– Зато у него огромный, – невозмутимо сообщила Анюта. – А мне так хочется любви.
– А ты откуда знаешь? – рассмеялась Настя. – Про его габариты?
– Он сам сказал, – в очередной раз удивила ее домработница. – Только ты это… Ольге Константиновне не говори. Она меня убьет, если узнает, что я сюда мужиков вожу. Я его через садовую калитку впустила.
– А вдруг он серийный убийца или какой-нибудь аферист?
– Да какой он аферист, – легкомысленно махнула рукой она. – Обычный мужик, одинокий.
Той ночью Настя долго не могла уснуть – непроизвольно вслушивалась в гортанные хриплые звуки за стеной. Анютина любовь звучала мощным духовым оркестром. Вибрирующе рычал и басовито постанывал контрабас, сладко рыдала скрипка, веселой свирелью вклинивался в джазовую импровизацию хрустальный хохоток.
Настя думала о любви.
Вернее, о сексе.
Не так, как раньше, – запустив руку под одеяло, оглаживая изголодавшееся по твердой руке тело, закусывая губу и представляя, как здорово было бы хоть на пару мимолетных минут переселиться в тело бразильской модели Жизель, да желательно в тот момент, когда загорелый Лео в поте лица трудится над ее оргазмом!
Нет, она думала о том, что вот странно: одна-единственная ночь, подробности которой запомнились ей смутно, перечеркнула все ее влечение. Как будто бы той ночью были израсходованы ресурсы сексуального желания Насти Прялкиной. Как будто бы больше никогда в жизни она не может захотеть мужчину.
И почему-то совершенно не к месту ей вспомнился сегодняшний Антон. То, как посмотрел он на нее поверх тарелки с десертными канапе и как принял из ее рук тяжелое блюдо.
Бред какой-то.
И вот, когда слетела вся эта праздничная шелуха случайного вечера, который для него был одним из будничных, ничем не примечательных вечеров, а для молодых обитательниц особняка – почти свиданием, Антон явился снова.
Под самым надуманным из возможных предлогов.
Он принес сумку. Новую. Louis Vuitton. Красную, лаковую, в форме трапеции, с тиснеными логотипами. Его жене, Светлане, привезли из главного вьюттоновского бутика в Париже. Стоит на триста евро дешевле, чем в Москве. Не хотят ли Ольга Константиновна с Оксаной приобрести. Выгодная, получается, покупка.
И так он неловко топтался с этой сумкой… А роль продавца подходила ему, как дурно скроенный пиджак. И, скорее всего, никакой сумки ему из Парижа не привозили, он купил ее в Столешниковом, с неприличной переплатой. Специально, чтобы был повод.
Настя почему-то сразу поняла, что на самом деле Антон пришел к ней.
С другой стороны, она могла ошибаться, ведь Анюта, громогласная, вульгарная, нарядная, тоже все сразу поняла – и по ее логике выходило, что Антон пришел к ней одной, к Анюте в бежевых с люрексом чулках.
Ольги Константиновны дома не было. В отсутствие матери Оксана вела себя как путана южнобутовского розлива, которая переборщила с «Балтикой № 9». Излучала сексуальность, так сказать, но на уровне примы районного ДК. Надувала губки, выпячивала в сторону гостя обрисовывающийся под домашней футболкой поролоновый лифчик, грела мужчину в фокусе коровьего приглашающего взгляда. Покачивала ногой, носком туфли задевая его лодыжку.
Странная.
Когда, наговорившись с Оксаной о карибской коллекции Готье, Антон заглянул на кухню и, с улыбкой глядя Насте в глаза, попросил ее фирменного какао, домработница тоже прибежала и мгновенно нарушила хрустальную идиллию.
– А я ведь тоже умею какао варить, – заулыбалась она. – По рецепту ацтеков, с красным перцем.
