Варенцова. Официальное представление
Как же она ненавидела эти туфли-лодочки, надеваемые с парадной формой!.. То ли дело кроссовки, берцы или сапоги, в них хоть двигаться по-людски можно. А лодочки — тьфу, паркеты только топтать… Увы, тот, кто разрабатывал эту самую парадную форму, явно имел свои взгляды на женское обаяние, а вот о том, что женщине в ней не в витрине манекеном стоять, думал менее всего. Мозгов, наверное, не хватило.
…Видавшая виды «Нива» с безупречной пунктуальностью подкатила к входу в гостиницу.
— Здравия желаю, товарищ подполковник! — Варенцова уселась, захлопнула дверь, расстегнула тяжёлый парадный китель. — А жарко сегодня! Как бы нам в грозу не попасть…
Китель был действительно тяжёлый — от наград, причём далеко не юбилейных. С некоторых пор они казались Оксане веригами.
— Я вот смотрю на вас и думаю, — поздоровавшись, проговорил Забелин, и она поняла, что «вериги» от его внимания не ускользнули. — Не моё дело, конечно, но что же надо было сотворить такого, чтобы из полковников да на капитанскую должность, да в наши болота?.. Неужели Смольный хотели взорвать?
— Не-а, Сосновоборскую АЭС. Новогодней петардой, — кривовато улыбнулась Варенцова. — На самом деле всё как у всех: горячность, невыдержанность и дурные гены. Как водится, вначале сделала, потом подумала. Нет бы наоборот…
Забелин кивнул, объехал пьяненького велосипедиста, вихлявшего но дороге, и философски проговорил:
— Это он с утра пораньше так набрался или со вчерашнего ещё не отошел?
«Нива» между тем проскочила знакомую бензоколонку, свёрнутый набекрень указатель…
— Ну вот, Оксана Викторовна, это всё зона нашей ответственности, вернее, зоны. Верстах в пяти на запад — «Трёха», «Прокурорка», малехо на восток «Девятка», потом «Строгач»…
— «Ведь там — сплошные лагеря, а в них — убийцы…» — вполголоса поддержала Оксана.
— Именно. Чуток южнее «Двойка», с ней рядом «Чирик» общего режима, при нём колония-поселение. И всё, аут. Дальше цивилизация кончается и начинается топь. В тайге, говорят, медведь прокурор, а что там в болотах деется, один Господь знает. А может, и вовсе чёрт…
Странно, но, произнося последнюю фразу, Забелин понизил голос, и Варенцова сразу вспомнила об иконах.
— Я смотрела по карте, болота действительно гигантские, пол-Европы утопить можно, — сказала она. — Но… вообще-то ведь есть, наверное, гати… какие-то дороги, проверенные места… Вертолёты, опять же, экранопланы всякие… И зимой небось замерзает…
— Наши бы желания да соответствовали нашим возможностям, — усмехнулся Забелин. — У вертолётчиков лётный час знаете сколько стоит? А потом не так тут всё просто, взял и полетел. Года два тому назад пробовали некоторые — на Ка-пятидесятом, с ума сойти. Так их «Акула» и нырнула с концами, никаких следов не нашли, хотя искали с собаками, а псари были из Москвы. Чёрная история, в общем. Что же касается зимы, то болота эти Морозко не по зубам — никогда не замерзают. Фашисты в Отечественную как уж рвались, причём именно о зиме — и с танками, и с самолётами, и с пушками, и со спецкомандами… И где сейчас все эти танки и пушки? На дне… Это я к тому, что, конечно, кто-то знает тропинки. Но кто знает, тот много не говорит… Опа!..
Грейдер в этом месте делал крутой поворот, и Забелину пришлось затормозить так, что Оксану ощутимо мотнуло вперёд, а когда она вскинула глаза, то вмиг приросла к сиденью. На нустынной дороге перед машиной стоял дикий кабан.
Оксана непроизвольно вцепилась в ремень безопасности и поймала себя на том, что прикидывает: перевернёт это чудище полуторатонную «Ниву» или не перевернёт?..
