– Да, полная демократия, – Сеня вложил свое умозаключение в уста Кролика.
– Демократия, Кролик, – это виртуальный секс! Я-то это давно знал. Не пойму только, почему ты за него так агитировал? Теперь, наверное, разведешься?
– Не твое дело, – резко бросил Сеня.
– Ну, Кроль, не ожидал. Влюбился?
– Да пошел ты, в натуре! – Сеня швырнул трубку.
Полежал, глубокомысленно созерцая потолок. Потом решил помыться. Взял полотенце и пошел в ванну. Под струями горячей воды мысли Сени обрели плавное течение. Он решил держаться и ни в коем случае не разводиться. Кролика в себе затоптать, в общем, укорениться здесь. Про то, что это не его мир, что он здесь по творческой необходимости, он и думать забыл.
А лампочка на приборчике, между тем, давно уже горела непрерывным тревожным сигналом, требуя немедленно сменить явление. Сеня ничего этого не видел, поскольку ремень на талии прокрутился, и коробочка висела где-то сзади. Сеня блаженно кряхтел, ухал, размазывая по телу душистую пену, и неизвестно, чем бы все обернулось, не нажми он случайно кнопку. Когда по своей привычке вминал, растираясь, полотенце в тело.
И он увидел сон. Он сидит в Машине, а в голове – совершенно гениальный роман, только важно его не забыть, записать скорее. Он просит у Модеста и Матвея быстрее отдать ему его вещи, его одежду, чтобы скорее домой, к ноутбуку. А Матвей говорит: зачем тебе теперь одежда, ты больше не писатель Татарчук, ты даже не человек, посмотри на себя. А Модест начинает злорадно, по-вороньи хохотать, так что кровь в жилах стынет. Сене становится страшно, он смотрит на себя, – и не видит своего тела, смотрит вниз, на ноги, а там пустота, он начинает соскальзывать в эту пустоту и – просыпается.
Он лежал на широкой койке, в полумраке каюты. Он знал, что это комфортабельный астролайнер «Титаник», что курс звездолет держит на курорт – астероидное скопление в системе двойной звезды, и что до цели путешествия остается ровно двое суток.
Вдруг над дверью запульсировало красным табло, высвечивая слово «Тревога», а киберсистема корабля приятным женским голосом, словно приглашая на веселое мероприятие, сообщила:
– Уважаемые господа пассажиры! Наш астролайнер «Титаник» терпит бедствие. Аварийная ситуация по десятибалльной шкале оценивается как авария девятой степени. Желающие оставить или изменить завещание приглашаются в отсек «два А», который расположен на третьей кормовой палубе, сразу за диско-клубом «Ночной Дракон». В вашем распоряжении по оперативной оценке не менее трех астрочасов. Просьба не беспокоиться – и организованно выйти в шлюзы ваших отсеков, где ожидать прибытие корабля-спасателя...
Киберстюардесса что-то еще продолжала говорить, а Сеня, уже одетый, спешил в шлюзовую.
В шлюзовой – обширном полукруглом помещении, полностью выстланном пластик-амортизатором, уже собрались пассажиры. Сеня вбежал последним. Не прошло и нескольких минут, как все та же сладкая киберстюардесса обрадовала новым сообщением. Оказывается, лайнер катастрофически терял атмосферу. В связи с этим, все шлюзовые герметически изолируются. После этого объявления в отсеке раздалось громкое всхлипывающее чавканье запечатываемых герметикой дверей. Все каналы связи, соответственно, были разъединены, а освещение переведено на местное аварийное, и контроль над шлюзовой перешел к локальному киберстюарту.
