Узкий коридор длиной метров двадцать пропустил нас без происшествий, и мы подошли к дверце.
Переглянувшись, мы одновременно кивнули, после чего я, авангард, взялся правой рукой за дверную ручку, тоже маленькую. Дверь оказалась не заперта; ручка, щелкнув, с легкостью повернулась, и дверь приоткрылась, как только я потянул.
Едва из полумрака за дверью дыхнуло холодным воздухом, я ощутил некое присутствие – меня охватило чувство какой-то безысходности (плюс мурашки по коже, плюс все такое прочее), которое я испытывал всякий раз, когда открывал двери комнат боссов в лабиринтах Айнкрада.
Впрочем, сейчас я уже не мог сказать Алисе поменяться со мной и идти первой. Решительно открыв дверь, я слегка наклонился и заглянул.
Коридор продолжался еще немного, потом открывался в совсем почти неосвещенное пространство. Вдали вроде слабо мерцало что-то фиолетовое, но я не мог разобрать, откуда это мерцание шло.
Ровно в тот момент, когда я осторожно вошел внутрь, до меня донеслось что-то вроде ворчливой брани. Застыв на месте, я напряг слух. Это не был голос какого-то одного человека. Несколько – а может, даже несколько десятков – человек бормотали что-то, и их голоса накладывались один на другой. «Священные искусства», – прошептала сзади Алиса; я кивнул и затаил дыхание.
Я приготовился к тому, что вот сейчас на нас обрушится град атак, но ничего подобного не произошло. Слова «дженерейт», необходимого для атакующих Священных искусств, не было в тех огрызках команд, что мне удавалось разобрать.
Я склонил голову, размышляя, что бы это могло быть; Алиса шепотом поторопила меня:
– Давай ворвемся. Если старейшие накладывают какое-то большое заклинание, не связанное с нами, это может быть нам на пользу. Возможно, нам в этой темноте даже удастся подобраться на расстояние удара меча, если их голоса заглушат наши шаги.
– …Ага, точно. Как договаривались, я иду первым. Моя спина в твоем распоряжении, – прошептал я в ответ и достал с пояса черный меч. У меня, конечно, возникла мысль, что «Меч голубой розы», висящий на моем поясе справа, будет обузой в бою, но этой мелочи было недостаточно, чтобы оставить его. Убедившись, что Алиса тоже взяла в руку «Меч душистой оливы», я вновь двинулся вперед.
Подойдя ближе к затененному пространству, я ощутил в воздухе неприятный запах. Это была не звериная вонь, не запах крови – что-то вроде гниющей пищи. Вытряхнув из головы эти мысли, я прижался спиной к стене коридора и заглянул в сумрачное помещение «Совета старейших».
Оно было просторным – точнее сказать, высоким.
Круглое, диаметром метров двадцать. Изогнутая стена, тянущаяся вверх, возможно, этажа на три; потолок терялся во тьме. По общему виду эта комната немного напоминала Великую библиотеку, обиталище Кардинала.
Ни одной лампы не было; свет шел только от нескольких слабо мерцающих фиолетовых огоньков, висящих около стен. Кроме них, были еще какие-то круглые предметы, расположенные через равные интервалы, но я не мог понять, что это.
Новый огонек зажегся неподалеку от нас. Бледно-фиолетовый прямоугольник – окно Стейсии. А круглый предмет рядом с ним…
Человеческая голова.
Стало быть, все эти штуковины, закрепленные на стене этой цилиндрической комнаты, –
– От…. Отрубленные головы?.. – хрипло вырвалось у меня. Алиса, стоящая слева-сзади, еле слышно прошептала в ответ:
– Нет, они, похоже, при телах, но… они как будто растут из стены…
При этих ее словах я изо всех сил вгляделся. Ну точно, под этими круглыми головами виднелись шеи и плечи, но больше я ничего не видел. Остальное, похоже, находилось в прямоугольных шкафчиках, закрепленных на стене.
Судя по скромным размерам этих шкафчиков, конечности этих людей были завернуты внутрь до предела. Такое состояние я бы затруднился назвать приятным, но люди в шкафчиках, судя по всему, совершенно не осознавали, в каком они положении. На лице, торчащем из шкафчика рядом со мной, не было ни намека на эмоции.
На голове вообще не было волос, даже бровей; запавшие, остекленевшие глаза на бледном лице бессмысленно вперились в висящее перед ними окно Стейсии. В окне бежали строки текста, написанные крохотным шрифтом; при каждой остановке бесцветные губы человека в шкафчике монотонно произносили:
– Систем колл… дисплей ребеллинг индекс[11]…
Все мое тело задеревенело, едва я услышал этот неживой голос.
