— Я рискую потерять свои профессиональные знания?.. Рискую не узнать в лицо шефа?..
— Мой друг, издержки в нашем деле неизбежны. Смиритесь.
Ох!
Мысли закопошились в голове. Должен быть выход, должен.
Пока же надо говорить, непрерывно:
— Втянут был не только я. Ну а двое парней, что остались в моём номере?
— Вы наивны… Парней обработала Фрэн. Даже имя своё не вспомнят.
— А Гвидо Люс? К нему вряд ли подберёшься.
— Да, стереть память Люсу не удастся. В данный момент… — Руди скосил глаз на часы, — его собирают по частям. Несчастный случай — авария гравилёта… Редко сегодня происходит такое, но — происходит, когда необходимо. Я всё подчистил.
— А вы сами, наконец?
— У меня допуск — я на работе.
В кают-компанию тихо вошла Фрэн с подносом:
— Не хотите ли солёных орешков? — предложила она.
— Поставьте на стол и возвращайтесь в рубку, — строго ответил Руди.
Фрэн поставила, с сожалением взглянув мне в глаза.
Помощи от неё ждать было глупо.
Я страшно удивился, когда Фрэн, оказавшись за спиной Руди, вынула из кармана чёрный приборчик и приложила его к розовой лысине босса.
На лице Арндта появилось недоумение. Он сидел, хлопал глазами. Явно лишился куска памяти. А затем и вовсе отключился.
Фрэн едва слышно вздохнула.
— Появление земных «драккаров» в моей галактике восторга не вызвало. Им не позволят вернуться. Устранить потенциальную опасность велели мне. Я файлы уничтожила в главной базе данных, во всех резервных. Людей, знавших о нестандартном гиперконтуре, обработали мы с Арндтом — по заданию.
— Из иной галактики вы оба?..
— Только я… Преуспела в земной контрразведке, в особо секретом отделе. Пользовалась доверием. — Она грустно улыбнулась. — Вы милый, но… Право, так жалко… Я вынуждена.
И милая Фрэн шагнула ко мне, с чёрным приборчиком. Я пальцем не мог шевельнуть.
До чего же скверная история. Шеф меня размажет по полу. А я даже не пойму — за что. ТМ
Алексей Казаковский ГОЛУБОЕ НЕБО, ЗОЛОТОЙ ПЕСОК 1'2013
— С добрым утром, милая! Как спалось?
— Здравствуй, любимый! Не знаю… я почти не спала. Знаешь, всё какие-то мысли крутились в голове, беспокойство…
— О чём?
— О работе. Этот последний проект не даёт мне покоя. Я не знаю, как свести воедино собранный материал. Вернее, как бы я не интерпретировала разрозненные факты, вывод всегда однозначен и, при этом, совершенно дик и невозможен.
— Что такого ты насобирала, не понимаю? Расскажи подробней.
— Нет, не сейчас. Извини, я должна сначала сама разобраться.
— Ну, хорошо. Мне тоже нужно работать. До связи вечером, целую!
Экраны мониторов, расположенных за десятки километров друг от друга, опустели. Веб-камеры фиксировали теперь только интерьеры двух комнат. Разных, но неуловимо похожих: в его квартире мебель, светильники, бытовая техника и другие предметы были выполнены в стиле округлого «ретро», девятнадцатый-двадцатый век; у неё угловатый «модерн» — металл, стекло и пластик. Но и там и там полки стеллажей заставлены книгами — у него настоящими бумажными изданиями, она же предпочитала аудиоформат. Хотя оба давно не брали их в руки — в Сети читать и слушать намного удобней, даже во время работы.
— С днём рождения, любимая! Ты получила подарок и цветы?
— Спасибо, родной! Это так мило с твоей стороны, мои любимые тигровые розы! Я буду наслаждаться их запахом… долго…
— Ты снова грустишь? Не надо, прошу тебя. Жизнь прекрасна и удивительна!
