Пятница, 12 октября 1928 года Местный врач, смахивающий то ли на мясника, то ли на коновала, поглядев на белое, в малиновую крапинку лицо Ивлин объявил, что у нее краснуха. Леди Бергклир [196] заходила, пока меня не было, и порадовала дочь виноградом, цыпленком, а также сдержанно положительным отзывом о нашей квартире. Рисовал. Бедному Чепмену (Артуру Во. – А. Л. ) предстоит рецензировать книгу о гориллах. За неделю продано 157 экземпляров «Упадка и разрушения», а всего – 1093. Когда доберемся до 2000, перестану так волноваться.
Пятница, 19 октября 1928 года За неделю продано 827 экземпляров «Упадка». Второе издание, можно считать, в кармане.
Суббота, 20 октября 1928 года Написали из «Ивнинг стандард»; просят статью на тему: «В Англии есть молодежь. Дайте же ей ход».
Понедельник, 22 октября 1928 года Постригся и встретился с Мартином Уилсоном. К «Упадку и разрушению» относится вроде бы неплохо. От него – на выставку Майоля. Скульптура великолепна, а вот резьба по дереву оставляет желать… Алатэа обедала со мной в «Тальони»; очень хороша, загадочна, вид такой, будто только что пробудилась после бурной ночи. Порывиста, не скрывает трепетного желания кататься на коньках, пойти в театр, посмотреть последний фильм. После обеда – к портному примерить клетчатый костюм.
Пятница 26 октября 1928 года Дождь. Рецензирую книги, а также пишу статью про «Старость в сорок лет» для «Ивнинг стандард»; за статью обещали заплатить 10 фунтов. Вечером прибыл Джеффри. Но сначала на лестнице возник Холдер; чуть позже из Лондона прикатила машина с поваром, съестным и пачкой французских романов, и, наконец, вечерним поездом приехал Джеффри с молодым человеком по имени Джон Уаймен. Раблезианский ужин, портвейн, сигары, разговоры об архитектуре, виски.
Суббота, 27 октября 1928 года Приехал кое-кто из слуг и, наконец, Алатэа. Юный мистер Уаймен появился сначала в костюме для верховой езды – и сел в седло. Потом в белом фланелевом спортивном костюме – и пошел играть в теннис. Потом в твидовом пиджаке – и отправился «пострелять» с собакой («питает слабость к борзым», как кто-то отозвался о нем в разговоре с Джеффри). Потом во фраке – и рассуждал об архитектуре. <…>
Вторник, 30 октября 1928 года Письмо от Чарльза Скотта Монкрифа; хвалит «Упадок и разрушение»; хочет, чтобы я нарисовал иллюстрации к его балладе. Сегодня днем ездили в Мальборо. Прекрасный солнечный день. Ивлин увлечена «Упадком» и статьями для «Ивнинг-ньюс».
Пятница, 23 ноября 1928 года [197] За две недели продано 398 экземпляров. Уже второго издания. <…>
Тридцатые годы
Хэмпстед, понедельник, 19 мая 1930 года
Звонит Диксон из «Дейли мейл», просит приехать. Приезжаю. Спрашивает, не соглашусь ли я вести ежемесячную колонку; каждая статья – 15 гиней. Говорю «да». Не успеваю вернуться в Хэмпстед – снова звонок, просит немедленно приехать: меня хочет видеть главный редактор. Переодеваюсь в вечерний костюм, еду. Главный редактор интересуется, не соглашусь ли я вести еженедельную колонку. Говорю: «Да». «А не подпишете ли, – спрашивает, – с нами договор о том, что три месяца не будете писать в другие газеты?» – «Должен, – отвечаю, – спросить Питерса» [198] . «Какую минимальную сумму вы бы хотели получать?» – спрашивает. Если дадут пятнадцать фунтов, буду на седьмом небе от счастья. Называю двадцать. На седьмом небе от счастья он. Еду в «Савой», звоню Питерсу: «Называйте двадцать пять». Потом выпиваю и еду ужинать в Рэднор-Плейс. <…>
Вторник, 20 мая 1930 года Питерс уговорил Диксона заплатить тридцать фунтов, отчего мой годовой доход, пусть временно, достигнет 2500 фунтов. Что вселяет некоторый оптимизм. «Уик-энд ревью» настойчиво напоминает про статью, которую я обещал им написать и забыл. Обед в «Плюще» с Джонатаном Кейпом [199] и моим американским издателем. Заходил к Оливии. <…> Вечеринка с коктейлями у Сирила Коннолли [200] . <…> Написал статью в «Уик-энд ревью». Очень плохую.
