– Я тебе продукты привезла.
– Не нужны мне продукты! Я Иннокентия могла попросить! Он мне такие чудесные вафельки покупает!
Мисс Бесконечность с Панкратом Захаровичем уселись на диван и принялись спорить, что смотреть по телевизору: дама хотела сплошной ролик рекламы, кавалер – отечественный фильм, который только что начался.
– Фильм хороший, – упрямо проговорил он и, достав из внутреннего кармана расческу и сняв газетную «буденовку», принялся массажировать сначала свою плешину, потом старательно расчесал бакенбарды.
– Откуда ты знаешь? Ты его уже смотрел?
– Нет.
– Так откуда ты знаешь, что он хороший?!
На экране замелькали титры.
– Гляди, сколько народу в эпизодах наснимали, на! Человек пятьдесят, на! А раз «в эпизодах», значит, фильм хороший! – И бабушка тут же замолчала, поверив в странное обоснование того, что фильм удался на славу только благодаря тому, что в нем задействовали массу народа.
Я убрала продукты в холодильник – эти двое с головой ушли в какой-то дурацкий фильм.
– Бабушка, можно тебя на минутку?
– Я занята, – недовольно рявкнула она.
– Я все-таки уезжаю! Ты не хочешь сказать мне «до свидания»?
– После рекламы. Не мешай Панкрату Захарычу смотреть фильм.
– Если ты сию же минуту не оторвешься от своего ящика, я отправлю письмо твоему Жорику, где напишу подробно, чем ты тут без него занимаешься! – я шантажировала ее в точности как она нас с мамой. И это подействовало – она вскочила с дивана и подошла ко мне.
– Только попробуй это сделать! – прогремела она. – Жорочка такой ревнивый мальчик, он не вынесет этого. Его нужно подготовить.
– К чему?
– Ну, может быть, скоро у него появится новый папа, – виновато проговорила она, а я, как громом пораженная, плюхнулась на тумбочку.
– Ты тут без меня веди себя, как подобает в твоем возрасте! И не шляйся по улицам, не сиди на лестнице, а то еще, чего доброго, дверь захлопнешь!
– Подумаешь, у Панкратки переночую, – легкомысленно сказала она.
– Прекрати! – прикрикнула я. – Если тебе что-то понадобится, позвони Олимпиаде или отцу Власа. Они сразу же приедут. Поняла?
– Не дура, – прошамкала бабушка, но, видимо, вспомнив о моем шантаже с письмом, ласково добавила: – Отдохни там хорошенько, деточка, за меня не беспокойся.
А когда я уже стояла у лифта, она высунула из двери голову с прищепками и крикнула напоследок:
– Да смотри не утони – ты ведь у меня номер один!
* * *Через день я со своей набитой, как мне казалось, самым необходимым сумкой-кишкой вслед за Власом вышла из подъезда (он тащил неудобный огромный чемодан с вещами). Могу сказать только одно – из Москвы я уезжала с тяжелым сердцем; на душе было неспокойно из-за бабушки.
К последующему повороту событий я была не готова. Оказалось, что Влас купил билеты не как я думала – на самолет, нет – нам предстояло тридцать шесть часов трястись на поезде, причем в плацкартном вагоне.
– Все должно быть как тогда – двадцать лет назад, – трогательно проговорил он, когда я вопросительно посмотрела на него, с усилием проталкивая сумку-кишку между многочисленными боковыми полками вагона.
Однако худшее ждало меня впереди: две узкие верхние полки и попутчики – визгливая девочка лет пяти с мамашей, напомнившей мне щуку, вероятно, из-за сплющенной сверху головы (такое впечатление, будто ее однажды неудачно подстригли, отхватив вместе с челкой пол-лба – он был как-то срезан), а когда она открыла рот, мне показалось, у нее там двойной ряд зубов, причем нижние клыки были похожи на острые кинжалы.