— Конечно, дорогой мой. Только вот… мне что-то совсем одиноко последнее время. Ты… хотел бы… встретиться?
— Что? Встретиться?! Это невозможно, ты же знаешь. Как тебе такое могло прийти в голову?!
— Прости…я переслушала недавно «Праздник» и очень завидовала его героям. Они такие живые по сравнению с нами! Всегда вместе, хотя им тоже мешает многое… и рядом с другими людьми. Они могут касаться друг друга, любить и целоваться по-настоящему, а не в филинг-костюмах; ревновать, ненавидеть, и просто говорить, глядя в глаза, а не в монитор…
— Господи, я даже не думал… Мы ведь женаты уже столько лет, но у меня никогда даже не мелькнула мысль прикоснуться к тебе или к кому-то ещё. Это… это бесстыдство, грязь и похоть! Извини, я сейчас не хочу больше тебя видеть. Пока.
Экраны погасли одновременно.
— Здравствуй, любимый!
— Привет!
— Ты на самом деле подал на развод?
— Подавал. Доктор Феликс отсоветовал, и я отозвал заявление. Да и правда, с тобой ведь гораздо веселее, чем с кем-то ещё. Всегда можно поговорить по душам, обсудить книгу или стоящий фильм. Другие женщины зациклены на сериалах и собственной внешности. Из всех моих знакомых ты единственная интересуешься искусством, к тому же — работаешь, а не сёрфишь в Сети бестолковыми часами.
— И это все причины?
— Нет, конечно, ты же знаешь. Я всё ещё люблю тебя… и за твои вывихи тоже!
— Спасибо и на этом.
— Пожалуйста.
Они помолчали.
— Как ты считаешь, доктор Феликс настоящий человек?
— Что ты опять выдумала господи! Нет, это надо же, а?! А кто же он, по-твоему?
— Просто мне иногда кажется, что все, с кем мы встречаемся через Сеть, находятся так далеко, что от них осталось одно изображение… как старые фильмы — актеры уже давно умерли, а в фильмах они живут, пока их кто-то смотрит. От этого накатывает жуткий страх…
— Глупышка! Ну что ты, в самом деле? Я здесь, рядом! Смотри, я приложил ладонь к экрану — сделай так же, и ты почувствуешь моё прикосновение, раз уж тебе хочется. Ну, как? Уже лучше?
Она кивнула, закрыв глаза. Он с минуту внимательно смотрел на её лицо, потом и сам смежил веки, не отнимая ладони. И на какой-то миг ему показалось…
Он отдёрнул руку, И жена вздрогнула в ту же секунду, глянула испуганно и улыбнулась смущённо. Её пальцы безвольно съехали по стеклу и исчезли с экрана.
— Почему нас так мало осталось, милый?
— Наши предки — «золотой миллиард». Только таким способом человечество смогло выжить…
— Я не об этом. Нас мало, потому что у нас нет детей.
— Ну, естественно, господи! Откуда им взяться? Да и зачем? Можно, конечно, зачать потомство в пробирке, но тогда у нас не останется времени на самих себя. А так мы свободны и счастливы навсегда! Тем более, когда впереди — вечность!
— Не произноси это слово, пожалуйста. От него веет космическим холодом…
— Опять эта страхи, милая. Ты явно перетрудилась со своей статистикой. Давай махнём на Канары… Слушай, отличная идея! Ты ведь хотела увидеться по-настоящему. Вот и будем отдыхать на соседних островах и смотреть глаза в глаза через пролив, вживую — представляешь?!
— Как здорово, любимый! Я побегу собираться…
Солнце в зените, голубое бездонное небо, золотой песок, изумрудные волны… сплошные штампы, но лучше не скажешь. Да и зачем?
