И не было дня с начала времен, когда бы где-нибудь в Галактике не полыхала война — не в одном созвездии, так в другом. Войны порождаются экономическими трудностями, хотя бывают и иные причины: неуемное честолюбие отдельных личностей и отдельных народов, странная тяга к гибели — психологический недуг, одолевающий порой целые цивилизации, национализм, высокомерная идеология расизма или религиозные догматы, если они оперируют понятиями крови и смерти вместо понятий любви и жизни.
А если постигнуть причины войн, классифицировать их? — подумал Шелдон. Наверное, можно найти какие-то общие закономерности, выявить факторы, ведущие к войне, и факторы, предопределяющие победу, коль скоро война разразилась.
Но предположим, что мы глубоко изучили проблему войны, изучили вызывающие ее причины и пути к победе. Предположим, что мы выявили все относящиеся к проблеме факторы в их взаимосвязи и, более того, разобрались, какой вес имеет каждая группа факторов в сопоставлении с другими группами. Какова, например, роль присущей тому или иному народу изобретательности и его технологических достижений, как соотносятся здесь храбрость и логическое мышление, высота развития культуры и потребность сохранить и защитить эту культуру, как возникает ненависть к другим или, вернее, способность к ненависти, — короче, как именно переплетаются факторы большие и малые, явные и скрытые, все слагаемые подготовки войны.
И каковы эти факторы, хотя бы некоторые из них, не в абстрактных категориях, а в конкретном воплощении? Что подталкивает культуру к войне? Что предопределяет победу? Конечно же, не только крепость стали и огневая мощь, не храбрость воинов, не искусство генералов и не материально-техническое обеспечение — и вообще не какое-то одно обстоятельство само по себе.
Могут иметь значение и всякие пустяки, мелкие, бытовые, вроде бы не имеющие прямого отношения к делу, — допустим, привычка сидеть на стуле, а не на земле, и есть ножом и вилкой, а не руками. Или, скажем, скабрезные анекдоты, и более приемлемое на вкус спиртное, и тростниковая дудка лучшего качества. Потому что любая, самая мелкая черточка затрагивает определенные принципы: улучшенная технология перегонки спирта может подсказать путь к производству химических веществ, имеющих военное применение; извращенный ум, имеющий вкус к скабрезным анекдотам, можно приспособить к еще более пагубным пропагандистским целям; и даже знания, нужные для совершенствования музыкальных инструментов, можно применить для изготовления иных инструментов — уже не музыкальных, а смертельно опасных для жизни.
А разобравшись в этом, можно составить шкалу весомости всех факторов по отдельности, хотя их вес, как в карточной игре, будет то повышаться, то понижаться в зависимости от того, как легли карты в комбинации.
Шелдон встал и принялся мерить каюту шагами.
Предположим затем, что мы придумали игру — игру в войну — где все факторы, имеющие отношение к ней, представлены фигурками или фишками переменного достоинства. Предположим, что мы решили играть вместо того, чтобы воевать. Допустим, что такая игра способна решить, какая из сторон в случае войны одержит верх.
Далее предположим, что мы следим за развитием цивилизаций и за возникновением факторов, которые в конце концов приведут к войне. Таким образом, мы получаем возможность безошибочно определять, что, если развитие определенных факторов продолжится, война неизбежно вспыхнет через пять или десять лет. А коли так, мы обретаем и способность предотвратить войну до того, как она вспыхнет. Мы же видим опасные признаки и вычислили срок кризиса. И когда этот срок настает, мы не воюем, а затеваем игру.
Только, прервал себя Шелдон, все равно ничего не получится.
Мы можем сыграть и выяснить, чем кончится война, но что бы мы ни выяснили, факторы, ведущие к войне, никуда не делись, да и точка кризиса не переместилась. Мы оказались вновь там же, где и были; мы не добились ровным счетом ничего. Игра, пусть она и выявит потенциального победителя, кризиса не устранит.
Нет сомнений, в игре можно решить, какая из сторон победит. Игра может предсказать исход сражений. Но игра не уменьшит переизбыток населения, не решит экономических трудностей и не отнимет у противника торговых привилегий — она не изменит ситуацию по существу.
Нужно предпринять кое-что серьезнее, чем просто затеять игру. Нужно не только выяснить, кто победит в случае войны, но и ликвидировать, притом по доброй воле, ведущие к войне факторы: экономические проблемы, нетерпимость и все прочие переменные величины, сколько бы их ни было.
