Среда, 16 сентября 1925 года Утром взялся за «Республику» Платона. После обеда – в кинематограф. Как же я его ненавижу! Вечером к ужину – Джойс и Дадли. У меня брюки в клетку.
Четверг, 17 сентября 1925 года Опять читал Платона. Вечером с матерью в «Кингсвей» на «Гамлета» в постановке Барри Джексона [130] . Современные костюмы ничуть бы меня не смутили, не будь они очень уж изношенными, у женщин особенно. Гамлет плох, Горацио жалок, зато король и Полоний превосходны. Сцену «гонцов» с Розенкранцем и Гильденстерном почему-то выбросили – а жаль. Зато сцена дуэли поставлена безупречно. <…>
Четверг, 24 сентября 1925 года Надоело укладывать вещи. Вот-вот приедут Элизабет и Ричард и увезут меня в Астон-Клинтон.
Пятница, 25 сентября 1925 года Расписание еще не готово, и живу пока привольно. В своей речи перед учениками директор сказал, что он нисколько не похож на других директоров, которые, если ученик что-то разбил, его побьют; он же будет обращаться с учениками как с джентльменами и брать с них слово, что проступок больше не повторится. Говорилось все это в крайне неприятной, показной манере. После этого дал урок английского вялым, апатичным и абсолютно невежественным ученикам. После обеда мы с Ричардом до чая уныло слонялись без дела. После чая принимал экзамен, а потом учил мальчиков английскому. Ужин. Выяснилось, что ученик, сидевший за столом рядом со мной, уволен из моего Лансинга. Ричард готовился к занятиям. Купил ему в «Колоколе» пива, и мы его выпили у него в комнате.
Понедельник, 28 сентября 1925 года Опять ужинал и пил пиво в «Чайна-Харри». Клод дал мне почитать роман Вирджинии Вулф; что-то не верится, что он хорош.
Пятница, 2 октября 1925 года
Учил обезумевших детей. Играл в регби. Выпивал в «Колоколе».
Читал «Братьев Карамазовых».Пятница, 23 октября 1925 года Все надоело; тоска. Келли играл под дождем в футбол. Класс, где я преподаю рисование, никогда рисовать не научится. У них нет ни вкуса, ни мастерства, ни усидчивости.
Вторник, 27 октября 1925 года Опять ужинали с Ричардом в «Колоколе». Депутация от учеников явилась к директору с конвертом, а в конверт засунули вонючий кусок мяса, – но директор их не принял. Начал рисовать портрет Хью Лайгона – мой ему подарок ко дню рождения.
Среда, 28 октября 1925 года
Чепмен-энд-Холл прислал мне два фунта, мой плешивый брат – один, поскольку сегодня у меня день рождения. Мои тетушки прислали необычайно уродливый кисет. А из магазинов пришли счета. День выдался невеселый. Пошел было поиграть в футбол, но вернулся – уж очень устал. Ричард пошел купить крутых яиц – чтобы было чем ужинать после подготовки к занятиям.
Знай я в прошлом году или в позапрошлом, как пройдет мой день рождения, – ни за что бы не поверил. У Ричарда новый костюм.Четверг, 5 ноября 1925 года Какие-то гомики гонялись по парку за лисой, и мои безумные ученики нервничали. По словам Энн, она всегда немного боялась, что Ричард и Лиза сочтут ее дурочкой.
Пятница, 13 ноября 1925 года Вместо дивана в Голдерс-Грин – диван в Астон-Клинтон. Вовсю занимаюсь прерафаэлитами.
Суббота, 14 ноября 1925 года <…> По-прежнему увлечен прерафаэлитами. Могу без преувеличения сказать, что всю последнюю неделю живу с ними с утра до ночи. Утром – с Холменом Хантом, единственным прерафаэлитом, которого можно назвать неустанным, бесстрашным и добросовестным. Первую половину дня – с Миллесом, но не с ним самим, а с его модной биографией, написанной Литтоном Стрэчи [131] . Как же Миллес светится сквозь дотошные портреты кисти Холмена Ханта! А вечером, когда огонь в камине, ром и одиночество сделают свое тлетворное дело, – с пропитанным хлоралом Россетти [132] , о коем Филипп Марстон [133] сказал: «И почему только он не какой-нибудь великий король в изгнании, за возвращение на трон которого мы могли бы отдать свои жизни?!»
