Ночи стояли холодные и сырые. Прозябнув на улице до самых костей, Уилл никак не мог согреться, даже когда подолгу сидел у огня в доме алхимика.
А потом он увидел ту девочку.
Однажды в очень поздний час он просто свернул на Хайленд-авеню и где-то там, наверху, в маленьком чердачном окне огромного белого дома, украшенного балконами и всякими завитушками под стать кремовому торту, увидел одинокий огонек и в его сиянии – лицо девочки… и вдруг согрелся до самого нутра.
С тех пор он приходил сюда каждый вечер, чтобы увидеть ее.
Но вот уже третий раз подряд знакомый огонек не загорался…
Уилл переложил коробочку из-под левой руки под правую. Он уже долго стоял на одном месте, и ноша успела стать ощутимо тяжелой. Уилл не знал, что ему делать. Больше всего он боялся, что с девочкой могло что-то случиться. И еще он чувствовал – если с ней вправду что-то произошло, он этого себе никогда не сможет простить. Это было странно, ведь он ни разу не видел ее вблизи, ни разу даже словом не перемолвился…
Он смотрел на каменное крыльцо и двойные двери, видневшиеся за решетчатыми воротами дома тридцать один по Хайленд-авеню.
Вот бы войти в эти ворота, подняться по ступенькам и тяжелой железной колотушкой постучать в двери.
«Здравствуйте, – скажет он. – Я хочу узнать, что там с той девочкой, живущей на чердаке!»
Бесполезно, как выразился бы алхимик.
«Здравствуйте, – скажет он. – Гуляя поздними вечерами, я невольно обратил внимание на девочку, чье окно на верхнем этаже этого дома. Она очень хорошенькая, с лицом в форме сердечка. Вот уже несколько дней я не вижу ее, вот и заглянул убедиться, что с ней все хорошо. Если не затруднит, передайте ей, что Уилл про нее спрашивал…»
Сопли в сахаре, как выразился бы алхимик. Несусветная чушь еще хуже просто бесполезного. Ты прямо как лягушка, вздумавшая превратиться в цветочек!
Словесная выволочка набирала обороты в переутомленном и не способном к решениям мозгу, когда произошло чудо.
На чердаке зажегся свет, и в неярком, мягком сиянии возникло лицо Лайзл. Как обычно, девочка смотрела вниз, ни дать ни взять над чем-то трудясь. На миг Уилл вообразил даже (а он был склонен пофантазировать!), что она писала ему письмо…
Дорогой Уилл, могло бы оно гласить. Спасибо за то, что каждый вечер торчишь у меня под окошком. Мы с тобой никогда не встречались, но я выразить не могу, как ты мне помогаешь…
И хотя Уилл отлично понимал всю абсурдность, поскольку, во-первых, девочка в окне не знала его имени, и во-вторых, наверняка не видела из своей освещенной комнаты, кто там стоял далеко внизу, в кромешной уличной темноте, – просто созерцать эту девочку и воображать, будто она писала ему письмо, было для Уилла форменным счастьем. Таким, что он решительно не мог подобрать нужное слово. Это было счастье какой-то новой, неведомой ему доселе природы. Совсем не то, что на голодное брюхо дорваться до вкусной еды или (такое тоже бывало, хотя и нечасто) получить возможность поспать, когда глаза слипаются от усталости. И даже не то, что созерцать облака или бегать во всю прыть, когда люди не видят. Это было совсем небывалое, удивительно высокое и чистое ощущение, при всем том дарившее истинное удовлетворение.
И вот тут, стоя на неосвещенном углу, в объятиях темной тишины, смыкавшейся кругом него, словно исполинская горсть, Уилл вдруг вспомнил нечто такое, о чем не вспоминал уже довольно давно. Это было еще прежде, чем его взял к себе алхимик. Он возвращался из школы к себе в сиротский приют, а перед ним шел мальчик по имени Кевин Доннелл. И этот Кевин вдруг свернул с улицы и вошел в опрятные, красиво раскрашенные ворота.