– Они… были тогда?!. – простонал я.
– Ты их знаешь?! – тут же спросила Алиса. Кинув взгляд на лицо рыцаря, я слабо кивнул.
– Ага… Два дня назад, сразу после того, как мы дрались в Академии с Райосом и Умбером, в углу комнаты возникло что-то вроде окна. Оттуда на нас с Юджио уставилось белое лицо… это точно был один из этих…
При этих моих словах Алиса снова вслушалась в голоса запертых людей, потом нахмурилась и сказала:
– Заклинание, которое они произносят… я его совершенно не знаю, но, похоже, они делят Мир людей на маленькие участки и выводят какое-то число. Но что означает это число, я понятия не имею.
– Число…
Как только я повторил это слово, в памяти зазвучал голос.
«И среди этих скрытых параметров есть такой "коэффициент неповиновения"».
«Администратор быстро обнаружила, что коэффициент неповиновения можно использовать для поиска людей, скептически настроенных к насаждаемому ею Индексу Запретов».
Это мне сказала живущая в Великой библиотеке девочка-мудрец Кардинал. Места для сомнений не оставалось. Священные слова «ребеллинг индекс», которые произносили эти люди, наверняка и есть коэффициент неповиновения, упомянутый Кардиналом; иными словами, эти десятки людей в шкафчиках непрерывно проверяли коэффициенты неповиновения всех и каждого обитателя Мира людей.
Если кто-то из них обнаружит аномальное значение, он заглянет в то место, идентифицирует человека, нарушившего Запрет, и сообщит кому-то. Тот, кому он сообщит, прикажет Рыцарям Единства арестовать преступника. Так вот мы с Юджио и попали в собор, да и Алиса тоже…
Я стоял в безмолвном изумлении, как вдруг где-то раздался звонок. Мы с Алисой машинально крепче сжали рукояти мечей, но, судя по всему, звонок сигнализировал не о том, что нас обнаружили. Потому что запертые люди, разом прекратившие читать заклинания, посмотрели вверх, а не вниз.
Только тут я заметил, что прямо над головой каждого из них было нечто вроде крана. Люди синхронно открыли рты, и из кранов потекло что-то бурое и вязкое. Жидкость лилась прямо в рты, и люди механически глотали. Часть жидкости проливалась мимо, на шеи и плечи. Видимо, отсюда и гнилая вонь в комнате.
Вскоре звонок прозвенел опять, и жидкая пища перестала течь. Люди в шкафчиках снова развернули головы вперед и продолжили читать команды. Систем колл… систем колл…
Это уже за рамками того, что можно назвать обращением с людьми.
Да нет, даже с коровами и овцами такое жуткое обращение совершенно непростительно.
Я заскрипел зубами, сдерживая рвущееся наружу возмущение; Алиса тихим, напряженным голосом произнесла:
– Это… и есть те самые старейшие, которые правят Миром людей?
Покосившись на нее, я увидел, что Рыцарь Единства смотрит в пространство яростно горящим глазом. Пока она не спросила, мне такое и в голову не приходило, но другого вывода просто не могло быть. Эти десятки людей, запертых в шкафчиках, и есть старейшие – высшие гражданские служащие Церкви Аксиомы.
– И породила это все тоже… первосвященник, да?
– Ага… скорей всего, – кивнул я на слова Алисы. – Думаю, это были люди, талантливые в Священных искусствах, но плохо умеющие обращаться с оружием; их похищали из Мира людей, запечатывали чувства и мысли и превращали в эти вот наблюдательные инструменты под названием «старейшие»…
Да, это не более чем инструменты. Инструменты, приглядывающие за поддержанием вечного покоя… или, точнее, застоя в Мире людей под властью Церкви Аксиомы. Судьба этих людей была даже более жалкой, чем у Рыцарей Единства, лишившихся воспоминаний о тех, кто им дорог. Администратор несколько веков правила на спинах этих несчастных.
Алиса медленно опустила голову; золотые волосы упали на лицо, скрыв его выражение.
– …Не прощу.
«Меч душистой оливы» в ее правой руке, возможно, чувствуя гнев хозяйки, издал мелодичный звон.
– Какое бы преступление они ни совершили – разве им не дана человеческая жизнь? Отобрать у них… разум и чувства, не только воспоминания, как у Рыцарей Единства, запереть в крохотных шкафчиках, кормить хуже, чем зверей… здесь ни чести, ни достоинства и близко нет.
Договорив, Алиса смело вскинула голову и твердыми шагами вошла в комнату. Я в панике бросился за ней.
Несмотря на появление девы-рыцаря, сверкающей даже в темноте, взгляды старейших не оторвались от окон Стейсии. Алиса повернула влево и встала перед одним из шкафчиков. Стоя сзади-сбоку от нее, я уставился на бледное лицо старейшего.
