень потока.
Саспул[308] – открытое, веселое место. Кругом много монастырей. При самой дороге – маленький монастырь, а в нем – гигантское изображение сидящего Майтрейи. По бокам тоже гиганты – Манджушри[309] и Авалокитешвара[310]. В переднем храме древняя каменная стела с теми же изображениями (век X или ранее). Лама при храме сознательно говорит о Майтрейе. Храм этот мало отмечен описаниями. Майтрейя стоит, как символ будущего. Но видели и знаки прошлого. На скалах – изображения оленей, круторогих горных козлов и коней.
Где мы видели такие же изображения? На камнях Северной Америки, на сибирских скалах. Та же техника, та же стилизация и то же уважение к животным. Людских изображений мало. Видели лишь одного стрелка из лука и какую-то вереницу людей, может быть, ритуальную. Через эти изображения Америка и Азия протягивают руку друг другу. На стене полугрота, где мы остановились на отдых, рука неведомых путников также оставила изображение животных.
Басго – старинный монастырь на острых скалах. Такую причудливую линию без всякой мелочности редко встретишь.
В деревнях ладакхских не пахнет гадко. Наоборот, часто слышны запахи курения, дикая мята, шалфей, яблоки и абрикосы.
Прошли Калацзе. Там на мосту была прибита рука «разбойника» Сукамира, пытавшегося завоевать Ладакх для Кашмира. Кошка съела кровожадную руку, и пришлось позаимствовать руку у умершего ламы, чтобы символ не пострадал. В Калацзе уже миссионеры.
Станы от Сринагара до Леха: Гандербал, Канган, Хунд, Сонамарг, Балтал (Соджи), Матайян, Драс, Карбу, Каргил, Маульбек, Тибетское Карну, Ламаюру, Нурла, Саспул (Басгу), Ниму. Последний можно сократить, если ночлег в Лехе заготовлен.
Пшеница не боится 12 000 футов высоты, а ячмень – освоился с 15 000. Лошадей вместо овса кормят ячменем. Какой-то ветеринар доказывал, что ячмень очень вреден коням, но весь Тибет на деле доказал обратное.
За время войны и революции усилилась торговля [Китайский] Туркестан – Индия. В Лехе назначен особый торговый агент, бывший политический инспектор Гилгита.
Ягнятники бородатые, орланы и пустельги коричневым золотом висят на сапфирах и турмалинах гор.
На Новый год тибетцы приносят Будде свежепроцветшую зелень. Ведь на тибетский Новый год, в начале февраля, в Лхасе уже готовятся к полевым работам. Что же лучше и свежее и устремленнее поднести Будде, нежели свежую рассаду? Эту первую весть проснувшейся жизни.
Или брать так, как есть, в полной действительности, или предаться личному суеверию. Конечно, драгоценна действительность. Но тогда нужно взять истинные жизненные факты. Эти факты принесут и трогательную зелень Будде. Принесут и мечты о единении народов. Принесут построение новых союзов. А другие факты покажут, как мелочно благополучие бухгалтера и как лицемерны поцелуи Лиги наций. А проверить эти факты можно лишь в пустыне, вне пределов досягаемости. Вне сферы влияния, где нет ни клеветников, ни лжецов. Где думается все заново, где решения не зависят ни от каких изжитых постановлений.
Смотрим на неисчерпаемо богатые формы скал. Замечаем, где и как рождались образцы изображений символов. Природа безвыходно диктовала эпос и все его богатые атрибуты. Нужно показать, как вливаются формы изображений в горную обстановку. Именно эти формы, нарочитые на Западе, здесь начинают жить и делаются убедительными. То вы ждете появления Гуаньинь, то готова разрушительная стихия для Лхамо[311], то яик Махакала[312] может выдвинуться из массива утеса. И сколько очарованных каменных витязей ожидают освобождения. Сколько заповедных шлемов и мечей притаилось в ущельях.
