— Блядь, по нам!
— Чехи!
— Снайпер, сука!
Тело до самого мозжечка тут же окатывает жаром. Холод, терзавший все эти сутки, моментально уходит, пробивает потом, становится жарко и влажно, как в бане. Страх!
Автомат с плеча! Быстрей! Денис завалился на ноги, прижал к броне, сползти ниже невозможно. Под спиной твердая башня. Лопатки чувствуют её твердость — пуля пробьет грудину, ударится о башню и отрикошетит внутрь тела, разворотит легкие, сердце, раздерет их об осколки ребер. Но Денису тоже некуда сползать, его голова и плечи прикрывают до подбородка.
Предохранитель, предохранитель, зараза!
Денис уже бьет из своей СВД по леску. Бьет наугад, неприцельно, его трассера уходят гораздо выше того места, откуда стрелял снайпер. За пару секунд он выпускает весь магазин, вхолостую жмет на спусковой крючок. Потом до него доходит, он поворачивается, протягивает руку:
— Автомат, автомат дайте! У водилы возьмите! У меня в магазине всего десять патронов!
Наконец удается сдернуть предохранитель. Первая очередь — как оргазм, вместе с выстрелами стон облегчения. Туда, туда, вон там он сука! Ниже бери. Бэтэр скачет, дергает… Еще очередь! Сейчас Денису башку снесу, надо поднять ствол!
— Денис, пригни голову!
Автомат трясется над самым ухом Дениса, пламя от выстрелов, кажется, лижет ему затылок, пули пролетают в сантиметре-двух от его головы. "Снесу, снесу ему башку!" Справа над ухом грохочет автомат Вентуса, горячие гильзы сыплются на голову, скачут по плечам. Тела навалены друг на друга, распластаны по броне, все лупят без разбору, не различая, с одной мыслью — задавить его свинцом, забить, заткнуть его, гада, убить первым, первым, иначе убьет меня, сука!
— Что? Что случилось? Что?
Артем оборачивается, видит за спиной полуприлегшего на броню комбата.
— Чехи! Снайпер! Вон там! Правее трактора, как раз где мы стояли! Там наши остались!
Но комбат, вопреки ожиданиям, не разворачивает машину:
— Обороты, етитская сила, обороты! Давай в кусты!
Водила резко дергает руль влево, дает газу. Бэтэр одним скачком прыгает в кусты, Артем успевает спрятаться за башню, сверху на него валится Вентус. Твердые ветви бьют по машине, срывают привязанный к борту ящик с песком, хлещут по спине, по рукам, сдирают с пальцев кожу. А из леска все вылетают и вылетают трассера, проходят над броней, справа, слева, глухо стучат по деревьям, шлепают по веткам, царапают машину. Антоха ойкает, сворачивается калачиком и падает с борта вниз, куда-то под колеса.
— Товарищ майор! Товарищ майор! — Артем тыкает комбата стволом в бок. — Одного потеряли!
— Кого?
— Антоху, разведчика!
— Ранен?
— Не знаю! Наверно! За живот схватился, с машины упал!
Комбат опять не останавливается. Обороты, обороты! Бэтэр рвется сквозь кусты, снова вылетает на колею, проскакивает сотни две метров и останавливается за сараем, на окраине Алхан-Юрта.
Вышли, ушли из-под огня!
Но сзади, где за ними шли машины «девятки» и куда свалился раненный Антоха, разгорается бой — автоматная трескотня все напряженнее, уже слышатся хлопки подствольников.
Все спрыгивают с машины, обегают сарай, приседают, постоянно поглядывая в сторону боя.
Короткое совещание.
— Ситников! Берешь двоих. По правой окраине села. Ты, — комбат тыкает пальцем в Дениса, — со мной, через село.
Первая угарная паника проходит, сменяется тяжелым ощущением предстоящего боя. Немного трясет мандраж, но страха уже нет. Все серьезнеют, делают всё быстро, молча, без разговоров, сразу понимая, что от них требуется.
