Рассуждая таким образом, волшебник Алёша дошёл до конца галереи и, совсем забыв, о чём ему только что говорила тётушка Ох, свернул направо.
С мелодичным звоном захлопнулась за ним дверь, блеск зеркал ослепил его. Волшебник Алёша очутился в зеркальном зале.
«Опять моя злосчастная рассеянность, — в смятении оглядываясь по сторонам, подумал волшебник Алёша. — Я, конечно, свернул не туда, куда надо было. Попасться таким глупым образом! Беда в том, что здесь совершенно негде спрятаться!»
Волшебник Алёша увидел дверь в противоположном конце зала. Он поспешил туда, но с разочарованием убедился, что дверь эта была лишь только отражением двери.
«Надо вернуться назад», — решил волшебник Алёша.
Он поспешил назад и снова наткнулся на гладкое прохладное зеркало.
Всюду отражались двери, бесчисленное количество дверей, но определить, какая из них настоящая, было совершенно невозможно.
Из всех зеркал на волшебника Алёшу смотрел человек с растерянным лицом, в сером плаще и шляпе с длинным павлиньим пером.
Где-то пропела и захлопнулась дверь.
Волшебник Алёша увидел в зеркалах, что человек в сером плаще и чёрной шляпе вдруг пошатнулся и схватился руками за голову.
«Невероятно! — подумал волшебник Алёша. — Неужели это я? Неужели зеркала так исказили моё лицо? Но если это я, то почему я схватился за голову? Я и не думал этого делать. Ах, это вовсе не я! Как странно! Кажется, это тот самый незнакомец, который столь загадочным образом появился у меня на кухне вчера утром. Но, пожалуй, сейчас совсем не подходящий момент, чтобы вернуть его шляпу…»
Два одинаково одетых человека беспорядочно кружили по залу. Таинственный незнакомец изо всех сил старался настичь волшебника Алёшу, в то время как волшебник Алёша всячески старался ускользнуть от него.
«Сейчас он кликнет стражу, и всё пропало! — пронеслось в голове у волшебника Алёши. — Если бы я только мог найти дверь…»
В этот момент волшебник Алёша почувствовал, как кончик павлиньего пера легко, чуть ощутимо коснулся его щеки.
Волшебник Алёша увидел, что сине-зелёный глаз на кончике пера пристально глядит на узкую дверь в зеркальной стене.
Волшебник Алёша, замирая, протянул руку. Какое счастье, эта дверь не была отражением!
Волшебник Алёша распахнул дверь и выбежал из зеркального зала. В последний момент он увидел в сверкающих зеркалах, как человек в сером бархатном плаще и шляпе с павлиньим пером в отчаянии протянул ему вслед руки.
Волшебник Алёша почти бегом миновал ещё несколько комнат, слыша за собой тихие плывущие шаги. Он скользнул за тяжёлую занавеску и там затаился.
Человек в сером бархатном плаще, нервно оглядываясь, быстро прошёл мимо.
Волшебник Алёша, стараясь утихомирить бьющееся сердце, выглянул из-за портьеры.
Он был один в пустом зале. Прямо против него была дверь из тёмного дуба, по углам окованная медью.
«Странная дверь! Интересно, что за этой дверью? — подумал волшебник Алёша, подходя поближе. — Нет дверной ручки — в таком случае, как же она открывается? Однако нет и замочной скважины — тогда, как же она запирается, хотел бы я знать? Похоже, что в этом дворце столько же тайн, сколько муравьёв в муравейнике…»
Волшебник Алёша приналёг на дверь плечом — дверь не поддавалась.
Послышался писк, еле слышные голоса, не громче шелеста бумаги, когда листаешь страницы книги. Волшебник Алёша замер, прижавшись к двери.
Из угла выбежали две мышки. Суетливо заторопились куда-то, держась поближе к стене.
— Её величество сегодня опять встали не с той лапки! — озабоченно пропищала одна мышка.
