Теперь в большой комнате Огурцовых царил полумрак, повсюду горели свечи, с потолка свисали звонкие колокольчики, на круглом столе в центре стоял магический кристалл, через который госпожа Нина видела будущее клиента как на ладони и предсказывала его, пытаясь преобразить свой гнусавый (по причине хронического гайморита) голос в загробный и таинственный. В Анжелкиной квартире снова стоял специфический запах тлеющих индийских палочек, как и в то время, когда супруги Огурцовы увлекались йогой и индийскими фильмами.
Что касается Пульки и ее родителей, то там тоже было далеко не все в порядке.
После того как господин Протычкин представил подлинный документ о том, что крепостная девка Марии Ивановны Гоголь родила сына не от кого-нибудь, а от великого русского писателя, и они, покинув бескрайние российские просторы, канули в дивных далях вольной Украины, прошел почти месяц.
За время моего отсутствия Аполлинарий Модестович и Вероника Адамовна Дерюгины успели побывать на Полтавщине, а точнее, в Великих Сорочинцах Миргородского района Полтавской области, перевернуть там все с ног на голову, перерыть и обстоятельно изучить все бумаги, оставшиеся после революции в архиве местного ЗАГСа, и раскопать все-таки две нужные им выписки из метрической книги Спасо-Преображенской церкви местечка Сорочинец Миргородского уезда. Одна из них касалась непосредственно рождения великого писателя под № 25 за 20 марта 1809 года, другая, под № 225, свидетельствовала о рождении мальчика Викулы Безфамилько, датированная 25 февралем 1828 года. Все сошлось: именно в декабре 1828 года Николай Васильевич по окончании курса нежинской гимназии с другом Александром Сергеевичем Данилевским отправился в Петербург, а через два месяца после этого события крепостная девка помещицы Марии Ивановны Гоголь-Яновской – Ганна – родила мальчика, сама же при родах умерла. Таким образом, Викула появился на свет как раз спустя два месяца после отъезда великого писателя из отчего дома.
Сего вышеприведенного доказательства Пулькиным родителям показалось мало и они пошли дальше – теперь они задались целью во что бы то ни стало найти потомков Викулы, а стало быть, и самого Николая Васильевича.
В тех же метрических книгах они напали на сверхценную и сверхсекретную информацию, в соответствии с которой выстроили следующую цепочку потомков бессмертного писателя:
Викула Николаевич Яновский, рожденный 25 февраля 1828 года, 18 сентября 1871 года родил сына Степана Викуловича Яновского, Степан Викулович Яновский 10 января 1914 года родил, в свою очередь, сына Тараса Степановича Яновского и, наконец, Тарас Степанович Яновский 20 марта 1965 года родил сына Миколу Тарасовича Яновского. На этом цепь то ли потеряла звено, то ли оборвалась вовсе. Прикинув, что Миколе сейчас должно быть лет сорок от роду, гоголеведы решили искать его.
Надо сказать, что разыскивали они праправнука Гоголя с неиссякаемым энтузиазмом, поразительным воодушевлением и необыкновенным душевным подъемом. Супруги, одержимые идеей перевернуть весь литературный мир, прочесали Миргород и его окрестности, побывали в Гоголеве и Великих Сорочинцах; их занесло даже в Котельву, но, переночевав в Опошне у какого-то старика, они узнали от его сына, что есть такой Миколка Яновский, что ему как раз лет сорок, а живет он один в собственной хате, недалеко от того самого хутора, что близ Диканьки.
Во всей этой истории супруги Дерюгины не могли не узреть указующего перста провидения. Слишком много здесь было рокового, таинственного. Взять, к примеру, дату рождения великого писателя – 20 марта, праправнук тоже родился 20 марта. Простое ли это совпадение или сама судьба ведет их по пути, подтверждающему его истинность подобными знаками свыше?! Автора «Мертвых душ» звали Николаем, праправнука зовут так же, только на украинский лад – Миколой! А живет он!.. Ну, это уж точно роковой знак – на отшибе хутора, что близ Диканьки! И гоголеведы немедленно рванули туда и обнаружили того, кого и мечтали обнаружить – Миколу Тарасовича Яновского.
