Ночь и всю первую половину дня мы провели в пещере. Активность противника в воздухе сошла, по существу, на нет. 31 мая, после полудня, мы с Бобом отправились получить дальнейшие указания и найти новое место для штаба. Фрайберга не было; в пещере на его месте воцарился Уэстон. Передатчик вышел из строя. «Всем эвакуироваться этой ночью. Другого случая не представится», – было последнее, что он передал. Уэстон распорядился, чтобы те, кто отстал (а таких набралось не меньше 8000), двигались в восточном направлении и искали лодки. Перед отъездом Фрайберг продиктовал приказ: нерегулярные части высаживаются последними, а боевые – в первую очередь. Под «боевыми частями» следовало понимать всех тех, кто еще сохранил оружие и дисциплину, но, очень может быть, в виду имелись военные, в отличие от гражданских – беженцев из местного населения. Как бы то ни было, обеспечить соблюдение этого приоритета не пытался никто.
Мы отыскали пещеру, где были свалены одеяла, продовольствие и оружие, оставшиеся от австралийцев, и просидели в ней до сумерек. За это время до нас дошли совершенно фантастические по своему оптимизму слухи. Будто бы Сирия заявила о своей поддержке «Свободной Франции», Америка взяла Атлантику под свой контроль, а наш атлантический флот вошел в Средиземное море. Будто бы 300 «бленхеймов» три часа бомбили Берлин, и от города не осталось живого места, и будто бы шесть нацистских главарей высадились на парашютах в Шотландии. И т.д. Многие в эти слухи поверили. Распространял их, действуя из лучших побуждений, какой-то офицер военно-морского флота.
С наступлением темноты нерегулярные войска закрепились в районе Сфакии. Из глубины острова, где держала оборону морская пехота, до нас доносилась стрельба; прошел слух, что немцы вплотную приблизились к нашему левому флангу. Тем временем Уэстон пришел к выводу, что, ввиду низкого боевого духа войск, нехватки продовольствия и боеприпасов и невозможности оказания помощи с моря, дальнейшее сопротивление бесполезно, и продиктовал условия капитуляции, которые должны были быть вручены противнику на рассвете следующего дня. Сначала этими полномочиями он наделил Боба, но, сообразив, что рисковать жизнью первоклассного офицера глупо, остановил свой выбор на Хаунде, который недавно объявился в штабе бригады, где был покрыт позором, так как, находясь в бегах, выбросил бутылку с водой. Мы с Бобом уже давно смирились с тем, что можем попасть в плен, однако теперь появился какой-никакой шанс спастись. Уэстон сказал, что нам предстоит прикрывать отход войск и что находящийся в Сфакии и отвечающий за погрузку офицер даст знать, когда мы сможем присоединиться к остальным.
Шел уже второй час ночи, а противник до сих пор никак себя не обнаружил. Все подходы к берегу были забиты войсками. Поэтому мы с Бобом и Фредди, вместе с нашими вестовыми, отправились на поиски берегового офицера, полковника Хили, чтобы получить от него разрешение снять оборону и тоже двигаться в сторону берега. Просочившись сквозь толпы отступающих, которым было настолько всё все равно, что они не оказывали нам никакого сопротивления, мы спустились на берег, однако никого, кто бы отвечал за погрузку, не нашли: полковник Хили некоторое время назад покинул Крит на самолете. Тогда Боб взял ответственность на себя и отдал приказ нерегулярным войскам продираться сквозь толпу и грузиться на корабль. Мой вестовой отнес этот приказ назад, в ущелье. Берег представлял собой небольшую гавань, куда из Сфакии сбегали узкие улочки. Я отстоял группу греческих лодочников, которых австралийцы хотели расстрелять как шпионов. Поскольку других вариантов не было, Боб отдал приказ штабу бригады грузиться, что мы и сделали, разместившись в маленькой моторной лодке. К миноносцу «Низам» мы подплыли около полуночи, и, как только поднялись на борт, «Низам» взял курс на Александрию. Среди офицеров миноносца не было ни одного «участника боевых действий», да и среди матросов их набралось лишь несколько. Нам дали чаю, и мы выпили не один стакан. Ни одного офицера на миноносце мы не видели. В Александрию мы приплыли в пять часов пополудни 1-го июня. Путешествие ничем не запомнилось, мы так устали, что даже брились с трудом. По-моему, на корабле только я один сохранил в неприкосновенности все свои вещи. Единственный предмет обмундирования, от которого я избавился, была стальная каска: вопреки говорившемуся на учениях, никаких иллюзий, будто она сможет спасти мне жизнь, я не питал. <…>
Ноябрь 1941 года Статья. Когда я первый раз находился в отпуске, американский журнал «Лайф» заказал мне статью про десантные войска. Я ответил, что должен для этого получить разрешение, и редактор договорился с Бренданом Бракеном. Я написал про вылазку на Бардию и получил за статью 200 фунтов. Потом, не поставив меня в известность, Питерс продал ее в «Ивнинг стандард». Статью анонсировали; другие газеты пожаловались; Министерство обороны выпустило мою статью в качестве сводки новостей. В ведомстве морской пехоты проявили обеспокоенность, Брендан снял с себя ответственность, и мне влепили выговор.