Настя только диву давалась: откуда было ушлой Анюте знать старинные ацтекские рецепты? Не иначе как в немом восхищении образом Джонни Деппа она посмотрела фильм «Шоколад».
Вот в такой странной ситуации оказалась Настя Прялкина.
Классическая комедия положений – чопорная госпожа, смазливая служанка и она, холодноватый сторонний наблюдатель, в сердце которого зачем-то распустился крошечный цветок. Был ли этот северный цветок сексуальным влечением? Вряд ли, с некоторых пор Настя считала себя фригидной. Было ли это влюбленностью? Тоже нет. Она, конечно, наивна и неопытна, но не до такой же степени идиотка, чтобы влюбиться с первого взгляда непонятно в кого. Так, смутная тоска, волнительное ожидание и надежда непонятно на что, но совершенно точно на нечто волшебное, не вписывающееся ни в этот серый город, ни в этот предсказуемый мир.
С того дня ее повсюду преследовал образ Антона. Его обсуждали и в гостиной, и на кухне.
В гостиной Оксана рассказывала Ларочке и Лерочке:
– Думаю, что он лучший любовник, которого только можно пожелать. Опытный, страстный, и сразу видно, что голодный. Жена-то у него чем-то больна. Странно, что я раньше на него внимания не обращала.
– Но он друг твоей матери, – скептически ухмыльнулась Лерочка. – Он тебя так давно знает… Вряд ли рассматривает тебя как сексуальный объект.
– Еще как рассматривает! – гордо подбоченилась Оксана. – А зачем он, спрашивается, тогда пришел? Сумку приплел какую-то. Да что же я, не вижу, как он смотрит на меня? Так и пожирает глазами.
– И что ты собираешься делать? – спросила Ларочка. – Ждать его инициативы?
– В наше время глупо ждать инициативы от мужчин, – фыркнула Оксана. – Приглашу его в Барселону на уик-энд… На этой неделе и позвоню. Только надо сразу записаться на эпиляцию и накупить в «Дикой орхидее» нового белья.
Тем временем в кухне домработница Анюта изливала душу Насте.
– У него такой взгляд, тако-о-о-ой… А ты видела его руки? Говорят, что если у мужчины большие руки, то и все остальное хозяйство тоже в полном порядке.
Наверное, мир перевернулся: в моду вошел целлюлит, всем желающим в клиниках пластической хирургии вгоняют в бедра лишний жир (тысяча долларов за килограмм, донорами выступают пингвины), Элтон Джон стал бабником, а компания «Hermes» выпустила миллионный тираж сумочек Kelly, ну а Оксана, Оксана Шмакова, впервые доброжелательно улыбнулась Насте и даже попросила ее о дружеском (!) одолжении.
Она так и сформулировала:
– Можно тебя о дружеском одолжении попросить?
Настя поперхнулась утренним бутербродом от изумления.
Во-первых, молодая хозяйка сроду не появлялась на кухне в половину седьмого утра. Хотя нет, было пару раз, но тогда рассвет был для нее не совсем утром, а утомительным завершением затянувшейся ночи – на заплетающихся шпильках она ковыляла к холодильнику и в посткокаиновом голоде пожирала все подряд. Сейчас же Оксана была свежа, румяна, умыта, причесана, слегка подкрашена и подозрительно возбуждена.
Во-вторых, между ними не теплилось даже намеков на возможную дружбу. Скорее наоборот – Настя то и дело ловила на себе неприязненные Оксанины взгляды – даже непонятно, чем могла не угодить повариха, обслуживающий персонал, мелкая сошка, такой концентрации самолюбования, как хозяйкина дочь. Она знала, что Оксана приклеила к ее образу нелестный ярлычок «лохушка». Так и рассказывала о ней подругам:
– Вчера наша лохушка надела колготки с босоножками. Деревня.
Или:
– А лохушка-то наша какова, читает с карандашиком Гурджиева! Просветленная деревня.