Понедельник, 16 ноября 1925 года Ничего.
Понедельник, 23 ноября 1925 года Элизабет весь день провела в «Колоколе»; обедали вместе. Вечером детям разрешили послушать радио – передавали концерт; пел отец Ричарда. Лишний раз убедился, что на дух не переношу это изобретение.
Понедельник, 30 ноября 1925 года
Лед и снег.
Вторник, 1 декабря 1925 года Лед.Понедельник, 14 декабря 1925 года <…> Купил себе брюки в Эйлсбери, а Ричард купил мне довольно симпатичный жилет. Надоели школа и ученики – почти все. Некоторые, впрочем, милы. Обычно хожу к ним поболтать по вечерам, и это самое лучшее время дня. Репетирую с ними сцену из «Бури». Играют отвратительно. Планы на следующие каникулы крайне расплывчатые. Боюсь, что от идеи ехать в Париж придется отказаться.
Вторник, 22 декабря 1925 года
<…> Вчера состоялась свадьба Ричарда и Лизы. Мы с Ричардом обедали в Беркли и в церковь явились с опозданием. Служба прошла благополучно – правда, Мэтью нарядился в клетчатые брюки, Джоан Тэлбот застукали в ризнице пьяной, а священник называл Ричарда Робертом. Лиза пообещала, что меня поцелует, и не поцеловала. Потратил уйму времени и Ричардовых денег, раздавая служкам чаевые, чуть было не дал пять шиллингов за уборку церкви престарелой Лизиной тетушке. <…>
Сегодня все утро помогал леди Виктории с подарками; устал как собака. Вечером зван в гости, но пойду вряд ли. Завтра собираюсь в Париж третьим классом – об удобствах, боюсь, придется забыть. Как же я устал. Стоит только начать беспокоиться о деньгах, как чувствую, что заболеваю.Рождество 1925 года
В гости все-таки отправился и в результате ехать утром в Париж не в силах. А ведь никакого разгула не было – ровно наоборот. Мы с Оливией явились одетые, как придется, – все же остальные разоделись в пух и прах и встретили нас с бокалами шампанского. Бо́льшая часть гостей – русские эмигранты. Оливия – она в буквальном смысле слова помешалась на чарльстоне – была безутешна, пока не обнаружила после ужина пустующую комнату, где можно было потанцевать, а потом, когда все стали хором петь русские песни, впала в пьяную меланхолию.
Утром мне позвонил мой старый знакомый, модный актер и театральный деятель Билл Силк, мы пошли пообедать, и в минуту слабости, о которой потом пришлось пожалеть, я согласился подождать до завтра и поехать в Париж вместе с ним. Ужинали мы тоже вместе, а после ужина отправились на «Белый груз», пьесу про белого мужчину, черную женщину и неразбавленный виски. Из театра пошли в «50–50», где столики подсвечиваются изнутри – вид преотвратный. Биллу там нравится – но он мало что в этом смыслит.
Вчера, если не считать недолгого пребывания в конторе Кука, весь день просидел дома и немного пришел в себя.
Сегодня на два дня едем в Эрлз-Террас.«Hôtel des Empereurs» [134] , Париж,
воскресенье, 27 декабря 1925 года
<…> В 8.20 мы с Биллом Силком доехали на поезде до Нью-Хэвена, а там пересели на пароход «Брайтон», который качало не приведи Господи. Но ни Силка, ни меня не вырвало, да и пароход, по счастью, был почти совсем пуст. Пока Билл выпивал с каким-то смазливым морячком, я лежал в каюте и боролся с тошнотой, предаваясь сексуальным фантазиям. В Дьеппе заказали омлет, от которого Биллу стало плохо, и сели в парижский поезд – тоже, по счастью, пустой. Лил дождь, таксист в шубе отвез нас в гостиницу «Регина» неподалеку от бульвара «Бонн Нувель», где за номер, в котором нечем было дышать, с нас взяли 65 франков. Проспали до одиннадцати; после завтрака прошелся по Рю-де-ля-Пэ. Отлично пообедали в ресторане «Маргери», я заказал икру, консоме, камбалу «Маргери», омлет с трюфелями и бутылку шампанского – и всё за 60 франков. После чего отправились на поиски другой гостиницы и нашли эту; она и гораздо дешевле, и лучше «Регины», и к тому же ближе к Лувру и к реке. Дождь такой сильный, что вечером вряд ли куда-нибудь пойдем. Одеты парижане ужасно – за исключением мужчины в ярко-зеленом джемпере с огромным воротником.Вторник, 29 декабря 1925 года
