— Буду знать.
Мало ли.
На этот раз запах увядших в горшках цветов показался ароматом цветущего сада, а звякнувший над дверью старый колокольчик, провозгласил обретение свободы. Теперь к седану.
«Был бы помощник, было бы куда проще» — с досадой думала Ани.
Какой выбрать парик — рыжий, темный, шоколадный? Какой будет смотреться естественно и привлечет меньше всего внимания?
Русый. Но цвет ее собственных волос был светло-русым, соломенным — нельзя рисковать, придется взять темный.
Очередная продавщица косилась с любопытством — нормальная продавщица, не «баба» в кожаной куртке, а молодая, улыбчивая и вежливая, в общем-то, девчонка. В открытое окно магазина долетал теплый, полуденный ветерок, трогал нанизанные на штырек кассовые чеки, заставлял гору мертвых локонов, украшавших стену, шевелиться.
— Хотите попробовать себя в новом стиле? Сейчас в моде красноватый оттенок.
Ани скрипнула зубами; определилась, наконец, с выбором, бросила на прилавок темные, похожие на снятый с чужого черепа скальп, волосы и оплатила покупку.
Осталось выбрать одноразовую блузку, глянцевый журнал и бордовую, какую она никогда не наносила на губы, помаду.
Чем больше разница с настоящей внешностью, тем безопасней.
Ей повезло, насколько вообще может повезти человеку, задумавшему недоброе.
Черный внедорожник оказался припаркован у ворот — хозяин дома.
Просторный современный в техно стиле особняк высился за стройным рядом из пяти кленов. Три этажа, высокие без перегородок окна, отраженные стеклом оранжевые всполохи закатного солнца. Наверное, в огромной гостиной тепло и уютно, наверное, там здорово сидеть в кресле и шуршать газетой. Белые паласы, крутые лестницы, огромный экран телевизора, камин…. Интересно, есть ли в доме женщина? Почему-то раньше Ани никогда не задумывалась о том, есть ли у человека, которого она хочет убить, женщина — не стала и теперь. Незачем. Этот дом скоро разнесет в клочья, как и стоящий у ворот автомобиль. Да, заденет пару соседних зданий — не беда, все застраховано, отстроятся. Осталось лишь считать частоту при заведении мотора, отдать ее профессионалу, который запрограммирует на нее взрыватель, и все — дело сделано. Новая жизнь. Новый город. И чистый лист.
Ани и сейчас предпочла бы вместо страницы с фотографиями модной одежды смотреть в чистый лист. Раздражала духота салона, раздражали натянутые поверх чужих волос наушники, раздражал собственный беззаботный вид — а-ля, я просто жду своего дружка, — и напомаженный бордовым рот.
Как такое может нравиться? Она несколько минут с ужасом рассматривала собственное отражение в зеркале — темно-коричневый парик, светлые брови, серо-зеленые глаза, жирно обведенные черным карандашом веки и непривычно темная, делающая ее похожей на проститутку, помада.
Полнейший диссонанс. Зато если Эльконто решит подойти к ее машине и попросит закурить, чего, конечно же, не случится (она выяснила у информаторов не только его адрес, но и все полезные/вредные привычки, за что отдала половину скопленного когда-то состояния), он не узнает в ней привычную Ани.
Потому что он не знает, кто такая Ани.
Потому что не знает, что она вообще существует. Там, на Войне, для него не существовало Ань, Ивон, Томов, Бобов и прочих людей — там были только собаки, отбросы общества, на которых он — человек в плаще — натравливал своих солдат.
Сука. Поганая сволочь.
Просто выйди из дома, просто заведи свою машину, чтобы скремблер считал частоту, и тогда кожаная «баба» настроит на нее взрыватель. Просто сделай то, что требуется, и свободен, ведь не сидеть же в душном салоне всю ночь?
Ани-ра, нацепив на лицо беззаботное выражение, зло перевернула страницу журнала и уткнулась невидящим взглядом в рекламу духов. Хотелось выйти и пройтись по тротуару, хотелось размять затекшую спину, но больше всего раздражала не надобность подолгу сидеть без движения, а бесконечно чешущаяся лодыжка с татуировкой в виде штрих-кода.
Она — эта странная татуировка — появилась «там». На вторые или третьи сутки пребывания на Войне — по крайней мере, именно тогда ее впервые заметила Ани.
В другой жизни.
Первое ранение оказалось легким, поверхностным — прошедшим вскользь осколком гранаты, но царапина кровоточила обильно, и теперь Ивон лила на нее воду из бутылки. Злилась, знала, что не хватит для питья, но все равно лила.
Пытающийся пробраться в соседний сектор отряд задерживался; люди укрылись на местности, где и как могли: за камнями, в оставшихся от бомб углублениях, за насыпями. Ждали, когда раненая сможет идти.
