— Эти тесты все равно ей не помогут, — продолжал он. — Витамины — вот все, что необходимо для ее лечения. Тесты способны лишь сообщить нам какие-то сведения, а я совсем не уверен, что эти сведения в данный момент так уж важны и что мы вообще имеем право вмешиваться. Думаю, теперь это вообще не наше дело. А питье ей помогает.
В его голосе появились жесткие нотки. Неотрывно глядя на Роуан, Майкл все больше раздражался.
И в конце концов замолчал.
Неожиданно он наклонился, поставил стакан на стол и, положив по обе стороны от него ладони, попытался заглянуть прямо в глаза Роуан.
— Роуан, пожалуйста, — прошептал он, — вернись!
— Майкл, не надо!
— Почему же не надо, Мона? Роуан, ты необходима мне сейчас!
Он обеими руками стукнул по столу.
Роуан вздрогнула, но больше ничто не изменилось.
— Роуан, — крикнул он, потом подошел к жене, словно намереваясь обхватить ее за плечи и встряхнуть.
Но… раздумал.
Схватив стакан, Майкл повернулся и пошел прочь.
Мона стояла не двигаясь, выжидая, слишком потрясенная, чтобы говорить. Это было так похоже на Майкла. Для него такой поступок можно было бы считать добрым. Но со стороны казалось, что он ведет себя грубо, и смотреть на это было ужасно.
Мона ушла не сразу. Медленно она села на стул возле стола, напротив Роуан, на то же место, которое занимала ежедневно. Мона снова успокоилась. Она не могла объяснить, почему осталась здесь, за исключением того, что старалась сохранить лояльность. Быть может, она не хотела выступать в роли союзника Майкла. Ощущение вины в течение последних дней не оставляло ее ни на миг.
Роуан выглядела отлично, если, конечно, забыть о том, что она не разговаривает. Волосы ее отросли почти до самых плеч. Прелестная женщина и., отсутствующая, пребывающая где-то далеко.
— Знаешь, — сказала Мона, — наверное, я буду вновь и вновь приходить к тебе, пока ты не подашь какой-нибудь знак. Я понимаю, что ты не простишь меня и никогда не назовешь другом или наперсницей. Но когда ты так нема, как сейчас, ты как бы заставляешь людей действовать, выбирать, решать. Я имею в виду то, что люди не могут оставить тебя в одиночестве. Это просто немыслимо. Правда-правда. Это бесчеловечно.
Она перевела дыхание и наконец почувствовала себя спокойнее.
— Я слишком молода, чтобы знать некоторые вещи, — заявила она. — И конечно, пришла не затем, чтобы утверждать, будто понимаю, что с тобой произошло. Это было бы слишком самонадеянно с моей стороны. А точнее говоря, просто глупо.
Она взглянула на Роуан; теперь ее глаза казались зелеными, словно вобрали цвет весенней лужайки.
— Но я… Я беспокоюсь обо всех, ну, или почти обо всех. Я много знаю. Пожалуй, больше, чем кто бы то ни было, за исключением Майкла и Эрона. Ты помнишь Эрона?
Это был глупый вопрос. Разумеется, Роуан помнила Эрона. Если она вообще что-нибудь помнила.
— Знаешь, я хотела сообщить, что сюда приезжал этот человек, Юрий. Я рассказывала тебе о нем. Не думаю, что вы с ним встречались. Даже уверена, что нет. Так вот, он исчез, неожиданно и бесследно. Я очень беспокоюсь. И Эрон тоже. Когда я смотрю на тебя, спокойную и безразличную, сидящую вот так в этом саду, мне кажется, что жизнь остановилась и в мире ничего не происходит. Но ведь на самом деле все совсем не так: мир продолжает жить и покоя в нем нет…
Мона резко замолчала. Сегодня ей было особенно тяжело разговаривать. Какие чувства испытывает сидящая перед ней женщина, сказать было невозможно. Мона вздохнула. Пожалуй, не стоит продолжать разговор на эту тему. Она положила локти на стол, подняла взгляд и Мона готова была поклясться, что Роуан смотрела на нее и буквально секунду тому назад отвернулась в сторону.
