— О, — оживился Бумба. — Так это как раз то, что нам надо.
— Да вот и я о том же, — кивнул Гурфинкель. — К шейху сходим, а затем отправимся типа как достопримечательности осматривать, а на самом деле начнем искать стоящий товар.
— Как искать?
— Доверься мне, приятель. Я в этих делах дока. Главное, чтобы нужные люди сами на нас вышли, а не мы на них. Надо сделать так, чтобы сразу было видно; что нас интересует не какое-нибудь гипсовое фуфло, а настоящие древние артефакты.
— А как же нам это сделать? — удивился Покровский, макая печенье в баночку с джемом.
— Всему свое время, Эндрю, — усмехнулся Гурфин-кель, — всему свое время.
И эта ухмылка у Миши получилась настолько зловещей, что Бумбе на секунду показалось: перед ним сидит Индиана Джонс собственной персоной, вот только без шляпы.
Чтобы добраться до Эль-Курны, селения, расположенного на западном берегу Нила, прямо напротив Луксора, нужно было воспользоваться паромом, который работал с семи утра до шести вечера. В оба конца это удовольствие стоило два египетских фунта с одного пассажира. Естественно, Миша Гурфинкель и здесь попытался сэкономить, выяснив, что перебраться на западный берег Нила можно на моторной лодке, но, как оказалось, стоило это столько же, сколько и билет на паром. Дешевле было разве что вплавь, но Миша, к сожалению, в отличие от Бумбы плавал весьма посредственно (на втором месте после топора), да и сам Нил больше походил на сточную канаву, чем на великую древнюю реку.
Короче, идея с купанием была чистейшим бредом. Пришлось выделять два фунта для билетов на паром в Эль-Курну.
— Профессор Енски тоже, конечно, молодец, — ворчал Миша, покупая билеты. — Как мы, черт возьми, будем торговаться с этим шейхом по поводу найма рабочих, не имея за душой ни гроша?
— А че, blin, — пожал плечами Покровский, — в конце концов, это его проблемы, наше дело договориться.
— Да уж, — Гурфинкель склочно пересчитал сдачу, — чужих бабок не жалко…
Один из пассажиров парома, полный благообразный араб, напоминающий индийского торговца пряностями, любезно объяснил иностранным туристам, как им найти местного шейха.
— Он проживает в отеле “Марсам”, — улыбаясь ответил толстяк, — охристого цвета двухэтажном здании напротив отделения Службы древностей. “Марсам” — это единственный караван-сарай Курны. Он расположен невдалеке от заупокойного храма Мернептаха, царя XIX династии. Думаю, вы найдете его без особых проблем.
— Спасибо, — поблагодарил по-английски Миша.
— Шушара, — вдруг ни с того ни с сего выпалил Покровский, роющийся в своем верном англо-арабском разговорнике.
— Чего?! — одновременно хором переспросили араб с Гурфинкелем.
— Э… — Покровский замялся, — я хотел сказать шукран, то есть “спасибо” по-арабски.
— Вы учите язык. — Толстяк вальяжно кивнул. — Похвально, но, к сожалению, совершенно бесполезно. Здесь прчти все знают английский.
— А я тебе что, дубине, говорил, — добавил Миша.
Бумба в ответ скорчил Гурфинкелю такую злобную гримасу, что полный араб даже отшатнулся. Затем толстяк изучающе посмотрел на идиотскую футболку Покровского со сфинксом и надписью “Я люблю Египет”.
Колебался араб пару минут от силы.
— Вижу, — вдруг проникновенно изрек он, — вас очень интересует история этой страны. Миша с Бумбой кивнули.
— Идемте. — Толстяк махнул рукой в хвост парома, где практически не было пассажиров.
— Так-так, — прошептал Гурфинкель, — а вот это уже интересно.
Покровский, как всегда непонимающе, посмотрел на приятеля. Миша лукаво ему подмигнул.
— Это действительно большая удача, что я встретил вас на этом пароме! — воскликнул толстяк. — Скажу вам по секрету, — голос араба опустился до заговорщицкого
шепота, — я еду в Эль-Курну к своему старшему брату, члену клана Абд эр-Махмудов.
— Ну и что? — простодушно удивился Бумба.
— Как ну и что? — чуть не закричал араб. — Неужели вы не знаете, что это клан знаменитых расхитителей гробниц, действующий уже почти два века в Луксоре?
— Ну предположим, — согласился Гурфинкель, напустив на себя загадочный вид, мол, мы не такие уж простаки, как кажется на первый взгляд.
Толстяк растерянно моргнул, но если он действительно растерялся, то на несколько секунд, не больше.
— Вы не понимаете! — грустно констатировал он.
— Что не понимаем? — переспросил теряющий терпение Покровский. — Слушай, мужик, кончай gniloy bazar, говори конкретно, че тебе от нас надо?