Ани сжимала от боли зубы — мазь оказалась едкой.
— Терпи, зато за ночь затянется. А если сейчас не намажем, то…
Это самое «то» Ани-Ра уже частично видела, а остальное быстро домыслила — заражение, воспаление, адская боль. Сначала ее будут тянуть на плечах, но потом, когда ноша станет слишком тяжелой, бросят. Или отрежут ногу — ведь в фильмах про войну всегда так? Без обезболивания и ржавой ножовкой…
— Против кого мы воюем, Ивон?
Ани пыталась отвлечься от боли и серого, вгоняющего в тоску, пейзажа. Намеренно не смотрела на клубы дыма на горизонте.
— Против солдат.
— А за кого?
— За себя.
— За себя? Но в чем смысл? В чем конечный смысл?
— Да откуда же я знаю!
Жгуты-тряпки стянулись под коленом жестко и туго, и почти сразу же пропитались кровью. Ани побоялась задавать новые вопросы — пусть ее имени так пока никто и не спросил, но ведь тянут с собой, не бросили. Пока не бросили…
И однажды, если останется жива, она все выяснит.
Она ходила за Ивон уточкой. Только уточки так настойчиво следуют за теми, кого, открыв глаза, видят впервые в жизни.
Так случилось и с Ани: Ивон на два шага в сторону — Ани следом. Ивон составляет в голове план — Ани, не спрашивая разрешения, молча сидит рядом. Ивон разговаривает с Рональдом — Ани втихаря ловит их каждое слово.
Маленьким, сбившимся вместе отрядом из семи человек, командовали двое — Ивон и Рональд. Вели его к новым укрытиям, искали юницы, пропитание, защищали и пытались отбить у солдат «своих». Часто отбить получалось не всех, и тогда отряд делался меньше на одного или двух человек, а после находили новеньких. Всегда находили. И именно их, как поняла Ани, убивали быстрее всего — потому что ни умений, ни сноровки, ни опыта. Мертвые тела лежали тут и там — еще одетые в гражданскую одежду, безоружные, с застывшим, когда накрыла смерть, в глазах ужасом.
Ани повезло,… наверное, — возникла рядом с Ивон и оказалась спасена.
Так почему же ей все никак не удавалось почувствовать себя «счастливчиком»?
* * *— Слышь, ты, хлеб остался у тебя?
От мужика, что стоял позади, воняло. Кудлатый, заросший щетиной, вечно согнутый в позвоночнике, будто тот состоял не из костей, а из еще одной, наполненной дерьмом, кишки. Ани попыталась вспомнить, как его зовут, но не смогла, и оставила попытки — какая разница? Кому здесь нужна вежливость?
Болела перевязанная нога.
— Нету.
Она даже не обернулась от щербатого оконного проема, в который смотрела на луну и бегущие по небу тонкие серые облака. Облака бежали быстро, спешили куда-то — клубились, тянулись, почти неслись. Наверное, и они, как и весь остальной воздух, пахли дымом.
Мужик недовольно кашлянул, обронил что-то про «раненая и новенькая, а жрешь столько…», сплюнул и побрел прочь.
Жрешь…
Много ли она «сожрала» за последние сутки? Одну баночку непонятных, состоящих из мясных обрубков «консервов» утром, пару сухих крекеров в обед, кусок хлеба вечером. И еще вода. А сколько бегала? В одном мужик прав — юнитов с едой они сегодня не нашли (не нашли из-за нее?), а, значит, голод, и, значит, все злые.
Сидеть в разбитом каменном доме не хотелось — из-за боли сон отступал.
Нащупав в кармане мятую пачку «Кварца», Ани поднялась и захромала к такому же сквозному, как и окно, дверному проему.
Интересно, что здесь когда-то строили? И для чего? И почему после это место превратилось в военный полигон? Откуда все эти одинокие разрушенные дома, и жили ли в них когда-то? Теперь трудно представить.
Она видела немногое, а увиденное все никак не могла сложить в единую картину: каменистые равнины, чахлая трава, окопы, насыпи, каменные сараи. На горизонте виднелись дома повыше — в пять-десять этажей — все, судя по отсутствию в дневное время отблесков, с выбитыми стеклами.
Город? Может, когда-то здесь стоял город?
Воюющие непонятно против кого люди — разношерстный сброд, к которым теперь причислили и ее, и подготовленные хорошо экипированные и вооруженные отряды солдат — откуда такое неравенство сил? Почему у одних есть шлемы, бронежилеты, военная обувь, а у других мятое шмотье, в котором за картошкой в погреб выйти стыдно?
Вопросы-вопросы-вопросы. И один самый главный — что среди этого ада делает она, Ани?