Среда, 21 мая 1930 года Вечеринка с коктейлями у Сесил Битон. Ужинал с Элеонор Смит [201] в «Куальино», оттуда – в кино, из кино – в «Эйфелеву башню». Вернулся и сел за статью в «Дейли мейл». Пишу о лесбиянках и запоре.
Понедельник, 26 мая 1930 года Родители уехали в Мидсомер-Нортон. Обедал с Энн Талбот в «Куальино». Обед так себе. Вернулся за письменный стол. Ужинал в «Уолдорф» с моим американским издателем. После ужина – в театр «Савой». Подхожу к кассе и говорю: «Я – Ивлин Во. Посадите меня, пожалуйста». Сказано – сделано. Посмотрел два последних действия «Отелло» с Робсоном [202] . Постановка безнадежно плоха, но его черное открытое простецкое лицо мне нравится. Будь он умнее, и вся эта дурацкая сцена с носовым платком выглядела бы куда менее убедительно. <…>
Среда, 28 мая 1930 года Почти весь день читал первую часть «Истории последних Медичи» Эктона. Сочинение в высшей степени неудовлетворительное, прославит его ничуть не больше, чем роман. Напыщенно, банально, продираешься через запутанные, безграмотные описания. Временами проскакивает искра дарования, ему свойственного, но по большей части – уныло. Страницами цитирует Рирсби, Ивлина и современных путешественников. Многословные описания пиров и процессий. Родители пишут, что вернутся завтра. Выправил корректуру статьи для «Уик-энд ревью». Выкинули мои нападки на старых «ворчунов-либералов».
Суббота, 31 мая 1930 года Дважды ходил в кино и прочел несколько страниц очень интересного труда об «Улиссе» Джеймса Джойса. Держал корректуру «Наклеек на чемодане»; полно опечаток, которых в гранках не было.
Четверг, 12 июня 1930 года Обедал в женском клубе. Пил чай с Оливией и ее матерью. Коктейль у Сэчи Ситуэлла. Ужинал с Ричардом и Элизабет. Оттуда – на небольшую вечеринку. Поль Робсон напился до потери сознания. Вернулся и лег в постель с Вардой [203] ; оба перепили, поэтому удовольствия никакого.
Среда, 18 июня 1930 года <…> Пил чай в «Ритце» с Нэнси Митфорд [204] . Пребывала в волнении: в воскресенье вечером Хэмиш [205] сказал ей, что ему вряд ли когда-нибудь захочется спать с женщиной. Пришлось долго объяснять, что сексуальная робость мужчинам свойственна.