Светлая, точно выбеленная солнцем щетина, маленькие глазки, громадные загнутые клыки… Если бы за поворотом обнаружился террорист с базукой в руках, Варенцова испугалась бы меньше. Она обратила внимание на движение Забелина, только когда рядом хлопнула дверца. Оказывается, её начальник успел выбраться из машины и уже шёл навстречу кабану, точно Дерсу Узала — к тигру, встреченному в дальневосточной тайге. Подсознательно она ждала от начальника шаманско-охотничьих увещеваний в адрес опасного зверя, но ситуация разрешилась гораздо прозаичней и проще.
Остановившись на расстоянии, которое Оксана про себя квалифицировала как критическое, Забелин вдруг погрозил вепрю пальцем и принялся за что-то строго ему выговаривать. Даже назидательно указал себе за плечо, туда, где в «Ниве» сидела безмолвная пассажирка… Что именно он говорил, Оксана слышала плоховато — стёкла в машине были подняты из-за пыли, — но вид у кабана сделался определённо пристыженный. Вот он подался вперёд, ткнулся розовым, неожиданно трогательным пятачком Забелину в руку — и, развернувшись, исчез в придорожных кустах.
— Ну, Николай Ильич… ну вы и даёте, — сказала Оксана вернувшемуся подполковнику и услышала в собственном голосе дрожь. Её распирало жгучее любопытство, но Забелин только хмыкнул — дескать, ерунда! — и не стал ничего объяснять.
«Кто знает, тот много не говорит…» — эхом отдалось у неё в голове…
Сверток к обители госбезопасности оказался самый что ни есть неприметный, то-то Оксана вчера его и проскочила, совершенно не заметив. Но за поворотом обнаружился шлагбаум, а за ним — полоска идеального асфальта, выводившая к маленькому, очень чистому городку.
Местное УФСБ размещалось в старинной, сразу чувствуется, буржуйской усадьбе: эркер, лепнина, балконы, на крыльце — традиционные львы с мячиками под лапой.
«Так вот куда их спёрли из парка Победы… — не удержалась Оксана. — А может, учитывая старину, их как раз отсюда национализировали?..»
Зато внутри всё было просто и деловито. Вахта, турникет, прапорщик с васильковым околышем, мраморная лестница. Длинный коридор, по ходу которого Оксана успела со свежей силой возненавидеть свои туфли. Дверь, предбанник с молодцеватым капитаном и, наконец, святая святых — кабинет главнокомандующего. Просторный, на удивление здорово отреставрированный. Что в этой комнате было в буржуйские времена, оставалось только гадать. Может, спиритические сеансы устраивали, может, нюхали кокаин…
— Здравия желаю, товарищ полковник, — щелкнула проклятыми лодочками Варенцова. — Представляюсь по случаю вступления в должность…
Хотела было уточнить — капитанскую, но не стала, никто не виноват в том, что она выпорола судью, а сейчас тихо радуется кондиционеру. В тяжеленном кителе и чёрных, в крупную сетку чулках. А что ещё прикажете к дурацким лодочкам надевать?..
— Здравствуйте, товарищи, — поздоровался с прибывшими Зеленцов, сдержанно кивнул, глянул Варенцовой на погоны, вздохнул. — Что ж, с прибытием. Осматривайтесь, обживайтесь, включайтесь в работу, а мы, — посмотрел он на Забелина, — всегда поможем, поддержим, подсобим. Верно, Николай Ильич?
— Так точно, товарищ полковник, — поддержал Забелин. — У нас тут принято в случае чего руку протягивать, а не ногу подставлять. Коллектив проверенный, дружный…
Зеленцов кивнул и вдруг как-то по-фронтовому спросил:
— Вы кушали уже? У нас сегодня в столовой ботвинья. Без раковых шеек, конечно, но со льдом. Рекомендую.