Артем, Вентус и Ситников бегут вдоль сарая к окраине, комбат с Денисом к домам. Успевают сделать с десяток шагов, как над головой раздается короткий резкий свист.
Ситников приседает на одно колено, Артем падает на живот, в голове проносится идиотская мысль — только бы в коровью лепешку не вляпаться. Оба оборачиваются, провожая свист глазами. В том самом месте, где они только что совещались, шлепается мина, рвется хлопком. В небо взлетает жирная грязь.
— Ни хрена себе! Он нас видит. Эй, водила, спрячь бэтэр за сарай, сожгут!
Торчащий из люка водила ныряет внутрь, сдает машину за сарай. Артем поворачивается к Ситникову. Тот уж перелезает через изгородь, болтающаяся за спиной "муха" стучит его по бронику. Артем поднимается, лезет за ним. Броник и рация мешаются, притягивают к земле, режут плечи. Бежать очень тяжело — килограмм тридцать на горбу — полупригнувшись, спину ломит, ноги начинают гудеть, тело становится неповоротливым.
Не отставать, не отставать! Перед глазами все время ситниковская спина, "муха" болтается в такт шагам.
Добежав до дома, приседают около угла, выглядывают осторожно. Сразу за домом колея, за ней — лесок. Ситников рывком поднимается, бежит через дорогу. Артем занимает его место, ждет, когда тот добежит до деревьев и прикроет его, затем перебегает вслед за ним, прикрывает Вентуса.
В леске идет бой, чуть подальше. За деревьями не видно, но, судя по звуку, метрах в двухстах, не больше. Короткими перебежками, прикрывая друг друга, пробегают это расстояние. Молча, глаза напряжены, уши торчком. Лишь изредка Ситников оборачивается, и спрашивает: "Где Женька?" Артем тоже поворачивается: "Вентус! Ты где?". "Я здесь!" — Вентус, ломая кусты, ломится за ними, глаза выпучены, дыхание тяжелое, автомат и "муха" волочатся по земле. Подбегает, грузно падает на болотный мох: "Здесь я…".
Пехота залегла на небольшой поляне, отгороженной от села невысокой, по колено, земляной насыпью с вросшей в неё плетенкой из колючки. За плетенкой была колея, а за ней, метрах в тридцати, уже начинались первые дома. Здесь бой поутих, стрельба переместилась вправо, дальше, туда, где был их бугорок, и где осталась «семерка». Солдаты, рассредоточившись вдоль насыпи, вглядывались в село, высматривали кого-то там. Два бэтэра застыли в кустах на правом фланге, слегка шевеля башнями.
Ситников прополз вдоль колючки, дернул за ногу ближайшего солдата:
— Где взводный?
Тот показал рукой дальше: "Там".
Взводный лежал посередине насыпи на спине, смолил сигарету, глядя в низкое небо. Артем с Ситниковым подползли к нему, улеглись рядом.
— Ну что тут у вас, Саша, где чехи?
— Здесь где-то, в этих домах. — Взводный не перевернулся, все также глядел в серые тучи. — Чего-то затихли пока. Может, будем уходить потихоньку? Пока не стреляют.
Ситников, ничего не ответив, заполз на изгородь, стал разглядывать село. Артем примостился рядом с ним.
В селе было тихо, никакого движения. Пустые глиняные дома, покрошенные автоматными очередями, не подавали признаков жизни.
Ситников перевернулся на бок, приподнялся на локте:
— Так, Саша…
Договорить он не успел. Во дворах, прямо перед ними, заговорил автомат, очередь пронеслась над плечами Ситникова, выбила землю у него под локтем. Он вдернул голову в плечи, матерясь, скатился с плетенки. Справа ответила еще одна очередь, прошлась по поляне, по пехоте — видно было, как пули впивались в траву между распластанными фигурами — и уткнулась в лес.
Артему показалось, что краем глаза он успел заметить вспышку в окне одного из домов, а затем перебегавшую из комнаты в комнату тень. Он заорал, показывая рукой:
— Вон он, товарищ майор, в этом окне!