— Королева жалуется, что ей смертельно скучно сидеть в норке. «Ах, говорит, никакого разнообразия!» — пропищала вторая.
— Что же делать? — взволнованно пискнула первая мышка. — Королева больше не желает кататься в карете из яичной скорлупки!
— Она больше не хочет танцевать при свете чудесных вкусных сальных свечек! — добавила вторая.
Мышки скрылись в незаметной норке.
«Подумать только, мышиная королева умирает со скуки, — подумал волшебник Алёша. — Забавно!»
И волшебник Алёша невольно улыбнулся.
Что это? Загадочная дверь негромко заскрипела и сама собой медленно отворилась.
Волшебник Алёша застыл на месте потрясённый, боясь поверить своим догадкам. Это было слишком невероятно. Он улыбнулся, и дверь отворилась. Улыбка — ключ! Значит, эта дверь открывается улыбкой!
«Какая, однако, дьявольская хитрость! Да, король может быть спокоен: никто из придворных не в силах открыть эту дверь. Но как же, в таком случае, её открывает сам король?
„Человек-ключ… Ещё его называют Человек-улыбка…“ — припомнились волшебнику Алёше слова тётушки Ох. — Неужели этот страдалец, брошенный в подземелье…»
Как бы во сне, почти не отдавая себе отчёта в том, что он делает, волшебник Алёша шагнул в полутёмную комнату, и тяжёлая дубовая дверь тотчас за ним затворилась.
Глава 9. СТАРЫЙ ПЕГАШ. И ГЛАВНОЕ: МАЛЕНЬКИЙ ВИХРИК
— Что же теперь будет с джинном? — Катя от огорчения чуть не плакала. — Вдруг они откроют термос? Ведь пропадёт, пропадёт джинн! Да он просто умрёт со страху, очутившись во дворце.
— Может, они вовсе и не откроют термос. Зачем он им? — пробовала утешить её Глазастик. Но голос её звучал не очень уверенно. — Ну, улыбнись. Мне так нравится, когда ты улыбаешься. Улыбаешься…
Но Катя не могла улыбнуться.
— И Ниточку они увезли, — печально сказала Глазастик. — Вдруг король захочет жениться на Ниточке? Она такая красивая. Но ведь она любит Трота.
— Кто это… Трот? — спросила Катя.
— Жених Ниточки. Он очень хороший. Он замочных дел мастер.
— Как это замочных дел мастер?
— О!.. — Глазастик посмотрела через голову Кати в окно. — Трот… Ты не знаешь! Трот придумывал такие замки, которые никто не мог открыть. А какие он мастерил ключи! Один раз он сделал ключ из стекла, другой раз ключ из воды. Правда, правда! А потом Трот придумал замок из воздуха и запер им мои сны. Он сделал много-много таких замков, и Главный Сборщик Улыбок уже не мог по ночам пробираться в наши сны и отнимать улыбки, которые нам снятся. Но король приказал сломать все замки для снов. Сломать… После этого прошло немного времени, и Трот пропал. С тех пор мы ничего о нём не знаем. И если у Ниточки утром волосы не так сияют, я знаю, ночью она плакала. Плакала…
Откуда-то издалека прилетели печальные звуки скрипки.
— Слышишь? — Глазастик чутко повернула голову на тонкой шейке. — Это грустный скрипач. Он стал такой лёгкий, что давно уже летает над городом.
За окном послышался тревожный, предупреждающий свист.
Кто-то прозрачный, еле различимый, на мгновение приник к окну. Катя успела разглядеть волосы, взметнувшиеся, как бесцветные языки пламени, круглые глаза, вздёрнутый нос. Над носом плавали веснушки, словно горсть бисера.
— Это Вихрик! — Глазастик беспомощно оглянулась на Катю. — Неужели прилетел большой ветер? Уже? Скорее, скорее запереть дверь. Запереть дверь…
Но было уже поздно. Дверь широко распахнулась, гулко стукнув о стену, будто вошёл кто-то наглый и властный.
— Это он… ветер! — Глазастик скорчилась на полу, обхватив обеими руками ножку стола.