Вчера на свою беду обнаружил, что Лувр и все остальные музеи закрыты. Утром пошел в Нотр-Дам и, пока Билл не пробудился, был совершенно счастлив. Потом опять зарядил сильный дождь, и делать было решительно нечего. Прошлись по Елисейским Полям, у реки пропустили несколько стаканчиков и завалились спать. Часов в шесть пошли в «Чатэм-бар», выпили по коктейлю, Билл разузнал у официантов адреса борделей, и мы направились в «Кафе де ля Ротонд», выпили еще по коктейлю и поехали ужинать к Прунье, где я заказал моллюсков, Homarde Americaine [135] , артишоки и выпил белого вина. Потом – в «Кафе де ля Пэ» пить коньяк. А оттуда – в бордель. Швейцар в «Чатэме» ошибся номером дома, но улицу – кажется, Рю-де-Урс – назвал правильно, и нам показали на довольно гнусного вида забегаловку под вывеской «Ролан», находившуюся поодаль. Вошли и выразили желание развлечься. «Montez, messieurs, des petits enfants» [136] . Поднялись в душную комнатку с несколькими столиками, где нас поджидал официант, как две капли воды похожий на лорда Суинфена – едва ли это был он. Выпили дорогого – 120 франков бутылка – шампанского, и тут к нам с громкими криками сбежали сверху petits enfants в аляповатых маскарадных костюмах. Внимание Билла привлек неуклюжий, крестьянского вида парень, и они просидели, о чем-то болтая, весь вечер. Остальные же члены «труппы» голосили и танцевали, тыкая себя пальцами в ягодицы и гениталии. Юноша в наряде египтянки подсел ко мне, притворившись, что понимает мой французский. Сделав вид, что пришел в восторг от моих клетчатых брюк, стиснул мне ноги, после чего, нисколько не смутившись, обнял меня за шею и принялся лобызать. Сказал, что ему девятнадцать и что в заведении уже четыре года. Мне он приглянулся, но 300 франков, которые запросил за него хозяин, в высшей степени любезный молодой человек во фраке, я мог бы потратить с большей пользой. Билла, уже сильно поднабравшегося, как видно, тоже не устроила цена за деревенского парня, и он на своем отвратительном французском начал с пеной у рта торговаться. Я предложил, чтобы мой парень у меня на глазах развлекся с громадным негром, тоже находившимся в комнате. Однако, когда мы втроем поднялись этажом выше и мой молодой человек улегся в предвкушении негритянских авансов на потрепанный диван, – выяснилось, что стоимость и этого аттракциона сильно завышена. Присутствовать при затянувшемся споре Билла с хозяином мне вскоре надоело, я взял такси, вернулся в гостиницу и улегся в постель непорочным. И нисколько об этом не жалею.
Норт-Энд-Роуд 145, пятница, 1 января 1926 года
Только и разговоров что о Новом годе. Хочется надеяться, что он будет успешнее прошлого.
В Лондон вернулись вчера в седьмом часу утра – проспал весь день.
На следующий день после развлечений на Рю-де-Урс мы спустились к реке и поужинали в «Ля Тур д’Аржан», наслаждаясь великолепным видом на Нотр-Дам, а также великолепной уткой «caneton à la presse» [139] , для которой нам подали нумерованные карточки. Запили утку двумя бутылками шампанского в кафе «Прадо», Билла развезло, и он несколько часов подряд говорил про Тони.
Наутро я отправился пешком в Сен-Сюльпис, шел по красивым улицам, а затем опять побывал в Лувре; хотел посмотреть рисунки Энгра, но было слишком темно. Вечером ужинали в «Вуазен»; после утки в «Ля Тур д’Аржан» на картофель «Анна» не хотелось даже смотреть. А вот вино было превосходным – свой, правда, я почти все разлил. Выпили в «Прадо» по шартрезу и вернулись.
