Это же конец!
Саморасстрел!
- Я тебя люблю, - сказал я устало и искренне. - Просто так люблю, не за золото. - И я вдруг разрыдался отчаянно и безвозвратно.
С кошмарной ясностью я увидел, что мы несовместимы.
- Ты - редкий, редкий, редкий, - с упоением утешала меня Лиза. - Никто меня не ласкал так, как ты. Я люблю тебя. И только для тебя я ЭТО СДЕЛАЮ.
- Что еще?
- Отломлю пальчик! Мизинчик!
И она схватила свой мизинец и отвела его назад с такой золотой силой, что он действительно мог вот-вот отломиться.
- Стой, дура! - закричал я. - Не надо мизинца!
- Нет, нет, отломлю! Я знаю, что ты уедешь, ускачешь, умчишься, уплывешь - возьми хоть мой мизинец!
- Не ломай же! Умоляю! Не надо мне!
- Да ты на этот мизинец сто лет проживешь, а мне будет только приятно, что на МОИ.
- Не тронь мизинец! Иди ко мне!
На некоторое время разговоры про мизинец я замял, но она снова и снова твердила:
- Отломлю, чтоб ты стал богатым. Ясно, что на острове ты не останешься.
- И ты думаешь, что я смогу продать твой мизинец?
- А что такого? - спросила Лиза. - Конечно, продашь.
В этот момент я снова сошел с ума, как давеча на острове нищих. Я кинулся на нее и стал молотить золотое и прекрасное лицо своими бедными кулаками. Я бил и бил, и только кровь лилась из моих костяшек. Потом упал у ее ног.
- Успокоился?
- Да, - равнодушно ответил я.
- Ну что? Ломать мизинец или нет?
- Что-что-что? Мизинец? Ты про это?
- Ну да, про мой мизинец золотой. Ломать или нет?
- Девяносто шестой пробы? - спросил я. - Хрен с ним, с мизинцем. Не жалко - ломай. Мне наплевать.
- Ну вот и все, - облегченно вздохнула Лизушка. - Все ясно.
- Что именно?
- Ты - такой же, как все. Можешь и кувалдой по башке. Ладно, отломлю тебе мизинчик, все-таки ты - редкость, я таких встречала двух или трех.
- Двух или трех?
- Сама не помню, - улыбнулась госпожа Золотарева.
- А мне бы хотелось точно знать, сколько вы ТАКИХ встречали! прошептал я. - Пожалуйте мне топор!
- Какой топор?
- Вот тот! Что там в углу стоит!
Там, в углу замка, и вправду стоял красный топор на черном пне.
- Зачем тебе топор?
- Попрошу на "вы". Подставляйте свой мизинец.
- Рубить?! Золото?
- Ну не ломать же. Она заколебалась.
- Послушай, - сказала она, - надо тебе сказать самое главное. Мы золотые, пока живем, а как помрем - превращаемся в обычных людей. Неживых только.
- Эва, удивила, - сказал я. - Мы тоже, как помрем, в неживых превращаемся.
- Но с мизинцем ничего не получится. Это я тебя испытывала. Понимаешь? Его отрубишь - он и рассыплется в прах.
- Зато с моим получится, - ответил я, положил руку на черный пень и рубанул изо всех сил.
Глава XCIII. Кадастр
Совершенно не помню, каким образом доставили меня на "Лавра", только слышал в забытьи:
- У него сильный ожог.
- Сам так бабу раскалил.
- А я-то думаю, кто это ему ногу отрубил?
- А может, сифилис или инфлюэнца?
- Да какой там ожог - пить надо меньше!
- Еще бы - столько керосинить!
Все эти диагнозы и толкования моего болезненного состояния дружно, в конце концов, сходились на том, что "пить надо меньше". И я, конечно, внутренне с этим соглашался и клялся себе, что, как только приду в себя, сразу брошу пить.
Когда же я пришел в себя, я сделался неприятно удивлен следующим оригинальным обстоятельством. Дело в том, что у меня была забинтована правая нога, в то время как я точно помнил, что рубанул себя топором по левой руке. Хоть и сделал я это в состоянии аффекта, из-за безумной несовместимой любви, все-таки помнил дело точно: да, рубанул, да, по левой руке.
- В чем дело, Чугайло? - спросил я склонившегося ко мне боцмана. - Что с моей ногой?
- Точно не знаю, - говорил Чугайло, прикрываясь от меня фанеркой. Говорят, какая-то баба покусала. От страсти.
