Товарищи улыбались, а Гагик, усиленно работая над корзинкой, продолжал в том же шутливом тоне:
— Когда парча была готова — вот как сейчас моя корзинка (Ашот, давай-ка глину, начнем обмазывать), — пришел главный жрец, посмотрел, да так и остался с открытым ртом… «За эту парчу не в сто, а в двести раз больше золота дадут, чем она весит, — сказал ему Вачаган. — Столько одна лишь царица Анаид может дать. Кроме нее, никто и не осмелится из такой дорогой парчи платье надеть».
А в это время царица Анаид сидела на своем троне И причитала — так, как наши близкие сейчас причитают: «Почему все нет и нет Вачагана?» — говорила она. «Куда пропал Гагик?» — говорят у нас дома. Собака царя, Занги, печально скулила, а конь ничего не ел и день ото дня тощал. Смотрела на них царица, и томила ее тоска.
Приходит тут какой-то купец и говорит, что бесценный товар принес для царицы.
Приводят к ней купца. Раскрывает он свой мешок и достает сработанный Вачаганом роскошный кусок парчи. Посмотрела царица — чуть сердце у нее не выскочило. Что же тут удивительного? Понесите-ка сейчас эту мою корзинку в село, по руке все сразу узнают: это работа Гагика! Смеетесь? Асо, разрой-ка огонь, поставим мое произведение в середку.
В жарко пылавшем огне загорелись, затрещали прутья корзинки, но глина, которой она была изнутри обмазана; начала обжигаться, затвердевать.
— Взволновалась царица, — продолжал Гагик, — увидела, что парча эта — работа ее мужа. На ней были искусно вытканы красивые цветы — розы, лилии, фиалки… Пригляделась получше и догадалась: это были не просто, цветы, а знакомые ей цветы-буквы, язык цветов. И вот что она, сложив эти буквы, разобрала: «Дорогая моя Анаид, я попал в настоящий ад. Находится он в восточной части Перожа, в крепости за городской стеной, в подземелье. Тот, кто принесет тебе парчу, — один из смотрителей этого ада. Если скоро не пришлешь помощи, пропаду и я и сотни невинных людей. Твой Вачаган».
Прочитала Анаид это необычное письмо, возмутилась, но сумела скрыть свои чувства и сказала купцу: «Ты мне и на самом деле бесценную парчу принес. Сейчас я полностью заплачу тебе за нее…» И она сделала знак своим придворным, а те поняли, схватили купца, связали по ногам и рукам.
Затрубили трубы, городские ворота распахнулись, и выступило из них войско. Впереди на огненном коне скакала сама Анаид в золотых доспехах.
О чем же тут еще рассказывать? Пришло войско в город Перож. Всех жрецов схватили, заставили отпереть двери подземелий. И вышел из них царь Вачаган — так, как мы скоро отсюда выйдем, — и вывел за собой сотни невинных людей. Поняли теперь, чего стоит ремесло? — закончил свое повествование Гагик. — Впрочем, пока я своими золотыми руками не наделаю глиняных мисок и горшков и мы не сварим в них суп, вы все равно ничего не поймете в моем ремесле.
Сказка всем понравилась и подняла настроение. Видимо, и вправду наступит день, когда и они выйдут из своего ада…
А Гагик, воодушевленный историей царевича-мастера, с особенной гордостью извлек из огня образец своего искусства — глиняный горшок. Заметив в нем трещины, он сконфузился и неловко пробормотал:
— Эге, да он трескается… — И от восторженного настроения у мальчика не осталось и следа.
А тут еще и Ашот подбавил, презрительно усмехнувшись:
— Да, сразу видно — твоя рука! Вся деревня бы узнала по ней работу знаменитого хвастуна Гагика.
— Ты ставишь горшок в огонь совсем мокрым, — приподнявшись в постели, вмешался Саркис. — Конечно же, он треснет. Разве ты не видел, как в колхозной гончарне делают карасы? Их слепят, потом подсушат на солнце и только тогда уже обжигают.
— Хорошо тебе, говорить, а где я в полночь солнце возьму? Чай-то сейчас нужен!
— И Гагик в раздумье поскреб затылок. — Ладно, замедлим темп производства — решил он и, замазав глиной трещины на горшке, поставил его около костра. — Пусть сохнет потихоньку. Потерпи, Шушик-джан.
Прошло, однако, довольно много времени, прежде чем горшок подсох. Теперь трещины были очень тонкими, как паутинка.
Гагик замазал их, снова подсушил и отправил горшок в костер. Победно оглядев товарищей, он словно сказал им взглядом: «Ну что, умеет этот парень найти выход?»
И верно, ведь выход был найден!
— Теперь, Асо, твоя очередь. Принеси снега, мы растопим его в горшке, а я пока сбегаю за лекарством для больных — за всесильным лекарством!