Помнится, шел снег, а час был поздний – уже начинало темнеть. Проходя мимо дома Кевина Доннелла, Уилл видел, как там открылась дверь. Внутри горел свет, там было тепло и виднелся такой уютный силуэт крупной, полнотелой женщины. Обоняния Уилла коснулись запахи мыла и вареного мяса, он расслышал мягкий воркующий голос, произносивший: «Входи скорее, ты, должно быть, озяб…» От всего этого Уиллу на краткий миг стало больно, до того больно, что он даже начал оглядываться, решив, что наскочил прямо на разбойничий нож.
Так вот, смотреть на девочку в окошке было примерно так же, как заглядывать сквозь дверь в дом Кевина Доннелла. Только боли почему-то не причиняло.
В это самое мгновение Уилл дал себе молчаливую и страшную клятву: он нипочем не допустит, чтобы с девочкой в окошке случилась какая-нибудь беда. Мысль об этом пришла как нечаянное озарение, но все было предельно серьезно. Он просто не мог позволить, чтобы с ней стряслось что-то плохое. Он не взялся бы сформулировать точно, он просто со всей определенностью знал, что ее несчастье окажется страшной бедой и для него самого.
Церковные колокола грянули до того неожиданно, что Уилл аж подпрыгнул, чувствуя, как разлетелась вдребезги тишина. Два часа пополуночи! Он ушел из дома алхимика уже более часа назад, а сколько дел ему еще следовало переделать!
«Перво-наперво топай прямиком к Первой Леди, – напутствовал Уилла алхимик, вручая ему деревянную коробочку. – Я сказал, прямиком, никуда не сворачивая и нигде не задерживаясь! Сразу иди к ней и передай ей вот это. Никому не позволяй не то что касаться коробки – даже и смотреть на нее! Знай, что ты несешь с собой великое волшебство! Великое, могущественное волшебство! Величайшее из всех, что мне удавались! Раньше я даже и не пытался сделать подобное…»
Слушая его, Уилл подавил зевок, изо всех сил напуская на себя подобающую серьезность. Всякий раз, когда алхимику удавалось состряпать новое зелье, он объявлял его доселе не взятой вершиной искусства, так что разговорами Уилла впечатлить было уже трудновато.
Кажется, алхимик что-то почувствовал. «Бесполезный…» – пробормотал он вполголоса. Потом нахмурился и вручил Уиллу рукописный перечень предметов, которые, доставив коробку, он должен был забрать у мистера Грея…
И вот вам результат. Два часа ночи – а он еще ни к Первой Леди не добрался, ни мистера Грея не навестил в его мастерской!
Нужно было соображать быстро, и Уилл принял мгновенное решение. Первая Леди жила на другом конце города, не так далеко от лаборатории алхимика, тогда как мистер Грей – это был серенький человек, вполне соответствовавший фамилии, – всего лишь в нескольких кварталах от того места, где сейчас стоял Уилл. Если соблюсти порядок поручений, предначертанный алхимиком, придется бежать через весь город туда, потом обратно, потом снова туда – и в результате для сна останется всего какой-нибудь час. Нет, правда, не стоило ему сегодня идти смотреть на окно и на девочку в нем; в самом деле, что за глупая затея!.. Вот только Уилл никакой вины за собой почему-то не чувствовал. Совсем наоборот. Сейчас ему было очень хорошо, много лучше, чем во все предыдущие дни.
Значит, так! Сначала он заглянет к мистеру Грею, а к Первой Леди – по дороге назад. Алхимик и не догадается. Ко всему прочему (Уилл снова переложил коробку из руки в руку), «великое волшебство» наверняка было каким-нибудь самым заурядным порошком из тех, которыми лечат бородавки, заставляют расти волосы, улучшают память… ну или еще что-нибудь в таком роде.