Две веб-камеры, закреплённые на пальмовых стволах, на противоположных берегах пролива, долго пытались увеличить и сфокусировать изображения, но так и не смогли разглядеть друг друга… ТМ
Эмиль Вейцман ДЖОНИ-ШОВИНИСТ 1'2013
Я вышел из лифта, и мне тотчас бросились в глаза открытая настежь дверь соседней квартиры и милиционер возле неё. В мозгу мелькнула мысль: «Никак до Бекасова рэкетиры добрались!»
Но всё оказалось гораздо хуже — для меня.
— Вы из тридцатой? — спросил страж порядка, здоровенный сержант с кобурой на поясе и портативной рацией через плечо.
— Да.
— Тогда пройдите, — сержант кивнул в сторону открытой настежь двери, приглашая меня зайти к соседу.
— Что случилось?
— Узнаете.
Я переступил порог квартиры, милиционер вошёл вслед за мною и прикрыл за собою дверь.
— Сюда, пожалуйста! Направо.
«Направо» означало, что меня приглашали войти в гостиную. Войдя в неё, я… Короче, в комнате царит самый настоящий разгром — мебель была переломана или опрокинута: ковры и дорогое картины сброшены со стен: на паркетном, хорошо начищенном полу в изобилии валялись осколки хрусталя, битый антикварный фарфор, столовое серебро, бронзовое художественное литьё. А также остатки четырёх универсальных роботов фирмы «Панасоник» и два изрядно покорёженных универсальных робота фирмы «Рязанец». Первый «рязанец» по кличке Джек принадлежал инженеру из 31-й квартиры, расположенной этажом выше. Кибер не подавал признаков жизни, если, конечно, можно так выразиться по отношению к механизму, пусть и весьма совершенному. Второй «рязанец» по кличке Джонн принадлежат мне. Он пострадал относительно мало, на первый взгляд. Думаю, он даже сохранил способность к самостоятельному передвижению, но, предпочтя воспользоваться ситуацией, решил полентяйничать и поваляться на полу в своё, так сказать, удовольствие. Вообще-то принципиальная электронно-биологическая схема отечественных роботов данного типа была спроектирована не лучшим образом, оттого и многочисленные негативные качества устройств этого класса включая примитивную хитрость и неумеренную тягу к ничегонеделанию. Приходилось терпеть — откуда я, скромный институтский доцент, мог достать денег на покупку, допустим, робота фирмы «Панасоник»?
В разгромленной комнате находились Сергей Васильевич Бекасов, мой сосед и преуспевающий предприниматель, и наш участковый — лейтенант Селезнёв. Бекасов сидел на повреждённой софе, участковый расположился за столом и, судя по всему, составлял протокол происшествия. Увидев меня, Бекасов вскочил и возбуждённо затараторил:
— Аркадий Зиновьевич! Вот, полюбуйтесь! Это всё ваш Джони устроил со своим приятелем из тридцать первой. Да тут убытку на много у.е. Хулиганство, чистой воды хулиганство! Платить-то придётся вам как владельцу робота.
— Гм… гм… Сергей Васильевич! — я искоса глянул на моего Джони, который продолжал как ни в чём не бываю лежать на полу. — А с чего вы взяли, что виноваты «рязанцы»?
Бекасов в ответ на мои слова покраснел от негодования и закричал:
— А кто ж ещё?! Не «панасоники» же. По официальной статистике за последние пять лет не зарегистрировано ни одного случая хулиганства со стороны роботов фирмы «Панасоник». Да-да, ни одного. А вот универсальные роботы Рязанского роботостроительного завода признаны самыми криминальными в мире.
Тут в разговор вмешался участковый:
— Аркадий Зиновьевич! — сказал он, — Сдаётся мне, что ваш Джони порядочный симулянт. Конечно, «панасоники», выражаясь фигурально, ему изрядно бока намяли; экстерьер несколько попортили, но функции свои он, похоже, выполнять может. Сигнальный индикатор светится.
Да, сигнальный индикатор на груди моего Джонн горел зелёным светом.
— Пожалуй, — неохотно протянул я.
