Она приехала на Кэбот-сквер за полчаса до назначенного срока. Несколько человек уже направлялись наверх, в конференц-зал. Их безупречные костюмы явно свидетельствовали том, что все они здесь неспроста. Кейру тут покинула ее обычная уверенность, и она почувствовала, как засосало под ложечкой.
Двое мужчин в темных костюмах подошли к дверям здания. Кейра нахмурилась: лицо одного из них показалось ей знакомым, ее отвлек звонок мобильного телефона.
Она порылась в карманах, вытащила его и увидела на экране номер Жанны.
— Я как раз собиралась тебе позвонить, честное слово! Уже и номер почти набрала!
— Врушка!
— Я на месте, и, по правде говоря, мое единственное желание — немедленно отсюда смыться. Ты же знаешь, у меня всегда так с экзаменами.
— Мы с тобой столько времени потратили, так что тебе придется идти до конца. Ты всех сразишь наповал. В худшем случае ты просто не получишь премию, но на этом жизнь не заканчивается.
— Ты права, Жанна, но я боюсь. Не знаю почему, но мне не было так страшно с тех пор, как…
— Не выдумывай, ты в жизни ничего не боялась!
— У тебя голос какой-то странный.
— Я не хотела тебе говорить, по крайней мере не сегодня. Ко мне в квартиру залезли воры.
— Когда? — спросила перепуганная Кейра.
— Утром, пока я провожала тебя на вокзал. Не волнуйся, ничего не украли, ну, мне так кажется. Только в доме все вверх дном, а в голове мадам Эрейры — и того хуже.
— Тебе нельзя оставаться одной, садись в поезд и приезжай ко мне.
— Вот уж нет, я жду слесаря. Слушай, они ведь ничего не украли, так зачем же им возвращаться сюда снова?
— Может, их кто-нибудь спугнул?
— Поверь мне, судя по тому, во что они превратили гостиную и спальню, времени у них было предостаточно, а вот мне вряд ли хватит ночи, чтобы привести все в порядок.
— Жанна, извини меня, пожалуйста, но мне уже пора. Я сразу позвоню, как только…
— Все, отключайся, а то опоздаешь. Отключилась?
— Нет!
— Чего ты ждешь? Беги!
Кейра выключила телефон и вошла в вестибюль. Дежурный проводил ее к одному из лифтов. Фонд Уолша заседал на последнем этаже. Было шесть часов. Двери лифта открылись, и девушка, встречающая посетителей, повела ее по длинному коридору. Зал, уже заполненный людьми, оказался гораздо больше, чем представлялось Кейре.
Около сотни сидений охватывали полукругом просторную сцену. В первом ряду сидели члены жюри, перед каждым стоял небольшой столик. Они уже внимательно слушали человека, который, держа в руке микрофон, представлял свою работу. Сердце Кейры безудержно заколотилось, она заметила в четвертом ряду единственный свободный стул, пробралась к нему и села. Выступающий рассказывал об исследованиях в области биогенеза. Его доклад продлился положенные пятнадцать минут и был встречен взрывом аплодисментов.
Второй соискатель представил прототип аппарата для поиска водоносных слоев с минимальными затратами, а также метод очистки морских вод от солей с применением солнечной энергии. В двадцать первом веке, отметил он, вода станет голубым золотом, самой высокой ставкой в игре государств. Дефицит воды поставит население многих стран на грань выживания. Из-за нехватки воды начнутся войны и массовая миграция населения. В общем, доклад вышел скорее политическим, нежели техническим.
Третий кандидат произнес блестящую речь об альтернативных источниках энергии. Даже чересчур блестящую, по мнению возглавлявшей Фонд дамы, которая перебросилась несколькими фразами со своим соседом, пока оратор продолжал говорить.
— Скоро наша очередь, — шепнул мне на ухо Уолтер. — Вы будете великолепны.
— У нас нет ни малейшего шанса.