Это не неправдоподобный Дюрандаль[313] из Рокамадуры, это подлинная трагедия и подвиг жизни. И Бругума[314] Гэсэр-хана сродни Брунгильде[315] Зигфрида. Изворотливый Локи[316] бежит по огненным скалам. А под огромным баньяновым деревом сидит в оранжевом плаще саньясин[317], тот самый и так же точно, как во времена Гаутамы Будды.
По горам звучит «Ковка меча», и «Клич валькирий», и «Заклятие огня», и «Рычание Фафнира»[318]. Помню, как-то Стравинский собрался уничтожить Вагнера. Нет, Игорь, этот героический реализм, эти созвучия подвига не уничтожить. И музыка Вагнера тоже настоящая, и в горах она звучит необычайно. Ректаймы, фокстроты Вагнера не поглотят. На утесах Тироля и на пизанской вилле Вагнер исполнился настоящего энтузиазма, и его [размах] годится для высот Азии. А человечество все-таки живет красотою.
Необыкновенный огонь в местечке Ниму[319]. Я был разбужен криком Е[лены] И[вановны]: «Огонь, огонь!» Просыпаюсь, вижу силуэт Е. И. на фоне колеблющегося синеватого пламени. Постепенно огонь прекратился. Оказывается, когда Е. И. подошла к постели и прикоснулась к одеялу, вспыхнуло синеватое пламя – теплое, без запаха. Е. И. пробовала тушить руками, но пламя разгоралось все сильней, и тогда она крикнула мне. Огонь прекратился так же, как и начался, без малейшего следа на вещах. Незабываемо это перебегающее пламя, неопаляющее и яркое. Палатка была вся освещена. Как всегда при феноменах, лишь после мы могли обсудить необычайные подробности этого огня.
Доктор Франке[320] приводит рассказ его тибетского спутника в верховьях Инда при виде некоторых высот: «За ними лежит Баюль[321], страна высоких существ. Только высокоразвитые люди могут нечто узнать о жизни в этом Баюле. Но если простой человек приближается к снеговым границам, он иногда слышит только непонятные ему голоса».
Ладакхская песньГеографические странности песни, очевидно, происходят от разноплеменных наслоений.
Вот другая красивая ладакхская песнь:
Кто удостоен мудростью, а кто – лишь приходом сюда.
Некоторые вообще ничего не могут, потому нужно испытать себя здесь.
Если кто уже приходит с мудростью, в том – особое благо.
Нуждается высокий в мудрости девятизначной?
И нуждается ли в том же посредственный?
И нуждается ли в том же посредственный?
Приходите ли вы как друзья высокого рода
или вам нужен лишь кошелек?
Пришли вы без угрозы?
Хотите ли договор дружбы?
Есть три рода врагов.
Есть три рода друзей.
Хотите ли их перечесть?
Есть три врага:
Враг, который посылает болезнь,
Враг, ненавидящий дух,
Враг, мстящий кроваво.
Мы не врагами пришли,
Мы вам друзья.
Трех друзей называем:
Освободитель наш Будда,
Союз дружной семьи,
Любви и крови союз. Вот три рода друзей.
Именно так.
Вспоминаем прекрасную книжечку Клода Брэгдона[322] «Эпизоды из незаписанной истории». Могли бы доставить ему еще несколько эпизодов. Всегда приятно встретиться с Брэгдоном. Все, что он делает, так искренно и так тонко.
Обратите внимание на сочетание Гуаньинь. Арья-Бало – Авалокитешвара. Гэсэр настаивает на постройке храма Арья-Бало. Имя Гэсэра дошло до Волги (Астрахань). Гэсэра объединяют с Ассуром[323]. Храм Гэсэр-хана был выстроен на месте явления Авалокитешвары.
Ордосцы ставят перед домом знамена пятицветные – в цвета радуги, ожидая прихода великого существа «Тенгирас Очиртая»[324].
Настоятель монастыря Утайшаня в книге «Красный путь в Шамбалу» описывает многие подробности пути в это заповеданное место. В конце характерна подробность, что путник видел на самой границе охраненного места караван монголов с солью, причем они не подозревали близости жилья.
Бурятский лама сообщает, что когда он шел в Шамбалу, то его вели подземным ходом. Ход иногда так сужался, что с трудом могли протолкнуть племенного барана, которого вели в заповеданное место.