Ему действительно было лет сорок, он был круглой сиротой, и супругов сразу поразило его сходство с дедом – автором «Вия» и «Невского проспекта»: нелюдимый (поначалу даже в хату их пускать не хотел), стрижка «каре», длинный вытянутый нос – одним словом, живая копия Николая Васильевича. По профессии Микола оказался таксидермистом – оттого в хате повсюду валялись шкуры животных, нитки, бинты, бечевки, деревяшки различных размеров, уже готовые чучела птиц… Он продавал их на базаре в выходные дни и на ярмарке, тем и жил. Это его пристрастие к мертвым, убитым животным супруги Дерюгины тоже приняли за очередной знак свыше. Ведь великий прапрадед Миколы так толком ни разу и не описал ни одной красивой живой женщины, а вместо этого отделывался лишь поверхностными зарисовками, зато с наслаждением и упоением изобразил помершую панночку в «Вие». И эта его ужасная смерть, а потом и перезахоронение и расцарапанная в диком ужасе крышка гроба… Словом, тема смерти каким-то таинственным образом связывает прапрадеда с праправнуком. Вероника Адамовна в связи с этим в восторге все твердила знаменитую фразу из «Мастера и Маргариты» М.А. Булгакова, сказанную его героем Воландом: «Как пьичудливо тасуется колода! Коовь!» (Пулькина мамаша не выговаривает всего две буквы – вместо «ш» она произносит «ф», а «р» вовсе пропускает, и я до сих пор мечтаю услышать, как-то она скажет слово «ребенок», но Вероника Адамовна всегда выкручивается, заменяя на «дитя», «чадо» или «малыфка»).
Кончилось все тем, что филологи-гоголеведы, наобещав потомку Гоголя золотые горы, приволокли его полторы недели назад в Москву.
Придя вечером с работы, Пулька в ужасе обнаружила в своей комнате чудного человека, который сосредоточенно вставлял проволоку в скелет какого-то небольшого зверька. Законная комната моей подруги совсем не походила на себя – музей кистом теперь дополнили экспонат совы с выпученными глазами, шкура лисы, над дверью – чучело летящего ворона; беспорядочно валялись бинты, веревки, шнурки, иголки, ножницы… Посреди комнаты стоял огромный анахронический саквояж.
– Ты что делаешь в моей комнате? – разъяренно прорычала Пулька.
– Поди, умойся наперед! – неприветливо проговорил Микола.
– Ну-ка, убирайся отсюда! Пшел вон!
– А як же ш! Ща по печи сракою! – Потомок Гоголя откровенно хамил.
– Пуфочка, выйди на минуту, я поофу тебя, – мягко попросила дочь Вероника Адамовна и рассказала поистине захватывающую историю о том, кто тот человек, что сидит сейчас в ее комнате, как трудно было его разыскать и кем он приходится великому писателю.
Аполлинарий Модестович с удовольствием слушал рассказ жены, лишь изредка, подтверждая, говорил: «Да-с, именно так оно и было-с». Когда рассказ подошел к концу, на кухне появился Микола и сказал:
– Кишка кишке кукиш кажет!
– Что? – не поняла Вероника Адамовна.
– Шо, шо! Жрать хоца!
– Сейчас, сейчас, накоймим нафего гостя доогого! – воскликнула она, бросив на сковородку морковные котлеты. (Надо сказать, что Пулькины предки называли друг друга по имени отчеству, на «вы» и никогда не ругались между собой: Вероника Адамовна смиренно относилась к несколько взрывному характеру мужа, а тот, в свою очередь, сносил кислый творог на завтрак и протертую свеклу в обед. Ужин в доме Дерюгиных был не предусмотрен.)
– Завтра посетим могилу вашего, Микола, прапрадеда, – мечтательно произнес Аполлинарий Модестович.
– Непьеменно, непьеменно, – проворковала Вероника Адамовна и достала из холодильника низкокалорийную сметану.
– А где у вас тут чоловича збиральня? – спросил дорогой гость.
– Чего-чего? – не поняла Пулька.
– Это туалет значит по-украински, – пояснил отец. – По коридору направо, Миколушка.
– Ты что, украинский язык выучил? – удивилась дочь.
– Нет, у них такие вывески на общественных туалетах… Вот я и запомнил.
И тут настал самый ответственный момент, когда оба родителя наперебой умоляли Пульку на время освободить свою комнату:
– Пока Микола не уедет обратно, – просил отец.
– Нет, интересно, мне что, на улице, что ли, жить?
– Ну, может, подежуришь пока в больнице…
В этот момент праправнук великого писателя вышел из «чоловичей збиральни», монотонно напевая разухабистую песнь (надо заметить, Пулькины родители записывали все, что говорил отпрыск Гоголя, на диктофон – то ли для последующих поколений, то ли от излишней сентиментальности) – потом вдруг подошел к Пульхерии, которая как-то неудачно сидела на стыке двух табуретов, и, выдернув из-под нее один, возмущенно рявкнул:
– Ну-ка, дай сюды пидсральнык! Одной жопой на два базара! – а взглянув на скудные морковные котлеты, злобно поговорил: – О! Кугуты! – однако что означало сие слово, никто из присутствующих не знал, поэтому никто и не обиделся, но если я не ошибаюсь, «кугут» в переводе с украинского означает жмот или скупердяй.