Значит, нужно не просто затеять игру, но и выплатить авансом определенную стоимость. Нужно вычислить цену мира и найти в себе решимость заплатить эту цену, пусть даже очень высокую.
Наверное, существует не только набор переменных, указывающий на приближение войны. Наряду с ним существует и другой набор, предупреждающий, что за каким-то пределом формула мира, найденная с таким трудом, теряет силу. Она, эта формула, может быть еще действенной для культуры класса 10, однако при дальнейшем развитии ее составляющие усложнятся настолько, что формула может рухнуть под собственной тяжестью.
Культура класса 10, например, еще способна обуздать факторы, контролирующие рынок конкретных пищевых продуктов, но как обуздать те же факторы, если они должны охватить разветвленную банковскую систему целой Галактики?
Формула мира может быть работоспособной в пределах класса 10, но она может утратить эффективность в классе 9, а при переходе к 8-му классу оказаться полностью бесполезной.
Остается один вывод: гугли не только играли в свою игру, но и платили цену за мир. И эта цена
— отступление вспять. Они уклонились от дальнейшего прогресса. Они отступили в класс 14 для того, чтобы пожить недолго дикарями, а потом вновь продвинуться вперед, но не так далеко, как до начала эволюции наоборот. И они добровольно вернулись к дикости — ради того, чтобы не воевать.
Они отступили вспять не потому, что в классе 14 война менее вероятна, чем в классе 10, а ради того, чтобы формула, коль скоро ее нашли, сохраняла свою эффективность. И они не спешили расставаться с 14 классом во имя того, чтобы создать резерв времени для последущего прогресса, чтобы набрать фору и не сразу приблизиться к рубежу, за которым формула мира теряет силу.
Но как они отступили? Как можно вернуться из класса 10 в класс 14? Регресс — да, конечно. Оставили уютную деревню и поселились в грязи и убожестве, а принадлежности для игры, искусно сделанные фигурки и прочие ценности, завоеванные в течение жизни по классу 10, поджидали их в целости и сохранности под замком в молельне. И рано или поздно пробил бы час, когда гугли вновь достаточно продвинулись бы в развитии, чтобы сыграть в свою игру. И сыграли бы, не отступая от вековых правил, — но тут на планете сел космический корабль и преподнес им на блюдечке, образно говоря, груз атомных бомб вместо луков и стрел.
Шелдон опять сел за стол и сжал голову в ладонях.
«Насколько, — спросил он себя, — насколько больше мы дали им по сравнению с тем, что у них было прежде? Неужели мы разрушили формулу? Что если мы ухитрились дать им так много, что одна эта деревушка разнесет всю систему в клочья? Предусматривает ли формула допуски и каковы они? Как далеко можно выйти за рамки класса 10, не пересекая при этом черту безопасности?
И опять встал, и опять зашагал по каюте.
Нет, вероятно, ничего страшного не случилось, внушал он себе. Они же играли в свою игру все пять веков, что мы с ними знакомы, и невесть сколько тысячелетий до первого контакта. Они не пойдут на то, чтобы разрушить формулу: они знают, где черта безопасности. В них глубоко укоренился страх перед войной, он лежит в самом сердце их культуры — иначе* они не придерживались бы своей формулы с таким постоянством. И формула, наверное, совсем простая. Только одно непонятно: как может целая раса осуществить намеренный регресс?
Гипноз? Ничего не выйдет, ибо что произойдет с самим гипнотизером? Оставшись вне воздействия гипноза, он будет непредсказуем и опасен.
Тогда какая-то умная машина? Но у гуглей нет никаких машин. Так что машины тут тоже ни при чем.
А может, наркотики?
На планете есть корень, из которого готовят лекарство против болезни, распространенной в одном из секторов Галактики, — корень баабу. И больше он не растет нигде, кроме планеты Зан.
— Боже правый! — воскликнул Шелдон. — Что это за болезнь?
Он достал отброшенные ролики, вставил их в аппарат и нашел диссертацию о корнях баабу. Вгляделся в название болезни, произнести которое не сумел бы ни при каких обстоятельствах. Затем обратился к общему реестру записей, обнаружил ролик с медицинской информацией, а в нем несколько строк, посвященных загадочной болезни:
«…нервное расстройство, которое сопряжено с высокими эмоциональными перегрузками и во многих случаях — с чувством вины, проистекающим из неспособности больного забыть былые горькие переживания. Лекарство вызывает у больного состояние полного забвения, которое со временем проходит, но от прежних детальных переживаний сохраняются лишь самые общие очертания, и болезнь, таким образом, не возобновляется».