— Роуан, еще не все кончилось, — прошептала она снова. Затем опять отвернулась, глядя на чугунные ворота, и за пруд, и ниже — на середину передней лужайки.
Индийская сирень была усыпана готовыми распуститься бутонами.
А когда исчез Юрий, ветви были еще совсем голыми.
Они стояли там рядышком и шептались. И Юрий сказал «Знай, что бы ни случилось в Европе, Мона, я вернусь сюда, к тебе».
Роуан смотрела на нее! Роуан смотрела ей прямо в глаза!
Мона была настолько потрясена, что не могла ни говорить, ни двигаться. А еще она опасалась, что Роуан отвернется от нее. Ей хотелось верить, что это хорошо, что это принесет удовлетворение и высвобождение. Она сумела захватить внимание Роуан, даже если она была всего лишь беспомощным щенком.
Пока Мона неотрывно смотрела на Роуан, выражение лица безмолвно сидевшей женщины постепенно менялось: оно становилось все менее задумчивым, сосредоточенность уступала место печали.
— Что, Роуан? — шепотом спросила Мона.
— Дело не в Юрии, — едва слышно произнесла Роуан.
Морщинка на лбу ее стала еще глубже и заметнее, глаза потемнели. Однако прежнее состояние полнейшего безразличия, слава Богу, не возвращалось.
— О чем ты, Роуан? Что ты сказала о Юрии?
Впечатление было такое, что Роуан думает, будто все еще говорит с Моной, и не сознает, что с губ ее не слетает ни звука.
— Роуан, — все так же шепотом умоляла Мона, — скажи мне, Роуан…
Слова застыли у Моны на языке. Она вдруг словно утратила мужество и желание говорить.
Глаза Роуан все еще были устремлены на нее. Потом Роуан подняла правую руку и пробежала пальцами по пепельным волосам. Жест был естественным, нормальным, но глаза… В глазах Роуан застыла тревога.
Какие-то звуки привлекли внимание Моны. Разговаривали мужчины. Майкл и кто-то еще… Мона не разобрала.
Вдруг послышались другие звуки… Не то смех, не то плач женщины. Буквально через секунду все смолкло. Мона не смогла определить, кому принадлежал голос.
Она обернулась и посмотрела в ту сторону, где за открытыми створками ворот виднелся сверкающий бассейн. Вдоль его края по каменным плитам к ней почти бегом, приближалась тетя Беатрис. Одной рукой она зажимала рот, а другую вытянула вперед, будто боясь упасть лицом на землю. Это ее голос слышала Мона — Беатрис рыдала. Волосы Беа, обычно уложенные в безукоризненный узел у основания шеи, растрепались, выбившиеся пряди упали на лицо. Прекрасное шелковое платье намокло и покрылось пятнами.
Майкл и человек зловещего вида в темной простой одежде быстро следовали за ней, на ходу обмениваясь отрывистыми фразами.
Громкие, захлебывающиеся рыдания Беатрис гулко раздавались над водой. Высокие каблуки ее туфель увязали в мягком грунте лужайки, но она упорно продвигалась вперед.
— Беа, что случилось?
Мона вскочила на ноги.
То же сделала Роуан, внимательно всматриваясь в приближающуюся фигуру.
Беатрис бросилась к ней прямо по траве. Она неловко подвернула ногу, едва не упала, но сумела удержать равновесие и тут же без посторонней помощи выпрямилась.
Моне стало ясно, что бежала она именно к Роуан.
— Они сделали это, Роуан! — задыхаясь, выкрикнула Беа. — Они убили его! Прямо на моих глазах! Машина выскочила на тротуар. Они убили его. Я видела это собственными глазами.
