Энн Райс Талтос
1
Снег шел весь день. Когда спустилась тьма, плотная и внезапная, он стоял у окна, глядя вниз на крошечные фигурки в Сентрал-парке. Под каждым фонарем на снегу образовался безупречный круг света. Любители покататься на коньках скользили по замерзшему озеру — он видел лишь их неясные силуэты. Машины лениво двигались по темным дорогам.
Слева и справа вздымались небоскребы деловой части Манхэттена. Но между ним и парком не было ничего, за исключением низких зданий с садиками и черными громадами какого-то оборудования на крышах. Кое-где виднелись островерхие шпили.
Он любил этот вид и неизменно поражался тому, что открывающаяся отсюда картина многим казалась необычной. Так, например, мастер, устанавливавший одну из офисных машин, признался, что никогда прежде ему не доводилось видеть Нью-Йорк таким. Печально, что в городе нет достаточного числа таких мраморных башен, чтобы любой желающий мог позволить себе полюбоваться городом с высоты.
«Следует взять это себе на заметку, — подумал он. — Необходимо построить целую серию башен, которые будут служить только одной цели: они станут местом отдыха и развлечений для многих и многих людей. Я использую для этого свой любимый мрамор, ведь он поистине великолепен».
Быть может, идею удастся воплотить в жизнь уже в этом году. Да, весьма вероятно. А еще библиотеки… Их должно быть еще больше. А это означает, что придется совершить несколько путешествий. Но он исполнит все это, да, и очень скоро. В конце концов, труды по созданию парков почти завершены, а в семи городах уже открыты маленькие школы. В двадцати различных местах заработали карусели. Правда, животные были сделаны из искусственных материалов, но все они являли собой точные и безупречные копии вырезанных вручную знаменитых европейских шедевров. Люди были в восторге от каруселей…
Но теперь настало время для воплощения в жизнь множества новых планов. Зима застала его погруженным в мечты…
В прошлом столетии он воплотил в жизнь добрую сотню подобных идей. Этот год тоже не стал исключением и принес новые обнадеживающие победы и достижения. Внутри этого здания появилась старинная карусель. Именно ее подлинные фигуры — лошади, львы и другие животные — были взяты за образец в процессе изготовления искусственных копий. Музей классических марок автомобилей разместился на одном из уровней цокольного этажа Публика съезжалась отовсюду, чтобы увидеть скромный «форд-Т», роскошный «Штутц-Бэркат» или сверкающий гоночный MGTD со спицами в колесах.
И, разумеется, музей кукол, устроенный в демонстрационных помещениях компании — больших, ярко освещенных комнатах, расположенных на двух этажах над холлом. Здесь были выставлены экземпляры, собранные им во всех странах мира. Кроме того, существовал еще и частный музей, открытый для доступа лишь изредка, — коллекция самых любимых и дорогих его сердцу кукол, которым он уделял особое внимание.
Время от времени он проскальзывал вниз, чтобы побродить в толпе и понаблюдать за людьми. Взоры посетителей неизменно обращались в его сторону, но не потому, что его узнавали.
Существо семи футов ростом не могло избежать людского внимания. Так было всегда. Однако за последние двести лет произошло воистину забавное изменение: люди стали выше! И теперь — о чудо! — он не столь резко выделялся в толпе. Разумеется, люди по-прежнему оглядываются на него, но уже не столь испуганно, как в былые времена
А иногда на выставку приходят мужчины, чей рост даже превышает его собственный. Разумеется, слуги не упускают случая сообщить ему о таком посетителе, хотя и считают его требование непременно докладывать о подобных визитах не более чем весьма странной и забавной причудой. Что ж, он не против. Ему нравится наблюдать, как люди улыбаются или смеются.
— Мистер Эш, там, внизу, появился еще один высокий. Пятая камера
Быстро взглянув на мерцающие экраны мониторов, он без труда нашел на одном из них того, о ком шла речь. Всего лишь человек. Обычно он сразу же распознавал их. Но иногда, чрезвычайно редко, полной уверенности не было. Тогда он спускался в бесшумном скоростном лифте и достаточно долго кружил вблизи неизвестного существа, дабы по целому ряду признаков в который уже раз удостовериться, что перед ним всего лишь человек.