Договорив, Алиса смело вскинула голову и твердыми шагами вошла в комнату. Я в панике бросился за ней.
Несмотря на появление девы-рыцаря, сверкающей даже в темноте, взгляды старейших не оторвались от окон Стейсии. Алиса повернула влево и встала перед одним из шкафчиков. Стоя сзади-сбоку от нее, я уставился на бледное лицо старейшего.
Возраст и даже пол его определить было невозможно. Неужели вообще ничего человеческого не осталось в этих созданиях за бесчисленные месяцы и годы, проведенные в этом темном зале – нет, тюрьме?
Алиса мягким движением подняла «Меч душистой оливы». Я подумал было, что она собирается разбить шкафчик, но золотое острие направилось туда, где у старейшего полагалось быть сердцу. У меня перехватило дыхание, я смог лишь коротко прошептать:
– Алиса!..
– Ты не считаешь, что оборвать эту жизнь… будет милосердно?
Ответа у меня не нашлось.
Судя по всему, даже если их воссоединить с «фрагментом памяти» – который не факт еще, что существует, – они, скорей всего, не вернутся к прежнему состоянию… Напрашивается мысль, что Пульсветы старейших уже сломаны безвозвратно и не подлежат восстановлению.
Однако Кардинал (или даже Администратор), быть может, способна все-таки дать им что-то лучшее, чем смерть. С этой мыслью я протянул руку к наплечнику Алисы, чтобы остановить ее.
Однако мгновением раньше по помещению разнесся какой-то странный звук, заставивший и меня, и Алису застыть на месте.
– Ааа… ааа!..
Это был протяжный, пронзительный крик.
– Аа, нет, аа, госпожа первосвященник, это не стоит того, аа, нет, аа, оо!..
Слушая этот бессвязный набор восклицаний, мы с Алисой вопросительно переглянулись.
Голос был мне абсолютно незнаком. Непохоже, чтобы он принадлежал кому-то молодому, но и на старческий не тянул. Единственное, в чем я мог быть уверен, – обладатель (или обладательница) этого голоса был настолько возбужден, что потерял всякое самообладание.
На ярость Алисы словно холодной водой плеснули; дева-рыцарь убрала меч и повернулась на голос. Я тоже вгляделся в том же направлении.
В противоположной стене цилиндрической комнаты был проход, такой же, как тот, через который мы вошли. Оттуда и доносились безостановочные вопли.
– …
«Идем», – Алиса показала мечом в сторону прохода. Я кивнул, и мы оба пошли, стараясь шагать потише.
В комнате не было ни колонн, ни мебели, за которой можно было бы спрятаться, и мне пришлось набраться смелости, чтобы пересечь ее вот так, в открытую; однако люди, торчащие из стен, на нас не смотрели – похоже, кроме жидкой пищи из кранов в их мире не существовало ничего. Я не мог не посочувствовать стражу подземной тюрьмы и девушке, управляющей лифтом, когда узнал про их обстоятельства, но здесь… я бы слишком мягко выразился, если бы назвал положение старейшин «трагическим».
То, что кто-то здесь, рядом с этим кошмаром испускает громкие вопли, – бессмыслица какая-то. В любом случае – ясно, что это не друг.
Алиса явно думала так же: на ее побледневшем лице проступила тень гнева, совсем не такая, как раньше. Алиса тихо пересекла комнату и заглянула в коридор. Я остановился у нее за спиной и тоже посмотрел, что там.
В конце коридора, такого же удивительно узкого, как и предыдущий, была комната приличных размеров (хотя и меньше, чем та, через которую мы прошли). Она была неярко, но все же освещена, так что мы могли без проблем разглядеть, что внутри.
Мое первое впечатление – какая-то совершенно нелепая комната.
Вся мебель блестела золотом. От крупной (комода и кровати) до мелкой (круглого столика и тумбочек) – все ослепительно сверкало, отражая свет, и било в глаза даже с такого расстояния.
На всем этом валялись либо торчали из ящичков игрушки – колоссальное количество игрушек, больших и маленьких, самых разных типов.
В основном это были мягкие игрушки кричащих расцветок. Куклы с пуговичными глазами и соломенными волосами; звери – собаки и кошки, лошади и коровы; даже какие-то отвратные монстры, которых я вообще не узнавал; они были здесь, там, повсюду, на полу, на кровати – целые кучи. Еще были кубики, деревянные лошадки, музыкальные инструменты и тому подобное – как будто сюда переехала лавка игрушек из пятого квартала Центории.
И, наполовину зарывшись во все это, спиной к нам сидел обладатель голоса.
