– Магдалина, у нас гость. Господин Мерсер, – имя капитан произнес с некоторым сомнением, будто не был уверен, правильно ли его запомнил, – мой столичный знакомый.
– Мы с барышней Бергамин были представлены друг другу в Тримейне, – уточнил Мерсер.
«Барышня» сделала в ответ некоторое движение, и лишь очень проницательный зритель мог угадать в нем реверанс. И затем сманеврировала в сторону кухни.
– Ты куда?
– Еще прибор… – пробормотала она.
– Ида принесет. Садись. Прошу к столу, сударь. Ида! Ида! – Не дождавшись ответа на призыв, Бергамин гаркнул во весь свой невеликий голос: – Иснельда!
– Иду, хозяин! – В комнату, переваливаясь утицей, вкатилась старушка – из тех, у кого голова сразу же переходит в плечи, а грудь – в бедра, и все вместе образует правильную окружность. На левом глазу у нее было бельмо.
Мерсер вспомнил, что Иснельдой звали прекрасную принцессу из последнего романа Бергамина. Интересные у здешнего хозяина шутки… и способные кое-что о нем рассказать.
Выслушав указания Бергамина, служанка притащила прибор для Мерсера и принялась раскладывать по мискам ужин – горячие оладьи и овощное рагу.
– У нас здесь между стенами огород. – Магдалина Бергамин немного оправилась от первоначального испуга и даже вступила в разговор. – Запасаемся с осени овощами, так что до Рождества покупать не приходится.
– Между стенами? Это как?
– У башни нашей второй выход аккурат между двумя стенами – крепостной и городской. Там еще с прежних времен улицу перегородили, так что еще один двор получился. Мы там земли насыпали, тыкву посадили, кабачки, баклажаны, лук…
Бергамин мановением руки прекратил овощную тему.
– Да что ты, Магда… Вот про мою трагедию в Эрденоне вы говорили…
– Сам я ее не видел. Но в Эрденоне ее до сих пор обсуждают. – Мерсер ни словом не лгал, но также и не собирался обижать сочинителя. – А еще говорят, будто у вас была сложность с постановкой последней пьесы, поскольку наместнику не понравился сюжет.
– Ну да… Что там, провинция. Больше не буду с эрденонским театром… как это… связываться. Только императорский. Вот.
– Я должен так понимать, что вы пишете новую пьесу для императорского театра?
– Трагедию. Новую. Гораздо лучше. – При каждом сообщении Бергамин отхватывал кусок оладьи. – «Принц Раднор».
– Снова из тримейнской истории? Честно признаюсь, я не знаток по этой части.
– Да, династическая драма. Ужасная. Я прочел тогда в академической истории, думаю: как это еще никто не взялся? Кузен императора Йорга-Норберта. Отрубили голову.
– А не опасно браться за такой сюжет? – спросил Мерсер, переведя для себя косноязычие Бергамина в доступную форму. – Все-таки имперский принц на плахе… могут увидеть аналогию с английскими событиями!
– Совсем не то! Другая история. Никакого бунта. Клевета, злодейство. – Бергамин внезапно оживился и столь же внезапно сник. – Пора проверять посты… Кстати, вы где в Галвине остановились?
– Пока нигде. Хочу испросить совета у вас – ведь вам известно, какие здесь гостиницы.
– Зачем гостиницы? Лучше у нас. Комната есть. И безопасней. Правда, Магда?
– Да, сударь, оставайтесь.
– Решено. Я пойду, а после расскажу про трагедию. Завтра. Ида, приготовь комнату для гостя.
Магдалина подала брату клеенчатый плащ, и он, натянув сапоги, отправился туда, где сквозь морось мелькали желтые фонари часовых.
Ида-Иснельда откатилась в соседнюю комнату с кипой белья, а ее хозяйка принялась убирать со стола.
– Мне много хорошего рассказывала о вас одна дама, – сообщил ей Мерсер. – Наша общая знакомая.