Лондон,
понедельник, 23 июня 1930 года
Утренним поездом из Сезинкота в Бирмингем. Побывал в картинной галерее. Валлиец, хранитель музея, спросил, не был ли валлийцем и Огастес Джон [206] . Голова персидского мальчика кисти Россетти, ранняя работа – ничего мне про нее сказать не смогли. На другие картины Россетти непохожа абсолютно. Обедал с Генри, потом – на его фабрику, где видел медное и железное литье. Был совершенно потрясен сноровкой рабочих. Ничего общего с массовым трудом или механизацией – чистое искусство и ремесло. Особенно красива медная отливка: зеленый расплавленный металл из докрасна раскаленного котла. Вернулся в Лондон и переехал к Ричарду.Лондон,
понедельник, 30 июня 1930 года
Приехал в Лондон в середине дня и написал статью. Немыслимая жара. Ужинал у герцогини Мальборо. Сидел рядом с Эдит Ситуэлл. По стенам столовой развешаны ужасающие фрески Уоттса. Эдит высказала предположение, что в действительности их автор – леди Лейвери. В основном говорила про книгу Этель Мэннин («Признания и впечатления». – А. Л. ), про то, что она сказала или собиралась сказать в ответ на слова миссис Мэннин, и про то, что сказала миссис Мэннин в ответ на ее слова. Мельба: «Я читала ваши книги, мисс Ситуэлл». – «Ну а я, дама Мельба, слышала, как вы поете». На ужине присутствовали два посла и человек сорок пэров и их жен средних лет с суровыми лицами. В брильянтах вид у герцогини не первой свежести. Герцог – с орденом Подвязки в петлице и в шелковом тюрбане, на глазу повязка, из-под повязки торчит маленький острый носик. Когда я уходил, герцогиня сказала: «Ах, вы прямо как мой Мальборо. Такой же суетный. Он у меня ходит на любой прием, если получает отпечатанное на машинке приглашение». <…>Четверг, 3 июля 1930 года <…> Переоделся – и на ужин к Спирменсам. <…> Диана Спирменс заказала Мэри Пэкенхем две фрески для своей гостиной, каждая ценой 20 фунтов. Когда первая фреска была готова, Диана сказала: «Насколько я понимаю, мы еще не решили, сколько мы вам заплатим, не правда ли?» Мэри: «Да». Диана: «Прекрасно. Напишите на этом листке бумаги, сколько, по-вашему, мы вам должны, а я напишу, сколько я готова вам заплатить. Итак, какую сумму вы поставили?» – «20 фунтов». – «Ну вот, а я – 15. Давайте выведем среднее арифметическое, и, таким образом, с нас причитается 17 фунтов 10 шиллингов». Даже этих денег бедная Мэри до сих пор не получила. Как говорится: «Если найдете мою чековую книжку – деньги ваши». Клаф Уильямс Эллис [207] очень мил и болтлив. Каждую минуту вынимает из портфеля какие-то маленькие книжечки и сует их мне под нос; подчеркивает в них что-нибудь вроде: «Художник – единственный законодатель». Истинный энтузиаст. <…>
Понедельник, 7 июля 1930 года Обедал в «Ритце» с Ноэлом Кауардом [208] . По натуре прост и дружелюбен. Мозги отсутствуют. Прирожденный актер. Говорили о католицизме. «Совершите кругосветное путешествие», – посоветовал он мне. Рассказал, что знает настоятеля в доминиканском монастыре, который больше всего на свете хотел стать актером и на этом помешался. Кончилось тем, что его обнаружили в нижнем белье своей хозяйки. <…>
Вторник, 8 июля 1930 года В одиннадцать ходил к отцу д’Арси [209] . Синий подбородок, тонкий, скользкий ум. Иезуитская часовня на Маунт-стрит обставлена хуже не придумаешь. Англиканам до такой безвкусицы далеко. Говорили о богодухновенности Писания и Ноевом ковчеге. <…>
Пятница, 11 июля 1930 года Ходил к отцу д’Арси; говорили о папской непогрешимости и индульгенциях. Обедал с Ричардом и Лизой; весь день провели вместе.
Суббота, 19 июля 1930 года Первый раз за неделю хорошо спал. Ужинал с Гвен и Оливией; говорили о религии.
Понедельник, 21 июля 1930 года Ездил с Одри [210] покупать у Оливии щенка. Потом – чаепитие в египетском посольстве. Рассуждал об авиационных авариях с леди Дафферин, как вдруг ее вызвал к телефону дворецкий. Вернулась в необычайном волнении: ее муж попал в авиакатастрофу, разбился его самолет, летевший из Ле-Туке. Попросила меня проводить ее до дому. Провел у нее час, пытался получить из Крейдона точную информацию; связался с полицией в Чатэме, с Министерством авиации и пр. Вероника Блэквуд тут же села в машину и уехала, и леди Д. осталась совершенно одна. В конце концов мне удалось вызвать к ней леди Лоутер. Эта история и сейчас не дает мне покоя. Леди Д. такая прелестная, такая достойная – и совершенно потеряла голову от происшедшего. Как ребенок от боли. Не плачет. <…>
Вторник, 22 июля 1930 года Был в «Сэвиле»; все разговоры – об авиакатастрофе. Потом обедал в «Ритце» с Дэвидом Сесилом [211] . Говорили, если не ошибаюсь, о любви.