- Тьфу! - плюнул я. - Черт бы вас всех побрал. А фанерка зачем?
- Какая фанерка?
- Да эта вот, которой ты прикрываешься.
- А это от посылки, - пояснил Чугайло. - Это я прикрываюсь, чтоб перегаром на вас не дышать, чтоб вам не поплохело.
- А рому нету?
- Нету. Только самогон.
- Ну тащи, хрен с ним.
- А чего его таскать, он тут рядом лежит.
- Лежит?
- Ну да, я его положил. А то старпом, как заметит, что самогон стоит сильно ругается.
- А на лежачий что ж?
- А с лежачего чего возьмешь? Лежит и лежит. Нет, старпом не такой, чтоб лежачего, нет...
В этот момент боцман неловко двинул фанеркой, и я отключился.
Когда же я снова пришел в себя, то оказался сидящим в кают-компании и почувствовал странное ощущение. Это было ощущение, будто я произношу слово: "лавровишня".
- Лавровишня? - переспросил меня сэр Суер-Выер.
- Лавровишня, - подтвердил я.
- А Кацман говорит - фиговый листок.
- Лавровишня, - упорно твердил я.
Потом уже я узнал, что это был спор о форме острова злато-серебряных людей. И спор этот я выиграл, признали, что остров страдает формой лавровишни. Так и записали - "страдает формой". Да вы сами почитайте. Вот окончательный
КАДАСТР
всех островов, открытых сэром Суером-Выером
и другими кавалерами во время плаванья на фрегате
"ЛАВР ГЕОРГИЕВИЧ"
с 1955 по 1995 год
1. ОСТРОВ ВАЛЕРЬЯН БОРИСЫЧЕЙ - формы кривого карандаша.
2. ОСТРОВ СУХОЙ ГРУШИ - яйцеобразный с деревом посредине.
3. ОСТРОВ НЕПОДДЕЛЬНОГО СЧАСТЬЯ -напоминает Италию без Сицилии, сапогом кверху.
4. ОСТРОВ ПЕЧАЛЬНОГО ПИЛИГРИМА - определенной формы не имеет, более всего склоняясь очертаниями к скульптуре "Рабочий и колхозница".
5. ОСТРОВ ТЁПЛЫХ ЩЕНКОВ - по форме напоминает двух кабанчиков вокабул, соединенных между собой хвостами.
6. ОСТРОВ ЗАБРОШЕННЫХ МИШЕНЕЙ - в форме офицера.
7. ОСТРОВ УНИКОРН - по форме напоминает ланиты Хариты.
8. ОСТРОВ БОЛЬШОГО ВНА - золотое руно с вулканическим задом.
9. ОСТРОВ ПОНИЖЕННОЙ ГЕНИАЛЬНОСТИ - действительно, лежит ниже уровня Океана, формою похож на венок сонетов.
10. ОСТРОВ ГОЛЫХ ЖЕНЩИН - обширен как вдоль, так и поперек. Во время отлива имеет форму яйца, во время прилива - двух.
11. ОСТРОВ СЛИЯНИЯ В ОДНО ЛИЦО - формы крюка, впоследствии утопленного капитаном.
12. ОСТРОВ ПОСЛАННЫХ НА... - откровенный каменный фаллос работы федоскинских мастеров и палехской школы.
13. ОСТРОВ ЛЕШИ МЕЗИНОВА - более всего похож по форме на подмосковную станцию Кучино.
14. ОСТРОВ СЦИАПОД - чистый додекаэдр левого нажима.
15. ОСТРОВ ОТКРЫТЫХ ДВЕРЕЙ - формы утиного крыла в полете.
16. ОСТРОВ САМОВОСПЛАМЕНЯЮЩИХСЯ КАМНЕЙ - напоминает, грубо говоря, умывальник, но с двумя камнями на крышке.
17. ОСТРОВ ГЕРБАРИЙ - формы серпа, раздробленного молотом.
18. ОСТРОВ, НА КОТОРОМ НИЧЕГО НЕ БЫЛО - имеет форму формальных формирований.
19. ОСТРОВ ВЫСОКОЙ НРА... - в форме очков, переносицу между которыми то и дело заливает водой и высокой нра...
20. ОСТРОВ, ОБОЗНАЧЕННЫЙ НА КАРТЕ - хотя мы остров так и не увидели, точно знаем, что по форме он представляет второй слог отчества нашего старпома и звучит бодро: "ХО!"