Он поднялся и не очень уверенной походкой пошел к выходу из пещеры. Стоя в дверях и всматриваясь в мрачные очертания далеких гор, Гагик жалел о том, что у него не такое отважное сердце, как у Ашота.
Сейчас это было особенно досадно. Днем недалеко от пещеры Гагик приметил кусты малины. Он знал, что из ее корней пастухи и охотники настаивают вкусный и целебный «чай». Но как дойти до куста?
Он сделал несколько шагов вперед, но рядом что-то зашуршало, и мальчик поспешно вернулся в пещеру.
— Я нашел кусты малины, Асо, да жаль, ножа со мной не было. Пойди, пожалуйста, нарежь корешков — это хорошее лекарство при простуде… А какая ночь, Ашот! Сердце говорит мне: пойди, поднимись на вершимы, найди гам спящих куропаток и перелови их по одной.
— Не вздумай идти, — серьезно обеспокоилась Шушик.
— Если Асо позволит, сию же минуту пойду… Что? Не ходить? Почему не ходить? Да, в самом деле, я ведь должен обжигать горшок. Асо, о чем я тебя просил?
Асо живо поднялся с места. Ведь корень малины нужен был прежде всего для Шушик! И, достав из костра горящую ветку, мальчик выбежал из пещеры.
Шушик снова почувствовала себя хуже и еще раз попросила дать ей воды.
— Сейчас, сейчас, родная моя. Я такой приготовлю для тебя чай, что сразу вспотеешь и все пройдет, — успокаивал ее Гагик.
Вынув из костра горшок, он еще раз внимательно осмотрел его. Это было очень грубое изделие, кривая и косая посудина, какую изготовляли, пожалуй, только ходившие в звериных шкурах первобытные люди.
— Форма не важна, моя дорогая, важно содержание, — говорил Гагик, вертя в руках горшок. — Сейчас я в этой корявой посудине заварю такой вкусный чай, что пить будешь — не оторвешься. А рассветет — куропатку поймаю и сварю тебе суп.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
О том, почему не осуществилась мечта маленького пастуха
Ночь прошла спокойно. В этой пещере спать было гораздо удобнее, лучше. Дым от костра, плывя по наклонному потолку, легко выходил наружу, а узкую дверь Ашот завешивал на ночь своим пальто, и внутри было так тепло, как в комнате.
Правда, самопожертвование Ашота вызывало протесты товарищей, но он поступал правильно: пальто могло защитить от холода его одного (да все равно и в пальто ему было бы холодно), а так оно сохраняет тепло семерым: пятерым ребятам, собаке и… ежику.
А ежик, этот колючий шарик, целыми ночами бегал по пещере, воровал сухие листья для своего гнезда.
Он делал это очень ловко: катался в листьях, накалывая их на свои иглы, и бежал в темный угол пещеры Сбросив там свой груз, возвращался за новым.
Несмотря на головную боль и мучивший ее озноб, Шушик не могла равнодушно глядеть на забавные проделки своего любимца. С любопытством наблюдал за беготней ежика и Бойнах, но подходить к нему не осмеливался, быть может потому, что нежный нос его все еще горел от уколов.
Темный чай, настоенный на корнях малины, утром пили все, не только больные. Но ужасный голод, несколько смягченный было жареным ежом, в это утро вновь напомнил о себе.
Это было девятнадцатое утро в Барсовом ущелье.
Ребята поднялись рано и беспомощно топтались, не зная, с чего же начать. А избранный старшим Асо был, как всегда, молчалив. Ведь пастушок давно привык исполнять то, что ему поручат. Ему ли отдавать приказания? Эта новая должность была для него просто бременем, и он рад был бы от нее избавиться.
Гагик понимал положение Асо. «Нет, — думал он, — как ни высокомерен Ашот, но у него все же есть способности организатора. Теперь он, кажется, кое-что понял, и можно будет пересмотреть наше решение…»
Пошептавшись с товарищами и получив их согласие, Гагик спокойно и серьезно сказал Ашоту:
— Мы поступили правильно, что свергли тебя. Массы никогда не ошибаются, — пофилософствовал он между прочим. — И все же я думаю, что ты по-прежнему будешь нашим вожаком — ты и сильнее всех и отважнее. Знай, что перевыборы мы провели лишь затем, чтобы сбить с тебя спесь.
У Ашота словно груз с сердца свалился. «Нет, Гагик все тот же! Какие там личные счеты, какая зависть? И лезли же мне в голову разные глупости!» — подумал он.
Но, кажется, больше всех обрадовался Асо.
— Да, — подхватил он, — командовать — не мое дело. Я опять отдаю тебе свой голос, Ашот. То, что было тогда, — не в счет.
— Да, — подхватил он, — командовать — не мое дело. Я опять отдаю тебе свой голос, Ашот. То, что было тогда, — не в счет.