Мона кинулась вперед, чтобы поддержать Беатрис. А та обняла Мону левой рукой и едва не задушила ее поцелуями, одновременно другой рукой обхватив Роуан и прижимая ее к себе.
Роуан в свою очередь заключила Беа в объятия.
— Беа, кого они убили? Кто убил? — срывающимся голосом спрашивала Мона. — Уж не Эрона ли ты имеешь в виду?
— Да…— ответила Беа, неистово кивая.
Голос ее сел и охрип от слез. Расслышать и понять что-либо было сложно. Она продолжала кивать головой, в то время как Роуан и Мона поддерживали ее с обеих сторон.
— Эрон… Они убили его… Я видела… Машина вылетела на тротуар на Сент-Чарльз-авеню. Я предложила ему ехать сюда вместе со мной, но он отказался — хотел пройтись пешком. Машина намеренно ударила его. Она проехала по нему три раза!
Едва подошедший Майкл обнял ее, Беа, словно теряя сознание, осела на землю. Майкл помог ей встать, крепко прижал к себе, и она с рыданиями припала к его груди. Волосы упали ей на глаза, а безвольно раскинутые в стороны руки трепетали словно крылья птицы, не знающей, куда опуститься, и из последних сил пытающейся удержаться в воздухе.
Человек в зловещем темном одеянии оказался полицейским — Мона увидела револьвер в наплечной кобуре, — американцем китайского происхождения с мягким выразительным лицом
— Глубоко сожалею, — произнес он с отчетливым новоорлеанским акцентом. Моне еще не доводилось слышать такой выговор из уст человека со столь явно выраженной азиатской внешностью.
— Они убили его? — спросила Мона шепотом, переводя взгляд с полицейского на Майкла, утешавшего Беа поцелуями и нежным поглаживанием по голове.
За всю свою жизнь Моне не приходилось видеть Беа столь отчаянно рыдающей. Неожиданно в голову ей пришла мысль, что Юрий, вероятнее всего, уже погиб. И Эрон мертв. Возможно, всем им тоже грозит опасность. Это было ужасно, невыразимо ужасно, и больше всего — для Беа
Роуан спокойно разговаривала с полицейским. Голос ее по-прежнему оставался хриплым и звучал едва слышно — виной тому было крайнее смятение от переполнявших душу эмоций.
— Я должна увидеть тело, — сказала Роуан. — Вы можете провести меня к нему? Я врач и должна осмотреть его. Подождите — я только переоденусь. Это не займет много времени.
Трудно описать словами, до какой степени был поражен всем происходящим Майкл и в какое изумление пришла Мона. И все-таки тот факт, что Роуан заговорила, нельзя было назвать неожиданным. Ведь эта противная Мэри-Джейн предсказала именно такой ход событий.
Слава Господу, что Роуан сейчас не сидит под деревом — равнодушная и безмолвная! Слава Господу, она снова с ними!
Не важно, что она сейчас чрезмерно худа, не важно, что хрипота никак не желает уходить из ее голоса Глаза ее совершенно ясны. Не обращая внимания на исполненную заботы реплику полицейского о том, что не следовало бы ей осматривать тело, ибо несчастный случай — он и есть несчастный случай, Роуан поспешила прочь.
— Майкл останется с Беа, ей необходима помощь, — уже на ходу бросила она и протянула руку Моне. Ладонь ее была холодна и тверда.
— Ты нужна мне. Пойдешь со мной?
— Да, — ответила Мона Конечно!
3
Он обещал Сэмюэлю — маленькому человечку, карлику — войти в гостиницу сразу же после него.
— Если ты войдешь со мной, — сказал Сэмюэль, — все тебя увидят. Не снимай пока солнечные очки.