Магдалина не смотрела на Мерсера, но совсем не отвечать было бы невежливо.
– Какая… дама? – с недоверием переспросила она. Действительно, затруднительно было представить, что у нее с Мерсером есть общие знакомые.
– Та самая, которую вы просили похлопотать о месте для вашего брата.
Магдалина едва не выронила стопку тарелок. Ее желтоватое лицо пошло безобразными бурыми пятнами. Мерсеру редко приходилось видеть такой неподдельный ужас. Неужели Магдалина Бергамин настолько боится, что в здешнем провинциальном обществе прослышат про ее дружбу с куртизанкой? Хотя все может быть.
– Если то, что я сказал, вам неприятно, сударыня, я больше не стану упоминать об этой особе.
Магдалина поставила тарелки на стол. Нести их она не могла – слишком дрожали руки. И хотя она после заверения Мерсера слегка успокоилась, страх еще окончательно не отпустил ее. Она неопределенно кивнула – согласилась? – и вышла.
Мерсер встал, прошелся по комнате. Его внимание привлекла книга, лежавшая на подоконнике, точнее, ее заглавие: «De vestigii litterais sub guibus nomina entexta sunt».[3] Автором значился некто И. Сауэр, книга была издана десять лет назад в Амстердаме. Ничего себе чтение для коменданта заштатной крепости…
– Сударь, вы можете отдыхать. Комната готова. – Толстуха Ида протягивала ему свечу. – Хорошо там, тепло… А мне еще выходить надо.
– Зачем?
– Котишка наш загулял, и дождь ему не помеха… А пропадет – хозяйка расстроится, давно он у нас, привыкли…
Мерсер не рискнул взять книгу с собой. И без того ясно, что с Бергаминами не все просто, и, возможно, не зря он сюда заявился. А пока нужно воспользоваться представившейся возможностью и впервые за осень отоспаться в приличной постели. Простыни на ней оказались чиненые, но чистые, и это было приятно.
За окном перекликались часовые, и это вполне подобало времени и месту, однако среди их голосов выделялся еще один – женский, пронзительный.
– Маугрин! Где ты? Иди к мамочке! Маугрин, кис-кис-кис…
Еще одна бергаминовская шуточка. Принцу он присвоил имя своего кота. Действительно, неразлучная пара – Маугрин и Иснельда. Мерсер не удивился бы, узнав, что местный литейный завод прозывают Железной Твердыней. Тогда и у алмазной шпаги найдется свой прототип.
…О знаках, под коими скрыты ложные имена… Следовало бы прочитать другие романы Бергамина – с этой точки зрения. Тогда, возможно, Мерсер бы лучше разобрался в недавних событиях. И тех, что еще предстоят.
Поутру, когда Мерсер встал, хозяина дома уже не было; он с рассвета приступил к своим комендантским обязанностям. Относился к ним Бергамин весьма добросовестно, о чем, вернувшись, и поведал – в той же конспективной манере.
– Дел полно. Солдаты. Учения. Каталажка, допросы. Офицеров всего трое. Вместе со мной. – Он с надеждой взглянул на Мерсера. – Вы в военную службу вступить не собираетесь? – Услышав отрицательный ответ, он наконец поинтересовался: – А вы сюда по какому делу?
– Мне нужно встретиться с господином Ораном.
– Рекомендательное письмо есть у вас?
– А это необходимо?
– Желательно. Он вельможа. Хоть и заводчик. И вообще… Я сам его редко вижу. Он в разъездах. И болен последний год.
– Но сейчас-то он в Галвине?
– Сейчас – да. Но не знаю… Разве что мадам Эрмесен вас представит… если Магда попросит.
– Мадам Эрмесен? – заинтересовался Мерсер. Какое-то галвинское подобие Марии Омаль? И тоже в дружбе с Магдалиной.
Но ответ капитана эту гипотезу развеял.
– Местная аристократка. Хорошее общество – все у нее. Магдалину принимают, потому как хорошего рода. Меня – нет.