Декабрь 1941 года Отпуск в Лондоне. Спальных вагонов нет. Поезд переполнен. Переполнен и Лондон; переполнен и мертв. «Клариджес» медленно, но верно приходит в негодность. Вино непотребного качества и по непотребной цене ежедневно разносится из «Савоя». Газеты, как правило, пусты и, как всегда, выходят с опозданием. Новости с Востока угнетают всех – ничего удивительного.
Школа переподготовки командиров рот. Колинтон, понедельник, 5 января – суббота, 7 февраля 1942 года
На курсы переподготовки я ехал с не меньшим удовольствием, чем в отпуск. Колинтон – старый пригород Эдинбурга; двадцать минут на машине. Офицеров расселили по домам с разной степенью удобства. Столуемся все вместе. Находятся курсы в замке Бонэли-Тауэр, доме моего прапрадеда, о чем я догадался, увидев на лестнице кокбернский герб.
Через несколько дней ко мне приехала Лора, и мы жили в основном в Эдинбурге, в отеле «Каледонец», а утром я на такси уезжал в Колинтон. Десять дней прожили, и прожили с комфортом, в доме местной католички миссис Бэри. Продуктов питания и вина в Эдинбурге не хватает. Имеется один симпатичный ресторанчик под названием «Аперитив», но свободный столик там редкость. Старое кафе «Ройяль» было бы превосходным, если бы устрицы там не кончались через час после открытия. На первом этаже «Каледонца» находиться невозможно, однако наверху, в номерах, еще сохранился дух лучших времен.Поступил на курсы и Майкл Мессер-Беннеттс (теперь – майор), однако он сломал ключицу и попал в госпиталь. Преподавательский состав неподражаем. Руководитель, Бакенен-Смит, в прошлом профессор сельскохозяйственных наук, воображает себя личностью, и не без оснований. В своих лекциях цитирует Декарта и драматизирует войну, опасность, смерть – в той мере, в какой это необходимо. Мой непосредственный инструктор, майор Колфилд, оказался отличным профессионалом. Курс, который мы проходим, ничем не отличается от любого другого: лекции, беготня, демонстрационный ящик с песком и т.д. Ничем, кроме психоанализа. Беспокойство командования вызывает нестабильная психика офицеров, поступающих в армию из школ подготовки офицерского состава. Очень многих из них после потери сознания приходилось отчислять из полков как непригодных к несению боевой службы. А потому, следуя примеру римлян, изучавших «Сивиллины книги» [332] , было решено от полной безысходности обратиться к психологам. А поскольку эти несчастные ни разу в жизни не видели ни одного офицера и не представляли себе, кого им лечить, они набросились на нас, решив, что мы-то им, скорее всего, и нужны. Боюсь, мы совершенно сбили их с толку. Со мной проводил собеседование какой-то неврастеник в форме майора, который попытался приписать мне «фрустрацию на всех стадиях отроческого становления». При этом о сексе не было сказано ни слова: по всей видимости, его предупредили, чтобы этой темы он не касался. Он также ни разу не упомянул религию, и в конце нашей беседы я прочел ему небольшую богословскую лекцию. Больше всего удивило его то, что своих друзей я всегда выбирал очень тщательно и что пью вино, поскольку оно мне нравится («Почти все пьяницы находят вкус спиртного омерзительным»). С нами провели целую серию интеллектуальных тестов – раздали бланки с простенькими, как для школьников младших классов, вопросами, на которые нам надлежало ответить. В другой раз неврастеник принес с собой волшебный фонарь, и по стене заплясали волшебные пятна; от нас требовалось сказать, с какими предметами эти пятна ассоциируются. У большинства из нас эти потуги не вызывали ничего, кроме смеха.
Почти все занятия в той или иной мере касались обороны Британии и к действиям морской пехоты отношения не имели. Были среди нас и слушатели из шотландских полков; шотландцы, как мне показалось, успевали лучше англичан. Какой-то садист учил нас пускать газ.