— Где? В каком? — Ситников, стаскивая через голову "муху" посмотрел на Артема. В глазах его было бешенство. — Ну, в каком?
Но окно снова было пустым, дом опять замер, не шевелился, и Артем уже не был уверен, что чех был именно там. Очереди возникли словно из ниоткуда, внезапно пронеслись над насыпью и исчезли. И все. Проследить их не получилось — выстрелов видно не было, а на слух не определить — затерялись во дворах.
Артем вглядывался в село, но неуверенность от этого только росла. Теперь он даже не был уверен, что чех вообще был. Может, был, а может, и показалось.
— Ну, в каком?
— А черт его знает, товарищ майор… Вот в этом, кажется…
Ситников посмотрел на окно, взвел "муху".
— Точно там?
Артем не ответил. Тогда Ситников отложил "муху" — жалко попусту тратить — и полоснул по окну из автомата. Очередь строчкой расковыряла глину на стене, вышибла деревянный подоконник, закувыркавшийся в воздухе, и утихла в проеме окна.
И тут Артему снова показалось, что в этом доме кто-то есть.
— Да вон он, сука! — Больше не сомневаясь, он вскинул автомат, прицелился и коротко ударил по окну. Затем еще раз и еще. Сразу же вслед за ним замолотил и Ситников, а потом заговорила и вся пехота.
Сначала Артем стрелял прицельно, но руки после долгого бега тряслись, не могли удержать автомат, ствол заваливался, пули ложились то ниже, то выше окна, и Артем начал бить навскидку, длинными очередями, не целясь.
Спарка быстро закончилась. Артем отстегнул её, достал новый магазин, полный. Этот оказался заряжен трассерами. Артем видел, как они влетали в темное окно и там рикошетили внутри дома, отскакивая от чего-то твердого у противоположной стены, искрами с жужжанием метались по тесной для них комнате.
Дом умирал под их огнем, дергался, тучи пыли и сухой глины, выбиваемые из его стен, водопадами сыпались к подножью, земля кипела вокруг фундамента, взбрыкивала комьями травы.
Пехота все больше распалялась.
Кто-то уже бил с колена, кто-то лупил по соседним домам. Ими овладело особое опьяняющее чувство, какое бывает только в заведомо удачном бою, при явном преимуществе, когда противник уже ничем не может ответить на твой огонь. Страха нет, он проходит, и ты чувствуешь свою силу, превосходство над врагом. Это опьяняет, порождает возбуждение и веселую холодную злобу, желание мстить за свою боязнь до последнего, не думая, поливая огнем направо и налево.
Ситников схватил "муху", встал на одно колено и выстрелил по окну. Граната огненной точкой вошла в проем и сильно рванула в закрытом помещении, осветив дом молнией вспышки. На улицу выбросило мусор, вывалил клуб серого дыма.
Выстрелом Артема оглушило. Ситников неудачно развернул "муху", и струя выхлопа ударила Артема по затылку. В голове зазвенело, ничего не стало слышно, пороховые газы тошнотворно запершили в глотке. Он скатился с насыпи, зажав двумя пальцами нос начал продувать уши, сглатывать.
Кто-то потряс его за плечо:
— Контузило? — Голос слышался еле-еле, хотя по интонации спрашивающий, вроде бы, кричал.
— Не, глушануло немного! Сейчас пройдет! — заорал Артем в ответ. Его удивил собственный голос — глухой, как в бочке, и слышимый не внутренним ухом, а снаружи. Он снова продул уши, потряс головой. Звон немного поутих, но тугая, мешающая соображать вата в мозгах осталась.
Рядом оказался комбат. Он лежал на насыпи и с остервенением бил по селу, тщательно прицеливаясь в одну точку и что-то приговаривая. Артем подполз к нему, лег рядом, попытался рассмотреть, в кого он там целится. Ничего не увидев кроме все тех же пустых домов, стал стрелять в том же направлении.
