Это была первая победа, одержанная повстанцами. За все время войны только в этом и последующем бою у нас было больше оружия, чем людей… Крестьяне не были еще готовы включиться в борьбу, а связи с городом практически не существовало.
Бой у Арройо-дель-Инфьерно
Арройо-дель-Инфьерно – это небольшой ручей, впадающий в реку Пальма-Моча. Следуя вдоль этого ручья, мы поднялись в горы и разбили свой лагерь в ущелье, где находились два небольших крестьянских домика, которые наш отряд решил не занимать.
Фидель считал, что батистовцы немедленно направятся в погоню за нами и сумеют более или менее точно определить наше местонахождение. Он решил организовать засаду для вражеских солдат здесь и, в соответствии с принятым планом, расставил людей. Стремясь убедиться в правильности выбора места засады, Фидель постоянно обходил район нашего расположения.
Утром 19 января, во время проверки готовности отряда, произошел случай, который мог иметь серьезные последствия. Совершая обход, мы шли по густому кустарнику. Часовой Сьенфуэгос издали увидел группу людей, среди которых был человек в каске. (После боя у Ла-Платы я гордо носил трофейную каску капрала.) К счастью, в этот момент производилась чистка оружия, и лишь только винтовка Камило была в боевой готовности. Он нажал на спусковой крючок автоматической винтовки – и вместо очереди раздался только один выстрел. Пуля никого не задела. Больше выстрелить Сьенфуэгос не смог, так как что-то заело в винтовке. Но тут он понял, что это свои. Этот случай свидетельствовал о том нервном напряжении, которое испытывали наши бойцы в ожидании предстоящего боя. Даже самые спокойные из нас переживали это состояние. Всем очень хотелось, чтобы побыстрее начался бой и наступило хоть какое-нибудь облегчение.
На рассвете 22 января до нас донеслись одиночные выстрелы из района реки Пальма-Моча, которые заставили нас насторожиться и привести себя в боевую готовность.
Уже был полдень, когда мы заметили человека у одного из домов. Сначала нам показалось, что это один из наших товарищей, нарушивший приказ не подходить к домам. Но это был какой-то батистовский солдат, решивший обследовать дом. Потом появилось еще пять солдат. Вскоре трое из них куда-то ушли. Через телескопический прицел нам хорошо было видно, как один солдат, посмотрев по сторонам, нарвал травы и воткнул ее для маскировки в головной убор. Затем он присел в тени без каких-либо признаков беспокойства на лице.
Фидель первым выстрелом сразил этого солдата, который успел лишь крикнуть что-то и упал как подкошенный. В начавшейся перестрелке были убиты и два товарища этого несчастного солдата. Вдруг я заметил, что в ближайшем ко мне доме находится еще один солдат, пытающийся скрыться от нашего огня. Я выстрелил и промахнулся. Второй выстрел попал ему в грудь. Солдат упал, выпустив из рук винтовку, воткнувшуюся штыком в землю. Прикрываемый Креспо, я подобрался к дому и осмотрел убитого, забрал патроны, винтовку и кое-что из снаряжения.
Бой был необычайно жестоким. Добившись выполнения поставленной задачи, мы вскоре стали отходить.
Мы израсходовали 900 патронов, а захватили всего 70 патронов и одну винтовку «гаранд», которую вручили майору Эфихенио Амейхейрасу. Он с ней прошел большую часть войны. Все считали, что враг потерял четырех человек убитыми, но несколько месяцев спустя от захваченного нами доносчика узнали, что убитых было пять человек. Эта победа не была полной, но в то же время она не была и пирровой. Мы померились силами с батистовцами в новой обстановке и выдержали это испытание.
Новая победа сильно подняла наш моральный дух. Воодушевленные, мы целый день без устали поднимались вверх, карабкаясь по самым неприступным горам, чтобы уйти от преследования крупных сил противника. Наш отряд двигался параллельно батистовцам по противоположному склону гор. Так мы шли с ними в течение двух дней, не замечая друг друга. Однажды мы остановились на ночлег в одном и том же месте, и нас отделяла всего лишь маленькая речушка Ла-Плата.
Преследующий нас отряд противника находился под командованием лейтенанта Санчеса Москеры, который прославился своими злодеяниями в Сьерра-Маэстре. Следует отметить, что выстрелы, услышанные за несколько часов до боя и позволившие нам встретить противника подготовленными, принесли смерть гаитянину, который отказался проводить батистовцев к нашему убежищу.