Тот, бархатным мужским голосом, как будто ничего серьезного даже в принципе не могло случиться с вверенными ему пассажирами, поведал:
– Господа терпящие бедствие, прошу минутку внимания. С вами говорит киберстюарт Горацио. Здесь, в шлюзовой, вы находитесь в полной безопасности. До прибытия спасателей осталось два часа сорок три минуты ориентировочно. Запаса воздуха осталось ровно на два часа пятьдесят минут, на двенадцать человек стандартной загрузки. Не о чем беспокоиться. Быть может, вы желаете послушать музыку или посмотреть видеофильм? В вашем распоряжении богатая аудиовидеотека...
Сеня мало прислушивался к бархатистым раскатам голоса стюарта. Он пересчитывал пассажиров. Вместе с ним выходило тринадцать. Наверное, кто-то по ошибке заскочил не в свою шлюзовую камеру. И где-то сейчас сидят одиннадцать счастливчиков, которым уж точно можно спокойно наслаждаться Вивальди и смотреть какой-нибудь «Армагеддон».
Подсчеты Сени были подтверждены женским воплем:
– Но нас здесь тринадцать! Тринадцать!.. Боже мой, нас тринадцать!!!
И все загалдели, закричали. Забегали, как муравьи, в тесном пространстве запертого шлюза. Какой-то умник с трагическим надрывом в голосе задал киберстюарту конкретный вопрос:
– Что нам делать, Горацио? Нас тринадцать! Нам может не хватить воздуха!
Киберстюарт отреагировал мгновенно:
– Ситуация проанализирована. Вероятность выживания тринадцати пассажиров до прибытия спасательного звездолета равняется одной десятимиллионной. В качестве средства повышения выживаемости до девяноста девяти сотых предлагается в течение десяти ближайших минут сократить количество пассажиров в шлюзе до двенадцати. Каждая последующая минута промедления уменьшает вероятность выживания экспоненциально.
И опять все загалдели, и тот же умник сформулировал второй конкретный вопрос:
– Горацио, а как сократить до двенадцати?
Компьютер охотно разъяснил:
– Лишнему пассажиру предлагается покинуть шлюз через кессон.
Пассажиры замолчали. Они сидели как пришибленные, бросая друг на друга неясные взгляды.
Сеня выделил среди них хрупкую брюнетку и решил ей симпатизировать – ситуация в его глазах тут же приобрела драматический характер. Дело в том, что двое, судя по их виду, коммивояжеров, слишком уж пристально, как казалось Сене, поглядывали в ее сторону. «Ну-ну, – подумал Сеня, – это уже кое-что. Полглавы, считай, в кармане». И Сеня, судорожно сглотнув слюну, стал ожидать развязки. Но развязка оттягивалась. Пассажиры все так же пришибленно оглядывали друг друга, а время-то шло. И наконец, все тот же умник задал третий конкретный вопрос:
– Горацио! Как нам определить, кто лишний?
Стюарт долго, секунд десять, молчал, а потом разродился сообщением:
– Господа пассажиры, предлагаю послушать музыку. В вашем распоряжении имеется богатая аудио– и видеотека...
Сеня ухмыльнулся – уж он-то знал, что наверняка киберстюарт запрограммирован в категориях высшей этики. И так как ситуация выходила патовая, то обнаглевший Сеня громко, своим хорошо поставленным голосом предложил:
– Господа! Предлагаю бросать жребий! Или тянуть. Поставим на одной бумажке крестик. Женщины не в счет, – и победно глянул на брюнетку.
Ему пришла в голову гениальная идея – в шлюзе будет благородный герой! Он не отдаст женщину на съедение этим ничтожным звездным коммивояжерам.
В ответ на предложение тот самый умник испуганна выкрикнул:
– Я лицо неприкосновенное! Я помощник консула республики Иби-Ибикус!.. Я не должен тянуть жребий!
– А наш воздух на дерьмо переводить, значит, должен? – не полез за словом в карман Сеня. И припечатал: – Рожа таукитянская! Господа, я бы на вашем месте поспешил. Пять минут-то уже тю-тю.