Мужчина – наш с Власом ровесник – щуплый, маленького роста, который, сидя у окна, рассказывал спутникам, что занимали боковые места, как ему довелось однажды, будучи во Франции, есть лягушек. Напротив (на походных местах) расположились бабка в платке и зимнем пальто с воротником из облезлой чернобурки и мужчина лет шестидесяти, лысый, с вытянутым лицом, длинным носом, глазами навыкате и торчащим подбородком – одним словом, все в этом человеке выдавалось вперед – даже живот был выпячен продолговатым арбузом.
Бабка в зимнем пальто, слушая захватывающий рассказ о поедании французами лягушек, поминутно крестилась, называя их басурманами, «выпученный» смотрел на рассказчика не мигая, но без особого интереса, будто самому не раз случалось обжираться лягушками.
– Здравствуйте, – поприветствовал Влас всех присутствующих.
– Здравствуйте, – тихо поддакнула я.
– Вы, значит, оба наверху будете?! – радостно спросил пожиратель лягушек. – Вас как звать-то? Меня Серегой, это моя жена Натаха, дочь Юлька – вот решили вывезти ее на юг, а то у нее такой дерматит! Страшно смотреть! Врачи сказали, море поможет. Эту вот бабушку в пальто зовут Галина Ивановна Голобородько. Я ее спрашиваю: «Мать, ты чо в такую жару пальто-то напялила?» И знаете почему?
– Даже не догадываемся, – буркнула я.
– Сноха, говорит, сначала подарила, а потом сказала: «У вас мама и так багаж большой, пальто уж некуда класть!», так наша баушка, не будь дурой, нацепила его на себя! – Бабка продолжала сидеть в пальто, видимо, боясь, как бы сноха неожиданно не появилась в вагоне и не утащила его обратно не обращая ни малейшего внимания на Серегины слова. Она вдруг достала из цветастой матерчатой сумки вареные яйца, за ними на раскладном столике появился маринованный чеснок, хлеб, вареная картошка, помидоры с огурцами, пирожки; последней из сумки вылетела жареная курица в фольге. Надо заметить, поезд еще не тронулся – до его отправления оставалось двадцать минут.
– Этого гражданина, – и Серега указал на «выпуклого», – зовут Михал Васильч, он химик. А вас-то как звать-величать?
– Влас, а мою невесту Маша. Очень приятно.
– Вы садитесь пока рядом, а когда спать соберетесь, так полезете к себе на верхотуру. – Серега проявил небывалое великодушие, в то время как «щука» одарила его убийственным взглядом, за коим скрывалось очень много фраз – она с удовольствием бы высказала их супругу, будь они сейчас одни. Фразы были примерно такими: что Серега настоящий и непроходимый дурак, что скоро начнут разносить белье и эти двое усядутся на него своими замусоленными задницами! – а это недопустимо, негигиенично, антисанитарно! И после такого безобразия ей – да что там ей! – Юлечке придется спать на этом белье! А вдруг задницы этих двоих какие-нибудь инфекционные! И тогда весь отпуск насмарку – Юлечку нужно будет лечить от инфекции, которую она непременно подцепит!
– Уж скорее бы поехали, – нетерпеливо и раздражительно проговорил «выпуклый».
– Куда торопиться… Поедем! За все уплочено! Никто нас отседова не выгонит, – рассудительно сказала бабка в пальто и принялась терзать жирную курицу грязными руками. Наконец она отодрала у несчастной птицы ногу.
– Куда торопиться?! – Михаил Васильевич еще больше раздражился. – Туалет-то ведь закрыт! Я больше не могу терпеть!
– А ты выйди, милок, встань между вагонами да пожурчи! Делов-то! – посоветовала бабка в пальто, держа в руке куриную ногу, как эскимо на палочке.
– Я не так воспитан, чтоб между вагонами журчать, как вы выразились! – резко отозвался «выпуклый».
– Хозяин – барин. Терпи тогда.
– А я говорю, достань мне куклу! – пронзительно крикнула Юлечка.