Пока Микола Тарасович давился морковными котлетами с обезжиренной сметаной, Пулька кинулась в комнату собирать вещи. Вслед за ней побежала Вероника Адамовна и отмочила такое, после чего моя подруга зареклась не появляться дома до тех пор, пока оттуда не исчезнет таксидермист со своей мертвечиной. А сказала Вероника Адамовна вот что, причем на полном серьезе:
– Пуленька! Мы тут с Модестом Аполлинаиечем подумали и ешили, почему бы тебе не выйти замуж за Миколу. У него нет девуфки. Это пьевосходная пайтия для тебя! Ты никогда нас с отцом не слуфала, послуфай сейчас!
– Только попробуйте пальцем тронуть или повредить хоть один мой медицинский экспонат! Никого не пощажу! А вашего потомка тем более, так и знайте! – крикнула она напоследок и переехала жить к Аркадию Серапионовичу.
Все вышеизложенные события, произошедшие в семьях Огурцовых – Поликуткиных и Дерюгиных, мне подробно описала Икки, когда я пришла к ней в аптеку. Я же, в свою очередь, поведала подруге о нашей с Власом ссоре.
– Все-таки Пулька права, когда говорит, что даже самый совершенный мужчина недостоин последней подзаборной женщины-пропойцы! Спрашивается, почему он с тобой расстался? Даже толком объяснить-то не смог! Болван! Чего еще сказать?! – тараторила Икки, успокаивая меня тем, что это вовсе не я такая глупая – не поняла мудрости решения Власа – это он оказался дураком, потому что в его решении напрочь отсутствовала мудрость. – Ты посмотри, как у нас с тобой все синхронно происходит в жизни! Помнишь, вышли замуж в один год – я за Игоря, ты за Славика, недавно мы подали заявление в загс – я с Женькой, ты с Власом, а сейчас нас обеих бросили, – проговорила Икки и печально вздохнула.
В семье самой Икки наблюдались перемены в лучшую сторону – ее родители наконец-то помирились, потому что посмертное письмо злобной старухи – матери Роблена Ивановича – было самым наглым образом сдуто, поэтому-то и показалось нам столь знакомым.
Как только гоголеведы с таксидермистом прибыли в Москву, Икки схватила бабкину эпистолу и потащила к ним своих родителей. Разоблачение последовало незамедлительно.
Вероника Адамовна прочла письмо и восторженно проговорила:
– Несомненно! Несомненно, это пейо Пуфкина! Посмотъите, Модест Аполлинаиевич! И особо объатите внимание на втоой абзац!
Модест Аполлинарьевич деловито нацепил на нос очки и с любопытством пробежался глазами по строкам посмертного письма Иккиной бабки.
– Вы совершенно правы, Вероника Адамовна! Это, безусловно, Пушкин. Скажу больше, это его письмо к жене-с. Постойте-ка, – и Пулькин отец достал с книжной полки потрепанный томик синего полинялого цвета. Он пролистал его почти до конца и вдруг воскликнул: – Вот-с! Это письмо А.С. Пушкина к Н.Н. Гончаровой от 30 декабря 1833 года из Болдино в Петербург, в частности тот абзац, где ваша, Роблен Иванович, мать обвиняет Люду, что она «не путем искокетничалась и радуется, что за нею, как за сучкой, бегают кобели, подняв хвост трубочкой и понюхивая ее задницу». Прочтите! – и он передал Иккиному отцу книгу, полосонув ногтем на нужной строчке.
Роблен Иванович ознакомился с оригиналом и бухнулся на колени перед Людмилой Александровной:
– Прости, меня Людик! Прости! Я измучил и себя, и тебя из-за этого глупого письма! – На глазах у Людика выступили слезы умиления, и в этот поистине прекрасный, трогательный момент из «чоловичей збиральни» вышел праправнук великого писателя и остановился на пороге.
– Ты знаешь, взгляд у него какой-то тяжелый, неприветливый, – делилась со мной Икки, – да и смотрел он на меня не как на живого человека, а будто видел во мне уже готовое чучело, набитое паклей!
Микола с минуту разглядывал Икки, потом коротко сказал:
– Кишка кишке кукиш кажет.
– Сейчас, Миколуфка, сейчас, накоймлю тебя свекольными котлетками! – с готовностью воскликнула Вероника Адамовна.
– У меня от вашего буряка соняшныця кажын день! И шо це за жинка у вас, Модест Полинарыч, одным силосом да путрей кормыть! – возмутился гость и удалился в свою комнату, то есть в комнату Пульки.
– А что такое соняшница? – спросила Икки.
– Ой! Это наследственное, – обреченно махнув рукой, проговорила Вероника Адамовна. – Миколуфка, как и его великий пъапъадед, страдает болями в желудке. Гены! Тут уж ничего не поделаешь!
– А путря что означает?
– Это каша такая. Да-с, – пояснил Модест Аполлинарьевич.