Утром пошел в Люксембургский сад и в музей Родена, где меня больше всего интересовали рисунки, поднялся на Эйфелеву башню и к обеду вернулся. Билл, по обыкновению, еще спал. Во второй половине дня пил чай с Тамарой Эйблсан: она постриглась, умылась, красиво оделась, отчего сильно выиграла. С нами был англичанин Бернс, он, кажется, со мной знаком, и некая графиня, которая в несусветных количествах поедала вишневое варенье и злословила на четырех языках. Поужинали в «Крийоне» – еда превосходная, а вот обслуживание – худшее в Париже, а оттуда – на вокзал Сен-Лазар. Путешествие получилось хуже не придумаешь; очень сомневаюсь, что я его забуду, а значит, и писать про него нечего.Барфорд-Хаус,
среда, 13 января 1926 года
<…> По пути остановились в Оксфорде, и я купил себе жилет и несколько книг, в том числе стихи Т.С.Элиота [140] – они на удивление прекрасны, но малопонятны; есть в них что-то неуловимо пророческое.
Миссис Грэм с веселым шумом отбыла в Лондон, и в доме – если не считать громкого стука молотков, жалобного скрипа передвигаемой мебели и болтовни прислуги – воцарился покой.
Бал оказался еще хуже, чем можно было ожидать, и продолжался до половины пятого утра. Аластер пил шампанское и обратно вел машину по берегу.
Вчера отдыхали. Стихи Т.С. Элиота неправдоподобно хороши.Понедельник, 15 марта 1926 года Вчера провалялся в постели все утро и в церковь не пошел. Утром зашел к Клоду, а после обеда неожиданно в своем красном автомобиле прикатили Лиза с Робертом <…>, и я решил, о чем сейчас очень жалею, поехать в Лондон повидать Оливию. Застали ее в спальне, заваленной чулками и газетами. Укладывала в сумку бутылки. Раздалась, стала еще толще, говорит исключительно о себе, причем как-то отстраненно и бессвязно. Некоторое время сидел на ее постели и пытался, чувствуя, как падает сердце, ее разговорить, а потом пошел вместе с Ричардом пить коктейль <…> Вернулся на поезде в ужасном настроении – уже несколько недель не было такого. На обратном пути подумал, что надо бы написать роман, – но ничего подобного я конечно же не сделаю.
Хэмпстед, понедельник, 3 мая 1926 года
В субботу, когда мы вышли из кинотеатра, где смотрели самый худший на свете фильм, вечерние газеты пестрели заголовками, подтверждавшими самые мои мрачные предсказания. Работники транспорта и другие большие профсоюзы объявляют забастовку сегодня, с двенадцати ночи. Вчера ходил на митинг в Гайд-парке; революционные речи встречались одобрительными возгласами. Только и разговоров, что вот-вот начнется стрельба.
Сегодня утром забастовала типография, где печатается «Дейли мейл»; отказываются набирать передовицу «За короля и отечество».Вторник, 4 мая 1926 года <…> Сегодня Крофорд телеграфировал, что семестр начнется в положенное время. Ездил на велосипеде посмотреть на бастующие районы; улицы забиты транспортом. «Таймс» сегодня утром вышла – правда, с меньшим, чем обычно, количеством страниц. А вот остальных газет нет – ни утром, ни вечером.
Астон-Клинтон, вторник, 11 мая 1926 года
В четверг вернулся в Астон-Клинтон. Утром – в Лайм-Хаус с Алеком; с той же неукоснительной верностью общепринятым обычаям, в соответствии с которыми рубашки следует покупать на Джермин-стрит, а прелюбодействовать – в Париже, он записался в спецотряд констеблей. <…>
В среду из всех больших городов начала поступать информация о возмущениях. Продолжаются и по сей день. Мы с Ричардом отправились в Хаммерсмит посмотреть, что там делается, но приехали поздно, полиция уже разогнала дубинками бастующих и отбила у них шесть автобусов, которые бастующие поломали.
В Астон-Клинтоне осталось пять учеников – самые тупые и неказистые. Крофорд уехал в пятницу утром. День прошел хуже некуда. К вечеру явились капитан Хайд-Апуорд и кое-кто из учеников; в субботу, которую я по большей части провел в Лондоне, – еще несколько.
К воскресенью (день выдался пасмурный, промозглый) в школу съехались в общей сложности человек пятнадцать. Призывы записываться в констебли становились день ото дня все настойчивей, и я, сам не знаю зачем, решил под знаменем гражданского долга развеять скуку (о чем Крофорд наверняка догадается) и отбыл в Лондон.