Услышав Артема, комбат оторвался от автомата, толкнул его локтем:
— Ну-ка, вызови мне «броню».
— Что?
— «Броню» вызови, глупый хер!
Оба БТРа ответили сразу:
— "Пионер", это "броня 185", на приеме.
— "Пионер" я "182-й", прием.
— Товарищ майор, «броня», — Артем протянул комбату наушники и ларингофон.
— "Броня", "Броня", это главный, — комбат прижал один наушник к уху, — значит так. Сейчас простреляете село. Первыми — дома перед нами. И чуть влево возьмите, вон туда, где кирпичный особняк. — Он показал рукой на стоявший в отдалении особняк, как будто в бэтэрах его могли видеть. — Затем выдвигайтесь, прикроете нас броней. Начинаем отходить. Все. Приступили!
Он вернул Артему наушники, приказал:
— Передай по цепочке: начинаем отход. Короткими перебежками — один бежит, остальные прикрывают. И Ситникова приведи ко мне.
Ситников лежал метрах в десяти правее. Артем подполз к нему, по дороге дернув двоих солдат за штанины: "отходим".
— Товарищ майор, к комбату! Отходим. — Затем, повернувшись к лежавшему рядом пулеметчику, уткнувшемуся лицом в землю, проорал и ему: — Отходим! Перебежками по одному! Передай по цепочке! Слышишь!
Пулеметчик поднял голову, посмотрел на него, ничего не понимая, и опять уткнулся в землю. Его ПКМ молча стоял рядом, за все это время он, видимо, так ни разу и не выстрелил. "Заклинило башню у парня" — подумал Артем и затряс его:
— Эй, ты чего не стреляешь, а? Слышишь меня? Чего не стреляешь, говорю? Ранило что ли?
Пулеметчик снова поднял голову, глянул на Артема безразличными ко всему, пустыми глазами. «Нет, не ранило» — понял Артем. Ему был знаком этот тупой безразличный взгляд — сломался парень, не выдержал болота. Такое бывает. Вроде только что нормальный был солдат, а смотришь — уже еле ноги передвигает, двигается как сомнамбула, наклонив голову, будто нет сил держать её прямо, из носу свисает вечная сопля. Сломала такого война. И очень быстро — за день-два — человек опускается, ничему не сопротивляется, апатично принимая все как есть. Такого можно бить, пинать, рвать пассатижами, резать пальцы — он все равно не проснется, не ускорит темпа, ничего не скажет. Это лечится только сном, отдыхом и жрачкой.
Артем снова затряс пулеметчика за плечо, пытаясь расшевелить:
— Ты меня слышишь? Почему не стреляешь, а?
Пулеметчик долго молчал, потом выдал неуверенно:
— Патронов мало…
Артем вдруг почувствовал бешеную злобу.
— Твою мать, ты чего сюда, воевать приехал или хер в стакане болтать! Очарованный! На черта ты тут нужен со своим пулеметом! А? Патронов у него мало! Солить их будешь, домой с собой повезешь, да? Куда их еще беречь-то, не видишь, война началась! А ну, дай сюда!
Перегнувшись через него, Артем, схватил пулемет, воткнул сошки в землю и одной длинной очередью расстрелял по селу пол ленты. Потом со злостью сунул ПКМ в широкую, но вялую грудь:
— На, держи! Отходи! И хреначь давай вовсю, у тебя ж пулемет, сила! Так и заткни им глотки к чертовой матери!
Пулеметчик молча взял у него ПКМ и, так и не стреляя, волоча пулемет затвором по земле, пополз к лесу. Артем совсем взбесился, хотел пнуть его по заднице, но потом махнул рукой: полудурок.
Пехота на правом краю поляны зашевелилась, стала отходить. Одна за одной там поднимались фигурки солдат, пробегали метров пять-семь и падали. За ними перебегали другие.