— Неправда, вы понравитесь жюри так же, как вон той девушке. Так что дело в шляпе.
— Какой еще девушке?
— А вон той. Она пялится на вас с той минуты, как вошла в зал. Сами посмотрите, — потребовал он, чуть заметно повернув голову, — она там, в четвертом ряду, слева от нас. Да подождите, не поворачивайтесь. Какой же вы все-таки неловкий!
Разумеется, я сразу повернулся и не заметил никакой девушки, которая якобы на меня смотрела.
— Бедняга Уолтер, это вам привиделось.
— Она пожирала вас взглядом. Но по-скольку вы повели себя, как всегда, удивительно тактично, то она спряталась в своей раковине, словно рак-отшельник.
Я снова обернулся и обнаружил единственный заслуживающий внимания объект — пустой стул.
— Это вы нарочно! — вскипел Уолтер. — Нет, вы совершенно безнадежны!
— Уолтер, перестаньте наконец валять дурака!
И тут я услышал свое имя. Настала моя очередь.
— Я просто старался вас развлечь, чтобы вы не волновались, чтобы не растерялись. Похоже, мне это удалось. А теперь ступайте и будьте безупречны — это все, о чем я вас прошу.
Я собрал свои записи и встал, но тут Уолтер наклонился ко мне и прошептал:
— А насчет девушки я ничего не выдумал. Удачи, дружище! — И он хлопнул меня по плечу.
Эти минуты останутся самым неприятным воспоминанием в моей жизни. Внезапно отключился микрофон. На сцену выскочил техник и попытался его исправить, но не тут-то было. Тогда попросили принести другой микрофон, но оказалось, что надо сначала найти ключи от подсобки. Мне хотелось поскорее со всем покончить, поэтому я решил обойтись без микрофона, тем более что члены жюри сидели в первом ряду и должны были меня расслышать, поскольку говорю я достаточно громко. Уолтер моментально понял, что я задумал, и стал подавать мне знаки, чтобы я отказался от своей неудачной идеи, но я ринулся в бой, не обращая внимания на его умоляющие жесты.
Мой доклад оказался слишком трудным. Я пытался втолковать моим слушателям, что будущее человечества зависит не только от знаний о Земле и океанах, но и от исследований космического пространства. Нам пора оставить в прошлом образы первых мореплавателей, совершивших кругосветное путешествие еще в те времена, когда Земля представлялась плоской, как тарелка, мы должны осваивать далекие галактики. Как нам думать о будущем, если мы ничего не знаем об истоках? Что такое бесконечно малое и бесконечно большое и что такое «нулевой момент», с которого все началось, — эти два вопроса лежат на грани нашего понимания, и на них не могут ответить даже самые ученые из нас. И кто бы ни взялся за решение этих проблем, он не в состоянии предложить ни одной мало-мальски внятной гипотезы. В те времена, когда люди считали Землю плоской, их представления о ней были ограничены линией горизонта. Они испытывали страх перед обширными пространствами, потому что боялись потеряться в необозримой пустоте. Решившись однажды приблизиться к горизонту, люди обнаружили, что он отдаляется от них, и, чем дальше они продвигались, тем яснее сознавали, как огромен мир.
Теперь наша очередь осваивать Вселенную, перерабатывать неимоверное количество информации, поступающей из тех пространств, что лежат далеко за пределами известных нам галактик, и из давно ушедших времен. Через несколько месяцев американцы намерены ввести в действие орбитальный телескоп, самый мощный из тех, что когда-либо создавал человек. Может быть, он позволит нам увидеть, услышать, узнать, как сформировалась Вселенная, и появилась ли жизнь на планетах, схожих с нашей. Надо дерзать. Думаю, Уолтер все же был прав: молодая женщина в четвертом ряду действительно смотрела на меня, причем как-то странно. Ее лицо показалось мне смутно знакомым. Если кого-то в зале и заинтересовало мое выступление, то ее-то уж точно, — и, возможно, только ее одну. Впрочем, момент для обольщения был не самый подходящий, и, немного помедлив, я завершил свой доклад.