Все шли очень перегруженными, многие из нас несли по две винтовки. Путь был нелегким, но наше настроение, конечно, было не таким, каким оно было после разгрома у Алегрия-де-Пио. Несколько дней назад нами была уничтожена небольшая вражеская группа, находившаяся в своей казарме. Теперь мы разбили головной дозор противника, численно превосходивший нас, и на практике поняли, что значит в войне этого типа внезапность действий.
Нападение с воздуха
После успешного боя против сил Санчеса Москеры мы продвигались по берегу реки Ла-Плата, пока не вышли к реке Магдалена. Переправившись через нее, наш отряд снова вернулся в знакомый уже район горы Каракас. Однако обстановка в нем значительно отличалась от той, которая была раньше, когда мы укрывались в здешних горах и народ поддерживал нас. Теперь войска Касильяса повсюду сеяли страх. Крестьяне бежали. Остались лишь пустые дома да часть скота, который повстанцы использовали для своего питания. Опыт подсказывал, что нам не следует долго останавливаться на отдых в крестьянских домах, а поэтому, переночевав в одном из брошенных домов, мы ушли вверх и разбили свой лагерь у ручья почти на вершине горы Каракас.
Там Мануэль Фахардо спросил меня, можем ли мы выиграть войну. Как всегда, независимо от чувств, вызванных тем или иным успехом, я ответил: «Мы победим обязательно». Он сказал мне, что задал такой вопрос потому, что испанец Моран заявил ему, что войну выиграть невозможно, и предлагал покинуть повстанцев. Я доложи об этом Фиделю и из разговора с ним понял, что Моран уже рассказал ему о том, как он «проверил» состояние морального духа у некоторых товарищей нашего отряда. Все пришли к общему мнению, что такой метод проверки непригоден для нас. Фидель произнес краткую взволнованную речь, в которой призвал к повышению дисциплины и предупредил о той опасности, которая нас ожидает в случае ее нарушения. Он объявил, что смертной казнью будут караться три преступления: неподчинение приказу, дезертирство и паникерство.
В те дни наше положение было не очень веселым. Отряд еще не закалился в борьбе, не имел ясного политического сознания и не успел сплотиться. Некоторые наши товарищи стремились избавиться от тягот боевой жизни в горах и просили направить их для выполнения поручений в город, хотя это было сопряжено с гораздо большим риском для них. Однако, несмотря на все трудности, наша походная жизнь продолжалась. Моран развивал неустанную деятельность в поисках продовольствия, устанавливая контакты с крестьянами окрестных селений.
Эутимио Герра попросил разрешения покинуть наш лагерь на несколько недель, чтобы повидать свою якобы больную мать. Фидель согласился и дал ему немного денег на дорогу. Мы тогда верили Эутимио и не придавали значения некоторым фактам в поведении этого типа. Придя в отряд после боя у Арройо-де-Инфьерно, он заявил нам, что около Пальма-Моча узнал о том, что правительственные войска напали на наш след, и решил предупредить нас об этом. Он направился к дому, возле которого произошел наш бой с батистовцами, но никого не застал там. В доме лежали только трое убитых солдат. В действительности же по пути к нам Эутимио Герра был схвачен батистовцами и согласился стать их агентом. Ему обещали дать много денег и присвоить воинское звание, если он убьет Фиделя.
Наступило утро 30 января. Накануне, действуя по заранее разработанному плану, Эутимио покинул лагерь. Когда мои товарищи стали просыпаться после холодной ночи, до них донесся шум самолетов, направление полета которых трудно было определить. Находившаяся в двухстах метрах ниже, около родника, кухня уже дымилась. Около нее находился наш дозор. Вдруг раздался шум пикирующего самолета, затрещали пулеметные очереди, а вслед за ними загремели взрывы бомб. В то время мы впервые подверглись воздушному нападению, и казалось, что нас атакуют со всех сторон.
Мне поручили дождаться дозорных и собрать некоторые вещи, брошенные нашими товарищами во время воздушной атаки. Местом встречи была назначена Куэва-дель-Умо. Со мной в тот момент был товарищ Чао. Мы подождали некоторое время и, не встретив никого, двинулись вслед за отрядом, сгибаясь под тяжестью большой ноши. Вскоре вышли на какую-то поляну и решили немного отдохнуть. Через несколько минут послышался шум шагов и показались наши дозорные Гильермо Гарсия и Серхио Акунья, которые шли на соединение с отрядом. Самолеты уже улетели. Посовещавшись, я и Гильермо Гарсия решили вернуться к месту нашего расположения и посмотреть на результаты бомбардировки. Перед нашими глазами предстала печальная картина: кухня была уничтожена с редкой меткостью. Воронка от взрыва бомбы находилась около места, где располагался дозор. К счастью, когда упала бомба, там уже никого не было.