Почти все занятия в той или иной мере касались обороны Британии и к действиям морской пехоты отношения не имели. Были среди нас и слушатели из шотландских полков; шотландцы, как мне показалось, успевали лучше англичан. Какой-то садист учил нас пускать газ.
Вернулся в Стабс, где провел месяц в состоянии тяжелой депрессии. В четвертой роте каждый день происходило нечто, свидетельствующее об упадке боевого духа. Морские пехотинцы мелочны, ленивы, лживы. Мой старший субалтерн Хэнд, юрист из Ланкашира, обрюзг, говорит без умолку. Как-то раз я увидел, что он сам несет свое снаряжение в расположение роты.
– Почему вы не поручите это своему вестовому?
– Понимаете, ведь если вы с ними плохо обращаетесь, они обязательно найдут способ вам отомстить.
Я спросил, какие чувства он испытывал, когда началась война.
– Для меня это было полной неожиданностью. Я был совершенно счастлив: мы так слабы, подумал я, что опять пойдем на попятный. <…>
Отпуск.
Среда, 1 апреля – суббота, 11 апреля 1942 года
В Лондон приехал в спальном вагоне; билеты нам с Лорой достались без труда – люди отчаялись их добывать. Вечером ужинал с Дианой. Пришел навеселе: пил шампанское в клубе «Уайт», где спиртное теперь нормировано: в баре портвейна не дают вообще, в кафе – только один бокал. Ужинали в «Карлтоне»; Диане так хотелось говорить о Сингапуре, а мне – о Среднем Востоке, что говорили мы одновременно, не слушая друг друга. Вино лилось рекой.
На следующий день я должен был выступать на Би-би-си в качестве гостя «Мозгового треста» [333] . Начал с того, что отказался с ними обедать и вместо этого пообедал с Фрэнком Пэкенхемом. На Би-би-си приехал одновременно с ними. То есть еще с двумя гостями: сэром Уильямом Бивериджем – профессором и государственным служащим в одном лице, и маловразумительным священнослужителем, настоятелем собора Святого Павла. Из постоянных членов «Мозгового треста» были Кемпбелл – вульгарный, лицемерный, самодовольный тип, и похожий на козла, похотливый и болтливый Джоуд. С удовольствием наблюдал за тем, как над Джоудом издеваются сотрудники Би-би-си. Даже электрики и фотографы строили у него за спиной гримасы, ведущий же постоянно лишал его слова. Сначала нам задавали пробные вопросы, чтобы проверить звучание голосов. Мы сидели в комнате без окон, за круглым столом с микрофоном посередине. Вопросы задавались общего характера, поэтому спорить было в общем-то не о чем. «Знание приносит счастье?»; «Как бы вы ответили на вопрос ребенка: “Кто есть Бог?”?» Джоуду не сиделось – так ему хотелось говорить. Я упустил шанс переспорить его по вопросу о необходимости церковных шествий. Один из вопросов касался того, следует ли военным и штатским платить одинаковую зарплату. Биверидж и Кемпбелл дали положительный ответ, я же сказал, что в таком случае моим собеседникам следовало бы отказаться от двух третей гонорара за сегодняшнюю передачу. Следующий вопрос касался высокого назначения радио; чудовищное самомнение Джоуда и Кемпбелла, считавших себя олицетворением этого «радийного» ореола, вывели меня из себя, и, когда передача подошла к концу и микрофоны были отключены, я вновь вернулся к этому вопросу и поинтересовался, готовы ли мы пожертвовать заработанные сегодня 20 фунтов в военный фонд. Ученые мужи пришли в ужас. «С нашей стороны это был бы показной жест», – сказал Биверидж. «Отнюдь. Не более чем испытание на искренность».
Кемпбелл . Что ж, разумеется, я готов последовать примеру остальных, но, боюсь, с точки зрения администрации Би-би-си, это было бы нереально.
Сотрудник Би-би-си . Вовсе нет, совершенно реально.
Джоуд ( подвывая ). Я своего мнения по этому вопросу не высказывал.
Я . Стало быть, вы отказываетесь?
Джоуд . Я соглашусь, если согласятся остальные.
Я ( в дверях ). Очень сожалею, что сегодняшний день оказался у вас таким неприбыльным.