Свет первого дня летит из глубин Вселенной, он летит к нам. Сумеем ли мы уловить и распознать его, сумеем ли понять, с чего все начиналось?
Стояла мертвая тишина. Никто не шевельнулся. Я чувствовал себя снеговиком, выставленным на солнце и обреченным на неминуемую гибель. Я и был этим снеговиком, пока Уолтер не захлопал в ладоши. Я поспешно сгреб листки со своими записями, и тут вдруг председатель жюри поднялась с места и тоже стала аплодировать; следом за ней зааплодировали члены жюри, и зал взорвался овацией. Я поблагодарил всех и спустился со сцены.
Уолтер обнял меня и крепко поцеловал.
— Вы держались…
— Пафосно или отвратительно? Я вас предупреждал, у нас нет шансов.
— Вы наконец замолчите или нет? Вы меня перебили, а я собирался сказать, что публика слушала ваше выступление как завороженная. В зале никто не шелохнулся, даже ни разу не кашлянул!
— Это неудивительно: не прошло и пяти минут, как все умерли от скуки.
Усевшись на место, я увидел, как молодая женщина из четвертого ряда вскочила и поднялась на сцену. Так вот почему она так внимательно меня разглядывала: мы с ней были конкурентами, и она следила за мной, чтобы не повторять моих ошибок. Микрофон по-прежнему не работал, но ее чистый голос разносился по всему залу. Девушка подняла голову, и ее взгляд устремился куда-то вдаль, словно в неведомую страну. Она говорила об Африке, об охристой земле, которую она без устали копала. Она нам объясняла, что человек никогда не сможет быть свободным в выборе своего пути, пока не узнает, откуда пришел. Ее проект в каком-то смысле был самым амбициозным из всех представленных: здесь речь шла не о высоких достижениях науки или высоких технологиях, а об осуществлении Мечты — ее мечты.
«Кто наши предки?» — с этих слов она начала свое выступление. А я еще задавал вопрос, откуда начинается рассвет! Она завладела вниманием аудитории с первых минут. Ее выступление и докладом-то назвать было трудно: она рассказывала нам увлекательную историю. Уолтера она покорила сразу, как, впрочем, и членов жюри и всех слушателей в зале. Она говорила о долине Омо, описывая дивные берега этой эфиопской реки, — я не сумел бы так же красиво описать горы Атакамы. Временами мне чудилось, будто я слышу плеск воды, чувствую дыхание ветра, взметающего пыль, и укусы безжалостного солнца. Пока она говорила, я готов был бросить свое дело и присоединиться к ней: вместе работать в экспедиции, копать потрескавшуюся от засухи землю. Она осторожно достала из кармана странный предмет, положила его на ладонь и вытянула ее вперед, чтобы всем присутствующим было видно.
— Это фрагмент черепа. Я нашла его на глубине пятнадцати метров, на дне пещеры. Этому черепу пятнадцать миллионов лет. Он — крохотная частичка человеческой истории. Если бы у меня была возможность копать еще глубже, еще дальше, еще больше, возможно, я сейчас смогла бы вам рассказать о том, что представлял собой самый первый человек на Земле.
На сей раз ничье вмешательство не понадобилось: публика устроила докладчице бурную овацию.
После нее оставалось выслушать еще десять конкурсантов. Я не хотел бы оказаться на их месте.
— В половине десятого жюри отправилось совещаться. Зал постепенно пустел. Уолтер держался невозмутимо, и это меня смущало. Я подозревал, что он поставил крест на наших надеждах.
— Думаю, мы заслужили по кружечке хорошего пива, — заявил он, подхватив меня под руку.
Мой живот, который свело еще несколько часов назад, пребывал все в том же состоянии; я смиренно последовал за Уолтером, а сам считал минуты, не в силах расслабиться.
