На работе по-прежнему изнемогаю до 6 вечера. Сейчас опять замещаю одного консультанта – консультирую подростков. Несколько раз летал в дальние районы области на самолетах санитарной авиации. Великолепное ощущение испытываешь во время полета на этих маленьких самолетах. <…>
Мамочка, на этом я кончаю и жду от тебя писем. Привет тебе от Берты Ионовны и бабушки. Привет и поцелуй от Киры.
Целую.
Твой сын.
Василий Аксенов – Евгении Гинзбург
Зеленогорск. Июль 1959 г.
Дорогая мамочка!
Не знаю где ты сейчас находишься, но на всякий случай пишу второе письмо во Львов (открытку послал еще из Булдури)[121]. В конце июля я отправил тебе в Мукачево бандероль с экземпляром «Юности»[122]. Получила ли ты ее? Сейчас мы находимся в Зеленогорске[123]. Хотели пробыть здесь не больше недели, но Юлия Ароновна[124] настаивает на том, чтобы мы здесь пробыли до 14-го, т. е. до конца моего отпуска.
На Рижское взморье я приехал 11/VIII. Две недели наслаждались великолепной погодой, солнцем, морем и песочком. Успел основательно загореть. Однако 26-го погода резко изменилась. Подул сильнейший ветер, на море ежедневно штормы, начались дожди. Уехать мы не могли, т. к. заранее взяли билеты на 31 августа и оплатили комнату тоже по это число. Таким образом, за время пребывания на Взморье мы смогли увидеть и нетипичное лето и типичную осень, ажиотаж разгара сезона и его меланхолическое закрытие. В жаркие дни пляж представлял собой потрясающую картину. Даже на юге не видел я ничего подобного. Два сравнения все время приходили в голову – тюленье лежбище и битва на поле Куликовом. Непогода как метла прошла по пляжам, и остались только редкие скучные фигурки в теплых пальто – наиболее стойкие «ловцы ионов». Тогда мы стали ездить в Ригу. Город мне очень понравился и его обитатели тоже. Несмотря ни на что – это совершенно европейский город. Особенное впечатление произвела на меня Старая Рига … эти улочки, где не проехать автомобилю, замысловато-изломанная кора старинной черепицы, мансарды, балкончики, всевозможная готика. Однажды подошли мы к церкви Св. Якова (постройка – постройки? – XIII века). Двери были открыты, но внутри чернота, пустота и раскаты органа. Потом сверху забухали шаги – спустился органист, очень любезный старик. С полчаса мы с ним беседовали, Кира рассказывала ему анекдоты о Гедике. Он пригласил нас в воскресенье на службу. Итак, в воскресенье мы впервые в жизни были на службе в католической церкви. Поразило обилие истово молящихся молодых людей и подростков с родителями. После службы органист показывал нам орган и давал пояснения. Сделали много снимков в Ст. Риге. Киру очень интересовали рижские магазины. Как я и предполагал, слухи о изобилии каких-то особенных товаров там оказались творимой легендой. В основном та же продукция, что и в московском ГУМ’е. Интересные штучки <нрзб> продаются в салонах «Манели». Купили там несколько штучек.
Мамочка, я очень виноват, что не смог посетить в Риге твоих знакомых. Дело в том, что в наше отсутствие хозяйка убиралась в комнате и вместе со старыми газетами выбросила твое письмо, где были их адреса. А в справочном бюро я узнать никак не мог, т. к. помнил только имя Вильгельмина и ничего больше. Надеюсь, ты не очень на меня за это рассердишься?
Сейчас в Зеленогорске пусто, остались здесь только местные жители и старые большевики. Дождей пока нет, но прохладно и не особенно уютно. Гораздо больше мне хотелось бы пожить сейчас в Ленинграде, но Ю. А.[125] без нас не может остаться на даче (дача стоит в лесу). Состояние ее очень неплохое, но все-таки тревожное. Кира тебе шлет привет и поцелуй. Привет и поцелуй А. Я. и Тоне. Жду от тебя писем в Зеленогорск или в Москву.
Целую.
Вася.
Василий Аксенов – Евгении Гинзбург
Таллин. 26 февраля 1960 г.
Дорогая мамочка!
На три дня задержал тебе ответ, т. к. приехала Кира и мы с ней мотались по гостиницам <…>.
Сегодня Кира уехала. Мамочка, она действительно беременна уже 2,5 месяца. Таким образом, у нас возможно увеличение семейства. Отношение мое и Киры к этому двойственное. С одной стороны, мы, естественно, рады и понимаем, что когда-то нужно иметь ребенка, но, с другой стороны, когда начинаем думать о жилищных условиях и семейной обстановке с учетом особенностей членов семьи, становится неуютно на душе. Я даже не представляю, как сложится наша жизнь в новых условиях на Метростроевской 6. Сколько тяжелых и никчемных вопросов ставит наша жизнь!