Юрий кивнул. Он не имел ничего против того, чтобы посидеть несколько лишних минут в машине, наблюдая за элегантными людьми, входящими в двери «Клариджа». С тех пор как он покинул долину Доннелейта, ничто не доставляло ему большего удовольствия, чем пребывание в Лондоне.
Длительный ночной переезд на юг с Сэмюэлем по скучным, ровным автострадам, одинаковым во всех уголках мира, совершенно выбил его из колеи.
Что же касается долины, она оставалась живой в памяти, но воспоминание это было ужасным. И с чего он вдруг решил отправиться туда в одиночестве, чтобы отыскать самые истоки знаний о Маленьком народе и о Талтосе? Да, конечно, он нашел именно то, что хотел, но весьма дорогой ценой. Платой за знание стало ранение в плечо пулей тридцать восьмого калибра.
Это событие потрясло его до глубины души, тем более что огнестрельная рана была первой в его жизни. Но еще более поразительным откровением стал для него Маленький народ.
Откинувшись на спинку заднего сиденья «роллса», он снова страдал, воскрешая в душе воспоминания: ночь с тяжелыми, медленно катящимися облаками, освещенными луной; горная дорога между чрезмерно разросшимися дикими кустами, наводящие ужас удары барабанов и звуки дудок, эхом отдающиеся от скал.
Только увидев собравшихся в круг маленьких людей, Юрий понял, что они поют, и услышал совершенно непонятные ему слова
До того момента он вообще сомневался в реальности их существования…
Низкорослые, горбатые, они двигались по кругу, поднимая короткие ноги, раскачиваясь взад и вперед, время от времени взрываясь громкими песнопениями. Одни пили из кружек, другие — из бутылок. На груди у каждого был патронташ. С необузданной веселостью дикарей они палили из пистолетов в необъятную бурную ночь. Звуки выстрелов походили скорее на взрывы шутих. Что было гораздо хуже, так это сопровождавшие странное действо жуткий грохот барабанов и тоскливое, мрачное завывание дудок.
Когда пуля ударила в плечо, Юрий подумал, что ее выпустил один из маленьких людей — возможно, караульный. Но ошибся.
С тех пор как он покинул долину, прошло три недели.
И вот наконец «Кларидж». Появилась возможность поговорить с Новым Орлеаном, связаться с Эроном, с Моной, объяснить, почему он так долго молчал.
Что же касается опасности, поджидавшей Юрия в Лондоне — вблизи Обители Таламаски и в пределах досягаемости тех, кто пытался его убить, то он ощущал себя здесь в несравненно большей безопасности, чем в долине за несколько мгновений до того, как в него попала пуля.
Однако пора подняться наверх и встретиться наконец с загадочным другом Сэмюэля, уже прибывшим в Лондон. Юрий понятия не имел, как выглядит незнакомец, и практически ничего о нем не знал. Пришло время исполнить просьбу маленького человека, который спас Юрию жизнь, терпеливо ухаживал за ним до полного восстановления сил, а теперь хотел познакомить с другом, сыгравшим важную роль в этой страшной драме.
Юрий выбрался из машины.
Услужливый швейцар поспешил ему на помощь.
Плечо болело. Юрий мучительно скривился. Когда он научится не пользоваться правой рукой? С ума можно сойти!
Холодный ветер был порывистым и пронзительным. Юрий вошел в вестибюль гостиницы — огромный и теплый — и повернул направо, к широкой лестнице.
Из ближайшего бара доносились звуки музыки — там играл струнный квартет. Юрия охватило ощущение уюта и безопасности, наполнившее его душу счастьем.
Что за удивительный народ эти англичане: швейцар, коридорные, любезный джентльмен, встретившийся ему на лестнице… Они не обращали ни малейшего внимания ни на его грязный свитер, ни на испачканные черные брюки…
— Слишком уж все тут любезны, — пробормотал он себе под нос.