21. ОСТРОВ, НА КОТОРОМ ВСЁ ЕСТЬ - формы Вавилонской башни, обращенной вовнутрь земли, и это как бы такие погреба и подвалы, в которых и ВСЁ ЕСТЬ, кроме, конечно, боцмана Чугайлы.
22. ОСТРОВ КРАТИЙ - скала в форме оскала.
23. ОСТРОВ НИЩИХ - во-первых, изрезан фьордами, а во-вторых, нищие так его загадили, что не видно и первоначальной формы, и окончательной.
24. ОСТРОВ ОСОБЫХ ВЕСЕЛИЙ - рассудочно-пологой формы с примесью прямоугольных октанов Рудика Руби.
25. ОСТРОВ ЭНЕРГОПОЛ - форма его целиком зависит от названия, в случае перестановки слогов - ПОЛ-ЭНЕРГО - передняя часть острова меняется с задней местами и наоборот.
26. ОСТРОВ ВЕДОМЫХ УЕМ - откровенный фаллос, но не каменный, как в пункте 12, а засаженный морковью.
27. ОСТРОВ СОКРОВИЩ БОЦМАНА ЧУГАЙЛО - в форме, кстати, института востоковедения, что вряд ли.
28. ОСТРОВ ЕДОРЕП - в форме Эйфелевой башни, которую разобрали и сложили штабелем.
29. ОСТРОВ ЗЛАТО-СЕРЕБРЯНЫХ ЛЮДЕЙ - страдает формой лавровишни.
- Ну вот и все, - сказал сэр Суер-Выер, обнимая меня. - Двадцать девять островов, не так уж и много, могли бы открыть еще пару.
- Жалко, что мы так и не доплыли до Острова Истины, сэр.
- Как то есть? Погляди-ка вперед.
Фрегат наш, любезный сердцу "Лавр Георгиевич", приближался к некоему островку. Островку? Да нет, пожалуй, это был обширный остров. Виднелись не только деревья, но даже целые города, поля, болота и вырубки.
- И вы думаете, сэр, что это Остров Истины?
- Без всякого сомнения, - сказал сэр Суер-Выер.
- Но почему?
- А потому что - пора, брат! Пора! Старпом! Шлюпку!
- Будем открывать? - спросил я.
- Обязательно.
- Извините, сэр, - сказал я, перед тем, как открыть остров, можно задать вопрос?
- Пожалуйста.
- Не пойму, почему мне забинтовали ногу?
- А... дело простое. Ты так орал, что отрубил себе руку, что пришлось хоть что-нибудь забинтовать, дабы успокоить экипаж. Итак, пожалуйте, в шлюпку.
- А... дело простое. Ты так орал, что отрубил себе руку, что пришлось хоть что-нибудь забинтовать, дабы успокоить экипаж. Итак, пожалуйте, в шлюпку.
- После вас, сэр, - сказал я.
- Нет-нет, - сказал сэр Суер-Выер. - Истина познается в одиночестве, друг мой. Иди.
И я спустился в шлюпку, разбинтовывая забинтованное не мною.
Глава XCIV. Остров Истины
Как только нос шлюпки врезался в песок - сразу и началась истина.
- Ну как там у тебя? - крикнули с фрегата. - Есть ли там истина?
- До хрена! - ответил я и бодро двинул в глубь острова.
"Пойду, не оглядываясь, - вот что я про себя решил. - Оглянусь, когда пройду весь остров и увижу океан с другой стороны".
Я шел неторопливо, разглядывая
лица девушек и деревьев,
перья птиц и товарные вагоны,
хозблоки и профиль Данте.
Довольно быстро я прошел весь остров и снова увидел океан с другой его стороны.
"Пора оглянуться", - подумал я, но почему-то не хотелось. Заставил себя - оглянулся.
Как я и предполагал, сзади - ничего не было, океан двигался следом, замывая - какое неприятное слово - каждый мой шаг. Конечно, я об этом догадывался и всегда слышал его шуршанье за спиной.
Сокращался остров, уменьшался. Я убивал его своими шагами. Пройти до конца оставалось совсем немного, но - очень интересно. И хозблоки там еще виднелись,
и профиль Данте,
лица девушек и деревьев,
перья птиц и товарные вагоны,
и еще мальчик и девочка...
Я это ясно увидел и решил закончить этот пергамент. Закончим его внезапно, как внезапно кончится когда-то и наша жизнь.