Ветер вмиг выдул из дома всё тепло. Косяком влетели снежинки, покатились по полу.
Катя, задыхаясь от ветра, обняла Глазастика. Сзади в спину Кате всеми когтями вцепился кот Васька.
Ветер неумолимо потащил Глазастика к порогу. Глазастик застонала. Катя увидела её закрытые глаза, бледное запрокинутое лицо.
И вдруг всё стихло. За окном зазвенели, рассыпаясь, ледяные хрупкие столбы.
— Я ещё… тут? Ещё тут? — Глазастик приоткрыла глаза.
«Нет, нельзя вот так просто сидеть и ждать, — в отчаянии подумала Катя. — Надо дядю Алёшу найти, сказать, чтоб он поскорее…»
— Если бы я ещё следов не оставляла… — Катя закусила губу.
Глазастик посмотрела на неё:
— А не побоишься?
— Да пойми ты, мы с дядей Алёшей вдвоём… Всё-таки вдвоём легче.
— Не вдвоём, а втроём, — возмущённо воскликнул кот Васька. — И я с тобой. Я тут не останусь ни за какие сливки!
Глазастик стояла посреди комнаты, бессильно опустив руки. Лицо её стало совсем бледным, почти голубым. А плечи такие узенькие…
— Если ты уйдёшь, я, наверно, улечу, — негромко проговорила Глазастик, глядя куда-то в сторону. — А может быть, это и лучше. Пусть уж скорее… Ведь всё равно…
— Нет, не всё равно. — Катя стиснула кулаки. — Глупая, плохая, как ты могла такое подумать? Неужели я тебя тут брошу одну! Нам бы только дядю Алёшу разыскать. Но я проваливаюсь в снег.
Глазастик всплеснула тонкими руками.
— Пегаш! Наша старая грустная лошадь. Он не оставляет следов. Мы доедем на нём до дворца.
— Нет, не всё равно. — Катя стиснула кулаки. — Глупая, плохая, как ты могла такое подумать? Неужели я тебя тут брошу одну! Нам бы только дядю Алёшу разыскать. Но я проваливаюсь в снег.
Глазастик всплеснула тонкими руками.
— Пегаш! Наша старая грустная лошадь. Он не оставляет следов. Мы доедем на нём до дворца.
— Видишь, как ты всё хорошо придумала, — стараясь казаться весёлой, сказала Катя. — А он это… не лягается?
— Ой, что ты!
Пегаш оказался старым конём, с гривой цвета осенней палой листвы. Он понуро и равнодушно ждал, пока Катя неумело вскарабкается на седло. Глазастик уселась позади неё.
Катя почувствовала на своей щеке её слабое и частое дыхание.
Катя одной рукой держала поводья, другой прижимала к себе кота Ваську.
Пегаш неспешно трусил по улице.
— Видела бы моя Мурка, как я славно езжу верхом, — подбадривал себя кот Васька. — Настоящий кот-ковбой! А чем это пахнет так непривычно? Хотя, извините, чем может пахнуть от лошади, если не лошадью. Логично? Логично! Просто до сих пор я видел только нарисованных лошадей. А нарисованные лошади лошадью не пахнут.
Голова у Кати слегка кружилась. Она глядела прямо вперёд на дорогу. Раз только она оглянулась и увидела: Пегаш бежал по улице, не оставляя следов.
— Слышишь? — прохладно шепнула ей на ухо Глазастик.
Печальная и мягкая, как лунный свет, мелодия плыла над городом. И крупные розы-снежинки, казалось, позванивали в такт, подхватив эту мелодию, как бесконечный голубой оркестр.
Мимолётная тень прошла по лицу Кати. Она подняла голову.
Над улицей летел человек и играл на скрипке. И даже если его смычок касался воздуха — воздух пел под его смычком.
Скрипач был ещё совсем молодой, а волосы, как серебряный дождь.
Скрипач смотрел куда-то далеко, поверх острых крыш, страдальчески хмуря брови.