– Прекрати, она в чемодане! – строго сказала мать.
– Достань!
– Ус-спокойся!
– Достань! Хочу куклу! Хочу куклу! Достань! – орала Юлечка до тех пор, пока «щука» не отвесила ей крепкий подзатыльник. Теперь дочь орала по другому поводу.
– А вот еще ел я как-то тараканов, – не обращая внимания на Юлечкин вой, Серега начал новую захватывающую историю. – Знаете, то ли они сушеные были, то ли поджаренные, но ничего, есть можно. Огромные такие – их специально раскармливают перед тем, как на стол подать. Это считается деликатес. Вкус очень даже пикантный.
История о тараканах никоем образом не повлияла на неукротимый аппетит Галины Ивановны – она лишила курицу второй ноги и только проговорила:
– Басурмане! Какую только дрянь в рот не суют!
Наконец поезд качнулся и медленно поплыл вдоль платформы.
– Слава богу! – облегченно воскликнул химик и рванул в конец вагона.
Минут через двадцать полная проводница с сальными волосами цвета вороньего крыла проверила билеты, а еще спустя полчаса принесла серое, непростиранное влажное белье с печатями.
Дальше началось нечто невообразимое – все разом принялись стелить белье и при этом пытались вдобавок переодеться. Пыль стояла столбом, из подушек летели перья…
– Пошли в тамбур, – сказала я, дернув Власа за рукав.
– Ты чем-то недовольна? – спросил он, когда я дрожащими руками попыталась зажечь сигарету. – По-моему, очень милая компания собралась, ну, может, за исключением химика. Он какой-то странный. Ты не заметила?
– Просто он в туалет хотел, – заступилась я за «выпученного».
– Ты чем-то недовольна? – спросил он, когда я дрожащими руками попыталась зажечь сигарету. – По-моему, очень милая компания собралась, ну, может, за исключением химика. Он какой-то странный. Ты не заметила?
– Просто он в туалет хотел, – заступилась я за «выпученного».
– Кажется, ты нервничаешь, – пристал Влас.
– Да с чего ты взял? Глупости какие!
– Ну я же вижу! – настаивал он, и я подумала, что лучше, наверное, было остаться с коллективом и вместе с ними потрясти пыльными одеялами.
– Ничего подобного.
– Ты, наверное, предпочла бы самолет или, на худой конец, двухместное купе, – он читал мои мысли, – но я хотел, чтобы все было как в детстве, тогда, двадцать лет назад.
«Поразительная зацикленность!» – подумала я и сказала:
– Какая разница?! Проедусь в плацкарте, жалко, что ли? К тому же попутчики попались – просто чудо!
– Ты правда так думаешь? – простодушно спросил он.
– Конечно, – подтвердила я таким тоном, не поверить в который было невозможно.
– Я так тебя люблю, Маш! – умилился Влас и нежно поцеловал меня. – Пойдем? Там, наверное, уже все разместились.
Действительно, все уже постелили непросушенное белье, «щука» улеглась, боясь, видимо, что кто-нибудь из нас посягнет на ее нижнюю полку. Юлечка никак не могла уняться и все просила достать ей из чемодана куклу. Галина Ивановна сняла наконец-то пальто, спрятала его под подушку, чтобы не сперли, и накрылась грязным, видавшим виды розовым одеялом с синими полосками – за белье она платить наотрез отказалась, сказав, что это грабеж среди бела дня. Серега сидел у окна и, закинув ногу на ногу, рассказывал об очередном «басурманском» лакомстве.
– Ложись, я сказала! – злобно зашипела «щука» на мужа, и ее хищный рот показался мне еще страшнее.
– Отстань! – отмахнулся он и продолжал как ни в чем не бывало: – Так вот, у немцев есть такой специальный ресторан. Там подают к столу личинок, беленьких таких, ну вроде наших опарышей. Мы-то на них рыбу ловим, а для них это лакомство. Деликатес, так сказать!