Но никто не откликнулся. Они сидели все такие же пришибленные, похоже, надеясь на одну десятимиллионную доли везения. Кто-то монотонно скулил, одна женщина громко причитала о некой Людочке – «я тебе жизнь посвятила, я тебе жизнь посвятила...»; умник вместе с еще одним пассажиром стояли у наглухо запечатанных дверей и давали ценные указания экипажу в отключенное переговорное устройство. Кто-то аккуратно застегивался, причесывался, проверял по карманам документы и наличность, являя собой образец отмороженной собранности. Остальные впали в оцепенение, видимо, в десятый-сотый-тысячный раз мысленно прокручивая прожитое.
И, похоже, только двое звездных коммивояжеров готовились к решительным действиям, и жертвой избрали определенно Сенину симпатию – хрупкую брюнетку.
Сеня заскучал. Эротическое влечение к брюнетке прошло: уж больно неважно она выглядела. И Сеню наполнили невеселые мысли: «Ну и что? Разве это материал? Разве это сюжет? Мухи на клею, а не персонажи. Стоило забираться в эдакую даль, чтобы погрязнуть в подобном тухляке! Да-с, господа, матерьялец-то тухловат. Явление сменить, что ли?» И Сеня ласково погладил коробочку на поясе. Но тут он вспомнил, что у него договор с издательством на вполне конкретный роман. «Сменишь явление, и опять выбросит в какую-нибудь порнографическую эротику. Нет, господа, сперва работа, удовольствия потом».
Сеня стал думать, как поступил бы на его месте романтический герой. Ну не стал бы он, в самом деле, крестики рисовать. Он бы предпринял что-нибудь решительное. «Надо взорвать ситуацию изнутри». Но в это время звездные коммивояжеры тоже решили взорвать ситуацию изнутри. Как-то незаметно подобрались к брюнетке и, схватив ее за руки, стали тянуть к кессону. Но как-то неумело они все это делали – хрупкая женщина ухитрилась укусить одного за руку – тот заорал, а второму заехала пяткой по коленной чашечке. Герой, конечно же спас бы героиню, – похоже, брюнетка вполне тянула на героиню, – попутно отправив обоих злодеев в открытый космос.
Но Сеня не решился связываться с поджарыми коммивояжерами. Он вовремя вспомнил, что в подробных ситуациях как правило страдают интеллигенты, то есть самые умные, и остановил свой выбор на дипломате. Прикинул соотношение веса – оно было явно в пользу Сени – и, недолго думая – а чего было думать, все здесь для него были скорее персонажи, чем живые люди, – ухватил того поперек талии и, сопя, потащил к кессону. Коммивояжеры, забыв о брюнетке, обалдело следили за Сеней. Дипломат, сообразив, к чему идет дело, отчаянно, по-заячьи заверещал:
– Меня нельзя туда!..
– Ах ты, фря тамбовская, – промычал себе под нос Сеня и с размаху вогнал дипломата головой в резиноподобную блямбу кессонного люка.
Раздалось чмоканье, тело дипломата наполовину погрузилось в герметик – вопль оборвался, как бритвой полоснули. Еще отчаянно дергались ноги; Сеня попытался перехватить их за щиколотки – получил в подбородок и полетел на пол. Герметик сам затянул дипломата в кессон – красная резиноподобная блямба вновь была монолитна.
Сеня угрюмо массировал подбородок – он всегда ценил свое здоровье превыше всего, – и кроме ушибленного подбородка его сейчас ничего волновать не могло. Болело по-настоящему, и здесь Сеня впервые усомнился в виртуальности окружающего мира. Но потом вспомнил, что наслаждения в предыдущем явлении тоже были вроде как настоящие и решил отставить эти интеллигентские сопли. Коммивояжеры же смотрели на него с уважением и неким вопросом. Пассажиры оживились, они релаксировали. Похоже, были довольны, что так обернулось. Сеня для них стал спасителем, самым близким на свете человеком, а о погубленном «умнике» и думать забыли.