— Эдриен, а как же ваши знаменитые лекции об относительности времени? Вы что, их забыли? Мы ждем не дождемся решающей минуты, и время тянется невыносимо долго. Пойдем подышим воздухом и подумаем о чем-нибудь постороннем!
На продуваемой ледяным ветром площадке перед входом несколько таких же, как мы, нервных кандидатов курили, подпрыгивая на месте, чтобы согреться. Молодой женщины из четвертого ряда нигде не было видно, она как будто испарилась. Уолтер оказался прав: время остановилось, ожидание длилось целую вечность. Присев за столик в баре отеля «Мариотт», я то и дело поглядывал на часы. Наконец наступил момент вернуться в зал и выслушать решение жюри.
Незнакомка с четвертого ряда сидела на своем месте, не глядя в мою сторону. Президент Фонда в сопровождении членов жюри вошла в зал. Она поднялась на сцену и поздравила всех кандидатов на премию, отметив высочайший уровень их работ. Обсуждение было трудным, заявила она, и понадобилось несколько туров голосования, чтобы определить победителя. Жюри особо отметило выступление кандидата, представившего проект по очистке воды, но премию решили присудить первому оратору и его исследованиям в области биогенеза. Уолтер не дрогнув выдержал удар. Он хлопнул меня по плечу и заботливо заметил, что нам не в чем себя упрекнуть — мы сделали все, что могли. Президент Фонда сделала знак рукой, прервав аплодисменты.
Как она только что сообщила, окончательное решение далось нелегко. В данном, исключительном, случае премия будет поделена пополам между двумя участниками конкурса, вернее, одним участником и одной участницей.
Единственной женщиной из всех кандидатов была как раз та незнакомка, что сидела в четвертом ряду. Она встала, слегка пошатываясь, и президент Фонда одарила ее улыбкой. За громом аплодисментов я не разобрал имени победительницы.
Потом были поздравления и поцелуи на сцене, и участники конкурса вместе со своими сопровождающими стали покидать зал.
— Эдриен, надеюсь, вы мне все-таки подарите пару резиновых сапог, чтобы мне было в чем шлепать по кабинету? — спросил Уолтер.
— Конечно, я же обещал! Мне жаль, что я вас разочаровал.
— Но ведь нашу работу допустили к конкурсу… и вы заслужили эту премию, а я горжусь тем, что делил с вами все приключения в эти последние недели.
В наш разговор вмешалась президент Фонда: она подошла и пожала мне руку.
— Джулия Уолш. Я рада знакомству с вами.
Ее сопровождал высокий широкоплечий мужчина. Говорил он с акцентом, без сомнения, немецким.
— Ваш проект необычайно интересен, — продолжала наследница Фонда Уолша. — Я отдала свое предпочтение именно ему. Для победы вам не хватило всего одного голоса. Мне бы так хотелось, чтобы премию получили вы. Представьте вашу работу на конкурс в будущем году, состав жюри изменится, и, думаю, у вас будут все шансы выиграть. Ведь свет первого дня может подождать еще один год, верно?
Она весьма любезно попрощалась со мной и удалилась в сопровождении своего друга, которого звали, кажется, Томасом.
— Вот видите, нам не о чем сожалеть! — вскричал Уолтер.
Я ничего ему не ответил, и он, разгорячившись, со всей силы хлопнул кулаком о ладонь.
— Почему, вы думаете, она подошла к нам и все это сообщила? — сердито спросил он. — «Не хватило одного голоса»! Каково это слышать? Да лучше бы она сказала, что мы с треском провалились, а тут — не хватило одного голоса! Вот видите, как жестока реальность! Мне суждено провести остаток жизни по колено в болоте, и все из-за того, что не хватило какого-то несчастного голоса! Хотел бы я знать, кто провалил голосование, — я бы этому человеку шею свернул.