Были у него и другие мечты: небольшие здания, предназначенные для детских игр, построенные исключительно из пластика — материала нынешней космической эры, яркие, нарядные, замысловато украшенные. Ему виделись миниатюрные церкви, соборы, замки, дворцы — предпочтительно копии реальных шедевров архитектуры. Все эти сооружения должны быть возведены в самые кратчайшие сроки и с «эффективным применением выделенных средств», как выразился бы совет директоров. Они будут различаться своими размерами: от кукольных домиков до «настоящих» зданий, в которые дети смогут входить сами. А изготовленные из древесных смол лошадки для каруселей будут доступны по цене практически всем желающим — вне зависимости от их доходов. Сотни их можно подарить школам, больницам и другим подобным учреждениям.
А еще его мучило неуемное желание обеспечить всех без исключения бедных детей небьющимися, легко моющимися и при этом действительно красивыми куклами. Над этой идеей, давно ставшей навязчивой, он работал с самого начала нового столетия.
Куклы, создаваемые им в последние пять лет, неуклонно дешевели. Изготовленные из новых искусственных материалов, они становились все долговечнее и привлекательнее по сравнению с теми, что производились раньше. Но все же пока оставались слишком дорогими для бедняков. В этом году надо было бы попытаться предпринять нечто совершенно иное… На его кульмане уже имелись предварительные наброски и пара весьма перспективных готовых эскизов. Возможно…
При мысли о том, что на разработку этих проектов понадобятся сотни лет, он почувствовал успокаивающее тепло. Когда-то очень давно, в древние времена, как их называют, он мечтал о монументах. Об огромных кругах камней, которые были бы видны всем издалека, о танцах гигантов в высокой траве на равнине. Даже строительство скромных по размерам башен увлекло его на десятки лет, а тиснение и оформление прекрасных книг доставляло наслаждение в течение целых столетий.
Но теперь в игрушках современного мира — куклах, крошечных воплощениях людей, совершенно не похожих на настоящих, ибо они все-таки были и оставались куклами, — он нашел для себя необычную, увлекательную и всепоглощающую идею.
Монументы предназначены для тех, кто готов странствовать по миру ради возможности увидеть их. А усовершенствованные и произведенные им куклы и игрушки можно найти в любой стране на земном шаре. Благодаря различным машинам и станкам все новые и новые виды великолепных вещей становились доступными для людей разных национальностей — богатых, обедневших, жаждущих поддержки и утешения и нуждавшихся в убежище, и даже для тех, кто был обречен провести остаток дней в специальных санаториях и психиатрических лечебницах без надежды когда-либо покинуть их стены.
Компания стала для него спасением: даже самые невообразимые проекты и наиболее дерзкие замыслы находили здесь воплощение. Откровенно говоря, он никак не мог понять, почему другие производители игрушек вводили так мало новшеств; почему так скучны, неинтересны куколки, использующиеся как формы для нарезания печенья, которыми уставлены полки торговых центров; почему модернизация и удешевление технологических процессов не сопровождается появлением оригинальных, созданных с фантазией товаров. В отличие от не умеющих дарить радость коллег он после каждого своего триумфа шел на еще больший риск.
Ему не доставляло удовольствия вытеснять соперников с рынка. Нет, суть конкуренции он до сих пор мог постичь исключительно разумом, ибо в глубине души твердо верил, что число потенциальных покупателей в современном мире не ограничено, а потому для любого желающего что-либо продать всегда найдется место.
А внутри этих стен, внутри устремленной ввысь, словно парящей над землей башни из стали и стекла он, восхищенный собственными успехами, приходил в состояние полного блаженства, испытывал невероятный восторг, которым, однако, не мог поделиться ни с кем.
Ни с кем… Кроме кукол. Только они, заполнившие стеклянные полки вдоль стен из цветного мрамора, стоящие на консолях по углам, собранные группами на широкой поверхности деревянного письменного стола, были готовы в любой момент выслушать его признания. И прежде всего Бру — принцесса, французская красавица, бессмертная свидетельница его поражений и побед. Не проходило и дня, чтобы он не спустился на второй этаж здания — к своей изготовленной из бисквита любимице трех футов высотой, с безукоризненными формами, с идеальными локонами из мохера и великолепно нарисованным личиком. Ее торс и деревянные ножки остались столь же совершенными, как и сто лет тому назад, когда французская компания представила ее на Парижском рынке. Своим обаянием Бру — шедевр искусства и одновременно великолепный образец массового производства — приводила в восторг сотни детей. Даже ее фабричная одежда из шелка неизменно вызывала восторг. И это не только его собственное мнение: Бру восхищались все.