— Аркадий Зиновьевич! — продолжал между тем Селезнёв. — Ну так как? Или вы сами допросите своего робота в моём присутствии, или же я обращусь в суд за разрешением на дешифровку чёрного ящика вашего Джони.
Я капитулировал. Робот, как известно, никогда не станет отвечать на вопросы, задаваемые чужими для него людьми, а тем паче другими роботами, если информация, которой посторонние интересуются, может быть использована во вред хозяину. Но на мои вопросы Джони обязан был честно ответить. Я, конечно, мог отказаться от допроса робота, но тогда, если бы в процессе дешифровки его чёрного ящика обнаружилась какая-то информация, компрометирующая меня, мои отказ стал бы рассматриваться в суде в качестве отягчающего обстоятельства. Словом, выбирать не приходилось.
— Джони! — сказал я. — Ну-ка встань для начала!
— Хозяин! — прогнусавил робот. — Да у меня непорядок какой-то с девятым шарниром. Вы же видите, как меня этот инородец…
— Кто?!
— Инородец, «панасоник», то бишь.
— Почему же инородец?
— Но они же япошки косоглазые!
Вот те на. Мой Джони ко всему ещё и шовинистом оказался.
— Какие же они япошки, Джони? Дизайн-то у них совершенно русский, да и собирают их не в Токио, а в Москве.
— А где их проектировали? — отпарировал робот. — Комплектующие откуда? А? Инородцы они, самые настоящие инородцы.
— Универсальная программа для ЭВМ на каком языке у них составлена? — продолжал между тем развивать свою мысль Джони — На каком? На «Коболе-омега». А у меня? На «Фортране-лямбда».
Тут, как мне показалось, я задал Джони очень хитрый вопрос:
— А на каком языке «панасоники» общаются в России с людьми?
Ответ Джони сразал меня окончательно:
— «Рязанцы» — русские роботы, «панасоники» — русскоязычные.
— Джони! Где ты нахватался этого вздора?
— На Пушкинской площади, хозяин. И никакой это не вздор. Ты в этих вещах, наверное, ни черта не понимаешь.
Своим «ты, хозяин…» мой робот в очередной раз напомнил мне ещё об одном качестве «рязанцев» — их беспардонной фамильярности не только с посторонними, но и с собственными владельцами.
Джони, между тем, продолжал:
— Ты, хозяин, как-то послал меня отнести своему завкафедрой какую-то книгу. Проходя на обратном пути по Пушкинской площади, я увидел митинг. Решал послушать ораторов и почитать транспаранты. Тут-то я и начал понимать, что к чему. В людские дела я, правда, не лезу, а вот с другими роботами давно надо бы разобраться.
Тут в разговор вмешался участковый:
— Аркадий Зиновьевич! Ближе к делу. Пусть расскажет про драку.
— Джони! — приказал я. — Встань, во-первых!
— Хозяин! — снова загнусавил робот, — Девятый шарнир…
— Джони — я вынул из кармана ручной пульт управления. — Или ты немедленно встанешь, или…
Пульт управления мой робея люто ненавидел и боялся. Чертыхаясь, Джони начал подниматься, Похоже, с девятым шарниром у него в самом деле был какой-то непорядок.
Когда мой металлопластиковый шовинист встал на ноги, я приказал ему, поигрывая электронной плёткой:
— Джони, расскажи про драку.
— А что тут рассказывать, хозяин. Всё просто, просто, как один плюс два. Или, выражаясь по-людскому, как мычание. Этот джап. — Джони презрительно кивнул в сторону того, что осталось от Родия, первого робота моего соседа Бекасова — давно не нравился мне. Я ему сказал об этом, встретившись с ним на лестнице. Ну… ну…
— Ну что ну, Джони? Выкладывай!