Вчера я получил второе письмо из «Юности». Сообщают, что предполагают опубликовать повесть[126] в № 6. В связи с этим в середине марта необходимо подать переработанный текст. Пишут, что очень желательно было бы мое присутствие в это время, т. к. начнется редакторская работа. Предполагают написать просьбу начальству, чтобы меня отпустили на месяц раньше. Но из этого, понятно, ничего не получится. Самое большее, на что я могу рассчитывать, это отпуск на неделю. Впрочем, почему бы не попробовать? Если бы начальство пошло навстречу просьбе журнала, я бы, конечно, смог приехать и к тебе. Словом, ближе к этому сроку я закину удочку и немедленно сообщу тебе.
Как видишь, мамочка, с повестью дела идут неплохо. Озерова прислала мне в пакете десятка три листов из рукописи с пометками Катаева. Большинство негативных замечаний относится к первой главе – поля так и пестрят: «плохо», «дилетантски», «жуть!» и т. д. А потом идут целые страницы, помеченные «хорошо» и в конце – «в общем, хорошо». Ах, как досадно, что в такой момент я нахожусь в Таллине. Не исключена возможность, что из-за этого может все сорваться. Правда, работаю ежедневно, но не больше 2 часов в день. Ты пишешь, что не стоит обращать особенного внимания на литературные дела. Конечно, я согласен с тобой, что для морального спокойствия лучше не погружаться целиком в эти дела, но что делать, если эта зараза въелась крепко.
Я тешу себя мыслью, что когда-то у меня создадутся такие условия, что я смогу писать по-настоящему и только свое. И тут, как предостережение, вспоминаешь рассказ Гранина «Собственное мнение». Помнишь? Посмотрим, посмотрим, что будет дальше. По-моему, глупо будет отпускать сейчас вожжи.
Мамочка, как сейчас у тебя дела? Успокоилась ли немного? Старайся занимать как можно больше времени, читать, писать, ходить в кино. Очень приятно, что Антонина ведет себя хорошо и серьезно. Нет ли каких-нибудь сдвигов в квартирных делах?
Чертовски надоела служба, хотя здесь временами бывает весело. Ребята хорошие – это хорошо. Физически чувствую себя хорошо, немного похудел. Воздух здесь, в нашем районе, исключительный. Много играем в пинг-понг.
Мамочка, извини, что задержался с ответом. Впредь буду аккуратнее. Жду от тебя писем. Крепко целую тебя и Тоню.
Твой сын.
Василий Аксенов – Евгении Гинзбург
Таллин. 9 марта 1960[127].
Дорогая мамочка!
Я даже не поздравил тебя с 8 марта. Не смог дать телеграмму – в кармане ни пенса. Поздравляю тебя с праздником, но с большей радостью поздравляю с получением разрешения на обмен.
Теперь о моем приезде во Львов. Дней 10 назад я говорил по телефону с «Юностью». Озерова сказала, что на следующий день организует письмо начальнику отдела кадров Балтийского флота. Наш начальник как раз сейчас уехал в Калининград, в Главный штаб. Вернется он через несколько дней. Думаю, что с его приездом все решится. Однако надежд у меня на этот счет немного. Дело в том, что двое парней из нашей команды попали на гауптвахту, и нам сейчас усилили режим, отобрали паспорта и беспрерывно докучают с разными идиотскими строгостями. Все будет зависеть от того, как отреагируют в Калининграде на письмо из «Юности». Когда все выяснится, немедленно сообщу тебе. Отослал в редакцию две первых переработанных главы. Сократил начало на 28 машинописных страниц. Сейчас работаю над основным текстом. Здесь меня потянуло на стихи. Решил перед каждой главой (их теперь будет 11) сделать своеобразные лирические эпиграфы из двух-трех четверостиший. В разговоре по телефону Озерова еще раз подтвердила, что повесть[128] планируется на № 6, в июне. Очень было бы обидно, если бы это все сорвалось. А сорваться может из-за моего отсутствия в Москве. <…>
Думаю, немедленно по приезде в Москву попробовать встать на очередь. Очень хочется начать жить своим домом. Надоело нам с Кирой чувствовать себя детками под бдительным оком бабки. Возраст у нас для этого давно вышел. Вот какие дерзкие желания возникают у молодого человека нашей эпохи. Я страшно буду рад, когда ты поселишься в Москве. Это ведь тоже надоело, что самые близкие люди разбросаны за тридевять земель друг от друга. Всегда можно будет прийти и поговорить, и посоветоваться и все такое.