Фортхэмптон-Корт, Глостер,
пятница, 1 августа – вторник, 5 августа 1930 года
Уик-энд в Фортхэмптоне у Йорков [212] . Поехал вместе с Морисом [213] , который сказал, что кормить будут плохо и шампанского не дадут. Ни то ни другое предсказание не сбылось. При этом сказал, что постели удобные и ванных комнат сколько угодно. Ошибся и тут. Наша компания состояла из Мод и Винсента (родители Йорка. – А. Л. ), Генри (Суслика) Йорка, сестры Суслика Мэри и ее мужа Монти Лаури-Корри. Эта парочка безостановочно совокуплялась. Хью Уиндем, брат миссис Йорк, – типичный младший сын-неудачник. Разорился в Южной Африке; выручила семья. Теперь целыми днями рисует грушевые деревья. Его жена робка и неприметна; утром отменно нехороша собой, к вечеру хорошеет. За вычетом Генри, иногда игравшего на бильярде, никто ничего не делал. <…> Славно провел эти три дня. «Дейли мейл» не желает продлевать наш контракт. Театральные продюсеры не желают покупать пьесу Брэдли [214] . Ищу ссоры с Боттом [215] , так что в скором времени опять обеднею.Пятница, 15 августа 1930 года Приехала со своей собакой Оливия. Театральный антрепренер хочет, чтобы я переделывал пьесы для сцены. Не такой уж сложный способ заработать много денег.
Воскресенье, 17 августа 1930 года Ездил с Элизабет в Крэнборн на чашку чая. На удивление красивый дом; его обитатели – все как на подбор славные, незамысловатые люди с крючковатыми носами. Религиозная служба на улице, перед домом.
Четверг, 21 августа 1930 года Дождь целый день. Ничего не делали. Написал отцу д’Aрси.
Хэмпстед,
пятница, 22 августа 1930 года
Приехал на Норт-Энд-Роуд переночевать. Отца, накануне его дня рождения, искусала его же собственная собака. Мать навещала родственников – только что вернулась. Хотя я отказал Одри в деньгах, она, судя по всему, на меня не в обиде. Кит Вуд [216] совершил самоубийство. Герцогиня Йоркская родила девочку. Беркенхед, оказывается, еще жив. Вечером пошел в кино, отчего отец был безутешен [217] .Лондон – Аддис-Абеба, пятница, 10 октября – воскресенье, 26 октября 1930 года
Французский кинооператор в поезде: обувь снял, но всю ночь проспал в лайковых перчатках. Рука в перчатке свешивалась с couchette [218] и покачивалась в такт движению. Медный пол раскален докрасна. В ресторане маршал Петен [219] . Только он и я лицезрели jour maigre [220] , за что были вознаграждены oeufs au plat [221] .
«Café de Verdun» в Марселе. Превосходный обед.
«Azay le Rideau». Пароход видавший виды и не слишком чистый. В коридорах голые полы. У меня двухместная каюта с наружной стороны. Пассажиры: французские колониальные чиновники с совершенно неуправляемыми детьми, офицеры Иностранного легиона – дурно одеты, небриты, с оттопыренными, как у коммивояжеров, животами. Люди спят в трюме, едят и живут на палубе. Очень неопрятны – с виду каторжники. Бородатый sous-offcier [222] . В основном немцы; один – американец. Двое за час до Порт-Саида выпрыгнули из иллюминатора и исчезли. Еще один перед обедом, возле Суэца, у всех на глазах выпрыгнул за борт; был схвачен египетской полицией, на пароход не возвращен.