Миша с укоризной посмотрел на Бумбу: мол, зря ты так грубо, но толстяк, к слову сказать, совсем не обиделся, а наоборот, даже обрадовался поставленному в лоб вопросу.
— Это не мне что-то от вас нужно, — елейным голосом проговорил он, — а вам от меня…
И, сказав это, полный араб снял с плеча холщовую сумку, продемонстрировав Бумбе с Гурфинкелем ее содержимое.
— Ого, — присвистнул Покровский, — nehilo, blin.
В сумке у предприимчивого толстяка лежали завернутые в целлофан скарабеи, маленькие сфинксы, фигурки Нефертити, черные кошки, фаянсовые амулеты.
— Вы хотите сказать, что среди этого, — Миша небрежно указал пальцем на примитивные сувениры, — есть действительно ценные вещи?
Торговец проницательным взглядом всмотрелся в надменное лицо Гурфинкеля, затем перевел взгляд на Бумбу, с отвисшей челюстью рассматривающего липовые сокровища. Да, этому двухметровому бугаю он даже сумку свою потертую мог бы ввернуть под видом головного убора Рамсеса Великого, но второй иностранец, явный по национальности иудей, похоже, видел коварный замысел облапошивания насквозь.
— Хорошо, — кивнул толстяк, — отдам вам все это за… м-м… двести египетских фунтов.
Миша Гурфинкель задумчиво погладил подбородок:
— За пятьдесят.
— За сто пятьдесят, — согласился торговец сувенирами.
— Тогда давайте уж по-честному, — Миша мило ему улыбнулся, — тридцать фунтов — это моя последняя цена.
— Хорошо, сто, — кивнул толстяк, — для вас, англичан, так и быть, сделаю скидку.
— Двадцать девять, — сладко зевнул Гурфинкель, вглядываясь в приближающийся берег.
— Девяносто.
— Двадцать пять.
— Так и быть, пятьдесят, и пусть Аллах будет свидетелем, в Ризе я смогу выручить за этот товар вдвое больше.
— Мы теряем время, — ответил Гурфинкель. — Кстати, а вот и берег.
— Хорошо, хорошо, я согласен, — обреченно закивал торговец, — тридцать фунтов, но лишь за скарабеев
и кошек.
— По рукам, — внезапно легко согласился Миша, протягивая толстяку деньги. — И если можно, кулечек.
— Ну, blin! — восхищенно глядя на Гурфинкеля, произнес Бумба.
Куда там до Миши Индиане Джонсу, кишка тонка. Похоже, что с Мишиной хваткой они очень скоро заполнят прилавки своего лондонского магазина первоклассным товаром. В конце концов, ведь не только настоящими древностями они будут торговать, но и сувенирами, фирменными сувенирами, изготовленными хоть и кустарно, но зато в самом Египте.
Ну, дай Бог.
* * *Отель “Марсам” они нашли довольно быстро. В Эль-Курне это была настоящая достопримечательность, и поэтому прохожие с легкостью объяснили им, куда идти. Но надо сказать, что Гурфинкель с Бумбой сильно удивились, когда увидели во дворе отеля множество иностранных туристов.
— Ничего себе достопримечательность, — прошептал Миша, рассматривая веселящихся японцев и тупо фотографирующих все подряд немцев.
По всему двору отеля были расставлены длинные деревянные ложа, на которых, собственно, туристы и располагались. Многие вяло попивали пивко или кока-колу.
Под тощим кустом жасмина, не обращая на туристов ни малейшего внимания, дремал старый лохматый пес неопределенной породы.
— Лохматин, — сразу определил родословную четвероногого проницательный Гурфинкель, с умилением наблюдая, как немецкие туристы с каменными лицами по очереди фотографируются со старой собакой, как впоследствии оказалось, любимицей шейха.
Бумба недовольно огляделся по сторонам, отмечая крайнюю убогость запущенного двора.
— Ты хочешь сказать, что в этом свинарнике шейх и проживает?
Миша в ответ радостно кивнул.
— Но ведь шейх на Востоке это разве не что-то вроде халифа? — удивился Покровский. — Сказочно богатый правитель, владыка земель.
—Чего? — Гурфинкель добродушно рассмеялся. — Ну ты, Эндрю, и морозишь. Шейх — это всего лишь деревенский староста, восьмидесятипятилетний дедуган, божий одуванчик.
— А я думал, это кто-то типа раджи в Индии, — насупился Бумба. — Думал, с великим человеком познакомимся.
— А кто тебе сказал, что он не великий? — удивился Миша.
Но тут громкие голоса присутствующих смолкли, так как во дворе отеля “Марсам” появился сам шейх, местная самая знаменитая достопримечательность, посмотреть на которую туристы, собственно, здесь и собрались.
— А кто тебе сказал, что он не великий? — удивился Миша.