Полковник, чувствуется, был дядька без особой харизмы, зато надёжный. Достаточно умный, чтобы сидеть на попе ровно и ждать первой генеральской звезды, держась подальше от подробностей и коллизий. Ну, прислали экс-полковницу трудиться капитаном, значит, быть по сему. Посмотрим, как будет пахать, а всё прочее — не наше дело.
— Спасибо, Михаил Фомич, мы, пожалуй, у Колякина пообедаем, — вежливо отказался Забелин. — Во-первых, по пути, а во-вторых…
— Ну само собой, где уж нам тягаться с Колякиным, — улыбнулся Зеленцов и отпустил подчинённых. — Ладно, товарищи, ступайте, пополняйте калории. Завидую…
Вот так. Два часа в лодочках ради двух минут у начальства.
— Колякин, Колякин, что-то очень знакомое, ~ задумалась Оксана, идя обратно по длинному коридору. — Уж не тот ли это эмвэдэшник из автобуса? Зэки, по-моему, души в нём не чают…
— Он самый, — ухмыльнулся Забелин. — Колякин — замначальника «Трёхи», а по совместительству — великий хозяйственник. Такие свинарники у себя в зоне завёл — любо-дорого посмотреть. Беркширская порода, слышали про такую? Хряков племенных продаёт аж за границу, тушёнку делает, кур коптит, зэки расконвойные у него шастают по лесам да не только грибы с ягодами, ещё и чагу берёзовую для больницы промышляют. Онкологическое отделение у нас, знаете, сильное…
«Ага, — мысленно кивнула Оксана. — В Сыктывкаре и прочих местах, куда якобы ничего не долетало с Новой Земли, тоже, говорят… сильные…»
Варенцова. «Вечерний звон»
Майорское заведение, называвшееся «Вечерний звон», стояло чуть в сторонке от трассы, но подъездная дорожка с грейдера туда вела опять же культурная, отменно заасфальтированная и даже обставленная по сторонам фонариками на солнечных батарейках. Сам ресторанчик оказался мастерски стилизован под лагерный барак. Унылое непотребство было продумано до самых мелочей, даже обишрную парковку заботливо обнесли колючкой. Кстати, тачек на парковке, невзирая на дневное время, стояло предостаточно, да каких!
«Ага, — мысленно кивнула Оксана. — В Сыктывкаре и прочих местах, куда якобы ничего не долетало с Новой Земли, тоже, говорят… сильные…»
Варенцова. «Вечерний звон»
Майорское заведение, называвшееся «Вечерний звон», стояло чуть в сторонке от трассы, но подъездная дорожка с грейдера туда вела опять же культурная, отменно заасфальтированная и даже обставленная по сторонам фонариками на солнечных батарейках. Сам ресторанчик оказался мастерски стилизован под лагерный барак. Унылое непотребство было продумано до самых мелочей, даже обишрную парковку заботливо обнесли колючкой. Кстати, тачек на парковке, невзирая на дневное время, стояло предостаточно, да каких!
— Сливки общества, — вылезая из «Нивы», прокомментировал Забелин. — Вон «Лексус» зама по строительству, вон «Мерс» нашего местного финансового бога, вон сотый «Крюзер» Паши Долгоноса, а напротив него — «Мазда» Севы Тянитолкая. Кое-кто у нас тут, смотрю, ностальгией страдает…
Варенцова уже рассматривала надпись на фасаде, крупную, с подсветкой: «Эх, дайте в детство обратный билет — я сполна уплатил за свободу».
Каторжанский колорит внутри оказался и вовсе ядрёным. Прели в будённовках и шинелях с «разговорами» стилизованные под чоновцев вышибалы, халдеи прикидывались офицерами НКВД, из динамиков мягко наплывал задушевный баритон: «Владимирский централ, зла немерено…»
Забелина здесь явно знали, большинство посетителей при виде его отворачивались, некоторые, впрочем, кивали. На Варенцову же принялись пялиться во все глаза, да так, что она в тысячный раз прокляла чёртовы чулки и не менее чёртовы туфли. На боевые ордена, что характерно, ни одна сволочь не посмотрела.