В понедельник вечером Королевская служба констеблей направила меня в Скотленд-Ярд, где мне надели на рукав повязку, привели в качестве мотоциклиста связи к присяге и отправили в Скотленд-Хаус, откуда после долгих проволочек послали, вместе с тремя прыщавыми юнцами, в отделение полиции Ист-Хэма. Ехать туда по мокрым трамвайным путям было невесело, один из нас по пути куда-то подевался. В Ист-Хэме инспектор Джеймс сказал, что мы ему не нужны. Обратно в Скотленд-Хаус, где творилась полнейшая неразбериха. Отпущены домой до утра.
Сегодня утром из вчерашних трех юнцов прибыл только один. Прождали целый час в коридоре, где мимо нас бегали какие-то перепуганные люди в штатском и время от времени выкрикивали чьи-то имена, на которые никто не отзывался. «Сейчас свободны. Явиться через полтора часа». Пинта пива. «Свободны. Явиться через два с половиной часа». Полпинты пива. <…> Час в коридоре. Отпущены до утра. Алек сдал дежурство; купил шампанского и билеты в театр.Наутро я счел, что стоило бы найти более эффективный способ послужить отечеству, и отправился в Кемден-Таун, в казармы Гражданского резерва полицейской службы. Состоял «гражданский резерв» частично из таких же прыщавых юнцов, которых я повстречал в Скотленд-Ярде, а частично из тех, кого принято называть «отбросами общества» – невзрачных людишек средних лет. Жалкие, одетые в обноски, они вечно всем недовольны, ворчат, отказываются рано вставать, переговариваются в строю, отчаянно воюют за каждый кусок, а вечером напиваются в столовой наверху. Офицеры-резервисты – клерки из адвокатских контор в военной форме. Все утро мы заправляли постели, начищали защитные шлемы, собирали перевязочный материал – учились воевать, иными словами. К обеду стачечный комитет без всяких требований и условий забастовку прекратил. Нас продержали в казарме «в полной боевой готовности» часов до десяти, после чего я вернулся домой и завалился спать, а на следующий день получил увольнение из отряда добровольного содействия полиции и вернулся в Астон-Клинтон, где директора по-прежнему замещает Хайд-Апуорд, о Крофорде же ни слуху ни духу.
Суббота, 24 июля 1926 года
<…> В воскресенье устал. Ездили с Аластером ужинать в Виндзор. Предложил, чтобы я что-нибудь написал, а он напечатает. И вот всю неделю пишу эссе о Прерафаэлитском братстве. Пометки делал еще в прошлом году, когда растянул связку на ноге и сидел дома. Вроде бы получается. Допишу дней через пять, когда буду проверять экзаменационные работы. Во вторник водил миссис Во на спектакль с участием Тони. <…>
Вчера вечером поставил точку. Ник Келли любезно согласился перепечатать эссе на машинке.
Семестр бесславно завершился 28 июля. Вернулся в Лондон на мотоцикле. <…> Напросился поехать в Шотландию с Аластером и миссис Грэм. Боюсь, она не в восторге. А вот я наверняка получу удовольствие. Сегодня днем, в субботу, уезжаю в Барфорд. <…>
Отцу мое эссе очень нравится. <…>Хэйем, озеро Бассентуэйт, Кокермаут, Камберленд, среда, 4 августа 1926 года
Приехали сюда вчера вечером после путешествия, в целом вполне удавшегося. Поначалу миссис Г. неистовствовала; на каждом перекрестке ее охватывал панический страх, что Аластер свернул не туда. Но в целом, повторяю, путешествие прошло гладко. В середине дня пообедали хлебом и цыпленком, остановившись на обочине, и в Карлайл прибыли часов в пять. Дом сэра Ричарда Грэма мал и уродлив; повсюду висят огромные портреты маслом, имеется чучело барсука. Уборная царская. Вскоре после приезда Фишеры прислали за мной большой красный автомобиль и привезли сюда. Готическое здание с зубчатыми башенками и совершенно неотразимым видом на озеро и гору Скиддо. За ужином недостатка в спиртном не было, как не было и всяких глупостей вроде «дамы встают из-за стола». Познакомился с некоторым числом странного вида женщин, почти всех зовут «тетушка Эффи». После ужина они исчезли бесследно. Мы же перешли в библиотеку, курили сигары и пили виски. Младший брат похож на Алана, у него свинка, но вид – здоровей некуда.