– Но ведь вы ее брат. Где логика?
– Имя запятнал, они считают. Комендант, тюрьма и прочее. И перо свое продает. Дворянину ради заработка писать не пристало. Только для удовольствия. – Мерсер заметил, что Бергамин заговорил не так нечетко и отрывисто и вполне связно. – А что нам остается? Состояния нет, владений нет. И что еще я делать умею? Только солдат муштровать и пером по бумаге царапать. С юных лет по гарнизонам, а карьера не идет. За тридцать лет всего-то до капитанского звания и комендантской должности дослужился, да и то заслуга не моя.
Он умолк, сообразив, что слишком много наговорил малознакомому человеку. Или это тоже была уловка? Магдалина вчера могла поведать брату о знакомстве Мерсера с Марией Омаль и о ее причастности к тому, что Бергамин стал здешним комендантом. А Бергамин был волен делать выводы. Мерсер успел заметить, что заинтриговавший его том с подоконника исчез.
– Значит, ваша сестра посещает эту госпожу Эрмесен?
– Ну да. Вдова, богатая, все умерли. Они там собираются, стихи, загадки. Других-то развлечений нет, особенно об эту пору.
– Верно, осень здесь унылая. Но она уже почти прошла, а там и Рождество на носу.
– Рождество! – На длинном лице Бергамина выразилось отвращение. – И все праздники здесь. Любые. Век бы не видал. Вы думаете, сударь, наш гарнизон против внешнего врага поставлен? Или ангелистов каких подавлять? – И, упреждая вопрос Мерсера, выпалил: – Заводские!
– Рабочие с литейного завода?
– Ну да. Тут раньше каторжники были. Так эти хуже каторжников. Потому как на свободе. Или почти. Как они на праздниках упьются и пойдут рынок разносить… или с ломовыми драться. Жуть что. А мы их усмиряем. И в каталажку. Кроме них, в тюрьме мало кто сидит. Но после праздников – полно. А господин Оран велит выпускать. Гнать на работу. И все сызнова.
– Рабочие с литейного завода?
– Ну да. Тут раньше каторжники были. Так эти хуже каторжников. Потому как на свободе. Или почти. Как они на праздниках упьются и пойдут рынок разносить… или с ломовыми драться. Жуть что. А мы их усмиряем. И в каталажку. Кроме них, в тюрьме мало кто сидит. Но после праздников – полно. А господин Оран велит выпускать. Гнать на работу. И все сызнова.
Да, подумал Мерсер, от такой жизни начнешь трагедии в стихах писать. Или романы про любовь и чудеса.
– Глупо получается, капитан. В столицах вы в моде из-за ваших книг, а в такой, извините, дыре, как вы сами обрисовали, из-за этих же книг с вами знаться не хотят. Почему бы вам не попросить о переводе или не выйти в отставку?
Бергамин развел руками.
– Никак. Жалованье хорошее. На гонорары не проживешь. А мы уже не молоды…
В комнату заглянула Магдалина. Она несколько приоделась по сравнению со вчерашним днем – в синее шерстяное платье с узкой полоской кружев на воротнике и манжетах; голову вместо кошмарного тюрбана укутывала вязаная шаль с кистями. Привлекательней Магдалина от этого не стала, но внешние приличия были соблюдены.
– Братец, я к мадам Эрмесен… – робко начала она.
– Вот и хорошо. Представишь ей нашего гостя. – Магдалина пугливо покосилась на Мерсера, однако капитан не придал значения этому взгляду. – Вы уж как-нибудь, господин Мерсер, договоритесь с ней сами насчет Орана. Я попрошу – только хуже будет. А вы… – Он снова несколько замялся, хотя на протяжении предшествующего разговора держался вполне уверенно. – Может быть, вы проводите Магду? Вечером темно и вообще… Я когда сам не могу, солдата за ней посылаю…
– Конечно, о чем речь. Это самое малое, чем я могу отплатить за ваше гостеприимство.