Я-то понимал, что они своего слова не сдержат – так и вышло. Забыл упомянуть: чтобы получить разрешение на участие в радиопередаче, я все утро ходил по инстанциям: из Адмиралтейства – в Министерство обороны, из Министерства обороны – в ведомство Королевской морской пехоты. <…>Эдинбург,
суббота, 11 апреля 1942 года
С ледяным спокойствием готовлюсь переехать в Глазго. Командующий сообщил мне, что на меня поступила именная заявка из десантных частей Королевской морской пехоты, и не исключено, что я приму участие в операции на Дальнем Востоке. Подал на меня заявку и Боб Лейкок. Столь неожиданный спрос на мою персону весьма озадачил беднягу Катлера. Явился на встречу с новым бригадиром, Ником Уильямсом. Был со мной очень мил, не скрывал своих социалистических взглядов, ругал правительство и ведомство Королевской морской пехоты. Будет содействовать моему переводу к Лейкоку.Ардроссан,
вторник, 26 мая 1942 года
Прошло не меньше месяца, прежде чем я попал в штаб бригады особого назначения. Мое положение, однако, по-прежнему неопределенно: пока я числюсь в армии, меня не могут назначить старшим офицером штаба, и мой перевод, судя по всему, отсрочен. Лагерь в Поллоке расположился в отрезанном от парка жилом массиве с бетонными дорогами и полным отсутствием домов. Сохранилось несколько черных от дыма деревьев. Живем в коттеджах, на этот раз без воды, и спать я вынужден вместе с ротными субалтернами. Глазго окружает нас со всех сторон, но до центра города приходится долго ехать на переполненном пассажирами поезде. Единственным островком цивилизации остается клуб «Вестерн», куда нас приняли временными членами; здесь я и проводил все свое свободное время, попивая марочный портвейн. <…>
В конце мая в бригаду приехала мисс Вирджиния Коулз, «референт по особым делам» американского посла. Мне было поручено подготовить программу ее пребывания и всячески ее развлекать. Роль восторженной дамы она играла на редкость умело. Повидала она куда больше, чем большинство наших десантников, что не мешало ей повторять: «Какие же вы отличные ребята! Какие сильные! Какие отважные! Мы бы на вашем месте со страху померли…», и ее слова принимались за чистую монету. Боб попробовал затащить ее в постель, но, кажется, неудачно.
11 или 12 июня у меня родилась дочь Маргарет. В субботу утром я приехал в Пикстон, застал Лору в добром здравии, а сезон спаржи – в расцвете. Собирался взять десятидневный отпуск, но был отозван на курсы дешифровки: некоторое время назад хотел на них записаться, но свободных мест тогда не нашлось.
Проходили курсы в Мэтлоке, начинались 16-го и рассчитаны были на пять недель. Живем в Центре дешифровки, в огромной водолечебнице «Смедлиз», где проходят и другие курсы. Обстановка здесь совсем не та, что на курсе ротных командиров в Эдинбурге. Слушатели – евреи и канадцы, в основном желторотые; преподаватели же похожи на добропорядочных школьных учителей. Военная дисциплина отсутствует. Распоряжений не дает никто. «Скажите, вы не могли бы сейчас собраться…» – в таком вот духе. Вступительное слово произнес зам. руководителя курсов археолог Кэссон. Говорил о том, что долг офицеров разведки – обучать своих командиров, чем существенно повышал самооценку слушателей, ловивших каждое его слово. Предупреждал, что пренебрежение разведкой часто приводит к катастрофе, и в качестве примера приводил вылазку Боба в расположение Роммеля. «В результате этой вылазки и был убит сын Роджера Кейса. Все проявили отвагу – но без толку. Мы-то прекрасно знали, что Роммель в Риме, но разве кто-нибудь потрудился нас проконсультировать? Нет. Вот и оборвалась жизнь юного Кейса». Говорилось это совсем еще молодым офицерам и военнослужащим, не принимавшим участие в боевых действиях. Когда пришло время задавать лектору вопросы, я попросил его рассказать об этом рейде поподробнее, однако давать подробный ответ Кэссон был не расположен. Потом он почему-то заговорил о том, что десантники совершенно не в состоянии позаботиться о собственной безопасности. Я известил об этих его словах Боба, и тот распорядился провести расследование, что может оказаться забавно.
Что до меня, то я по нескольку часов в день пялюсь в стереоскоп и получаю инструкции от бойкого еврея и робкого школьного учителя – и тот и другой совершенно безобидны.
Кормят неважно, в столовой набивается полно народу. Руководство живет от слушателей отдельно. Здесь, несомненно, много хуже, чем в Колинтоне. <…>
Ночевал в Богноре и, как всегда, повздорил с Даффом. Теперь он всем рассказывает, что я настроен пронацистски. А сказал я ему, что не вижу большой разницы между «Новым порядком» Гитлера и идеями Вергилия о Римской империи. Первого августа закрылся «Уайт». Скорблю.Ардроссан,
понедельник, 14 сентября 1942 года
Десятый день в Ардроссане. Играю в кости и много пью. <…>