Или (самое обидное):
– А вы видели руки этой лохушки? Как у грузина! Как бы намекнуть ей об эпиляции?
Настя тогда заперлась в комнате и долго свои руки рассматривала. Ничего особенного, светлый полудетский пушок. Но к сведению приняла – записала в пухлеющий с каждым днем блокнотик: купить крем-депилятор.
В общем, недолюбливала ее Оксана – это факт. И тут такое. Дружеское одолжение.
А может быть, подвох? Ищет новую причину поиздеваться над «лохушкой»?
– Конечно, можно, – сдержанно улыбнулась Настя.
– Мне нужен шоколадный торт, – заговорщицки понизила голос Оксана. – Можешь сегодня сделать?
Просьба была более чем естественной. Настя – повар, Оксанина мать платит ей зарплату. Но почему-то Настя оторопела от удивления. Врожденная интуиция сразу включила внутреннюю пожарную сигнализацию.
– Могу, конечно… А в чем одолжение? Это вроде бы моя работа – торты вам готовить.
– Зришь в корень, умница, – снисходительно похвалила Оксана. – Я специально будильник поставила, чтобы к тебе сунуться. Все надо сделать прямо сейчас и так, чтобы никто об этом не знал. Торт принесешь в мою комнату. Договорились?
Это что-то новенькое. У молодой хозяйки на нервной почве развилась булимия?
– Да, это должен быть самый вкусный торт в мире, – серьезно продолжила Оксана. – Нежный, как… само искушение. Чувственный. Там должно быть очень много шоколада, очень. Я знаю, у тебя получится. Это должен быть… сексуальный торт, если ты понимаешь, о чем я говорю.
– Понимаю, – усмехнулась Настя. – Я всегда говорила, что у секса и наслаждения едой одна природа. У меня даже есть своя теория. Фаст-фуд – это быстрый перепихон, haute cousin – тантрический секс…
– Вот и умница, – перебила Оксана, нетерпеливо топнув ногой, обутой в декорированную лебяжьим пухом домашнюю туфельку. – Я подаю этот торт мужчине. Он сегодня в обед к нам зайдет. Учти – я буду говорить, что приготовила это сама. Специально для него. И если проговоришься…
И в Настиной голове вдруг сложился нехитрый паззл намечающегося водевиля. Она, конечно же, сразу поняла, что «сексуальный торт» предназначается для Антона.
Шоколад, тягучий, сочный, восковыми потеками застывающий на пропитанном кофейным ликером бисквите. Нежнейшее безе, райской сладостью тающее на языке. Густые взбитые сливки. Квинтэссенция плотского наслаждения. Райское яблоко, желанное, опасное, грешное. Больше, чем просто десерт. Намек, начало смелой фантазии, искушение. Такой торт нельзя запросто купить в магазине. Нельзя заказать его шеф-повару модного кафе. Такой торт готовят для мужчины, для одного-единственного. Это магия, приворотное зелье, дурман-трава.
Не еда, а любовная прелюдия, искушенная ласка, первый поцелуй, страстный, горячий, смелый, когда, как степной кочевник на юную пленницу, вожделенно накидываешься на его приглашающий рот, и кусаешь, и лижешь, словно душу его высосать хочешь.
Он явился в половине пятого. Ольга Константиновна отбыла в очередной SPA нежить тело, пленниками которого стали ее разбитое сердце и сломленный дух. Оксана вырядилась, как на бал дебютанток, – в пене нежных молочных кружев ненароком мелькнет красиво изогнутая спина, персиковый румянец свеж, как сама весна, губы соблазнительно блестят.
Анюта ходила мрачнее ночи.
– Может, натолкать ей в туфли стекловаты? – пробурчала она, ни к кому конкретно не обращаясь, но находясь в непосредственной близости от Насти.