Бэтэры ожили в кустах, взревели движками, выпустив в воздух клубы солярного дыма, вылезли на колею и остановились между их позициями и селом. Башни их повернулись в сторону домов, застыли на мгновенье, чуть подрагивая хоботами стволов, вынюхивая противника, и, выждав секунду, вдруг одновременно заговорили.
Артему раньше никогда не приходилось видеть работу КПВТ вблизи. Эффект был ошеломляющий. Могучий четырнадцатимиллиметровый грохот заглушил все вокруг, уши опять заложило. Звуковой удар был настолько сильным, что Артем почувствовал его телом сквозь пластины броника. Снопы огня из стволов мерцанием озаряли поляну, трассера втыкались в дома, пробивали стены и рвались внутри, потрошили крыши, валили деревья. На село мгновенно обрушилось такое количество металла с невероятной кинетической энергией, что оно сразу было убито, растерзано снарядами, разорвано в клочья.
Артему опять стало не по себе, его вновь охватило то же чувство, что и при обстреле Алхан-Калы саушками. Каждый раз, когда говорил крупный калибр, неважно свой или чужой, он чувствовал это морозное беспокойство внутри. Это не страх, хотя и он бывает таким холодным. Это другое чувство, какое-то животное, оставшееся в генетической памяти от предков. Так, наверное, в ужасе замирает суслик, услышав рев льва и почувствовав мощь его глотки по колебаниям почвы.
Артем ведь тоже убивал или, по крайне мере, хотел убивать тех людей, что стреляли в него, но его убийство было другое, маленькое, подконтрольное ему. Смерть, которую нес он, не была уродливой — аккуратная дырочка в теле, и все. Его смерть была справедливой — она давала шанс спрятаться от пульки, укрыться от неё за стеной, как он сам не раз укрывался от их пуль. Укрыться же от КПВТ было невозможно, этот калибр доставал везде, пробивал стены насквозь и убивал, убивал страшно, с ревом, отрывая головы, выворачивая тела наизнанку, срывая мясо и оставляя в бушлатах только кости.
Он не испытывал никакой жалости к чехам или угрызений совести. Мы враги. Их надо убивать, и все. Всеми доступными способами. И чем быстрее, чем технически проще это сделать, тем лучше.
Просто…
У них ведь тоже есть КПВТ.
Пока бэтэры обрабатывали село, пехота успела сгруппироваться в лесу. Артем с Ситниковым пропустили всех мимо себя, поднялись последними, и, коротко постреливая, побежали вслед за своими.
Одним рывком пробежав через лес, они выскочили на опушку, за которой начинался коровий выпас. БТРы уже были здесь. Отстрелявшись, они обогнули лесок и медленно двигались по колее вдоль села, изредка давая по домам одну-две очереди. Пехота, пригибаясь, перебегала за ними, шла, укрываясь броней.
На выходе из леска Артем нос к носу столкнулся с Игорем. Тот тоже задержался, пропуская свое отделение. По своей привычке ткнув Артема в плечо, Игорь осклабился:
— Жив?
Артем улыбнулся в ответ:
— Жив. А ты?
— А чего мне! Жив… Ух, ё, отоварились мы неплохо! — Игорь еще не отошел от боя, был возбужден, весел. — Наши машины за вами шли. Слышим, у вас пальба началась. Мы — к вам. Тут ка-ак пошло — со всех сторон из автоматов. Думал, всех покрошит… Суки, сзади они зашли, с тыла. А тут разведчик еще этот ваш, как его, Антоха. Мы его чуть не шлепнули — смотрим, из кустов кто-то выбегает и на броню к нам лезет. Думали, чех…
— Чего с Антохой-то? Ранило?
— Да нет, его с машины ветвями сбросило… Блин, а далеко нам еще бежать-то, смотри. — Игорь смерил расстояние до поворота, где за сараем стоял комбатовский бэтэр и кончалась зона видимости из той окраины села, где были чехи. — Пока по лесу этому набегался, устал, как собака. И на черта я броник надел! Ладно, давай первым, я прикрою.