Пройдя по второму этажу, он остановился перед дверью углового номера — того, о котором говорил маленький человек. Дверь была не заперта. Юрий шагнул внутрь и оказался в небольшом помещении, похожем на уютный альков в каком-нибудь элегантном особняке. Дальше виднелась просторная гостиная, неприбранная, но роскошная — именно такая, какой описал ее карлик
Тот, стоя на коленях, укладывал в камин поленья. Он снял с себя твидовый пиджак, и белоснежная рубашка резко натянулась на горбатой спине.
— Проходи, проходи, — сказал он, даже не обернувшись.
Шагнув вперед, Юрий увидел еще одного человека — тоже с необычной внешностью. Он был невероятно высок; темные густые волосы, слишком длинные, неухоженные, обрамляли неестественно бледное лицо. Одетый в превосходный черный шерстяной костюм, дорогую рубашку и темно-красный галстук, он выглядел чрезвычайно романтичным. Но что это означает? Юрий не был уверен. И все же на ум ему пришло именно это слово. Мужчина определенно не был атлетом — он не был похож на спортивных гигантов, превосходящих ростом всех участников Олимпийских игр, или на известных баскетболистов, с легкостью укладывающих мяч прямо в кольцо. Нет, этот человек выглядел именно романтичным.
Юрий встретился с ним взглядом и не испытал при этом никакого беспокойства. Несмотря на необычность, в незнакомце не было ничего угрожающего. Гладкое, молодое, можно сказать — красивое лицо, длинные, густые ресницы и не по-мужски полные губы… Только белизна в волосах придавала ему властный вид, но было очевидно, что он редко проявлял это качество характера. Карие глаза, очень большие, смотрели на Юрия озадаченно. В целом это была весьма впечатляющая фигура. Вот только руки… Они были великоваты, и в строении пальцев присутствовала некая аномалия, хотя Юрий не смог бы сказать, в чем она состояла. Пожалуй, только в том, что они тонкие, как у паука
— Вы тот самый цыган? — Голос странного человека был низким, приятным, очень выразительным и совершенно не походил на едкий баритон карлика
— Входи же, садись рядом, — нетерпеливо вмешался карлик. Он разжег огонь в камине и теперь раздувал его с помощью мехов. — Я послал за легкими закусками, но не хочу, чтобы тебя видели те, кто принесет еду. Лучше пройди пока в спальню.
— Благодарю, — спокойно произнес Юрий. Внезапно он понял, что забыл снять темные очки, и поспешил исправить оплошность. Какой яркой показалась ему комната — светлой, несмотря на мебель, обтянутую темно-зеленым бархатом, и старомодные портьеры с цветочным узором Приятная комната, вполне соответствующая характерам живущих в ней людей.
«Кларидж»… Путешествуя по всему миру, он побывал во многих отелях, но в этот попал впервые. Приезжая в Лондон, он всегда останавливался в Обители, но теперь путь туда был ему заказан.
— Мой друг сказал, что вы ранены. — Высокий человек направился к Юрию, и во взгляде его, обращенном на гостя сверху вниз, читалась столь безмерная доброта, что необычный рост не вызвал инстинктивного страха. Ладони человек держал так, словно, для того чтобы рассмотреть лицо Юрия, намеревался ощупать его своими паучьими пальцами.
— Все в порядке. Ваш друг извлек пулю. Если бы не он, я бы уже умер.
— Так он и рассказал мне. Вы знаете, кто я такой?
— Нет.
— Знаете ли вы, кто такой Талтос? Так вот, я и есть он.
Юрий ничего не ответил. Он знал об этом не больше, чем о существовании Маленького народа. Талтос ассоциировался у него с Лэшером — убийцей, чудовищем, представляющим собой страшную угрозу. Слишком потрясенный, чтобы произнести хоть слово, Юрий молча уставился в лицо незнакомца, думая о том, что, за исключением рук, ничего из ряда вон выходящего в нем не было: просто очень высокий мужчина, и все!