Та сочувственно посмотрела на ее спину – Анюта стояла, отвернувшись к кухонному стеллажу, ее маленькие ловкие ручки переставляли с места на место кастрюли. Ей надо было непременно что-то делать, двигаться, чтобы выпустить пар.
– Да, потерять работу и оказаться на улице, опозоренной. Очень умно.
– Ну вот зачем она так делает?
– Как? – усмехнулась Настя. – На этом Антоне разве написано, что он твой? Он вообще женат, так что вы обе хороши.
– Да брось, – скривилась Анюта. – Все знают, что его брак – так, пшик, формальность. И я ему совершенно точно нравлюсь. Смотрит на меня, как кот на сметану. И тут она… Ну, конечно, у нее вон сколько денег, вон какие платья.
– Ань, мужчинам на платья наплевать. Если бы он хотел тебя, его ничего бы не остановило.
– Даже то, что он обязан Ольге Константиновне? Ты знаешь, что это она дала ему в долг, чтобы он ресторан открыл? – подбоченилась Анюта.
– Поэтому он и решил трахнуть ее несовершеннолетнюю дочь? Из чувства благодарности?
– Да ну тебя, – насупилась домработница. – Все по-своему вывернешь… Неужели тебя не возмущает все это? А про торт? Думаешь, я не видела, как ты ей в комнату торт проносила?
– От тебя ничего не утаишь, – усмехнулась Настя. – Мой тебе совет: забудь. Ты девушка красивая, у тебя есть твой Интернет, друзья, любовники.
– Любовники… – проворчала Анюта. – Думаешь, мне не надоело протаскивать их через заднюю калитку? Как будто бы я воровка какая-то и делаю что-то неприличное. Мне двадцать шесть… Я хочу свой дом, семью, одного мужчину, которого я буду преданно ждать дома, а он – покупать мне черные брильянты от Van Cleef. Почему одним все, а другим ничего, совсем ничего?!
Тем временем в гостиной разворачивалось интригующее драматическое действо: Роковой Мужчина и Очаровательная Дурочка, акт первый, сцена соблазнения. На этот раз Оксана решила прибегнуть к тяжелой артиллерии – выставлению напоказ всего самого, по ее мнению, соблазнительного, что было в ее тощеватом теле. Учитывая ее страсть к элегантной одежде, смотрелось это странно. Прозрачный халатик почти оголил ее впалую грудь, а длиной доходил аккурат до того места, в котором соединялись ее бледные, в мурашках, ноги.
Даже Насте было неудобно на все это смотреть. Расставив на журнальном столике чашки с зеленым чаем и рюмочки для приготовленного ею ликера «Мятный шоколад», она поспешила ретироваться вниз, в свою комнату. Оксана дала понять, что этим вечером Насте необязательно маячить на виду, лучше спокойно почитать журналы в комнате. Уходя, она краем уха слышала сладкий голос молодой хозяйки:
– Этот торт я приготовила специально для тебя. Это мой фирменный рецепт, сама придумала.
У Насти разболелась голова – может быть, от недосыпа, может быть, от внезапно проснувшейся ревности. Она ревновала впервые в жизни, и – вот идиотизм! – ревновала торт! Ей было неприятно, что Оксана присвоила авторство.
«Как-то все по-дурацки у меня складывается, – думала Настя, перелистывая „In Style“ и машинально отмечая, что в этом сезоне будет модно носить плотные черные колготки с романтичными платьями. – Вроде бы и не нравится он мне… Во всяком случае, нет такой вибрации каждого нервного окончания, как это было, когда познакомилась с Давидом… Нет этого застенчивого ступора, тайной надежды, что вдруг это судьба, нерешительности, предвкушения, внутреннего праздника… Но почему тогда мне трудно о нем не думать, почему я почти физически ощущаю его взгляд, почему мне неприятно, что сейчас он в обществе Оксаны…»
Хаотичный ток ее спутанных мыслей прервал стук в дверь – такой резкий и агрессивный, что Настя даже вздрогнула. Оксана никогда не утруждала себя стуком, Ольга Константиновна вообще к ней не заходила, Анюта тихонечко скреблась…
– Войдите, – дрогнувшим голосом разрешила она, почти наверняка зная, кто именно окажется за дверью, и одновременно желая и не желая ошибиться в своем предположении.