Так вот же оно! Вот ответ!
Гугли отведали корней баабу, скорее всего церемониально, и забыли прежнюю жизнь, сбросили с себя свою культуру, как старую кожу, и отступили разом на целых четыре класса. С течением времени воздействие баабу ослабло бы, они начали бы кое-что вспоминать и, вспоминая, вновь двигаться вверх по культурной шкале. Но вспомнились бы им не подробности прежней культуры, а лишь ее основные заповеди, и в силу этого они взобрались бы чуть пониже, чем прежде. И сохранили бы таким образом достаточную дистанцию для безопасного движения до следующего кризиса. А затем вновь отведали бы корней баабу и вновь избежали войны.
И если в игре можно решить, кто победил бы в войне, то забвение и медленное выздоровление от эффекта баабу устраняет причины войны, стирает самую точку кризиса. И формула действует просто потому, что прежде, чем гугли усядутся за игру, факторы, чуть не приведшие к войне, уже прекратили свое существование и кризис исчез, будто его и не было.
— Прости нас Боже, — выдохнул Шелдон, — прости наши мелкие алчные души…
Он опять подошел к столу и сел. Внезапно отяжелевшей рукой потянулся к коммуникатору и вызвал капитана.
— Что там у вас? — раздраженно рявкнул Харт.
— Улетайте отсюда, — приказал Шелдон. — Убирайтесь с этой планеты как можно скорее!
— А как же корень?..
— Нет здесь никакого корня. Отныне и навсегда никакого корня здесь нет.
— Но у меня контракт!
— Контракт недействителен, — объявил Шелдон. — Аннулирован как противоречащий галактическим интересам.
— Что? Противоречащий? — Харт просто захлебнулся от ярости. — Слушайте, координатор, этот корень срочно нужен в секторе 12. У них там…
— Они его синтезируют. Если он им нужен, им придется его синтезировать. Есть кое-что поважнее…
— Вы не имеете права! — вскричал Харт.
— Имею, — отрезал Шелдон. — Если вы так не считаете, проверьте и убедитесь на опыте.
Выключив коммуникатор, он долго сидел, беспокойно вслушиваясь. Прошло десять минут, пре-вде чем до него донесся топот бегущих ног, предвестник срочного старта.
В иллюминаторе было видно, как планета тускнеет и уменьшается в размерах: корабль стремглав уносился в пространство.
Мужество, сказал себе Шелдон, не переставая думать о гуглях. Какое же чистейшее, хладнокровное мужество они проявили! Остается только надеяться, что наш отлет не слишком запоздал. Что искушение не зашло слишком далеко. Что они сумеют свести нанесенный нами вред к минимуму.
По всей вероятности, некогда гугли были великой расой, создавшей высочайшую цивилизацию, — не исключено, более высокую, чем любая из существующих ныне в Галактике. _ Ведь чтобы решиться на то, на что решились они, нужна поистине фантастическая духовная мощь. Мощь, недостижимая ни в культурном классе 10, ни даже в классе 6, — а выше «шестерки» не поднялась и планета Земля.
Это решение требовало великого интеллекта и великого сострадания, острого аналитического ума и немыслимой объективности; прежде чем его принять, нужно было просчитать все факторы и найти, как использовать каждый из них. И еще требовалось мужество, мужество совершенно невообразимое — и все-таки древние гугли не испугались добровольно» сменить культуру, достигшую 3-го или даже 2-го класса, на класс 10, поскольку план вечного мира за пределами этого класса был бы неработоспособен.
И если этот план сработал однажды, он обязательно должен работать и впредь. Нельзя позволить, чтобы мужество, проявленное целой расой, пошло насмарку. Нельзя позволить, чтобы план провалился ради прибылей космических торговцев.
И еще одно: нельзя допустить, чтобы корень баабу превратился попросту в предмет купли-продажи. Нельзя ослепить гуглей наживой, принуждая их забыть о более высокой ценности корней и тем самым хороня величайшую из надежд, что открывались когда-либо перед Галактикой.
Шелдон вновь обратился к недавно составленной схеме и тщательно проанализировал всю информацию, какую гуглии выкачали из экипажа. В сумме информация если и выходила за рамки класса 10, то совсем чуть-чуть, — возможно, 9-Р, но не выше. Это было опасно, но, по всей вероятности, не смертельно: надо полагать, даже подкласс 10-А, если гугли недавней поры добрались до такой высоты, еще не выходил за границы безопасной зоны. И не стоит забывать, что баабу повлекли за собой культурное отставание и последствия отставания дали как бы дополнительный резерв безопасности.