Но тут громкие голоса присутствующих смолкли, так как во дворе отеля “Марсам” появился сам шейх, местная самая знаменитая достопримечательность, посмотреть на которую туристы, собственно, здесь и собрались.
Ну а кому же это еще быть, если не ему?
Все взгляды устремились к арке входа в отель, из которой не спеша шествовал хозяин дома Хусейн Абд эр-Махмуд. Это была воистину замечательная личность, история жизни которой не уместилась бы, пожалуй, и в десятитомное собрание сочинений, а то и в серию захватывающих приключенческих романов.
— Шейх, — прошептал на ухо Покровскому Гурфинкель, — по-арабски означает “старик” или “старец”.
Бросив выразительный взгляд на своих гостей, старик величественно пересек двор отеля, приблизившись к своему любимому псу, после чего потрепал его по кудлатой выцветшей шерсти. Пес, приоткрыв слезящиеся глаза, вяло лизнул хозяину руку.
— Ni figa sebe, божий одуванчик, — хрипло произнес Бумба. — Сколько, ты говоришь, ему лет?
— Восемьдесят пять, — ответил также пораженный внешним видом старика Миша.
Да какие там восемьдесят пять — пятьдесят, да и то с большой натяжкой. Двухметровый широкоплечий гигант в длинной коричневой доломее — египетском национальном наряде — и белом тюрбане, шейх Хусейн Абд эр-Махмуд был ве.сь преисполнен величия и достоинства. Смуглое лицо шейха в складках дубленой кожи сильно контрастировало с живыми карими глазами, от которых, казалось, не могла укрыться ни одна деталь окружающего мира.
Вот и сейчас, ласково поглаживая старого пса, шейх на пару секунд задержал свой цепкий взгляд на Мише с
Покровским, явно выделив их в толпе разношерстных туристов, пришедших просто поглазеть на легендарного кладоискателя.
В этом человеке чувствовалась недюжинная сила и, без сомнения, проницательный незаурядный ум, что заставило Гурфинкеля мгновенно насторожиться. Внутренний голос предупреждал Мишу, чтобы он следил за своими словами, когда ему придется беседовать с шейхом.
— Смотри мне, дурень, — Гурфинкель с силой дернул Бумбу за рукав идиотской футболки, — скажешь хоть слово из разговорника, убью.
— Да ладно тебе, — отмахнулся от приятеля Покровский, однако просьбе внял.
Погладив пса, шейх так же не спеша, как и вошел во двор, направился прямо к Мише с Бумбой.
— Вы и есть те англичане, которые собираются копать в Луксоре? — спросил Хусейн Абд эр-Махмуд.
Говорил он по-английски с легким акцентом и, как показалось Гурфинкелю, с налетом насмешки.
Начинающие охотники за артефактами кивнули.
— Идите за мной. — Шейх указал на небольшой столик в тенистом и относительно чистом углу двора.
Усевшись на жесткую скамеечку напротив могучего старика, Миша с Бумбой смущенно переглянулись.
“Да как же я с ним буду торговаться? — с испугом подумал Гурфинкель. — Он же меня насквозь видит”.
— Каркаде? — предложил шейх, лукаво рассматривая откровенно семитскую внешность Миши.
— Очень будет кстати, — ответил Гурфинкель, — и если можно, со льдом.
Старик жестом подозвал к себе какого-то худого араба.
— Солиман, два чая со льдом господам англичанам.
Худой араб поклонился и через минуту уже нес на серебряном подносе прохладительный напиток.
— Пей, дубина, — прошептал по-русски Миша, пихая Покровского локтем, — иначе старик обидится.
— Весьма недурственно, — похвалил напиток Гурфинкель, отставляя чашку в сторону. — Теперь о деле.
— Сколько людей вам нужно? — невозмутимо поинтересовался шейх.
— Человек пятнадцать — двадцать, если можно, — ответил Миша.
— Так много? А что вы собираетесь копать?
Гурфинкель напрягся, припоминая вчерашний разговор с профессором Енски.
— Могилу фараона Сети Первого, — наконец вспомнил он. — Да, именно Сети Первого.
Старик улыбнулся, причем улыбнулся скорее не губами, а глазами, в которых, казалось, так и забегали веселые искорки.
“Чего это он? — удивился Миша. — Ох зря я ему про этого фараона ляпнул. Хотя, в конце концов, это проблемы профессора Енски, он дает монету”.
— А вы в курсе, что на раскопки этой могилы вы должны получить мое разрешение? — вдруг ни с того ни с сего заявил шейх.
— Разрешение? — Гурфинкель растерянно покосился на Бумбу.
— Да-да, разрешение, — подтвердил старик, вальяжно развалившись на деревянной скамейке.
— Профессор ничего нам об этом не говорил, — быстро нашелся Гурфинкель.
— Какой профессор?