Сунув руку в карман, Уилл вытащил мятую бумажку, на которой алхимик торопливо нацарапал список необходимого. Там значились ничем не выдающиеся ингредиенты: борода мертвеца, обрезки ногтей, две куриные головы, глаз слепой лягушки…
Уилл бросил последний взгляд на девочку в окне и окончательно решил: быть посему. Сперва покупки, доставка потом.
Сидя в комнате наверху, Лайзл рисовала поезд с крыльями, плывущий по небу…
Глава третья
В конце короткой, продутой ветром улицы, в подвале, куда вела крутая и узкая деревянная лестница, за знаком, гласившим:
МАСТЕРСКАЯ ГРЕЯПРОВОДЫ В ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬТЕЛАОРГАНЫ ЛЮДЕЙ И ЖИВОТНЫХ(основана в 1885 году)нервничал мистер Грей.
И было от чего! В четвертый раз за две недели у него решительно и бесповоротно кончились погребальные урны!
Что-то люди больно быстро начали умирать. Ну нет бы прекратить это занятие. Ненадолго, всего хотя бы на недельку. Тогда у его изготовителя урн и мастера по шкатулкам было бы время пополнить запас…
Мистер Грей в задумчивости потер подбородок. Уж не попросить ли мэра распорядиться, чтобы в течение недели никто не смел умирать? Может, ввести налог на смерть?.. Он покачал головой. Нет, так не получится.
Он достаточно разбирался в смерти, чтобы отчетливо понимать: ее не подкупишь, не отменишь, даже не отложишь. Он всю свою жизнь провел в холодных подвалах похоронной конторы, основанной его прапрапрадедом. В детстве его игрушками были золотые зубы, вынутые у мертвецов. Он запускал их по полу, как другие дети – бутылочные крышки, и смотрел, как они играли на свету. Он успел поработать и могильщиком, и резчиком по изготовлению надгробных камней, и государственным палачом, и убийцей, лишавшим жизни из милосердия, и бальзамировщиком. В похоронном деле не осталось профессии, которую бы он не освоил.
Мистер Грей в задумчивости потер подбородок. Уж не попросить ли мэра распорядиться, чтобы в течение недели никто не смел умирать? Может, ввести налог на смерть?.. Он покачал головой. Нет, так не получится.
Он достаточно разбирался в смерти, чтобы отчетливо понимать: ее не подкупишь, не отменишь, даже не отложишь. Он всю свою жизнь провел в холодных подвалах похоронной конторы, основанной его прапрапрадедом. В детстве его игрушками были золотые зубы, вынутые у мертвецов. Он запускал их по полу, как другие дети – бутылочные крышки, и смотрел, как они играли на свету. Он успел поработать и могильщиком, и резчиком по изготовлению надгробных камней, и государственным палачом, и убийцей, лишавшим жизни из милосердия, и бальзамировщиком. В похоронном деле не осталось профессии, которую бы он не освоил.
В последнее время, правда, мистер Грей предпочитал заниматься чем попроще: похоронами и кремацией. Когда кто-нибудь умирал, он либо укладывал тело в добротный деревянный гроб, обитый черным траурным шелком, либо отправлял его головой вперед в специальную печь и, когда оно обращалось в золу, ссыпал прах в красивую урну: хочешь – ставь на каминную полку или на столик возле кровати, везде будет славно смотреться! К примеру сказать, прадедушка мистера Грея ныне помещался в «урне стиля № 27 (греческий)» на полочке над кухонной плитой, а матушка – в «урне стиля № 4 (роскошь)» на подоконнике, обращенном в сторону улицы, и рядом с ней почивал папаша, заключенный в «урну стиля № 12 (воздержание)». Мистеру Грею очень нравилось такое семейное окружение.