– Хоооооо!!! Хоооооо!!!
Существо, деградировавшее настолько, что могло так бессмысленно орать, тоже можно было описать лишь как «нелепое».
Круглый. Шарообразная голова на почти шарообразном туловище – как снеговик. Только этот человек был не белый – он был одет в костюм шута, красный справа и синий слева. На рукавах, покрывающих пухлые ручки, тоже шли продольные красные и синие полоски; казалось, если вглядываться в это одеяние слишком пристально, глаза заболят.
Круглая голова была белая и совершенно лысая, как у старейших, мимо которых мы прошли, но, в отличие от них, у этого она лоснилась от жира. И сверху на голове торчала шляпа, такая же аляповато-золотая на вид, как и мебель.
Я придвинул лицо к уху стоящей впереди Алисы и спросил как можно тише:
– Это и есть распорядитель?..
– Да, это Чуделкин.
Ответ девы-рыцаря прозвучал столь же тихо, но в нем слышалось нескрываемое отвращение. Я вновь уставился на спину, затянутую в костюм шута.
Если это распорядитель, то он занимает равное положение с командующим Беркули – сильнейший спец по Священным искусствам, одна из важнейших персон во всей Церкви Аксиомы. Но несмотря на это, у него чуть ли не написано было на спине большими буквами слово «беззащитность». Похоже, все его внимание было сосредоточено на том, что он держал в руках.
Что именно это было, я толком разглядеть не мог – мешала его круглая спина; но похоже, что Чуделкин смотрел в здоровенный стеклянный шар. Короткие ножки распорядителя дергались и он испускал всякие «ааа» или «хооо» синхронно с мерцанием в шаре.
Я-то был уверен, что у нас будет напряженный обмен репликами, а потом великая битва, как тогда, с Дюсолбертом и Фанатио; но что, черт побери, мне делать сейчас? Пока я лихорадочно пытался что-нибудь придумать, ход сделала Алиса, которая явно не в силах была сдерживаться. Она ринулась вперед, даже не пытаясь приглушать шаги.
Впрочем, ей всего-то пять шагов потребовалось сделать. Я отчаянно пытался догнать золотой шквал, ворвавшийся в комнату, но Алиса оставила меня далеко позади; раз – и она уже схватила Чуделкина за свободный ворот его шутовского наряда. Когда распорядитель крутанул головой, Алиса уже рванула его вверх.
– Хоооооааа?!
Алиса вытянула верещащего толстяка из моря мягких игрушек и подняла в воздух. В этот момент я наконец-то ее догнал и первым делом окинул взглядом комнату. Конечно, искал я Юджио, которого Чуделкин забрал из ванны, но его нигде не было видно. Слегка упав духом, я вновь посмотрел в центр комнаты, и мой взгляд упал на стеклянный шар, в который только что вглядывался распорядитель.
Шар был как минимум полметра в диаметре; там, внутри, в вихре света виднелось трехмерное изображение. Роскошные простыни, на них небрежно сидит девушка, откинув в сторону согнутые в коленях ноги. Длинные серебряные волосы загораживают лицо, но тело ее полностью обнажено.
Удовольствие от этой картины начисто пропало, как только я понял, что она и послужила причиной странных воплей Чуделкина; и тут я заметил, что перед сидящей девушкой есть еще кто-то. Я придвинулся, чтобы вглядеться повнимательнее, но тут шар залила белая вспышка, и изображение исчезло – по-видимому, из-за того, что Священное искусство оказалось прервано.
Алиса, которой изображение не было интересно с самого начала, резко поднесла острие меча к самому рту болтающегося в воздухе шута и произнесла:
– Отрежу тебе язык сразу, как только он начнет читать заклинание.
После этого холодного предупреждения рот человечка, явно собиравшегося что-то проорать, тут же захлопнулся.
Фундаментальное правило Подмирья: в начале любого заклинания должно произноситься «Систем колл»; а значит, маг, загнанный в такое положение, теряет любые преимущества. Однако все-таки я, глядя в лицо этому человеку, распорядителю Чуделкину, не выпускал из вида и его ручонки.
Непостижимый; я встречал немногих, к чьей внешности подходило это слово. Ярко-красные губы на всю нижнюю половину идеально круглого лица; над ними курносый нос; глаза и выгнутые брови, напоминающие смайлик.
Однако сейчас эти узкие глазки были выпучены до предела, крохотные черные зрачки дрожали, вперившись в Алису.
Наконец Чуделкин поджал толстые губы (из-за чего они стали напоминать рожок) и голосом, похожим на скрип ржавого металла, проговорил:
– Ты… номер тридцать… что ты здесь дееелаешь? Ты же должна была выпасть из башни и разбиться с одним из предааателей.