Он вернулся к своим роликам и потратил несколько часов, изучая отчеты о торговых сделках, и опять поразился хладнокровному мужеству гуглей и их последовательной приверженности той цели, что поставили предки. Во всех сделках, в любой из них не было ни одного предмета, выходящего за рамки потребностей культуры класса 10!
Ну надо же, сказал он себе, они заказывали мотыги, когда могли бы получить атомные двигатели!
Пять веков подряд они последовательно отказывались от товаров и услуг, которые могли бы вывести расу гуглей к величию и счастью, к более праздному образу жизни, в конце концов!
К величию и счастью — и, более чем вероятно, к гибели.
Должно быть, когда-то давным-давно гугли — обитатели исполинских городов, ныне ушедших под поверхность планеты и обратившихся в прах, — познали чудовищную горечь изощренной, технически совершенной войны, ужаснулись принесенным ею страданиям и смерти и слепой ее бесплодности, и добытое страшной ценой знание, память тех дней до сих пор живы в подсознании нынешних гуглей.
И Галактика не может позволить себе утратить это знание.
Пять долгих веков гугли противостояли соблазнам космической торговли — а ведь за корни баабу им дали бы все, что бы они ни попросили. Даже если бы торговцы знали истину, они все равно охотно и не задумываясь разрушили бы охранный щит культуры класса 10 ради прибыли.
Гугли продержались пять веков. Как долго они смогут еще держаться? Разумеется, не до бесконечности. Вождь и его племя дрогнули и получили информацию, выходящую за рамки класса 10. Не означает ли это, что моральная сила уже слабеет, что пять веков торговли уже подточили ее?
И если бы гугли не продержались — если они не продержатся, — Галактика станет беднее. Прибавятся только войны.
Ибо придет день, пусть не скоро, когда можно будет послать сюда специальную экспедицию и провести детальное изучение великого наследия, великого свершения гуглей. Результатом такой экспедиции может быть первый значительный шаг к миру во всей Галактике или хотя бы намек, как применить тот же принцип, не прибегая к фиговому листку статичной культуры.
Однако до экспедиции еще много-много лет. Ее нельзя посылать, пока волны времени не смоют случайные влияния, наросшие за пять веков торговли.
Шелдон вновь сел к столу, извлек управляемый голосом стенограф и заправил в него бумагу. Затем без запинки продиктовал заглавную строку, которую машинка тут же и напечатала:
РЕКОМЕНДАЦИЯ. ЗАКРЫТЬ ПЛАНЕТУ ЗАН НА НЕОПРЕДЕЛЕННЫЙ СРОК ДЛЯ ТОРГОВЛИ И ПОСЕЩЕНИЯ С ЛЮБЫМИ ДРУГИМИ ЦЕЛЯМИ.
Перевел с английского Олег БИТОВ
Наталия Сафронова В ШУМЕ ТЕХНИКИ
Эволюционная версия К. Саймака выглядит весьма романтично, но продиктована острой тревогой автора за судьбу нашей планеты — чувством, которым проникнуты многие произведения известного писателя (вспомним «Город», «Выбор богов», «Что может быть проще времени» и другие романы Саймака). Обозреватель отдела публицистики журнала «Если» Н. Сафронова, готовя эту статью, стремилась следовать логике автора, размышляя, какие реальности стоят за его, казалось бы, фантастическим рассказом.
Обычно властей сегодня насчитывают четыре. Однако массовое сознание, так легко принимающее всяческие клише, согласилось с явно неполной классификацией. В ней отсутствует наука. Между тем наука заявила свои права на власть огромную: от господства над умами до проникновения во все сферы общественной жизни. Не забудем и о ее претензиях общепланетарного масштаба — недаром стольких фантастов увлекали модели будущих земных и внеземных технократий.
Любая власть, как известно, не дается без борьбы, и история науки изобилует временами и эпизодами поистине драматическими. Есть у науки свои мученики и герои. Но сегодня мы вправе задаваться вопросом: не напрасны ли жертвы? Справедливость и этой власти, как всех прочих, поставлена под сомнение. Дав человечеству блага многочисленные, наука создала и изощренные средства массового уничтожения; преобразующая природу деятельность привела к экологическому кризису; под угрозой экология самого человека. «Шум техники» стал всепроникающим и порою заглушает нам «шум истории» (последнее — парафраз тезиса философа Г. Померанца).