— Добрый день, Николай Ильич, целую ручки, товарищ подполковник, — подскочил мэтр в чине комиссара госбезопасности, отдал полупоклон. — Куда прикажете? В общий режим, в ПКТ, в одиночку?
— В одиночку, погутарить надо, — коротко велел ему Забелин и тут же был препровождён с Варенцовой в кабинет.
На вопрос, где «сам», мэтр ответил уклончиво, дескать, с утра пораньше уехамши, толком не позавтракамши, по особо важным, надо думать, делам. Когда будут, не сказали. Но будут точно…
— Ладно, мы подождём, — кивнул Забелин. — Квасу принеси, любезный, дама пить хочет.
Квас принесли трёх видов. Брусничный, с можжевельником и ещё с хреном. Кто говорит, что в жару лучше всего пить горячий зелёный чай, тот ни разу не пробовал подобных нектаров. За квасом последовали грибочки «Групповой побег», салат из свежих помидоров с мёдом «Гоп-стоп», сборная овощная закуска «Ваши не пляшут» и сложный рыбно-заливной набор «С мухой». К моменту, когда появилась «Похлёбка по-каторжански», Оксана всерьёз задумалась о своей физической форме. Кросс с привычным отягощением ей тут устроить ещё ни разу не удалось, зато — сплошные застолья.
Калякин появился, когда доедали «Амнистию» — томлёную с грибами парную поросятину.
— Жутко извиняюсь, — оценивающе глянул он. — К начальству вызывали, к высокому, к генералу, на ковёр. Врагу не пожелаешь. Вернее, как раз и пожелаешь — врагу-то…
Он, конечно, признал Оксану ещё с порога, и на красной физиономии читалось напряжение пополам с изумлением. Как он полагал — тщательно скрываемым.
— Знакомьтесь, майор, это подполковник Варенцова, — сказал Забелин. — Отныне будете под её крылом… Дай Бог, чтоб не под колпаком.
— А… ну как же, как же… — изобразил радость Колякин. — Я ещё вчера в автобусе понял, что товарищ Варенцова из наших… Как вы, товарищ подполковник, зэка-то того! И в дых, и в печень, и в нюх… И котик у вас замечательный… Прямо волкодав, только кошачьей породы…
Воркуя таким образом, он успел долить Оксане кваску, подложить ещё кусок свининки Забелину и доверительно — чай, все старшие офицеры, — приступить к рассказу о своей беде.
— Товарищ генерал-то прямо рвут и мечут, мечут и рвут. Негра этого им непременно поймай. Не поймаешь, говорит, чёрного, так вот я тебе, то есть мне, как есть и устрою чёрную жизнь. Закрою всё — кабак, свиноферму, коптильню, и самого, то есть опять же меня, лет на десять… Хватит нам, говорит, чеченцев с китайцами, негров по лесам только и не хватало…
— А что за такой негр там особенный? — со вкусом разжевал хрящик Забелин. — В «корках»-то что сказано?
— Сейчас, минуточку, момент. — Колякин вытащил блокнотик, перелистнул. — Зовут Мгиви, фамилии как таковой нет, родовое имя Батунга-Бурум, сын главного вождя племени атси, республики Серебряный Берег. Год рождения неизвестен, поскольку это родовая тайна, охраняемая духами. В шестьдесят пятом прибыл на учёбу в институт имени Патриса Лумумбы и в том же году получил срок по статье двести шесть — хулиганство. В мае шестьдесят седьмого вышел по УДО, а уже в январе следующего года опять сел. За нанесение тяжких телесных. Избил лопатой гражданина США, вероятно, на почве расовых антагонизмов. В восьмидесятом вышел по амнистии, женился, правда неудачно, а в восемьдесят втором снова сел, на сей раз за избиение сожителя жены… Итак, — Колякин вздохнул, — на зоне у этого Мгиви Бурума словно мёдом намазано. Причём зоны именно наши, смотрите, в девяносто восьмом году его было депортировали на родину, так ведь нет, вернулся, сволочь, обворовал ларёк и опять сел… Впрочем, на зоне он жил всегда неплохо, в почёте, в авторитете, в довольстве, а всё благодаря виртуозной, видимо, шулерской игре в карты. Про него говорили, будто он мысли читает…
Варенцова старательно поддевала вилкой скользкий грибок. Грибок не давался, а вилку она терпеть не могла, во всех случаях предпочитая ей ложку. Да кто вообще сказал, будто есть с помощью вилки, этого позднего западного заимствования, совершенно не подходящего к блюдам русской кухни, «культурно», а пользоваться исконной ложкой — «некультурно»?