Естественно, он немного приторговывал налево. Так, по мелочи. Ну там, всякой всячиной вроде ногтей, пальцев ног, крови животных… Все это были, так сказать, отходы производства, отходы страшного производства смерти, но они приносили доход, которым не стоило пренебрегать. И мистер Грей только рад был выгодно «толкнуть» сморщенную и высохшую или, наоборот, подгнивающую мертвечинку, волею судеб попадавшую ему в руки.
Покачав головой, мистер Грей принялся рыться под раковиной в поисках хоть какого-нибудь пустого контейнера, способного вместить прах некоего Джона К. Смита, владельца бара, доставленного к нему поутру.
Ах, эта нехватка урн!.. Подумать только, всего лишь третьего дня он был вынужден пожертвовать старой матушкиной деревянной коробочкой для драгоценностей, даже и ее поставив на службу профессии. Теперь она стояла на кухонном столе, полная золы. Жаль было расставаться с коробочкой, тем более таким образом, но, с другой стороны, не мог же он отправить вдовствующей миссис Морбауэр прах ее покойного мужа в упаковке из-под зерновых хлопьев, как, увы, пришлось на той неделе поступить с миссис Киттл? Тем более миссис Морбауэр так щедро и так быстро заплатила ему за кремацию…
Мистер Грей вздохнул. Ну вот почему бы людям не прекратить умирать? Всего-то на недельку? Этой недели ему вполне бы хва…
Тук-тук-тук.
Негромкий стук в дверь прервал размышления мистера Грея.
Похоронных дел мастер подошел к двери своего заведения и посмотрел в грязное маленькое оконце, выходившее на улицу. Ему удалось различить лишь всклокоченную поросль черных волос, произраставшую, казалось, непосредственно из подоконника. Это пришел мальчишка алхимика – Билли, Майкл или как там его звали, мистер Грей никак не мог запомнить, да не особенно и пытался. Все дети казались ему одинаковыми. Странными, какими-то липкими, вроде прямоходящих медуз. В общем, лучше не связываться.
Тем не менее он открыл дверь.
– Здравствуйте, – несколько нервно проговорил Уилл, когда над ним навис мистер Грей. Левая рука у него успела затечь от веса волшебной коробки, и он в очередной раз переложил ее. После чего протянул мистеру Грею список алхимика: – Вот, пожалуйста… Найдется у вас?
Мистер Грей просмотрел список, и его длинное худое лицо сделалось еще длинней и костлявей.
– Входи, – сказал он наконец и отошел, пропуская Уилла в дверь.
Когда Уилл вступил в небольшую переднюю комнату, служившую мистеру Грею одновременно кухней, мастерской и приемной, его тотчас накрыл витавший здесь запах. Уилл далеко не первый раз приходил сюда за покупками, но привыкнуть так и не смог. В воздухе висело что-то горькое и обжигающее, плюс запах покойников. Все вместе производило впечатление костра, разожженного на грязном столе. Уилл срочно притворился, будто решил почесать нос. На самом деле он пытался дышать через рукав.
Мистер Грей, кажется, не заметил. Он продолжал изучать присланный алхимиком список, временами бормоча что-то вроде:
– Ага, хорошо, есть…
Или:
– Насчет двух куриных голов что-то я не уверен…
А также:
– Борода покойника? Где-то, помнится, у меня валялись усы…
Наконец мистер Грей поднял голову и потер подбородок.
– Садись, что ли, – сказал он Уиллу. – Придется подождать, пока все соберу.
– Спасибо, – отозвался Уилл.
Ему совсем не хотелось присаживаться к столу мистера Грея, заставленному таинственными горшками с какими-то вонючими химикатами и чем-то уже вовсе непонятным, но пришлось подчиниться, поскольку мистера Грея он, что греха таить, несколько побаивался и ни в коем случае не собирался сердить. Он поставил на стол деревянную коробку с волшебством, и она оказалась рядом с другой, выглядевшей сравнительно простовато. Возможно (уж кто-кто, а Уилл успел насмотреться), там лежали куриные сердца или еще какая-нибудь гадость. Мальчик сел, радуясь короткому отдыху.