Уолтер продолжал бушевать, и я не знал, как его утихомирить. Его лицо побагровело, дыхание стало прерывистым.
— Уолтер, успокойтесь. Вам же станет плохо!
— Как можно говорить человеку, что его судьба зависит всего-навсего от одного голоса? Это что, по их мнению, — обычная игра? Да как у них язык поворачивается говорить такое! — рычал Уолтер.
Думаю, она просто хотела нас подбодрить и внушить мысль, что неплохо бы нам попытать счастья еще раз.
— Через год, да? Хорошенькое дело! Я, пожалуй, поеду домой. Извините, что оставляю вас в одиночестве, но нынче вечером я никудышный собеседник. Встретимся завтра в Академии, конечно, если я к тому времени протрезвею.
Уолтер развернулся и быстро зашагал прочь. Я очутился совсем один посреди огромного зала, и мне ничего не оставалось, как направиться к выходу.
Я услышал, как в конце коридора раздался зконок: лифт остановился на моем этаже.
Заторопившись, я успел вскочить в кабину, пока двери не закрылись. Там стояла та самая лауреатка, вперив в меня лучезарный взор.
Она держала под мышкой папку со своим докладом. Я надеялся прочесть на ее лице торжество победы, однако она лишь смотрела на меня с чуть заметной улыбкой. У меня в ушах зазвучал голос Уолтера, который, будь он рядом, непременно сказал бы с укоризной: «Какой же вы все-таки неловкий!»
— Поздравляю вас! — буркнул я не слишком внятно.
Девушка не ответила.
— Я так сильно изменилась? — помолчав, произнесла она.
Ответа она от меня так и не дождалась, а потому открыла папку, оторвала кусочек бумаги, сунула его в рот и принялась неторопливо жевать, поглядывая на меня с явной насмешкой.
И тут у меня перед глазами возникла аудитория, где шел экзамен, и разом нахлынули потоки воспоминаний о том невероятном лете пятнадцать лет назад.
Девушка выплюнула в ладонь бумажный шарик и вздохнула:
— Ну вот, кажется, узнал.
Двери лифта открылись на первом этаже, а я так и стоял, замерев на месте и нелепо свесив руки. Кабина снова стала подниматься наверх.
— Да, долго же ты думал, а я-то надеялась, что ты меня не забудешь. А может, я действительно так сильно постарела?
— Нет, что ты… Вот только цвет волос…
— Мне тогда было двадцать, и я часто перекрашивалась, а теперь уже нет. А ты совсем не изменился, разве что несколько морщинок добавилось. И взгляд все тот же, словно ты смотришь куда-то в пустоту.
— Это так неожиданно — встретить тебя здесь, после стольких лет…
— Согласна, встреча в лифте — это небанально. Ну что, продолжим кататься или ты пригласишь меня на ужин?
И, не дожидаясь ответа, Кейра выронила папку, бросилась в мои объятия и поцеловала меня. Это был тот самый поцелуй, он имел привкус бумаги. Бумаги, на которой я когда-то мечтал описать мои чувства к этой девушке. Случается, вы впервые целуете девушку, и этот поцелуй раз и навсегда меняет вашу жизнь. Даже если вы сами себе в этом не желаете признаться. Такой первый поцелуй застигает вас врасплох и запоминается навсегда. После него бывает и второй — иногда лишь пятнадцать лет спустя.
Всякий раз, когда лифт открывался на первом этаже, кто-нибудь из нас нажимал на кнопку и тут же возвращался в объятия второго. В конце шестого путешествия наверх и обратно нас поджидал охранник, он стоял, угрожающе скрестив руки на груди. Лифт, заявил он, — это не комната в гостинице, в противном случае в нем не установили бы камеру наблюдения. Так что нас вежливо попросили удалиться. Я схватил Кейру за руку, и мы выскочили на площадку перед выходом, оба страшно сконфуженные.