Испанец Моран, посланный в разведку с двумя другими товарищами, вернулся один и сообщил, что вокруг никаких солдат нет, а вдали виднеются пять самолетов. Продолжали путь впятером, неся на себе большой груз. Перед нами открылось печальное зрелище: полностью сгоревшие дома наших друзей-крестьян. Лишь около одного из них нам удалось найти жалобно мяукающего котенка да какого-то поросенка, который захрюкал, почуяв приближение людей. О Куэва-дель-Умо мы знали только понаслышке, и путь туда нам был неизвестен. Ночь наша группа провела в полной неуверенности, опасаясь столкнуться с противником. Надежды встретиться с нашими товарищами никто из нас не терял.
30 января мы заняли позицию на вершине господствующей над местностью горы. Нам представлялось, что это и есть Куэва-дель-Умо. Однако посланные разведчики никого не нашли. Одному из нас, Серхио, показалось, что он видел двух людей в бейсбольных кепочках, но сообщить об этом он промедлил, и мы уже не смогли никого догнать. Затем я и Гильермо вышли на разведку долины реки Ахи, где Гильермо встретил одного своего приятеля, который дал нам перекусить. Из рассказа этого приятеля нам стало известно, что здесь ночевали солдаты под командованием майора Касильяса. Утром они сожгли лавку Сиро Фриаса, отобрали все товары, реквизировали мулов, а погонщика убили. По приказу Касильяса была арестована жена Фриаса.
1 февраля после марша предыдущего дня мы отдыхали в нашем маленьком лагере под открытым небом. В одиннадцать часов утра послышалась стрельба на противоположных склонах возвышенности, а затем, уже ближе, крики о помощи. Нервы Серхио Акуньи не выдержали, и он, бросив подсумок и винтовку, оставил порученный ему пост. Я записал в своем дневнике, что он унес с собой соломенную шляпу, банку сгущенного молока и три копченые сосиски. Мы очень горевали тогда, что он лишил нас сгущенного молока и сосисок. Несколько часов спустя до нас донесся шум приближающейся колонны, и все приготовились к бою, считая, что дезертир мог выдать нашу группу. Но это были основные силы отряда, которые сопровождал Кресенсио. Среди своих товарищей мы увидели новых бойцов из Мансанильо во главе с. Роберто Песантом. В рядах же нашего отряда не было Каликсто Моралеса, Каликсто Гарсия, Мануэля, Акуньи, пришедшего к нам накануне воздушного налета новичка и дезертира Серхио Акуньи.
Мы вновь спустились в долину реки Ахи. По дороге были розданы некоторые вещи, которые принесли с собой мансанильцы, включая перевязочные материалы и смену белья для каждого. Нас очень взволновали инициалы на белье, вышитые девушками Мансанильо. На следующий день, 2 февраля, когда исполнилось два месяца со дня высадки с «Гранмы», наш отряд был снова в сборе, к нему присоединились десять человек из Мансанильо.
Все чувствовали себя сильнее, и наше настроение было лучше, чем когда-либо раньше. Мы много спорили о том, как попали под неожиданное воздушное нападение, и пришли к общему выводу, что тому причиной был дым кухни. В течение многих месяцев, да, пожалуй, и всей войны, бойцы помнили об этом и до самого конца войны старались не разводить костров даже днем, опасаясь неприятных последствий.
Тогда никому из нас не приходила в голову мысль о том, что Эутимио Герра мог находиться в самолете-разведчике и показывать врагу место нашего расположения. Но это было именно так. Болезнь матери была лишь предлогом для него, чтобы уйти на встречу к убийце Касильясу.
Еще в течение некоторого времени Эутимио Герра продолжал наносить большой ущерб делу развития нашей освободительной борьбы.
Засада у Альтос-де-Эспиносы
После внезапной воздушной атаки, о которой было рассказано выше, мы покинули гору Каракас и пошли обратно, в знакомые места, чтобы установить прямую связь с Мансанильо, получить помощь и узнать о положении в остальной части страны.