Отходить далеко страшно — высунешься макушкой, и ее тут же снесет выстрелом, поэтому Ани-Ра свернула от строения, в котором решил заночевать отряд, чуть в сторону, стараясь все же держаться в его прикрытии.
Под ногами шуршали высохшие стебли травы; над головой неслись облака. Вновь закровила нога — повязка сделалась теплой и липкой. Ничего, она недалеко. Только покурит и вернется, а там снова перевяжет и намажет мазью.
Впереди показался усыпанный камнями лог; откуда-то потянуло вдруг сигаретным дымом.
Ани напряглась — солдаты? Тот, кто курил, тоже услышал ее шаги и напрягся — послышался щелчок взведенного курка.
Инстинкт приказал быстро пригнуться к земле — нога резкому движению не обрадовалась; Ани охнула. И тут же услышала усталое, облегченное и почему-то разочарованное:
— А-а-а… Это ты.
Они курили без слов.
Сердце все никак не успокаивалось от нахлынувшей паники — истерично билось о грудную клетку, мешало думать. Катилась по небу вдаль рваная пелена из облаков; из-за шевеления подошв скользили вниз по склону мелкие камешки, плыл по воздуху едкий от дешевого табака дым.
Ани знала, что Ивон злится — злится, но не гонит прочь. Такие, как она — люди с принципами — не любят грубить. Не станут открыто злословить, замахиваться прикладом или открыто отталкивать, но и принимать не будут тоже. Зачем им?
Сильнее прежнего пульсировало колено; ночь, казалось, тянулась бесконечно — безликая, пустая и усталая.
— Ты не злись на меня, — зачем-то попыталась оправдаться Ани, — я знаю, что хожу за тобой везде. А ты, наверное, думаешь, обуза…
Черноволосая женщина курила, подтянув колени к груди; автомат лежал рядом, пистолет вернулся за пояс. На жалкую попытку извинений она не отреагировала.
— Я, может, и обуза. Но я пытаюсь научиться. Пытаюсь здесь выжить.
— Все пытаются.
Прозвучало ровно — вероятно, Ивон витала где-то в своих мыслях и поддерживать диалог с Ани-Ра не желала, но та не оставляла попыток.
— Ты бы рассказала мне побольше… Кто воюет? Как? Зачем? Против кого? Может, подумали бы вместе.
— Много тут… думальщиков. Толку мало.
— Мало. Но попытаться стоит. Никогда не знаешь…
Чего «не знаешь», Ани уточнять не стала — не хочет говорить, и не надо — попытается выяснить детали у других. Ведь хочется не просто выжить, хочется вернуться, а для этого нужна информация. Нужен план.
— Ты скажи, выход отсюда есть? Где-то его можно отыскать?
Ивон не поворачивалась целую минуту. Докурила одну сигарету, сразу же зажгла другую, выплыла, наконец, из собственных размышлений, склонила одно колено к земле.
— Есть, говорят. Но никто не знает где. Карты нужны.
— А у кого есть карты? В юнитах? У солдат?
— Может быть. Но мы пока не находили.
— Нужно найти. Я не хочу здесь сидеть.
Взгляд в свою сторону «дура, мол, а кто же хочет?» — удивленный и насмешливый, Ани поначалу проигнорировала. Потом не удержалась — ответила насуплено и зло.
— Надо придумать. Придумать, как выйти.
«Кварц» драл горло. Раньше она не курила — баловалась только, а тут начала, да. Кто бы ни начал?
— Да расскажу я тебе больше, несложно. — Вдруг донеслось из темноты. — Ночь длинная. Что знать-то хочешь?
— Что это за место? Как сюда попадают? Против кого сражаются, и есть ли выход? — Вопросы повалились изо рта, как медяки из опрокинутой вазочки. — Какое оружие самое эффективное? Сколько ты здесь? Почему вдали стоит город, но мы туда не идем? Много ли вокруг отрядов повстанцев? Почему не объединяются?
Ивон усмехнулась.
— Да ты стратег!
— Издеваешься? — Хотелось обидеться, но не позволяла тоскливая горечь и все еще пульсирующая в груди надежда. — Так сколько ты здесь, давно?
— Давно. — Ивон потушила окурок о камни, но, к облегчению Ани, с земли не поднялась, заговорила вновь. — Все спрашивают одно и то же, все. Как сюда попадают? А никто не знает, как. И никто не знает почему.
— Но как же так?
Женщина фыркнула.
— А ты знаешь?
— Нет. Я просто шла, шла по улице…
— Вот и все, что-то «просто» делали — спали, готовили, работали, стригли кусты. Нет системы. Нет ее — думаешь, я не пыталась найти? Ты шла по улице, я была дома — мир вздрогнул…
Ани-Ра отчетливо помнила этот момент — странный крен бытия, собственное падение и панический, почти животный страх.