На борту польские и голландские делегации; деловито расхаживают с портфелями, набитыми, надо полагать, поздравительными адресами. В Суэце на борт поднимаются французы и египтяне. Рас [223] – с сыном, двумя слугами и секретаршей-переводчицей; одета по-европейски, идет с ним под руку. Англичанки (наполовину малайки?), мать и дочь. Из Канн в Мадрас. Поначалу решил, что дочь наше путешествие оживит. Обе абсолютно ничего не соображают. Дочь, Дениз Гарисон, не гнушается косметикой: густо подведены глаза, алый маникюр – но не для того, чтобы соблазнять самцов; просто по-детски подражает светским львицам в Каннах. Обе так глупы, что, хоть и играют целыми днями в детские карточные игры, даже пересказать правила не в состоянии; все игры, которым они нас учили, перемешались у них в голове. Бартон – брат британского министра [224] , отставной банкир, зануда; корыстен, но нельзя сказать, чтобы был себе на уме. Гнусный американский журналист – оскорбляет прислугу. Итальянец, владелец третьеразрядной гостиницы в Мадрасе. Рыжеволосый американец – едет в Индокитай продавать сельскохозяйственное оборудование. Не знает ни слова, ни на одном языке, неспособен даже объясниться по-французски в ресторане.
Порт-Саид. Из моих знакомых не осталось никого [225] . На Восточной бирже повздорил из-за сигар. Чиновник в порту куда менее вежлив, чем полтора года назад.
Тот, кто на пароходе переедает, пьет, курит и не совершает прогулок по палубе, – живет в свое удовольствие. Те же, кто ведет «здоровый образ жизни», мгновенно заболевают.
Стоит мне оказаться вне своего привычного круга, как я начинаю лицемерить, говорю и рассуждаю в несвойственной мне манере.
И в первое, и во второе воскресенье проспал мессу. Священники и монашки плывут вторым классом. Рыбу по пятницам на ужин не подают.
Голландский проповедник играет в какой-то особенный бридж, где misère [226] называется «Лулу».
Два дня fête: course de chevaux – играли только французы; pari mutuel [227] , шансы почти равные. Пароход разукрашен; кинофильм еще хуже, чем обычно. Когда вошел маршал, все встали; очень приветлив, раздает автографы, на аукционе подписанная им фотография стоила 900 франков. Пассажиры второго класса приходят на бал и на концерт. Джаз-банд «Legionnaires» [228] : губная гармоника, барабан и банджо; на барабане наклейка «Mon Jazz» [229] . Пела девица, Бартон назвал ее «Люси всеми любимая». Относительно поездов «Джибути – Аддис-Абеба» [230] полная неясность; слухи противоречивы: дело в том, что бельгийский консул не может связать по-английски двух слов. Горячий ветер. Жившие в тропиках не выдерживают. За день до Джибути на море волнение. «Azay» весьма прочен. Драка между стюардами. Китаец посажен под замок; в камере, кроме него, уже два солдата. Потею. Подарил библиотеке книги сомнительного содержания.
В Джибути прибыли на рассвете. Одна пара еще танцевала; лица серые. С поездами по-прежнему неизвестность; начальник интендантской службы заверяет, что поезда есть: один – рано утром, другой – вечером. «Специально для делегаций». И еще один вечерний, и тоже специальный. Бартон и я сходим на берег; встреча с британским консулом Лоу, молодым агентом по погрузке и разгрузке судов. Действительно, имеются два поезда, оба специальные, для делегаций. Говорит, что и на тот и на другой достать билеты «затруднительно». Проливной теплый дождь, плащей нет, тропические шлемы мокнут. «Hôtel des Arcades» [231] , очень славная французская управительница. Дала нам номер с балконом, чистым бельем, ванной. Оставил на пароходе губку, бритву и пр. Дождь прекратился. Едем на машине по залитым водой улицам. Нищие, инвалиды, прокаженные. Европейский квартал: ветхая лепнина, широкие улицы, штукатурка осыпается на глазах. Людей охватывает внезапный испуг – не мог сначала понять, в чем дело; машину встряхнуло – землетрясение. Туземный квартал: глиняные хижины. Поменял деньги – норовят обсчитать. Сомалийцы: у одних бритые головы, у других крашеные рыжие кудри. Вернулись в отель; Лоу добыл нам билеты на пассажирский поезд со всеми остановками. Chasseur [232] в отеле заверил: на таможне наш багаж проверять не будут. <…> Обедали на террасе; маленькие мальчики обмахивали нас веерами в надежде на чаевые.