— Ну… руководитель экспедиции. Думаю, вы решите этот вопрос с ним вместе при личной встрече.
Шейх вяло махнул рукой: мол, хорошо, еще договоримся.
Помолчали.
Друзья смущенно заерзали на скамеечке. Старик просто до неприличия подробно изучал их своими карими смеющимися глазами, и какие мысли посещали его голову в этот момент, было неразрешимой загадкой.
— Ну так как же насчет рабочих? — робко напомнил Гурфинкель.
— По двести фунтов в месяц за каждого, — просто ответил шейх.
“Торговаться, — лихорадочно подумал Миша, — или все-таки не торговаться, вот в чем вопрос”.
Торговаться в данной ситуации с этим величественным человеком казалось неприлично, но и не торговаться на Востоке было не принято.
Что же делать?
И все же Миша решил не торговаться. Деньги-то все равно были не его, а профессора Енски, и это стало главным фактором в принятом решении.
— Мы согласны, — ответил Гурфинкель. — Вы принимаете оплату кредитными карточками?
— Нет, только наличными, — отрезал старик.
— Ну что ж… — Миша с облегчением вздохнул.
— Вы не будете разочарованы, — добавил шейх, — я выделю вам для раскопок самых рослых людей. Правда, работают они немного медленно, но зато эффективно.
— Нас это устраивает, — пожал плечами Гурфинкель. — Завтра к вам заедет профессор, осмотрит рабочих и привезет деньги.
Шейх благосклонно кивнул.
— Каркаде? — снова лукаво предложил он. Миша с Бумбой переглянулись.
— Ну, если вы никуда не спешите… — смущенно начал Гурфинкель.
Хусейн Абд эр-Махмуд в ответ лишь улыбнулся. Он уже давно никуда не спешил.
Луксор.
Вечность.
Эти слова по своей сути едины. Звенящие, как натянутая струна рояля, пески, выжигающая душу жара, психоделические краски восточного города.
И бесконечность.
Оглушающая бесконечность времени, от которой расширяются зрачки и теряется пространство. Словно затишье перед песчаной бурей. Только черно-красные клубы пыли, извивающиеся, как погребальные костры. Осязаемая симфония чувств, которым не было имени.
Беззвучный крик тоски.
Глухая щемящая боль, которую ощущаешь только в первые минуты перед началом работы экспедиции. Тяжелое ощущение по чему-то безвозвратно утерянному. Это чувство так сильно давит тебе на плечи, что вызывает почти физическую усталость.
Каждый раз, приезжая сюда, он буквально захлебывался от Вечности словно студент, впервые попавший на раскоп. И хотелось каждого дернуть за штанину или подол, заглянуть в глаза и спросить, нет, даже закричать: “Ты видишь то же, что и я?! Ты тоже видишь Вечность?”
Вот что для профессора Алекса Енски значило слово “Луксор”.
Он находился в стране третью неделю. Обещанное разрешение на раскопки в Долине Царей застряло где-то в недрах бюрократической машины Службы древностей. Удивляться нечему. Для всего Востока бюрократическая проволочка — это едва ли не дань традиции. Не помогли даже старые связи, пока в ход не пошли денежные дотации местным аборигенам. Конечно, из всей этой ситуации положительным моментом было то, что пока он торчал в Луксоре, то ухитрился утрясти все организационные моменты, связанные с экспедицией. Встретил основной состав археологов, багаж со снаряжением, расселил всех по гостиницам и закупил продовольствие.
И грамотно переложил обязанности по найму местных рабочих на плечи двух ушлых ребятишек. Последний пункт особенно радовал профессора. Все-таки, что ни говори, возраст брал свое. Его внимание и собранность могли отвлечься на какую-нибудь мелкую подробность и совершенно забыть про такую важную вещь, как собственное здоровье. Тяпнуть по собственному недосмотру стаканчик местной тепленькой водички — это, пожалуй, самая невинная шалость.
А были еще и арабы. Каждый раз, приезжая в Египет, Алекс удивлялся их нахальному поведению. Тяжеловесный юмор, неумело прикрытый подобострастием, доводил профессора до зубной боли. “По молодости лет”, как любил поговаривать Енски-старший, он очень удивлялся тому факту, что арабы в Англии и арабы в естественном их месте проживания не очень-то и отличаются. Они даже одевались одинаково, исхитряясь носить чалму и балахон в английском климате. В глазах темнокожих переселенцев с Востока сквозила наглая уверенность хозяев жизни. Это потом, когда пришли опыт и жизненная мудрость, он понял, что такова их культура. Держаться вместе и ни на шаг не отступать от правил, установленных предками, везде и всегда быть “дома”. Вот поэтому они не растворяются в белой расе, а наоборот, словно обособляются от нее, основывая свои кварталы, этакие “маленькие Мекки” в центре Европы.