– Ложись! – не выдержала Натаха.
– Что немцу хорошо, то русскому смерть, – отрезала бабка, укладываясь на узкую полку.
– И ничего подобного! – весело отозвался Серега, не обращая никакого внимания на увещевания жены. – Я попробовал и вот – перед вами, жив, здоров, как видите. А есть у них еще один ресторанчик такой смешной! – воскликнул он и весь как-то сжался и затрясся от смеха – видимо, вспомнил что-то очень веселое. – Туда приходишь, садишься за столик… Народу набивается – жуть! Вдруг, значит, гасят свет – тьма кромешная – друг друга не рассмотреть. И в этой-то темени все едят.
– Во нехристи! – возмутилась бабка. – Чего токо не придумают! Это ж надо – в темноте есть!
– Это еще полбеды! – радостно воскликнул едок опарышей. – Главное в этом кабачке не то, в каких условиях ты обедаешь, а что у тебя на обед!
– Что ж на обед? – удивленно спросила я, стараясь не напылить, расстилая серую простыню.
– Фу ты! Это ж надо! – выразила свое недовольство «щука» – пыль с перьями летела с верхних полок на ее чистое белье. – Юлия! Ложись! Я кому сказала! – взревела она.
– Достань куклу, тогда лягу, – пропищала Юлия.
– А на обед там подают таких существ, не помню, как они называются. Кажется, «Ди грюне раупе», это что-то вроде нашей зеленой гусеницы. Я-то не знал, подцепил в темноте что-то на вилку, в рот положил, а она там как начала извиваться, просто, знаете ли, в конвульсиях бьется у меня во рту!
– Выплюнул, поди? – с большой заинтересованностью спросила бабка.
– Вот еще! Я такие деньги за этот обед отдал! Буду я выплевывать! Я, извините, не сын Рокфеллера!
– Фу ты! – брезгливо воскликнула Галина Ивановна, но, подумав, рассудительно добавила: – Хотя это конечно, чо ж выплевывать, если за все уплочено!
– В туалете мокротень по щиколотку! Что ж завтра-то будет?! – негодовал Михаил Васильевич – он явился из уборной в мокрых тапочках и принес с собой довольно неприятный запах.
– А когда свет включили, – щуплый давился от смеха, – я увидел, что у всех на тарелках эти самые ди грюне раупы расползаются в разные стороны, а у меня больше всех – гора целая!
Тут Натаха не выдержала и, оскалив щучью пасть, вскочила, с силой втолкнула мужа в подушку, потом схватила Юлечку и буквально завалила ее к себе на полку.
– Я писать хочу! – пронзительно завизжала та.
– Там мокро! Завтра сходишь! – ответила мать и прижала Юлечку к стенке.
Мы с Власом залезли на верхние полки и, кое-как переодевшись в темноте, наконец-то улеглись.
За окном то там то сям мелькали огни, чернели мрачные громады заводских или фабричных зданий, потом пролетел скудно освещенный населенный пункт, и поезд, раскочегарившись, понесся по «мертвой зоне». Тут больше не было ни домов, ни вышек, ни огней – только необъятный, с каждой секундой чернеющий пейзаж: поля, поля, поля, которые то и дело заслоняла темная, угрюмая стена высаженных вдоль железной дороги высоких деревьев.
– Спокойной ночи, любимая, – трепетно сказал Влас и отвернулся к стенке.
Мне вскоре надоело смотреть в окно, и я уснула под громоподобный храп Галины Ивановны.
…Проснулась я при весьма странных обстоятельствах. В ушах стоял дикий шум – вокруг спорили и кричали. Я же, открыв глаза, минут пять вовсе не могла ничего понять, чувствуя тупую боль в затылке.
– Машенька, ты в порядке? – с беспокойством спрашивал, склонившись надо мной, Влас.