Спасательный звездолет прибыл на целых девять минут раньше расчетного времени. Гремящая бравурная мелодия, выбранная стюартом на свой кибернетический вкус, оборвалась в самом крещендо, наружные двери шлюза распахнулись – спасатель уже присосался вакуум-галереями к терпящему бедствие астролайнеру. Сеня отер пот с лица, – воздух в шлюзовой и вправду успел сделаться ужасным, – он отметил у себя одышку и неприятно тяжелые удары сердца.
Они перешли галереей на борт спасателя. Сеня сквозь прозрачные своды поискал взглядом тело дипломата – оно было неподалеку. Маленькая фигурка медленно плыла в черноте космической ночи. Сене стало неприятно, и он отвел взгляд.
Внутри спасателя было все так же скучно. Сюжет не вытанцовывался.
«Ну вот, – думал Сеня, – теперь отбуксируют на Сальту-промежуточную, а оттуда рейсовыми челноками переправят в этот гребаный пояс астероидов, на эту хренову «жемчужину Южного Шарового Скопления». Выпадем по барам и соляриям, и – прощай, бля, контракт».
Сене выделили двухместную каюту. Соседом оказался пожилой марсианин с испитым, багровым, под цвет марсианских песков лицом. Немногословный, как и все марсиане – колонисты, конечно. Марсианин вскрыл пластик вискаря, отхлебнул сам и предложил:
– На. Из нашей кукурузы.
Знал Сеня эту марсианскую кукурузу. Дрянь чахлая, и вискарь из нее поганый, дальше некуда, но марсиане чужого не признают. Пьют исключительно свою кукурузку. А вот откуда Сеня все это мог знать, его почему-то не волновало.
Хлебнул Сеня кукурузки, скривился. И захотелось ему трубочку, до икоты захотелось. Набить эдак неторопливо ядреным малороссийским табачком... А трубочка-то на Земле осталась, у этих засранцев-выпендрежников.
Но марсиане отличаются не только патриотизмом, но и кое-какими эмпатическими способностями.
– Будем курить трубку? – спросил марсианин, читая Сенино желание.
Сеня шумно вздохнул, закатил глаза к потолку каюты.
– Держи, товарищ, – марсианин протянул длинную, хромированную трубку, набитую голубым марсианским табаком.
Табак на Марсе тоже рос особенный. Все, что ни произрастало на красной, ржавой почве Марса, содержало в себе разнообразные наркотические вещества, к которым человеческий организм не привыкал даже при длительном употреблении. Сколь ни были чахлы марсианские растения, но именно их экспорт составлял основу экономики Красной планеты. Весь марсианский патриотизм зиждился на этой наркоте и на ограниченности урожаев плантаций экваториальной зоны. Поэтому никого к себе не пускали марсиане. Туризм был запрещен полвека назад, эмиграция – и того раньше.
Ясное дело, неслыханная щедрость марсианина объяснялась пережитым нервным потрясением на борту астролайнера «Титаник». Сеня хотел было резво схватить трубку, но не мог же он, лауреат и член Союза, наброситься на курево, как зачуханый солдатик первого года службы. Он взял паузу, потер ладонями щеки – щеки были мокрые и небритые – и только потом принял трубку, будто одолжение сделал.
Щелкнул кнопкой воспламенителя на чубуке, сладострастно затянулся – раз, другой, третий...
Долгими затяжками. Марсианин посмотрел с уважением и посоветовал:
– Осади малость, пусть отфильтруется. А потом поддай температуры и мелкими глотками...
И, отчетливо булькая, мертво припал к пластику с кукурузкой.
Марсианская наркота вернула Сене присущий ему оптимизм. И он твердо решил продолжить взрывать ситуацию изнутри. О чем незамедлительно сообщил марсианину:
– Я сейчас этот хренов звездолет взорву!