Нет, товарищи желают ему только добра! Это ясно как день, это видно по их отношению к нему, по их глазам.
И Ашот ощутил, что в нем пробуждается какое-то теплое чувство к ним, какая-то новая любовь, а вместе с ней — уважение.
Ведь когда ты уважаешь кого-нибудь, когда ценишь чьи-то достоинства, то смотришь на этого человека как на равного. И здесь уже не может быть места грубости, презрительному слову, взгляду, жесту…
Так размышлял сейчас Ашот, и от этих мыслей с души его словно смывалось то плохое, что отягощало ее.
— Хорошо, — сказал он смущенно. — Но какое уж там командование? Будем работать вместе. Если…
— Вот-вот! — обрадовался Гагик. — Именно этих слов мы и ждали от тебя.
— Так-то так, — продолжал Ашот. — Но организованность все-таки нужна. Отец говорил, что когда в армии посылают на задание двоих, один из них обязательно старший. Так что, если и я иногда буду суров, не обижайтесь… A теперь о наших делах. Как мы уже решили, расчистка тропы откладывается. Так? Хуже всего, что поток унес самое необходимое — наше оружие. Чем будем добывать еду? Чем кормить больных?
— Оружие мы сможем сделать вечером, в свободное время, — предложил Асо.
— Пока же надо подумать о еде, — добавил Гагик. Этот разговор был прерван слабым вздохом Шушик.
— Подите отройте дорогу, — простонала она, — тут жить нельзя.
Ашот вопросительно посмотрел на Гагика. Но тот, как всегда, отделался шуткой:
— Как! Ведь я обещал, что накормлю тебя супом из куропатки! Мужчина должен держать слово.
— Иди, иди, Гагик… Я совсем не хочу есть, — отозвалась больная. Мне ничего не надо… Только бы дорогу домой скорее отрыли.
«И верно, ведь если дорога будет отрыта, то и суп будет и шашлык. Жизнь будет! Так зачем же, бросив главное, заниматься пустяками? Не помешай вода, мы, пожалуй, давно очистили бы тропинку. И больные тоже помешали…» — раздумывал Ашот.
— Дорогу, скорее отройте дорогу! — снова простонала Шушик.
«Ладно, — мысленно решил Ашот, — пойдем поищем по дороге ягод, а там, может, и поработаем немного, хоть для того, чтобы подбодрить больных».
О том же думал и Гагик.
— Надо сделать вид, что мы работаем на тропе, — прошептал он на ухо Ашоту, — а то эта девочка совсем отчается. — И громко добавил: — Ладно, суп поручается Асо. Послушай, парень, поднимись на гору, насыпь зерна и позови: «Цып-цып, цып-цып!» Поймаешь одну курочку — вот тебе и суп! — пошутил Гагик. — Ну, Ашот, пошли!
Асо остался в пещере. Он сидел около притихшей Шушик и прислушивался к радостным песням куропаток, встречавших там, наверху, утро нового дня. Казалось, птичьи голоса звучали совсем рядом — выйди и жди удачи! Но как подойти, как поймать хотя бы одну куропатку?
Нет, надо все-таки попытать счастья.
Асо уселся в стороне и, пока Шушик спала, долго водился — он делал пращу. Потом мальчик вышел из пещеры и стал взбираться на гору. Лениво-прелениво плелся за ним Бойнах.
Хотя Асо и считался хорошим стрелком из пращи, но ни одна из куропаток не пожелала убедиться в этом — все хотели жить. Зато Асо нашел в скалах орла со сломанным крылом, и это было настоящим счастьем!
До самого полудня преследовал мальчик огромную птицу. Закидал ее камнями, несколько раз падал, расцарапал себе колени… Но поймать птицу не мог.
Может быть, мешало то, что над головой Асо все время кружил крупный ягнятник — старый орел с белой шеей и белыми мохнатыми «шароварами» на ногах?
С резкими криками налетал он на мальчика и пугал его. Вероятно, это был товарищ раненого.
Пробираясь среди камней вслед за убегавшей птицей, Асо все время звал за собой Бойнаха, рассчитывая на его помощь. Но тщетно: орел старался уйти в такие расщелины, куда не пролезла бы и собака.
Наконец Асо удалось так ударить птицу из своей пращи, что она, бездыханная, распласталась среди камней на одном из нижних выступов скалы. Но, чтобы добраться до этого выступа, необходимо было по крайней мере быть сытым. А у Асо от голода подгибались ноги. К тому же он так устал, безуспешно преследуя куропаток, что сейчас, тяжело дыша, лежал на камне и не находил в себе сил спуститься в расщелину за своей богатой добычей.