— Я здесь уже больше месяца, а знаю не намного больше твоего, и уж точно не знаю «за что» — отчаялась понять. Как и все тут, училась стрелять, училась прятаться и выживать, а толку-то. Да, говорят, где-то есть портал — дойдешь до него, и выйдешь наружу. Но где? Как отыскать, куда двигаться, если тебе полметра пройти не дают, стреляют? Город на горизонте стоит, но никто не знает, что там. Солдаты? Юнитов на дороге к нему становится меньше — мы пытались в ту сторону двигаться, каждый раз возвращались назад, теряя провизию, вооружение, людей. Да и люди эти — не бойцы. Никто тут не боец.
Картина вырисовывалась не просто мрачная, зловещая. От никотина кружилась голова, хотелось закрыть лицо руками и запричитать, пожаловаться, раскачиваясь из стороны в сторону, на судьбу. Вот только кому жаловаться? Кому плакаться? И потому Ани сидела без движения, чувствуя, как немеют мышцы ног — слушала то, чего не желала слышать, а в голове прорисовывались все более неприглядные детали окружающего мира.
— У них хотя бы есть штаб, а у нас что? Перебежки с места на место — ни план составить, ни оружия собрать.
— Штаб? У них где-то есть штаб?
— Ходят слухи.
— Значит, кто-то этим всем управляет?
— А как же без управления? Но тебе-то что? Не дойдешь все равно.
Ани сжала зубы — злость придавала сил.
— Посмотрим.
— Прыткая ты. Упертая. Ногу подлатай к утру, а то вообще с места не сдвинемся.
Шумно втянутый воздух послужил ответом — подлатаю, мол. Не такая неженка.
Ивон лишь покачала головой.
— А мыться здесь где-то можно? Речки есть?
— Видела как-то одну, далеко отсюда. Карта нужна, девочка, карта. Без нее мы, как без рук. Хотя мы вообще без рук — как будто тут кто-то не желал их нам давать. Еда плохая, за каждую винтовку бьемся, спим без одеял. Как будто нас всех проучили за что-то. Прокляли.
Прокляли.
Последнее слово повисло в воздухе черным ореолом — оно давно пропитало здесь все: камни, бесплодную землю, обезвоженные стебли, покинутые дома.
Прокляли.
Ани перебирала пальцами комковатую сухую почву, слушала, как урчит измученный голодом желудок, и смотрела на противоположную сторону склона — на стреловидные, собравшиеся из мелких камушков, оползни.
— Может, и прокляли. Но мы еще живы… А если живы, будем биться.
Вместо ответа откуда-то с горизонта долетел грохот далекого взрыва. Ивон больше на нее — глупую, самонадеянную дуру не смотрела. Не воспринимала всерьез.
— Я — Ани, если что. — Ани-Ра тяжело поднялась с земли первой. — Вдруг пригодится.
* * *«Объект» показался в районе шести вечера; к этому моменту Ани прокляла работу шпиона — невыносимо хотелось что-нибудь съесть и сходить облегчиться. И если для выполнения второго пункта в распоряжении были кусты соседского палисадника, то для первого пришлось бы сняться с места и покинуть точку наблюдения. Она идиотка, что не взяла еду с собой, а так же не подумала о приспособлении, в которое можно помочиться, не выходя из автомобиля. Такие существуют, она читала.
Ничего, в следующий раз будет умнее. Если он вообще понадобится — этот следующий раз.
Легкая футболка и штаны, летние мокасины, бодрая походка — Эльконто быстрым шагом направлялся от дома к машине.
Скорее-скорее! Оживший в руках скремблер затарахтел помехами. Притворяться беззаботной, читать журнал и одновременно управлять незнакомым гаджетом оказалось тяжело — Ани изо всех сил сосредоточилась; на висках и шее тут же выступил пот.
Давай, подходи, заводи машину… Это все, что требуется. Это быстро. Но «объект», как назло, притормозил у самой дверцы, когда сзади послышался собачий лай. Крупная лохматая собака с серовато-коричневой шерстью выскочила из-за деревьев, кинулась к хозяину и залилась басовитым недовольным гавканьем.
— Будешь дома, я сказал! Ты не со мной! Нет!
Пес подскочил к машине, уселся на асфальт и поскреб заднюю дверцу когтистой лапой.
— Барт! Не порти покрытие! Домой, я сказал!
Длинноухий питомец потряс головой и заскулил.
До этого момента Ани задумывалась о потенциальной женщине Эльконто, но никак не о питомце. Дом не жалко, машину не жалко, человека тоже. А вот собаку… Отпихивая эту мысль, Ани казалось, она отпихивает нищего от окон ресторана — неприятно, но надо.