Длинный кусок тончайшего кружева, привязанный к его руке, мерцая, летел за ним и исчезал в путанице падающих снежинок.
— Видишь кружево? — спросила Глазастик. — Кружевница Миэль… Мне тётушка Ох рассказывала, Миэль часто сидела у окна и, подперев щёку кулачком, всё смотрела, смотрела, как падают снежинки. Однажды она задумалась так глубоко, что забыла затворить окно, и ветер унёс её. Она так и летела над городом, подперев щёку кулачком. А скрипач играл на скрипке у неё под окном. В руке у Миэль был моток тонких кружев. Скрипач успел ухватить его за конец, когда она улетала. Но моток всё разматывался, разматывался, и, наконец, Миэль отпустила его…
— Как грустно! — У Кати слёзы навернулись на глаза. — Тут у вас и вправду разучишься улыбаться.
— Нет, нет, не разучивайся! Пожалуйста, не надо! — в испуге воскликнула Глазастик. — Когда ты улыбаешься, я не знаю, но мне становится теплее. Теплее…
«Наверно, музыка не даёт скрипачу улететь, — подумала Катя. — Такая красивая! Она не пускает его от земли».
Снежинки всё падали и падали, и звуки скрипки затерялись за их однообразным звоном.
«А туда ли мы едем?» — хотела спросить Катя.
И тут она увидела высокие башни, островерхую крышу, такую крутую, что снег сполз с неё, открыв влажную, потемневшую черепицу.
Катя сразу узнала королевский дворец. Таким он был на рисунке Васи Вертушинкина.
Но теперь дворец мрачной сырой громадой нависал над ней, тяжёлый и недобрый, словно говоря ей, какая она маленькая и беспомощная.
Девочки слезли с лошади. Кот Васька совсем притих, примолк на руках у Кати.
— Пегаш, хорошая моя лошадка, домой, домой, — негромко приказала Глазастик.
Девочки пошли вдоль витой чугунной ограды. Вдруг Катя схватила Глазастика за руку.
У ворот они увидели рыжего стражника с алебардой.
Стражник стоял, вяло привалившись к воротам, и что-то тихо бормотал себе под нос:
— Значит, если я увижу мышь в золотой короне, теперь уж я не ошибусь: вправду я вижу мышь в золотой короне или мне только мерещится мышь в золотой короне…
Девочки попятились за угол, присели на корточки.
— Злющий, сразу видно, — хмуро сказала Катя. — Такой не пропустит.
— Не пропустит, — упавшим голосом повторила Глазастик. — Всё равно…
— А ты уже сразу своё любимое «всё равно», — огорчилась Катя. — Может быть, мы ещё что-нибудь придумаем!
— Придумаем! Придумаем! — послышался озорной голос.
И быстрый вихрь закружился вокруг девочек. Стоило ему чуть-чуть замедлить движение, и Катя разглядела круглую мальчишескую физиономию, руки с растопыренными пальцами и блестящие глаза.
— Это — Вихрик! Он хороший, тёплый. Познакомься! — сказала Глазастик.
— Я тёплый, тёплый, тёплый! — послышалось сразу со всех сторон.
— Здравствуй! — неуверенно сказала Катя, вертя головой, потому что Вихрик был как-то сразу и справа, и слева, и над ней.
— Я знаю, она не хочет дружить со мной, потому что я прозрачный! — с обидой просвистел Вихрик и остановился на мгновение. Катя успела увидеть, как углы его рта горько опустились.
— Неправда. Я с тобой дружу. — Глазастик протянула руку, и на короткий миг ей на ладонь опустилась прозрачная рука с растопыренными пальцами.
Но тут же Вихрик снова закружился, свившись в кольцо. Он сдул со лба Кати чёлку, сунул руку за воротник её пальтишка. Рука Вихрика была неуловимо быстрой, пальцы шевелились, щекоча её. Но Катя не была уверена, что у него только две руки.
Мелькнуло его лицо, всё в веснушках. Эти веснушки словно плясали у него на носу и на щеках.