И все же сердце Асо трепетало от радости. Ведь гриф — это, говоря словами Гагика, три-четыре кило чистого мяса! И для Шушик суп будет, и товарищи поедят. А когда сил прибавится, можно будет снова заняться тропинкой — дорогой к свободе… Вот ведь какую роль должен был сыграть убитый Асо орел!..
Эти перспективы так обнадежили пастушка, что он тут же, лежа, начал обрывать листки с росшего рядом куста душистого тимьяна. Чудесная будет приправа к супу! Изголодавшийся мальчик, кажется, уже вдыхал его вкусный запах.
— Бойнах, — ласково попросил Асо собаку, — пойди, Бойнах-джан, принеси, — и взглядом указал на орла.
Бойнах понял. По узеньким выступам в камнях он осторожно спустился вниз и, радостно повизгивая — ведь и ему должна была перепасть немалая доля этой добычи! — ухватил птицу зубами. Как задрожал, как взволновался голодный пес, почувствовав горячую, кружащую голову кровь!
Но неожиданно с неба бомбой упал на собаку старый орел. Его острые когти вонзились в спину Бойнаха. На мгновение сильная птица подняла отощавшего пса на воздух, но сразу же выпустила — ведь что ни говори, а это была огромная овчарка.
С визгом скатился Бойнах со скалы и исчез в нагромождениях камней, а брошенная им птица повисла на таком высоком утесе, откуда ее могло бы снять разве только какое-нибудь крылатое существо.
— Ай, Бойнах-джан, ай, братик мой! — в отчаянии вскрикнул Асо и, забыв о своей слабости, сбежал вниз.
Но, к большой его радости, Бойнах был жив. Он сидел на мягкой палой листве и, глядя на хозяина добрыми, теплыми глазами, испуганно повизгивал.
Асо осмотрел собаку, поставил на ноги, ощупал шею, бока, заставил походить. Все, кажется, обошлось — кости целы. Только из спины сочилась кровь. Там была довольно глубокая рана — следы острых когтей орла.
— Бойнах, мой милый, и ты попал в число наших больных. Ну что мне с тобой делать? Чем мне тебя лечить, кормить? — обнимая собаку, огорченно говорил Асо. — Разве ты проживешь без пищи?
И пастушок снова посмотрел на утес, где лежала мертвая птица. Старый орел носился над нею, издавая призывные крики. Он словно все еще надеялся, что товарищ поднимется и улетит вслед за ним…
«Ах, Шушик-джан, — вспомнил Асо, — ждешь, верно, обещанного супа. А Ашот с Гагиком? Бедные парни!»
Радужные перспективы, так недавно рисовавшиеся Асо, теперь исчезли. Мальчик поднял голову и посмотрел на противоположный склон. Там, на белом снежном фоне, копошились две темные фигурки. Было видно, как они взмахивали руками и вслед за тем по склону горы скатывался снег.
Этот склон, как нарочно, был обращен к западу, и зимой солнце садилось, не успев согреть его. Почему бы этой Дьявольской тропе не проходить по южным склонам, которые уже освободились от снега! Насколько все было бы проще!
Издали наблюдая за товарищами, Асо видел, что они то и дело присаживаются, перестают работать, оглядываются по сторонам. Не его ли ищут?…
«Есть хотят… О какой бы мне камень головой удариться!» — терзался Асо.
Он снова посмотрел на утес, где лежал орел. Но как же, как добыть его оттуда?
Пытаясь сбить птицу с утеса, Асо начал кидать камни, но они не достигали цели. И вдруг снова послышался шелест крыльев. Это вернулся старый орел. Он опустился на утес и клювом теребил товарища, пытаясь заставить его очнуться, подняться в голубую гладь неба. Но тот не отвечал на призывы. В отчаянии орел кричал за душу хватающим, жалобным голосом. Было видно, как тяжела ему эта утрата.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
О том, что лучше синица в руки, чем журавль в небе
Вскоре после полудня Ашот и Гагик, изможденные и голодные, вернулись с горы.
Они едва дошли, вернее кое-как дотащились до пещеры и еще у порога буквально упали на землю. На горьком опыте убедились они, что с голодным желудком работать нельзя.
Мягко, словно ласковая мать, грело солнце. Лежа под его лучами, можно было впасть в бесчувственное состояние, позабыть обо всем на свете, даже о голоде. Но о голоде ребята не могли забыть. Он, словно злой демон, раздирал их внутренности, не давал покоя.
«Не принес ли ты хоть чего-нибудь?» — спрашивали взгляды мальчиков, а Асо, виновато опустив голову, молчал.
— Бойнах вряд ли выживет, — сказал пастушок сдавленным голосом.
— Что случилось?
Асо рассказал о происшедшем.
Действительно, состояние Бойнаха час от часу ухудшалось. Собаку отнесли домой, уложили у самого костра на мягкой подстилке из листьев, прикрыли одеждой.