Монгольские ламы указывают несколько «охраненных» мест в пределах Хангая и Гоби[325]. Туда приходили спешные посланцы из Гималаев.
Около Калацзе указывают многие места, посвященные имени Гэсэр-хана:
1. Гаруда Гэсэр-хана.
2. Седло Гэсэра.
3. Бубен Бругумы – жены Гэсэра.
4. Прялка Бругумы.
5. Замок Гэсэр-хана – высокая скала, белое пятно является знаком двери.
У Сумура на скале – изображение увенчанного льва. Этот лев – на тибетских военных знаменах.
Монголы говорят о скором приходе «Меру».
Весною в Ладакхе бывает праздник Гэсэра с пеньем и стрельбою из лука. Из названий песен сплетается целый венок Гэсэра[326]. (Запомним названия: «Гэсэр-победитель», «Гэсэр и клад великанов», «Мудрость Бругумы», «Отец и мать всемогущие», «Возвращение Гэсэра и Бругумы», «Голоса неба», «Заклятие стрелы», «Четыре победы Гэсэра», «Молитва Гэсэра на вершине Шрар», «Гэсэр – владыка молнии», «Победная песнь Гэсэра», «Хвала Гэсэру».)
Одни названия являют путь народного сознания, народного достоинства и мечту о герое свободы.
И ладакхцы, и монголы ждут борцов и строителей жизни. Наделяют их не только львиным мужеством, но и змеиною хитростью и неутомимостью оленя. Как чудесно наблюдать рост сознания и чеканку его в героических символах.
Изображения на скалах можно отнести к трем периодам: неолиту, древней веры бон-по и суеверий более позднего времени. В самой технике изображений можно отличить твердую, сочную стилизацию древности и более сухую, резкую линию поздних рисунков.
Имя Ориона часто связывается с повествованиями о Гэсэр-хане. На Алтае гору Белуху называют Уч-Сюре[327]. Уч-Орион[328]. Сюре – жилище богов, соответствует монгольской Сумер и индийской Сумеру. На гору Уч-Сюре восходят по белому хадаку. Небесная птица на горе Уч-Сюре победила дракона. Цаган-убугун – «белый старик» – всегда близок Большой Медведице.
Говорят в караванах, что монгольские солдаты-цирики носят особые знамена и поют сложенный ими гимн о наступлении времени Шамбалы. Из края в край, из уст в уста.
Не хочется давать здешним изображениям этнографический или географический характер. Пусть они идут как символы «святыни и твердыни». Пусть своим общим тоном героизма и подвига они скажут об этом крае.
Могуществен монастырь Спитуг. Первый – из учения Дзонкапы. Не развалины, но живая и работающая община. Настоятель монастыря и его сотрудники знающи и поражающе понятливы. Вы еще не кончили мысль, а они уже готовы продолжить ее правильно. В Спитуге изображение Майтрейи и знание пророчеств. В отделении Спитуга в Леха, в особом помещении стоит большое изображение Дуккар – Матери Мира с бесчисленными глазами всеведения и со стрелою справедливости. По правую ее руку – Майтрейя Грядущий. По левую руку – многорукое изображение Авалокитешвары, этого коллектива братства великой общины. Запомните такое сочетание этих трех символов. Это сочетание не было отмечено и объяснено.
Хороша стенопись в обоих Спитугах – крепкие тона и чутье пропорций. Обещали достать нам того же художника, который писал эти звучные стены.
К нашей стоянке подъехал миссионер из Яркенда. Только что на яках перешел Кардонг. Утерял дни и числа. Часы у него остановились. Повторял: «Потрясающий, трудный путь». Говорил, что особенно труден Кардонг и Сасир[329]. Каракорум хотя и выше, но легче. Хвалил народ Китайского Туркестана. Сообщил, что амбань уже ждет нас и считает своими гостями.
Прекрасно расположен монастырь Шех в семи милях от Леха. Огромная, в два этажа фигура Будды. Лучшая стенопись из всего виденного.