Мистер Грей ушел куда-то во внутренние комнаты. Уилл только слышал скрип и шуршание переставляемых емкостей, временами – глухие удары и негромкие восклицания вроде: «Ну и где же оно?..» или «Могу поклясться, оно было в…». Уилл старался поменьше глазеть по сторонам. Однажды, в один из своих первых визитов к мистеру Грею, он сделал большую ошибку: присмотрелся к стеклянной банке вроде тех, в которых маринуют овощи. Так вот, та банка оказалась полна яблок. Только не тех, которые на дереве растут, а глазных. С той поры Уилл предпочитал комнаты мистера Грея не обследовать. Вместо этого он смотрел на огонь, горевший в углу, в огромной печи. Пламя отбрасывало на стены довольно странные тени…
Уилл хорошо знал, что в этой самой печи мистер Грей кремировал тела покойных. Тем не менее ему нравилось смотреть на огонь. За решеткой метались белые, красные, голубоватые язычки… таких цветов нигде больше не увидишь… Веки мальчика постепенно отяжелели, голова начала клониться вперед. Ночь выдалась действительно длинная…
И вот он уже лез куда-то вверх, цепляясь за толстую косу, сплетенную из цветных нитей. Он лез прямо в небо, а там ждал его поезд с пыхтящим паровозом, и клубы дыма смешивались с облаками. Странное дело – этот поезд был оснащен крыльями. Большими пернатыми крыльями, как у громадной птицы. А еще этот поезд был весь разрисован яркими красками – Уилл взялся бы назвать едва ли половину цветов. И в одном окне виднелась девочка из дома тридцать один по Хайленд-авеню. Она смотрела на Уилла и махала ему рукой, что-то говорила ему, кажется, окликала по имени… хотя нет. Она говорила ему свое, только он не мог ясно расслышать. Ксения? Кения? Или…
– Кхе-кхе.
Уилл вздрогнул, проснулся и увидел над собой мистера Грея. Тот держал холщовую сумку, из которой торчали разнокалиберные бумажные свертки.
– Держи. – Мистер Грей протянул сумку Уиллу. – Сделал, что мог. Передай Мерву… – это было имя алхимика, которое никто, кроме мистера Грея, не употреблял, – что куриных голов у меня решительно ни одной: вчера пришла миссис Финнеган и выгребла весь запас подчистую. Суп ей, видите ли, приспичило сварить.
– Х-хорошо… – Уилл кое-как поднялся на ноги. Тело еле слушалось, он никак не мог отойти от своего сна, столь грубо и внезапно прерванного. Он взял у мистера Грея сумку и вскинул ее на плечо. Из нее исходил запах вяленой рыбы и еще какой-то кислятины. Уилл взял со стола деревянную коробку, и она показалась ему еще тяжелей прежнего. – Спасибо…
– Ну, до следующего раза, – сказал мистер Грей. Когда мальчишка с коробкой и сумкой наконец вывалился за дверь, похоронных дел мастер испытал настоящее облегчение. И впрямь точно медуза, подумал он с неодобрением. Бледный, шаткий какой-то… но при этом проворный – увернется и не ухватишь. Дети все такие, сказал себе мистер Грей. Сплошное неудобство от них. Вот бы когда-нибудь избавить мир от детей. Может, предложить мэру?..
Он снова покачал головой и безнадежно вздохнул. Нет, нет. Не получится. Такова жизнь: ты рождаешься, потом ты ребенок, потом взрослеешь и наконец умираешь. И даже сам мистер Грей был когда-то ребенком, хотя почти этого и не помнил. Только то, что и в ту пору его одеждой были траурные черные костюмы и галстуки. И даже учитель в первом классе называл его не иначе, как «мистер Грей».