— Ну врезал ему немного по кумполу. Джап немедленно напарника на помощь позвал, — робот снова кивнул головой, но теперь уже в сторону бренных останков Родия, другого «японца» моего соседа. — а потом и ещё двух японцев. Они из соседнего дома — это после того, как мне на помощь пришёл Джек из тридцать первой квартиры. Мы с ним друзья… Ох, девятый шарнир… В общем отделали мы их, этих косоглазых, и за наших, и за ваших. Супротив нас, «рязанцев», никто не устоит. Жать только Джек вырубился. Боюсь, насовсем. Подаю ему импульсы, а отклика никакого.
Здесь вдруг заговорил милицейский радиопередатчик, висевший у сержанта через плечо:
— Девятый, девятый! Слышите меня? Слышите меня? Это первый. Перехожу на приём.
Сержант взял передатчик в руки и ответил в микрофон:
— Первый! Я — девятый. Слушаю вас.
— Девятый! Немедленно выезжайте на роботосборочный завод фирмы «Панасоник». Там ЧП. «Рязанцы» громят завод. Только что нам сообщили. На Рязанском заводе по производству универсальных роботов кто-то запустил компьютерный вирус в персональные ЭВМ большой партии готовой продукции. После этого электронная схема «рязанцев» стала очень чувствительной к биоизлучению людей, связанному с национальными и расовыми предрассудками.
— Всё понял. Сейчас выезжаем… Да первый! А вирус зачем запустили?
— Предполагается, чтобы японского конкурента вытеснить с российского рынка. Хотя бы таким путём.
Тут мой Джони, несмотря на свой явно повреждённый девятый шарнир, заковылял на выход.
— Ты куда? — спросил я его.
— Нашим помогать.
— Назад!
Я нажал на красную кнопку пульта управления, и мой робот, как вкопанный, застыл на месте…
В суде мои интересы защищал адвокат Эдик Каценеленбоген. Мы с ним вместе учились в школе, а потому он с меня ничего не взял. Дело Эдик выиграл, доказав, как дважды два, что я не могу нести ответственность за погром в квартире Бекасова, поскольку никогда не настраивал своего робота на национальную или расовую нетерпимость. Мне, Аркадию Зиновьевичу Финкельштейну, это совершенно не свойственно. Да и не к чему. Не знаю, согласился бы суд с этим доводом моего адвоката, если б не страшный погром, учинённый «рязанцами» на складе готовой продукции Московского производственного объединения фирмы «Панасоник». Суд признал виновным Рязанский роботосборочный завод. Что же касается той публики у памятника Пушкину, то её, как и меня, признали невиновной — дескать, всё было в рамках свободы слова. Подозреваю, что и вирус запустил в персональные ЭВМ «рязанцев» кто-то из их людей, работающих на заводе. Виновников диверсии не нашли.
У меня теперь одна печаль: надо достать где-то кругленькую сумму в у.е. на починку Джони — уж больно у него после драки паскуден внешний вид, да и с девятым шарниром явный непорядок. ТМ
Валерий Гвоздей ВАЖНЕЙШИЙ РЕСУРС 2'2013
Дорога не утомляла. Даже была отчасти приятной.
В раскрытое окно машины врывался то и дело свежий ветер, он перебирал волосы, играл с галстуком, узел которого я позволил себе ослабить. Начало осени. По обе стороны шоссе расстилались зелёные просторы, сначала Шампани, затем Лотарингии, с пятнами желтизны.
Впереди замаячили горы. К полудню я достиг Эльзаса. Прибыл в Страсбург.
Голосовой навигатор помог отыскать старый особняк в центре, на тихой улочке. Скорее целый комплекс двухэтажных зданий или трёхэтажных, если считать мансарды.
Заехав на парковку, я выключил двигатель, снял пиджак с крюка и вышел из «ситроена».
Когда оделся, внимательно осмотрел своё отражение в тонированном стекле, боковом.
Счёл нужным подтянуть галстук и причесаться. Я парижанин, оказавшийся в провинции. Держать марку — в натуре парижан, считающих родной город центром мира.