В Трикше тоже большие изображения Будды, Майтрейи и Манджушри. Живопись несколько проще. Хороших лам не видели. Один монгольский старый лама, но, видимо, не вполне нормален, судя по страшному смеху.
Нужно видеть и обратную сторону буддизма – поезжайте в Хеми[330]. Подъезжая, уже чуете атмосферу мрачности и подавленности. Ступы с какими-то страшными ликами – рожами. Темные знамена. Черные вороны. Черные псы гложут кости. И ущелье тесно смыкается. Конечно, и храмы, и дома – все скучено. И в темных углах навалены предметы служения, точно награбленная добыча. Ламы полуграмотны. Наш охотник (проводник) смеется: «Хеми – имя большое, а монастырь маленький». Конечно, маленький не размерами, но внутренним содержанием. Вот оно – суеверие и корысть! Лучшее было, что на близкие острые скалы утром выходили олени и долго стояли, поводя головой навстречу солнцу.
Монастырь старый. Основан большим ламою, оставившим книгу о Шамбале. И лежат эти манускрипты под спудом, может быть, кормят собою мышей.
О манускриптах об Иисусе[331] сперва полное отрицание. Конечно, отрицание прежде всего идет из миссионерских кругов. Потом понемногу ползут отрывочные боязливые сведения, очень трудно добываемые. Наконец, выясняется, что о манускриптах слыхали и знают старые люди в Ладакхе.
Такие документы, как манускрипты о Христе и книга о Шамбале, лежат в самом «темном» месте. И фигура ламы – составителя книги о Шамбале – стоит, как идол, в каком-то фантастическом уборе. И сколько еще других реликвий погибает по пыльным углам. И тантрикам-ламам нет до них дела. Надо было видеть и обратную сторону буддизма.
И как легко убрать эту грязь и пыль изуверства. Как легко привести в порядок звучную стенопись. Как легко очистить тонко сделанные статуи. Нетрудно вернуть организациям монастырей смысл трудящихся общин, по завету великого Льва (Сингха) Будды.
«Я – Ладакхский король», – пришел худощавый, стройный человек в тибетском костюме. Это бывший король Ладакха, завоеванного кашмирцами. Тонкое, интеллигентное лицо. Сейчас имеет очень ограниченные средства. И вот мы сидим за чаем, говорим о том, как нам нравится его страна и как мы полюбили его народ, отмеченный спокойностью и честностью. Говорим об учении. Гость тонко замечает о том, что желтая и красная секты во многих отношениях теперь почти одно и то же. Говорим о старинных вещах, о тонкости работы. Король приглашает осмотреть его дворец, высоко поднявшийся на скале над Лехом.
Ходим по крутым обсыпающимся лестницам. Минуем темные переходы. Застываем от радости на террасах и балконах, где раскинулся вид на все горы и песчаные взгорья. Сгибаемся в низких дверках, ведущих в домашний храм. Храм посвящен Дуккар – светлой Матери Мира. В середине – ее изображение. По правую руку – Будда.
Хотя король сейчас живет в Стоге в летнем помещении, но перед изображениями стоят свежие цветы. По стенам висит много очень тонких колоритных тханок. Общий уровень живописи здесь выше, чем в Сиккиме. Большое влияние Ташилунпо.
Около дворца в отдельном храме помещается гигантское изображение Майтрейи. Стенопись там очень величественна. Часто стенопись Италии или русских церквей бывала или мелка, или обща по пятнам; но здесь бросилось в глаза необычное сочетание широты понимания общих пятен с богатыми деталями. Изображение Майтрейи – в двух этажах. До пояса – в нижнем. Лик – в верхнем. Может быть, это разделение статуи сделано позднейшими соображениями, но идейно оно очень знаменательно. Приходящему человеку как бы не охватить сразу все величие символа. Надо подняться в следующий этаж, чтобы достичь лика – как бы высшего мира. Нижний этаж тонет в сумраке, а вверху через узкие окна (без стекол) вливаются лучи яркого, всепроникающего солнца. Опять около вас многообразие ступ, сверкающий песок и причудливые переходы ворот.