Икки не упустила момента и спросила гоголеведов, сколько собирается жить их гость в Пулькиной комнате.
Оказалось, что супруги привезли его в Москву с одной целью – доказать, что Микола Тарасович Яновский является прямым потомком Николая Васильевича Гоголя. Они собирались добиться эксгумации тела великого писателя, чтобы сделать анализ ДНК, который это и подтвердит, потому что, как сказал Модест Аполлинарьевич, «без бумажки ты букашка, а с бумажкой – человек». Из чего мы с Икки сделали вывод, что Пульке придется еще долго радовать Аркадия Серапионовича своим присутствием.
Сам Микола Тарасович далеко от дома уходить не любил (даже на могилку прапрадедушки ехать отказался), а все дни напролет занимался тем, что стрелял из рогатки в воробьев, потом выходил во двор, подбирал несчастных птиц и делал чучела. Так что после недельного пребывания «потомка» в доме Дерюгиных Пулькина комната стала похожа на зоологический музей, где экспонаты совы с выпученными глазами, рыжей лисы и чучело летящего ворона над дверью дополнила бесчисленная коллекция московских воробьев.
Итак, Иккины родители помирились, но в личной жизни самой Икки не было никаких изменений – похоже, подруга до сих пор тосковала по Овечкину, хотя мне об этом не говорила, и чтобы хоть как-нибудь отключиться от печальных мыслей, она всецело отдалась работе.
В мое отсутствие аптека «Эбатов и К*» открылась и поразила близлежащие дома помпезностью и торжественностью открытия. На всю улицу раздавался знаменитый полонез Огиньского «Прощание с родиной», Икки натянула алую ленту перед дверью, а Аркадий Серапионович дрожащими от волнения руками отрезал от нее кусочек и потребовал, чтобы этот клочок поместили под стекло и повесили на стену аптеки на самое видное место. Вслед за этим «Эбатов и К*» закрыли и устроили в этот день банкет, на котором особо отличилась Анжелка – она, как обычно, напилась, но на сей раз буйствовала и была что-то уж не в меру агрессивна. В конце концов Аркадий Серапионович вызвался проводить ее до дома. Огурцова напрочь забыла, где живет ее мамаша, и они с проктологом до полуночи плутали во дворах, пока снова не наткнулись на «Эбатов и К*», где любителя русской словесности поджидала Пулька – конечно, она бы давно ушла, только идти ей было теперь некуда – ее комнату занял чучельник с вольной, дивной Украины. Кончилось тем, что Анжелку в совершенно невменяемом состоянии домой привели Пулька с проктологом, и именно с той самой ночи Нина Геннадьевна решила, что дочь, пока не излечится от алкоголизма, будет жить с ней.
Буквально на следующий день в «Эбатов и К*» прибежала женщина с монголоидной физиономией и злыми черными глазами. Она подскочила к толстой Свете со сросшимися бровями, которая сидела за первым столом на приеме рецептов и сахарным голоском проговорила:
– Здравствуйте, я ваша соседка – заведующая аптекой «Лекарь Атлетов», вон, через дорогу, видите? – Света молчала, только глазами хлопала. – Думаю, что это за конкуренты у нас появились, дай-ка схожу, познакомлюсь! Можно попросить на минуточку вашу заведующую?
Это был настоящий звездный час для Икки – ее мечта осуществилась: она стала заведующей аптекой именно напротив злосчастного «Лекаря Атлетова» и утерла нос всем ее сотрудницам, которые совсем недавно издевались над ней как могли. Она вышла в просторный светлый торговый зал и тоном строгой, но справедливой начальницы спросила Свету:
– Кто меня тут спрашивал?
– Ика?! – Заведующая «Лекаря Атлетова» остолбенела от удивления и неожиданности.
– Какая я вам еще Ика?! Меня зовут Икки Робленовна, – с достоинством сказала моя подруга. – Что вам угодно? Излагайте свои мысли быстрее, у меня мало времени для пустых разговоров.
– Как… Каким образом ты… вы… стали заведующей?!
– Вас это совершенно не касается, – отрезала Икки и так высоко задрала нос кверху, что, казалось, он поднял ее над кафельной плиткой пола и увлек по воздуху в подсобное помещение.
На этом визиты сотрудниц из аптеки «Лекарь Атлетов» не закончились. Узнав, что «Эбатов и К*» работает с 9 до 16, Вонючка, Кургузая и в особенности Дуся переполошились не на шутку и принялись обхаживать Икки, чтобы она взяла их к себе на службу. Последней пришла Обезьяна – она не выдержала и тоже попросилась в проктологическую аптеку с чудесным графиком работы. Похоже, у этих четырех напрочь отшибло память, и они совсем не помнили, как издевались над моей подругой, как не отпускали обедать и дружно бойкотировали.