– Ха! В порядке ли Машенька! Вы бы лучше спросили, в порядке ли мой муж!!! – кричала «щука», но я все еще не могла понять, в чем дело. – Она ему все коленки отдавила! Он теперь ходить не сможет!
Оказывается, именно в тот момент, когда семья с нижней полки чинно села завтракать горелыми сухарями с чаем, я свалилась с верхней полки прямо на колени веселого, простодушного пожирателя зеленых гусениц, слегка ударившись головой о стол. Может, причиной моего падения послужил приснившейся кошмар, а может, я была на сто процентов уверена, что сплю дома на широкой кровати, с которой при всем желании свалиться практически невозможно, не знаю. Скажу лишь одно – упала я очень удачно – как будто, пока летела с верхней полки, умудрилась сделать двойное сальто и приземлиться точно на Серегины колени. А ведь могла бы упасть на «щучий» завтрак и, помимо многочисленных переломов, порезов и ожогов от стаканов и горячего чая, получила бы от Натахи счет за загубленные в связи с падением горелые сухари!
– Девка-то какая неуклюжая! – прошлась Галина Ивановна. – Прямо как моя сноха! Все, что ль, вы такие, москали?!
– Ты не ушиблась?! – спрашивал Влас, прыгая вокруг нас с Серегой. – Это я во всем виноват! Надо было лететь на самолете!
– В туалете уже по колено, – констатировал химик, – и очередь огромная. Вон хвост у соседнего купе заканчивается!
– Простите, пожалуйста, – извинилась я, поднявшись наконец с помощью Власа с колен пожирателя лягушек.
– Ничего, ничего! Мне даже приятно! Правда-правда, неожиданно, но приятно, – улыбнулся Серега. «Щука» злобно шикнула на него, но он не принял это во внимание и весело продолжал: – Это еще что! Когда я был на Мадагаскаре, ел огромных таких жуков – коричневых, жирных… Их поджаривали на огромной сковороде, на костре. Возьмешь такого жука в рот, аж панцирь на зубах хрустит, твердый такой… А на вкус семечки напоминает, – заключил он не к месту рассказанную историю.
– И чего ты только не жрешь! – удивилась Галина Ивановна. – Я бы такую гадость даром лопать не стала!
– А если б вам заплатили, чтоб вы съели? А? – спросил весельчак.
– Ну-у, – задумалась она и, поправив белый пластмассовый гребешок на макушке, выпалила: – Ежли уплочено, чо ж не схавать?!
Пейзаж за окном кардинально поменялся – величественные, однообразные поля и леса сменили пирамидальные тополя, похожие на невысокие кипарисы; чайные розы, домики, построенные из самых что ни на есть разнообразных материалов, напоминали лоскутные самодельные одеяла; рыжие, посыпанные тертым кирпичом узенькие дорожки… Одним словом, унылая величественность и подавляющая грандиозность средней полосы России исчезла; перед глазами чем дальше, тем больше открывались непривычные южные пейзажи.
У меня возникло странное ощущение – будто я вовсе не еду в поезде, а просматриваю быстро меняющиеся слайды из какой-то иной, волшебной, сказочной жизни, где нет места бедам, голоду, войнам, несчастьям – жизни легкомысленной, простой, кукольной даже. Это напоминало детскую игру. Когда мне было лет шесть, я раскладывала восьмеркой железную дорогу, со шлагбаумом, сооружала из конструктора домики вдоль нее, разноцветные фишки от настольных игр становились людьми моего вымышленного населенного пункта, горшок с фиалками – клумбой, блюдце с водой – морем. Желтые люди-фишки жили в городе N рядом со станцией по дороге к морю. Я запускала поезд, и он отвозил зеленых людей-фишек к блюдцу, чтобы они накупались и загорели. Потом вместо них в поезд загружались красные люди-фишки (это я делала отвернувшись, втайне от себя) – мол, до такой степени они загорели, и поезд отвозил их обратно домой через шлагбаум, до состояния повторного позеленения.