Чертовски надоело пребывание в Таллине, в основном из-за занятий. Занятия страшно нудные и никчемные. Какая-то игра, которую проводят на полном серьезе. А по вечерам в «кубрике» у нас весело. От совместной жизни с людьми одного с тобой возраста, к тому же знакомых по институту, как-то молодеешь. Мы здесь поставлены в какие-то полувоенные, полустуденческие условия. Больше всего наш «Космос» напоминает колледж с пансионатом и внутренним содержанием. Хохмим страшно, немного огрубели, ввели в обиход многие крепкие словечки, почти забытые мной за время жизни в Москве. Относимся друг к другу очень хорошо. Если бы не внутреннее беспокойство, связанное и с тобой, и с Кирой, и с литературными делами, жизнь моя здесь была бы полностью беззаботной. И несмотря на это, постоянно думаешь о своем, о том, от чего тебя оторвали, и хочется поскорей вернуться к этому. Честно сознаюсь, что был тут у меня короткий период, когда я забыл о том, что я уже более 3 лет не студент, и встал на «боевую тропу». Сейчас этот период прошел. От него остались только легкие угрызенья совести и долги. <…>
Крепко тебя целую.
Привет и поцелуй Антонине.
Твой сын.
Василий Аксенов – Евгении Гинзбург
Таллин. 23 марта 1960 г.
Дорогая мамочка!
Вчера получил твое письмо, а сегодня деньги. Деньги меня здорово выручили. Большое спасибо. Я тебе их обязательно верну.
Раздраженный тон твоего письма меня не обидел, ибо я прекрасно понимаю твое душевное состояние сейчас. <…>
Вчера звонила Кира и сказала мне, что звонил Муратов[129]. Он вышел из больницы и разговаривал с кем-то в Моссовете. Тебе нужно к кому-то в Моссовете зайти или написать. Я точно не понял по телефону. На днях получу от Киры письмо. Там должны быть подробности.
Несколько дней назад я узнал, что командование Краснознаменного Балтийского флота отклонило просьбу журнала «Юность» о моем досрочном отпуске. Сейчас у нас назначен срок экзамена – 12 апреля. Отпустят после этого на следующий день. А на работу надо являться 15-го. Вот, мамочка, и в этом вопросе ты как-то хочешь представить мое поведение в дурном свете. Как будто я увиливаю от поездки во Львов. Честное слово, я с удовольствием приехал бы к тебе и пожил несколько дней, но… Может быть, мне еще и удастся сделать это, не знаю.
Из редакции часто звонят Кирке. Кажется, они довольно определенно планируют повесть на 6-й номер. Переработка первых трех глав их удовлетворила. Кира пишет, что на мое имя пришло приглашение зайти в молодежную секцию Союза писателей. Страшно обидно, что я в это время болтаюсь здесь.
Осталось служить 19 дней. Вчера сдали первый зачет. Предстоит еще один зачет и один экзамен по нашей основной военно-морской специальности – хирургии. Мои успехи в этой области крайне ничтожны. Хирургические способности прямо пропорциональны успехам. <…>
Здесь вроде началась весна. Тепло, солнце, ручьи. Лед в заливе потемнел. Все больше приходит в порт судов. Мамочка, жду твоих писем, и не таких, как последнее. Не ищи ты, пожалуйста, во мне второе дно. Я ведь твой сын.
Крепко целую тебя. Поцелуй Антонине.
Вася.
Из письма Василия Аксенова – Евгении Гинзбург
Москва. 7 мая 1960 г.
…Позавчера сдал в редакцию выправленную верстку первых 7 глав. Они должны пойти в № 6, а окончание, еще 4 главы, в № 7. Теперь уже немного времени осталось до выхода журнала, но я все еще волнуюсь и, понятно, буду волноваться до самого выхода. А потом по поводу откликов. Вот так все время и волнуешься…
Василий Аксенов – Евгении Гинзбург
Москва. 2 октября 1960 г.
Дорогая мамочка!
Звонила мне несколько раз женщина из Казани с ул. Карла Маркса. В день, когда у нас была назначена встреча, она снова позвонила и сказала, что бюро ей наотрез отказало[130], т. к. у нее выезжает из Москвы 1 человек.<…>
У нас все в порядке. Кира еще не выписалась. Сегодня две недели, как она там[131]. <…> Алешка уже начал прибавлять в весе. Аппетит у него отличный. Почти каждый день мне его показывают в окно. <…>
5/Х я уезжаю в творческую командировку в Эстонию, в рыболовецкий колхоз. Это мне нужно для новой повести[132]. Командировку любезно предоставляет «Юность». Пробуду там дней 7–10.