В НАЧАЛЕ БЫЛО - СЛОВО, В КОНЦЕ ЕГО КОНЕЧНО, УЖЕ НЕ БУДЕТ.
Глава XCV. Девяносто пятая
Конечно, есть и другие толкования этого сложного предмета, из которых нас устроит только одно:
В НАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО, И БЫЛО ОНО - БЕСКОНЕЧНО...
ПРИЛОЖЕНИЕ
Глава XLIX. Ненависть
- Я что-то ненавижу, а что именно - позабыл, - обмолвился однажды лоцман Кацман.
- Давайте, давайте, лоцман, вспоминайте, - поторопил Суер. - Мы твердо должны помнить, что ненавидим.
Лоцман попал в ловушку. Он заюлил, заскулил. Нас это никак не удовлетворило. Чувствовалось, что корни ненависти уходят в лоцмана поглубже.
- Не дай вам Бог, лоцман, - со значением заговорил Пахомыч, - не дай вам Бог ненавидеть то, что мы любим.
- Что вы! Что вы! Я же с вами плыву, значит, и ненавижу то, что вы.
- Хотелось бы знать, что именно, - настаивал старпом под одобрительным глазом капитана.
- Ну я вон то ненавижу, вон то, - ныл Кацман, указывая пальцем на то, что болталось неподалеку.
- Это мы действительно все ненавидим, - подтвердил Суер-Выер. - Кстати, боцман, когда вы уберете это самое, что болтается? Меня давно интересует, долго ли оно еще будет болтаться? Немедленно убрать!
Раздавая подзатыльники и матерясь на каждом шагу, боцман кинулся исполнять приказ капитана.
- А еще я ненавижу вон то, - показал Кацман, - вон то, что к стенке прислонено.
- А стенку, - спросил капитан, - тоже ненавидите?
- Что вы, сэр! Стенку я очень даже уважаю, люблю, в ней много того, что заслуживает полного... а вот то, что прислонено, сильно ненавижу!
- Боцман! Ну вы закончили там? Отслоните прислоненное!
- А куда после деть?
- Это меня не касается. Сказано "отслонить" - отслоните немедленно и девайте куда хотите.
- Эй, Ковпак! - крикнул боцман проходящему кочегару. - Ну-ка давай, это самое, помоги! Хватайся вон за тот край, да полегче, это самое, заноси левее, дубина...
- Ну -с, лоцман, - сказал Суер, - это все?
- Ой, что вы, кэп! Я еще ненавижу всякое, какое высовывается! Ух! - И лоцман сжал кулаки с закипающей яростью. - Высовывается и высовывается!
Мы огляделись.
Да, вокруг нас многое, конечно, высовывалось. Но я считаю - терпимо; противно, нет слов, но можно и не впадать в такую ярость, нервы все-таки, сосуды...
- Э, господин Чугайло, э... - сказал капитан. - Попрошу вас все, что высовывается, загнать на место. Я не говорю уничтожить, просто загнать на место.
- Чего куда загонять, кэп? - сказал боцман, вытирая руки об штаны. Вон то, что ль? Что высовывается?
- Желательно.
Боцман плюнул и чугунным своим сапогом стал заталкивать на место то, что высовывалось.
- Все, что ль, запихнул? - раздраженно спросил он лоцмана.
- Не все не все, вон там еще что-то торчит
- Погодите, - сказал старпом, - это всего-навсего "торчит". Торчит, но не высовывается. То, что высовывается, это я и сам ненавижу, а то, что торчит, пускай себе торчит на здоровье.
- Нет-нет, - закапризничал лоцман, - запихните это или сломайте!
- Послушайте, кэп, - сказал Пахомыч, - эдак он нам все мачты переломает. Прикажите отставить!
- Отставить! - приказал Суер, и в этот момент то, что боцман отслонил недавно от стенки, как-то крякнуло, покачнулось и медленно стало падать.
- Поберегись! - закричал Чугайло, и тут же все, что раньше высовывалось, снова повыскакивало отовсюду, а что болталось, вылетело из-за угла, да еще на какой-то палке, и снова стало болтаться, приплясывая.
Боцман не знал, куда кидаться. Он и падающее подхватывал, и топтал каблуком.
- Жалко боцмана, сэр, - крякнул Пахомыч. - Какой-никакой, а все-таки боцман. Разрешите все оставить по-старому.