— Сколько же лет этому Мгиви? — спросила она, плюнув в отчаянии на «культуру» и загоняя грибок в ловушку с помощью куска хлеба. — По идее, должно быть не менее шестидесяти, а на вид не дашь тридцати. Прямо реклама ходячая наших зон. Как оздоровительного курорта…
— Ну, это не факт, — рассудительно заметил Забелин. — Может, тут что-то из той же серии, как все японцы европейцу на одно лицо. И наоборот… Родственники у этого негра за границей где-нибудь есть?
— А как же, родни хоть отбавляй. — Колякин кивнул. — Что любопытно — очень нехилой. Папа Мгиви — помощник президента республики, дед — министр культуры, дядя по матери — шеф госбезопасности. Кстати, есть ещё братец-близнец по имени Мгави, так вот его дед-колдун, тот, который теперь министр культуры, проклял, отлучил от дома, лишил родового имени и выгнал из страны. Ещё давно, говорят. Так что пришлось бедняге искать приют у папы Дювалье на Гаити. Вроде бы в тонтон-макутах служил. А после двухтысячного следы вообще затерялись…
— Дед-колдун, министр культуры, — проговорила Варенцова, прислушиваясь к вкусу снетка, восхитительно таявшего во рту. Здешние магазины на предмет рыбы она обследовать ещё не успела, а из Питера небось вкусненького не скоро пришлют… — Мгиви, если я поняла, у нас вроде как в дедушку удался. Зэки в автобусе какие-то его подвиги перечисляли. Экстрасенсорные. Глаза кому-то вроде отвёл…
Честно говоря, ей было глубоко плевать на беглого негра. Хотелось снять чёртовы лодочки, явственно сулившие в самом скором времени варикоз, отмочить гудящие ноги в ванне и залечь на диван. И чтоб Тихон к боку прижался…
А ещё, вот что странно, ей очень хотелось увидеть Краева. «Наверное, — усмехнулась она про себя, — акклиматизация никак не пройдёт. На чужой сторонушке рад своей воронушке…»
— Отвёл или нет, но побег очень странный. — Колякин помрачнел. — Утром, прямо через вахту. Причём охрана не видела и не помнит. А караульный на вышке показал, будто наблюдал здоровущих чёрных крыс, топавших правильной колонной. Пять хвостов… к вахте… И потом вот ещё что интересно. — Колякин снял фуражку, повертел, зачем-то заглянул внутрь, надел, старательно совместил линию носа и кокарды. — Существует агентурная разработка, из которой следует, что Мгиви при разговоре с корешем, вором в законе Мотей Колымой, однажды сказал примерно следующее: на мне, мол, страшное заклятие висит, должен я отсидеть двадцать лет на самых жестоких зонах. Тогда заклятие спадёт и мне откроется тайна всех тайн. Правда, во время разговора они глушили брагу, которую бодяжат в огнетушителе из карамели…
— Да, похоже, выпито было изрядно, — глянул на часы Забелин. — Вот и нам бы чайку на дорожку да и в путь. Волков ноги кормят.
Тут Оксана прониклась к нему почти родственным чувством, поняв, что ему до блудного сына Африки тоже было конкретно фиолетово. Своих забот полон рот…
— Чайку? Сделаем мигом. — Майор исчез и тут же возвратился в сопровождении официанта, державшего электрический самовар. Сам Колякин нёс явно увесистый, оранжевого пластика пакет. — Вот, для котика вашего, — с чувством сказал он. — Печёночка телячья. Парная…