Вот именно, подумал он. Бергамин оказался неожиданно любезен и разговорчив. Это настораживает. Поэтому не лишне будет побеседовать с его сестрой.
3. Как в лучших домах Скеля
Закутавшись в плащ и шаль, Магдалина Бергамин стала похожа на крупную ворону, а склоненная голова и длинный нос еще больше увеличивали сходство. Мерсер, конечно, не высказал этого вслух и вежливо предложил даме руку. Она уцепилась за его локоть двумя пальцами, но, когда они вышли из ворот крепости, отстранилась. Очевидно, барышня Бергамин просто не привыкла так ходить.
Дождя сегодня не было, хотя небо хмурилось и под ногами хлюпало. К счастью, главные улицы Галвина были замощены. А они шли, судя по всему, по одной из главных – широкой, с каменными домами. Правда, не было видно ни карет, ни портшезов.
Как понял из комендантского рассказа Мерсер, извоз здесь кормился при заводе. Но сюда тяжелым повозкам путь был заказан.
Магдалина шла, не глядя по сторонам. Прохожие тоже не смотрели на сестру коменданта. Очевидно, она часто преодолевала этот путь – с Иснельдой, караульным солдатом или кем-то еще…
– Что вам сказала обо мне Мария Омаль?
Она долго собиралась с силами, чтобы это произнести, и слова ее прозвучали слишком резко для такой застенчивой женщины. Она сама испугалась своей решимости и остановилась.
– Что вы были дружны и потому попросили ее походатайствовать за брата.
– А вы давно знаете Марию?
– Нет. Встречался и беседовал несколько раз этим летом. Она теперь живет в Эрденоне.
– Я знаю… – Потоптавшись немного, Магдалина снова двинулась по улице. Мерсер заметил, что у нее, как и у брата, чередуются периоды бессвязных высказываний и совершенно гладкой речи. – Странно, что Мария вам это рассказала. Она не отличается откровенностью. Мы ведь знакомы с юных лет. – Она умолкла – потребовалось время собрать расползавшуюся по клочкам решимость, а затем выпалила: – Но вы правда не агент?
Тут настала пора изумляться Мерсеру, и он изумился бы, если бы Магдалина не уточнила:
– Вас не издатели послали?
До Мерсера наконец дошло.
– Вы боитесь, что я приехал выведывать подробности про жизнь вашего брата, чтоб тиснуть какую-нибудь пакость в летучих листках?
Молчание явно было знаком согласия.
А ведь верно, подумал Мерсер. Столичные литераторы то и дело печатают пасквили про своих собратьев по перу, и подобные творения имеют коммерческий успех. Бергамина чаша сия до сих пор миновала, чуть ли не единственного из модных авторов. Вероятно, его спасало то, что капитан жил вдали от крупных городов. Однако какой-нибудь книгоиздатель вполне мог возжелать подзаработать на имени Бергамина и заслать в Галвин бойкого и небрезгливого писаку. Правдоподобно. Но, черт возьми, неужели страхи Магдалины основаны только на этом?
– Нет, сударыня, я не заслан к вам ни издателями, ни самовольно, чтобы испытать перо по части памфлетов и пасквилей. Уверяю вас, я не имею к этому ремеслу никакого отношения. Чем хотите поклянусь!
– Я вам верю, – тихо проговорила она.
– Ваш брат сегодня удивил меня. Подумать только, в Тримейне и Эрденоне он нарасхват в самом лучшем обществе, а в Галвине им пренебрегают. Такого провинциального чванства я еще не видел. Хорошо еще, что вас это не коснулось…
– На самом деле мы вовсе не нуждаемся в обществе. Брат слишком занят. Его солдатам и офицерам нет дела до того, что он пишет, и так даже лучше. Он – хороший комендант, правда, правда. А я хожу в гости только для того, чтобы доставить ему удовольствие. Он хочет, чтобы у меня были друзья. Но это не так нужно. Когда брат уезжает с рукописями к издателям, я вообще не выхожу из крепости. Копаюсь в огороде и сижу в башне. Родители угадали с именем, – добавила она. – «Магдалина», помимо прочего, переводится как «живущая в башне».