- Это - мудрое решение, - согласился Суер. - Боцман, вы свободны.
"Лавр Георгиевич" спокойно продолжил свое плаванье, но вокруг нас, к сожалению, всегда что-то болталось, высовывалось и прислонялось к стенке.
Глава L. Ведра и альбомы (Остров Гербарий)
Очередной остров, к которому мы подошли с пушечым салютом, остался поначалу нем.
Он не ответил на наш салют и тихо безмолвствовал, лежа, как тюлень, в скользких волнах океана. Потом из березовой рощи выглянула какая-то бордовая харя, заросшая, как морж, тугими водорослями, крикнула: "Гербарий!" - и исчезла.
- Разнообразие, - сказал Суер, - вот чем поражает Великий Океан!
- Ну взять хоть бы этого гербария, - подхватил Кацман. - Ну как же это многообразно! Давайте бороздить океан и находить новое!
- Борозджение - дело серьезное, - сказал старпом, - но наше бессмысленно. Мы ничего не ищем.
- Эх, Старпомыч, - рассмеялся капитан, - зато многое находим! Подумаешь, ерунда: кто ищет, тот всегда найдет. Он знает, что ищет, и находит это. Для меня эта пословица устарела. Я - ничего не ищу, я только нахожу!
- Извините, кэп, - сказал старпом, - но сейчас-то что мы нашли? Этот гербарий? Да это чушь!
- И мы ее нашли? - спросил капитан.
- Нашли.
- Вот и чудесно! Мы можем проплыть мимо этого острова и оставить чушь за бортом, а можем и задуматься. Как-никак, а гербарий - это альбом засушенных растений.
- Лично мне нравятся засушенные рыбы в стиле вяленой воблы, - сказал Кацман.
- Интересно, нет ли на этом острове чего-нибудь подобного. Давайте маленько притормозим. Узнаем, что здесь, собственно, засушивают.
- Эй, на острове! - крикнул Пахомыч, изрядно притормозив ручным кабельстаном.
- Чего изволите? - высунулся все тот же бордовый лик.
- Ну как вы тут? Засушиваете, что ли?
- Не всегда, - послышалось в ответ, - только если уж очень мокрые.
- А потом чего делаете?
- В ведра складываем.
- В какие еще ведра?
- В эмалированные. С крышкой.
- А не в альбомы?
- В какие альбомы?
- Вот хрен морской, - плюнул Пахомыч. - Ты ведь сам орал: "Гербарий! Гербарий!" Какого же черта гербарий в ведра? А? В альбомы надо!
- Да? - удивился борджовый. - А у нас все больше в ведра.
- Ну вот, кэп, - вздохнул старпом, вытирая плот собла *. - Изволите видеть... добороздились... гербарий хренов...
- Да ну, - сказал Кацман, - у вас, старпом, нет подхода к людям, разговариваете пес знает как! Вопроса не можете толком поставить! Давайте-ка я поставлю!
- Тпу! - плюнул старпом. - Ставьте, ядрена вошь!
- Эй, милый друг! - крикнул Кацман. - Во-первых, здравствуйте, а во-вторых, вы засушиваете растения, не так ли?
- Так-так, - согласно закивал Бордж, немного удивившись. - А как вы догадались?
- Мы просто знаем, что такое гербарий, - с легким раздражением пояснил Кацман. - Итак, засушиваете, а потом что ж? Неужто складываете в ведра?
- Зачем же? - удивился островитянин. - В банки! Это чтоб ведро набрать, сколько ж надо насушить? Мы вначале в банки и потом уж по вкусу добавляем.
- Ха! - засмеялся Кацман. - Ну вот, теперь все ясно. Они засушивают укроп и зверобой, складывают в банки и потом по вкусу добавляют. Вот он, ихний гербарий!
- Так-так! - поддакивал мордж. - Петрушку, пустырник, ромашку.
- Ха! - смеялся лоцман. - А в ведра-то чего кладете? Грибы, что ли, солите?
- Так-так! - поддакивал морбрдж. - Гербы.
- Грибы, - подправил лоцман. - Кэп!
У них - грибарий! Как называются грибы-то ваши? Сыроежки? Свинушки? Опенки?
- Да нет, - отвечал морджовитянин. - Герб
Синегории,
Татароманджурии,
Фанаберии,
Сарайстана,
Демонкратии,
Страстотерпии,
Охреновании.
- И это все в ведра.
- Ну конечно, в ведра удобнее.