– Не гони, товарищ. Нипочем не взорвешь. Спорим? – Марсиане уважали споры. О марсианских спорах ходили целые легенды. Да и как не ходить – Деймос-то, как ни верти, а исчез в результате очередного их марсианского спора.
Сеня и об этом знал, а поэтому тут же спросил:
– На что спорить будешь?
– А на марсианское гражданство! Взорвешь – я тебе свое отдам. А не взорвешь – пойдешь в негры ко мне на плантацию. За харчи и сто грамм кукурузки в день.
– Взорву-у! – мечтательно протянул Сеня.
Многие марсианские наркотические злаки вообще не вывозились с Марса, об их чудотворном действии ходили лишь слухи. Стать марсианином... Сеня сладко зажмурился. В голове приятно шумело. «И марсианином, и контракт, и всех этих тухляков – к праотцам...»
Когда в голове отшумело, Сеня выбрался побродить по коридорам – оценить обстановку. В конце своего отсека обнаружил банкомат и вспомнил, что баснословно богат, даже сейчас в его карманах лежат четыре «платиновых» кредитки и одна «родиевая». Сеня выбрал одну из «платиновых», сунул в приемник и затребовал сто тысяч. Банкомат поперхнулся и предложил десять тысяч наличными, а остальные девяносто – виртуальными бонами. «Давай», – согласился Сеня. Ему пришла в голову мысль подкупить кого-нибудь из экипажа. И начать он решил с капитана.
В капитанскую рубку Сеню не пустили, но за двести астроналичных капитана вызвал младший мичман.
Сеня без обиняков выложил капитану свое предложение, оценив предполагаемые услуги в сто тысяч минус двести. Капитан, старый космический волк, нисколько не изменившись в лице, дал Сене по зубам, все в тот же несчастный подбородок. Хотел даже арестовать, но, наклонившись, чтобы поднять Сеню с пола, почуял специфический марсианский аромат и расхохотался:
– Ха! Торчок. Проспись у себя в каюте. Ребята, отнесите торчка.
В каюте Сеню, когда тот очухался, приветствовал сосед:
– Моя плантация – из лучших! Кормлю дважды – утром и ночью, раз в неделю выдаю кактус. Кактус тебе понравится, товарищ, ты за него Марс рыть будешь, что твой бульдозер.
Сеня снисходительно улыбнулся:
– Знаешь, дружище, мне твоего марсианства не надо. Я тебя вместе со всей этой жестянкой в пыль превращу. Вот увидишь, будет весело.
– Ну-ну, товарищ.
Марсианин достал очередной пластик – с черной тянучкой, вставил соломинку и разлегся на койке – видимо, решил обстоятельно побалдеть. Сеня тоже повалился и стал думать, как взорвать проклятый звездолет. Но мысли закончились, а потекли одни желания – в основном, конечно, касательно кукурзки, марсианского табачку. Особенно Сеню интересовало – что это за тянучка такая черная, и как именно она вставляет.
Марсианин, хотя и пребывал в процессе торчания, к эмпатическим сигналам соседа по каюте относился серьезно. Поэтому, когда в пластике осталось на пару глотков, протянул его Сене:
– На. Заторчи.
Сеня уже без былой вальяжности цепко ухватил пластик. Тянучка оказалась холодной на вкус, как будто ментолу хлебнул. И в голове сделалось холодно и ясно. Четко, в подробностях возник план действий. Такая, понимаешь, штуковина – не зная ни устройства корабля, никогда не занимаясь терроризмом, Сеня знал, куда и к кому надо обратиться. Конечно же к механику – не к главному, а к такому, который на приборах сидит. И от тоски многонедельного патрулирования выложит тебе все секреты и тайны, лишь бы языком почесать. Сеня словно увидел этого механика и знал, где его искать. О том, что черная тянучка стимулирует эмпатические способности, Сеня не догадывался.
– Ну, я пошел, – сообщил Сеня соседу. – Девиз дня – «всех на атомы»!