Это было неожиданное замечание для женщины, озабоченной главным образом кухней и огородом. Но Мерсер уже понимал, что Магдалина не столь безгласное и запуганное существо, как могло показаться. Возможно, им с Марией Омаль было о чем поговорить.
– Ваш брат упомянул, что не хочет уходить с комендантского места из-за жалованья…
– Да, оно вполне достойное. Помимо того, что идет из казны, еще господин Оран доплачивает. Ведь это его рабочие устраивают в городе беспорядки.
– Однако живете вы скромно.
– Вы намекаете на то, что мой брат скуп? Вовсе нет, нет! Но ему приходится тратить деньги на постановку своих пьес…
– Ему следовало бы вовсе отказаться от сочинения пьес и ограничиться романами. Так многие считают в Эрденоне и Тримейне, и я с ними согласен.
– Никогда не говорите ему этого, – решительно и категорично произнесла Магдалина. – Никогда!
– Хорошо. – Мерсеру не было знакомо авторское самолюбие, но он догадывался, что это такое. – Оставим это. Расскажите лучше, куда мы идем.
– Госпожа Эрмесен – одна из первых дам города. Она родом из Скеля, ее семья была там влиятельна.
– Я не раз бывал в Скеле, но фамилию Эрмесен мне не приходилось слышать.
– О, наверное… Дело в том, что эту даму постигло большое горе… ужасное. Она потеряла мужа, а потом сына. И чтобы ничто не напоминало ей об утрате, она вернула себе девичью фамилию и переехала в Галвин.
– Когда это было?
– Лет семь тому назад… еще до того, как мой брат получил место коменданта.
– Понятно… – Семь лет назад Мерсера еще не было в империи. А к тому времени, когда он впервые приехал в Скель, госпожа Эрмесен, или как ее там, могла улетучиться из памяти местных жителей.
– Она состоятельная дама и весьма образованная – куда мне… У нее бывают лучшие люди города и господин Оран – он тоже южанин.
С некоторым сомнением она добавила:
– Поэтому не удивляйтесь, если увидите и услышите там странные вещи…
– Странные?
– В карнионском духе – так она говорит. Не знаю, я не бывала на Юге…
Следовательно, вдова Эрмесен либо излишне эксцентрична, либо не в своем уме, заключил Мерсер.
– Меня очень трудно удивить, госпожа Бергамин, – сказал он.
Магдалина не ответила – задумалась. И вышла из этого состояния перед двухэтажным зданием с башенкой-мансардой. Высокое крыльцо и дубовую дверь украшала сложная резьба.
– Красивый дом, – сказал Мерсер.
– При нем еще большой флигель, он на другую улицу выходит. Поэтому госпоже Эрмесен пришлось хорошо доплатить, когда она покупала дом. Но теперь она сдает флигель под пуговичную мастерскую, и затраты окупились.
Мерсер хотел было постучать в дверь, но Магдалина остановила его:
– Нет, вы не знаете, как надо…
Она поднялась по ступенькам и простучала девять раз – трижды с длинными интервалами, трижды – с короткими, и снова с длинными. Стоя вполоборота к Мерсеру, произнесла, словно извиняясь:
– Такие правила…
Неужели эти провинциалы в своем снобизме дошли до конспирации? Мерсер пожал плечами.
Дверь открылась, и путники ступили в темную прихожую. Первое, что заметил Мерсер в этом доме, – запах. И трудно было бы не заметить! Удушающий аромат напоминал одновременно и о церкви, и о серале. Правда, в серале Мерсеру до сих пор бывать не приходилось. Зато он неплохо разбирался в отравляющих и дурманящих веществах. Здесь, насколько он мог судить, ничего такого не было. Просто хозяйка дома питала излишнее пристрастие к ароматическим свечам и благовонным курениям.