Бывали времена, когда, странствуя по миру, он не расставался с куклой и зачастую извлекал ее из футляра только лишь для того, чтобы высказать свои мысли, чувства, сокровенные мечты. Одиноко сидя ночью в какой-нибудь жалкой, неуютной комнатушке, он вдруг улавливал вспышки света в прекрасных, вечно бодрствующих глазах Бру. А теперь она поселилась в стеклянном доме, и тысячи людей могут любоваться ею постоянно, и все другие старинные куклы мастера Бру теперь столпились вокруг нее. Иногда ему хотелось взять Бру из витрины, проскользнуть наверх и поставить ее на полку в спальне. Кто бы обратил на это внимание? Кто вообще осмелился бы проронить хоть слово? «Богатство окружает блаженным молчанием, — размышлял он. — Люди думают, прежде чем заговорить, ибо чувствуют, что следует вести себя именно так». При желании он мог бы побеседовать с Бру — там, в спальне. В музее такой возможности не было — их разделяло стекло витрины, за которым она, смиренное вдохновение его империи, терпеливо ожидала своего часа.
Разумеется, рост его компании — смелого, рискованного предприятия, как о ней часто говорилось в прессе, — был предопределен трехсотлетним развитием инженерной мысли и промышленности. Что бы случилось, если бы его компанию разрушила война? Ее гибель стала бы для него страшной катастрофой. Куклы и игрушки подарили ему такое счастье, что он не мог даже представить себе дальнейшую жизнь без них. Пусть весь мир рухнет и обратится в прах, он и тогда не прекратит вырезать маленькие фигурки из дерева, склеивать их и раскрашивать своими руками.
Иногда он воображал себя в таком мире, одиноко бродящего среди руин. Он видел Нью-Йорк, каким его показывали в фантастических фильмах: мертвый и безмолвный город, заваленный обломками разрушенных зданий и колонн, засыпанный осколками стекла. Но и в этих условиях он представлял себя сидящим на фрагменте какой-то разбитой каменной лестницы, создающим куклу из палочек, связанных полосками ткани, причем эти полоски он с невозмутимым видом аккуратно вырезал из шелкового платья мертвой женщины.
Кто мог представить, что подобные мысли овладеют его воображением? Кому могло прийти в голову, что сто лет тому назад, блуждая по зимним улицам Парижа он остановится перед витриной магазина, встретится взглядом со стеклянными глазами Бру и страстно влюбится в нее?
Конечно, его род был навсегда прославлен приверженностью к игре, иллюзиям и наслаждениям. Возможно, все случившее не столь уж удивительно. Ему — едва ли не единственному уцелевшему представителю своего племени — пришлось заниматься его историей, и ситуация оказалась каверзной, особенно для человека, никогда не интересовавшегося ни медицинской психологией, ни ее терминологией, для человека, отличавшегося хорошей памятью, но абсолютно далекого от увлечения чем-либо сверхъестественным, человека, чье ощущение прошлого зачастую оказывалось наивным и едва ли не по-детски упрощенным и преднамеренно сводилось к погружению в настоящее и всепоглощающему страху перед такими понятиями, как тысячелетия, эры и геологические периоды. События, происходившие в течение огромных отрезков времени, называемых большими историческими пластами, свидетелем и участником которых ему довелось оказаться, в конце концов с готовностью забывались в процессе осуществления смелых и рискованных идей, чему немало способствовали его немногочисленные, но специфические таланты.
Тем не менее, он все же продолжал составлять и изучать историю своего рода, скрупулезно фиксируя все сведения о себе самом. А вот что касается предсказания будущего, то в этом искусстве он не отличался выдающимися способностями — по крайней мере, так ему казалось.