Переправившись через реку Ахи, мы вернулись в дом старика Мендосы. Путь в горах пришлось прокладывать с помощью мачете, потому что нога человека давно уже не ступала здесь, и наше продвижение было медленным. Ночь провели на вершине горы, за весь день практически не поев ничего. До сих пор я вспоминаю как одно из самых больших пиршеств в моей жизни, когда крестьянин Креспо пришел к нам с банкой, в которой были четыре свиные колбаски, сэкономленные им от своего пайка, и сказал, что они предназначаются для друзей. Креспо, Фидель, я и еще один наш товарищ очень обрадовались этой скудной порции как роскошному банкету. Наконец мы достигли дома Мендосы, находившегося справа от горы Каракас, и старый крестьянин приготовил для нас кое-что поесть. Будучи верным крестьянской солидарности и закону дружбы с Кресенсио Пересом и другими его приятелями, которые входили в наш отряд, он всегда принимал нас, хотя и испытывал при этом страх…
Для меня этот переход был очень тяжелым из-за приступа малярии. Гуахиро Креспо и незабвенный товарищ Хулио Сенон Акоста помогали мне идти. В этих местах мы никогда не останавливались на отдых в домах, но мое состояние, а также состояние испанца Морана, который никогда не упускал случая, чтобы заболеть, было таким, что нас послали ночевать в дом, в то время как остальные бойцы находились под открытым небом, охраняли окрестности и заходили в дом только поесть.
Нам пришлось освободиться от некоторых бойцов из-за их низкого морального состояния и оставить у крестьян наших товарищей, получивших серьезные травмы во время перехода. Среди последних были нынешний министр внутренних дел Рамиро Вальдес и один из сыновей Кресенсио – Игнасио Перес, который позднее стал капитаном и геройски погиб. Рамирито сильно ушиб колено, которое у него было ранено еще во время нападения на казарму Монкада. Несколько парней ушли из отряда сами, что, по правде говоря, пошло нам только на пользу. Я помню, как в тишине гор один из них в истерике стал кричать партизанам, что его посылали сюда, сказав, что отряд имеет достаточно продовольствия и может защищаться при воздушном нападении, а вместо этого самолеты, мол, сеют смерть, люди постоянно бродят голодными, у них нет даже воды, чтобы напиться. В первые дни такое чувство испытывали многие наши бойцы. Затем те, кто выдерживал первые испытания, оставались в отряде, привыкая к грязи, нехватке продовольствия и воды, к отсутствию крыши над головой, к опасности. Они привыкали жить, полагаясь лишь на винтовку да на сплоченность и стойкость маленького партизанского отряда.
Сиро Фриас привел с собой несколько бойцов и рассказал новости, которые сегодня вызвали бы у нас улыбку, но тогда мы поверили им. Он говорил, что Диас Тамайо (министр обороны в правительстве Батисты) готов сделать что угодно, лишь бы примазаться к революционным силам, что Фаустино сумел собрать много тысяч песо и, наконец, что саботаж растет по всей стране и правительство стоит перед началом хаоса. Он сообщил также трагическую, но поучительную весть. Серхио Акунья, дезертировавший несколько дней назад, добрался до дома своих родственников и там стал похваляться перед племянницами своими партизанскими подвигами. Об этом услышал некий Педро Эррера и донес на него полиции. Вскоре явился небезызвестный капрал Росельо (позднее за свои злодеяния он был казнен народом) и стал его пытать. Затем капрал выстрелил четыре раза в Акунью и убил его. Этот случай показал бойцам отряда, насколько важна сплоченность людей и сколь жалок дезертир, предавший своих товарищей. Нам пришлось срочно сменить место своего расположения, поскольку Серхио Акунья знал, что мы находимся в доме Флорентино, и во время пыток мог проговориться об этом. Эутимио Герра, услышав о гибели дезертира, сказал, что накануне он видел сон, будто Акунью убили и, как ни странно, его убийцей был капрал Росельо. Позднее, когда предатель был разоблачен, нам стало ясно, почему он видел такой сон. Но тогда рассказ Эутимио вызвал настоящую «философскую дискуссию» о том, сбываются сны или нет. Как отвечавший за культурно-просветительную и политическую работу среди бойцов, я стал объяснять, что это невозможно и что речь может идти лишь о случайном совпадении. Во время дискуссии Универсо Санчес сообщил, что за день до случившегося Герра уходил из отряда и, вероятно, от кого-то узнал об этом, а теперь, мол, разыгрывает нас. Эутимио действительно покидал отряд и принес с собой пятьдесят банок молока и военный фонарик.
Одним из тех, кто больше всех настаивал на том, что сны сбываются, был безграмотный 45-летний крестьянин Хулио Сенон Акоста. Это был мой первый ученик в Сьерра-Маэстре, которого я пытался научить грамоте во время привалов. Хулио Сенон учился читать с большим упорством, не обращая внимания на свои годы. Он понимал, что революции нужны грамотные люди. В тот год пример Акосты оказал большое влияние на его товарищей крестьян.
Хулио Сенон Акоста многое делал для отряда. Это был неутомимый человек. Он всегда помогал товарищам, и особенно тем, кто пришел из города и не умел переносить трудности походной жизни. Хулио хорошо стрелял, мог развести костер в дождливую погоду и быстро найти питьевую воду. Одним словом, это был мастер на все руки.