Читала ли ты мой рассказ[133] в «Литературке» за 24/IX?
Сейчас пишу по заказу рецензию на одну чешскую пьесу для молодежи. Кончаю небольшой рассказ. Инсценировку закончил. Сейчас читают режиссеры.
Работаю мало. Не знаю, удастся ли так поработать в будущем в обществе Алексея Васильевича[134].
Познакомился с очень интересными неофициальными поэтами. Недавно собирались. Давно не слышал таких настоящих стихов.
Рад успехам Антонины. Напишу тебе из Эстонии.
Крепко целую.
Твой сын.
Василий Аксенов – Евгении Гинзбург
Переделкино. Начало 1961 г.
Дорогая мамочка!
Твое письмо, видимо, плутало, потому что я получил его только позавчера. Я еще до отъезда в Дом творчества[135] дал тебе неправильный адрес. Оказывается, надо было писать – почтовое отделение Баковка.
С Терлецким[136] я говорил в прошлое воскресенье по телефону. Я еще в самом начале, когда у него появилась мысль разоблачить негодяек[137], высказался по этому поводу отрицательно. А после получения твоего предыдущего письма еще раз говорил ему об этом. Он сказал, что дело они снова положили в папку обмена на Львов.
Через два дня у меня кончается срок путевки, и я снова зайду в бюро проверю это. Обязательно.
Поработал я здесь очень неплохо. Здесь идеальные условия для работы. Отдельная комната и полная тишина. Закончил повесть[138], вернее, роман (обнаглел настолько, что назвал ее романом). Вчера получил от машинистки и отдал в редакцию. Страшно волнуюсь. Самому мне она принесла удовлетворение.
Считаю ее шагом вперед после «Коллег». Читали здесь, в Доме творчества, драматург Львовский и поэт Аким. В восторге, но говорят, что трудно проходима. В этом и вся штука. В «Юности» сейчас смутное время. Пока Катаев ушел, а кто будет главным после него – не известно. Сейчас называют две довольно приличные кандидатуры – Михалков и Симонов. Но пока делами вершит С. Н. Преображенский, зам. главного редактора. Ситуация сложная, учитывая постоянные нападки на «Юность» со стороны некоторых весомых органов.
Недавно меня вызывал к себе Георгий Березко, зам. председателя правления Московского отделения СП и предложил подавать в Союз. В конце месяца хочу собрать рекомендации и подать заявление.
Сейчас начал писать сценарий для «Ленфильма». Идет очень туго. Сказывается разрядка после романа. Но все-таки пишу.
Мамочка, в марте ты действительно будешь в Москве? Получается ли что-нибудь у Навроцкого[139] с двойным обменом?
Как себя чувствуешь сейчас? Как Тонькины успехи?
Я немного отдохнул здесь, но абсолютно недостаточно. Погода слякотная. Зима стояла всего неделю, и в это время я катался на лыжах.
Из «Ленфильма» предлагают место в Д. творчества в Комарово, но куда же поедешь, когда дома такая петрушка[140].
Крепко целую.
Твой сын.
Василий Аксенов – Евгении Гинзбург
Таллин. 31 июля 1961 г.
Дорогая мамочка!
Рад был получить твою открытку. Здесь говорят, что в Риге погода наладилась. У нас два дня более-менее, но на август прогноз тяжелый.
Съемки идут медленно, Зархи[141] нервничает. Сегодня весь день торчали на пляже, а сняли всего два дубля. Дело не только в погоде. Группа еще не раскачалась, и обстановка мало располагает, всем хочется бездельничать.
Мне в первую очередь, но все-таки приходится работать. Последний вариант режиссерского сценария ужасающий. Я переписываю каждый эпизод непосредственно перед съемками. Твою остановку здесь можно будет устроить. Телеграфируй перед приездом или позвони палас 117. Звонить лучше утром до 10. Читала ли статью Юрия Бондарева в «Литературке»?[142] Я очень рад этому дружественному выступлению. После такого запева плеваться будет труднее, но плеваться все-таки будут. Это точно. Недавно в «ЛиЖи»[143] Дымшиц[144] мимоходом бросил, что «Аксенов … далек от идейной четкости». Стасик[145] написал мне, что и в «Литературке» статью Бондарева они пробили с большим трудом.
Сегодня было письмо от Киры. Мой Кит[146] здоров и бодр и день-деньской кричит «га-га-га». Точную дату возвращения в Москву я еще не могу определить. Это будет зависеть от того, когда снимут важнейшие для меня сцены.
Крепко целую тебя.