До его ушей донеслось тихое жужжание. Он знал, что эти звуки производят спирали, проложенные под мраморным полом и медленно нагревающие воздух в комнате. Ему представлялось, будто он способен слышать тепло, пробирающееся сквозь ботинки. Благодаря заботливым усилиям спиралей в башне никогда не было слишком холодно или удушающе жарко. Ах, если бы такой же комфорт можно было создать во всем остальном мире. Если бы можно было в изобилии обеспечить всех пищей и теплом. Его компания тратила миллионы на оказание помощи жителям расположенных за морями и океанами пустынь и джунглей, но кому достается эта помощь и кому она в конечном счете приносит пользу, выяснить никогда не удавалось.
С возникновением кинематографа, а позже и телевидения у него появилась надежда, что войн и голода впредь быть не должно. Увидев их на экране, люди придут в ужас и сделают все, чтобы подобное больше не повторилось. Что за глупая мысль! Напротив, войны разгорались все чаще, от голода страдали целые народы, и конца этому не было видно. Племена сражались между собой на всех континентах. Голодная смерть уносила миллионы. Нужно было срочно принимать меры, ведь сделать предстояло так много. И стоит ли в этих условиях так тщательно и осторожно подходить к проблеме выбора? Почему бы не делать все, что необходимо?
Снегопад начался снова. Снежинки падали на землю — такие крошечные, что их едва можно было разглядеть, — и, едва коснувшись темных тротуаров и мостовых, тут же таяли. Так, во всяком случае, ему казалось. Но эти тротуары и мостовые находились примерно шестьюдесятью этажами ниже, поэтому он не мог сказать с полной уверенностью, что именно там происходило. Полурастаявший снег падал на водосточные желоба и оседал на ближайших крышах. Возможно, вскоре все вокруг станет белым, и в надежно запертой теплой комнате будет казаться, что город за окнами вымер, опустошенный неким поветрием, не разрушившим дома, но убившим все теплокровные существа, которые в них жили, как термиты внутри деревянных стен.
Небо оставалось черным Оно словно бы исчезало — именно это не нравилось ему в снежную погоду. А он так любил небо над Нью-Йорком — недоступную взорам спешащих по улицам людей высокую панораму небес.
— Башни. Ты должен построить для них башни, — вслух сказал он себе. — Создай в поднебесье огромный музей с террасами вокруг. И пусть стеклянные лифты возносят их как можно выше, чтобы они могли увидеть».
И пусть среди множества башен, построенных людьми для торговли и получения прибыли, поднимутся башни для развлечений, призванные доставлять удовольствие и радость.
Внезапно ему в голову вновь пришла мысль, уже не раз его посещавшая и заставлявшая размышлять, строить различные предположения и догадки: первыми письменными документами были коммерческие перечни купленных и проданных товаров. Такого рода инвентарные ведомости обнаруживали на клинописных дощечках, найденных в Иерихоне. Аналогичные находки были сделаны в Микенах.
В древние времена никто не осознавал, как важно записывать чьи-либо мысли или идеи. Архитектурные сооружения — совсем другое дело. Наиболее величественными были, конечно, культовые строения: храмы или исполинские зиккураты — ступенчатые пирамидальные башни, сложенные из глиняных кирпичей и облицованные известняком, на вершинах которых люди приносили жертвы богам. Следует вспомнить и каменные круги из огромных валунов — сарсенов, или, как их еще называют, сарацинских камней, — в долине Солсбери.
Теперь, семь тысячелетий спустя, величайшие здания возводятся для коммерческих целей. На их фронтонах запечатлены названия крупнейших банков, гигантских корпораций или влиятельных частных компаний, подобных его собственной. Глядя из своего окна сквозь снежную мглу, он мог прочесть эти названия, написанные ярко светящимися в ночи крупными печатными буквами.
Что же касается храмов и культовых учреждений, то они превратились в руины или совсем исчезли. Если постараться, где-то далеко внизу можно различить шпили собора Святого Патрика. Но ныне это священное место скорее памятник прошлого, чем средоточие религиозного духа. В окружении высоких безликих зданий из стекла и бетона собор выглядел чересчур хрупким, изящным, устремленным к небесам строением. Величественным он казался лишь тем, кто смотрел на него, стоя внизу, на тротуаре.