Не ошиблась. Антон вошел, захлопнул за собой дверь и вдруг… Порывисто сгреб ее в охапку, оттеснил к стене. Она и опомниться не успела, осознать, происходящее казалось ей галлюцинацией или злой шуткой.
– Думаешь, я ничего не понимаю? Совсем дурак я, думаешь?! – а взгляд у него был безумный.
Да он же ненормальный, подумала Настя. Настоящий сумасшедший.
– Прекратите, – бормотала она. – Что вы делаете? Немедленно отпустите меня! Что я вам… За кого вы меня…
– Да ладно, ладно, – он слегка ослабил хватку, и Настя одним прыжком оказалась у противоположной стены.
Она подумала: а что, если сюда сейчас зайдут Оксана, Анюта, Ольга Константиновна? Что они все подумают? Запыхавшаяся, с взлохмаченными волосами, подозрительно румяная, чуть не плачущая от волнения, руки дрожат, дыхание неровное… И он тоже хорош – глаза кровью налились, как у быка на корриде, точно он готов на нее броситься и растерзать.
– Сумасшедший дом, – он нервно усмехнулся. – Одна кидается на меня, как амазонка на пленника. Другая сиськи выпячивает и глазки строит. А третья… Третья – тихоня, самая опасная. Сверлит своими глазищами, непонятно чего дожидается…
– Ничего я от тебя не жду. Ты сам все придумал.
– И торт… – он ее, казалось, даже не слушал. – Я знаю, что торт ты приготовила. Я сразу понял. Я… почувствовал.
– Что ты почувствовал? – прошептала Настя.
– Настя… А перебирайся ко мне.
– Что? – выдохнула она. – Да как ты можешь мне вообще такое предлагать, кем ты себя возомнил?! Знаешь что, выметайся-ка ты из моей комнаты. Если хочешь, подскажу тебе координаты девушки, которая с удовольствием к тебе переберется… Кстати, а твою жену при этом мы задушим подушкой?
Антон непонимающе на нее уставился, беспомощно хлопая ресницами. А потом вдруг рассмеялся.
– Ну ты даешь! Ты меня неправильно поняла, красавица! Я не предлагал тебе вместе поселиться.
– А что же тогда…
– Перебирайся ко мне работать, балда. У меня ведь свой ресторан, ты разве не знала? Зачем тебе растрачивать талант здесь, готовя для двух равнодушных женщин, одна из которых безнадежная пофигистка, а другая – убежденная эгоистка? У тебя талант! И твой талант дорого стоит. Я могу помочь продать его правильным людям.
Насте вдруг стало так неловко, стыдно; яркий румянец бился в ее щеки, словно желая вырваться на свободу из плена этого никчемного тела; глаза непроизвольно наполнились слезами. Ну почему с ней всегда такое происходит? Все не так, всегда все не так… Вроде бы не дура она, вроде бы сколькому научилась, столько усвоила… Неужели умение правильно себя подать, держать себя в обществе и даже изящно хамить невозможно приобрести извне – это либо впитывается в кровь вместе с молоком матери, либо является лишь бессмысленной и обманной маской?!
– Ну что ты так напряглась? – Антон осторожно положил руки ей на плечи. – Да, ты мне нравишься. Как женщина. Но уж прости, не настолько, чтобы я рушил твою жизнь за право пару раз тебя поиметь. Спроси обо мне у Ольги Константиновны… Ну так что, нравится тебе мое предложение?
– Я… Даже не знаю. – Настя все еще не решалась глаза на него поднять. – Это так неожиданно. Я должна подумать.