— А ну-ка, посмотри получше, что это? Что это? — Вихрик потянул Катю за шарф. — Не отгадаешь!
— Разве не веснушки? — сказала Катя.
— Может, и веснушки! Может, и веснушки! — просвистел Вихрик. — А может, просто горсть песка. Просто горсть песка, которую я кручу-верчу у себя на носу, чтобы больше походить на мальчишку! — И добавил застенчиво: — Это я, чтобы понравиться Глазастику, чтобы она со мной дружила, дружила, дружила!
— А я и вправду с тобой дружу, — серьёзно сказала Глазастик.
Вихрик радостно взмыл кверху и тут же снова вернулся.
— Вы что-то говорили, а я забыл, забыл, забыл! — просвистел Вихрик, и голос его вдруг зазвенел печалью. — Я всё так быстро забываю. Всё вылетает у меня из головы!
— Мы не знаем, как нам пройти мимо стражника. Может, ты нам поможешь, Вихрик? — попросила Катя.
— Пусть Глазастик скажет: «Вихрик, помоги, помоги, помоги!» — с этими словами Вихрик кольцом завертелся вокруг Глазастика. Дунул ей в лицо.
— Помоги, пожалуйста, — кашляя, сказала Глазастик. — Ну какой ты! Зачем в лицо дуешь?
— Я умею, умею, умею, — послышалось сразу со всех сторон. — Я умею говорить на разные голоса, на всякие голоса!
Вихрик рванулся с места и вмиг очутился возле ворот.
— Рыжий Нос, Рыжий Нос! — послышался неизвестно откуда визгливый женский голос.
— Турнепс, милая, это ты? — вскинул голову Рыжий Нос, оглядываясь по сторонам.
— Это я, я, я, твоя Турнепс, — продолжал всё тот же визгливый голос. — Я принесла твои любимые пирожки с грибами, с грибами, с грибами!
— Мои любимые пирожки, — растроганно повторил Рыжий Нос. — А где мои пирожки? То есть, я хочу сказать, где ты, моя милая Турнепс?
— Я тут, тут, тут. — Теперь визгливый голос и вправду доносился откуда-то издалека. — Я жду тебя за углом, за углом, за углом. Пирожки ещё тёпленькие, тёпленькие!
— Тёпленькие!.. — умилился Рыжий Нос. Прислонив к воротам алебарду, он заспешил вдоль дворцовой стены и скрылся за углом.
Оттуда послышался свист, похожий на смех, и разочарованный голос Рыжего Носа:
— Турнепс, милая, где же ты?
Девочки не стали медлить. Схватившись за руки, они проскользнули в ворота.
— Спасибо! — шепнула Глазастик.
— Спасибо, спасибо, спасибо! Глазастик сказала мне «спасибо»! — ликуя, прозвенели взлетевшие кверху снежинки. Катя ещё успела заметить, как их подбрасывают сквозные, прозрачные руки Вихрика.
Глава 10. ИСТОРИЯ ОДНОГО «НЕТ!». И ГЛАВНОЕ: СНОВА ТЕРМОС ВОЛШЕБНИКА АЛЁШИ
Голубой свет падал в узкие окна дворца и рисовал на навощённом паркете голубые окна, только ещё более вытянутые.
Король от нетерпения не мог усидеть на троне. Он вздрагивал, кутался в горностаевую мантию и нервно щипал кружева на манжетах.
— Сделано ли всё, как я приказал? — в который раз спросил король.
— Щели замазаны, замочные скважины заткнуты, — изгибаясь и кланяясь, сказал Главный Королевский Обхитритель. Он был такой длинный и гибкий, что, когда он кланялся, казалось, он завязывается узлом. — Во дворце ни одного ветра, ветерка или даже невинного сквознячка. Проникнуть во дворец нельзя, подслушать невозможно. На всякий случай у каждой двери поставлены хитроумные капканы и ловушки для ветра. Если какой-нибудь ветер и проберётся — угодит в капкан.