Я снова мотаю головой.
— Тогда пошли, — говорит Игорь и направляется к дому.
Я плетусь следом. Когда-то зеленая, теперь грязно-серая облупившаяся краска покрывает стены колючей чешуей. Темная крыша грозовой тучей висит над домом, готовым вот-вот сложиться под ее тяжестью. Если потеря молодого хозяина так сказалась на доме, страшно представить, что могло случиться с остальными жильцами. Только бы никто не открыл. Лучше залезть в чужой дом как воровка, чем соврать, глядя в глаза людям, потерявшим двух сыновей.
Возле крыльца Игорь пропускает меня вперед. Еле слышно стучу в дверь. Внутри тишина. Набравшись смелости, принимаюсь бить в дверь кулаком. Замираю в ожидании ответа. По-прежнему тихо. Опершись ладонью о стену, колочу ногой в дверь с грохотом, который невозможно не услышать. В полной уверенности, что дома никого нет, я спускаюсь с крыльца и, стряхивая с ладони налипшую краску, уступаю место Игорю. С отверткой в руках он сначала нагибается к дверному замку, потом садится на корточки и уже через минуту, кряхтя, опускается на колени.
— Хороший замок, не открывается совсем…
— Пока ты возишься, могу я забежать в церковь?
— Хочешь, чтобы я в одиночку залез в дом к незнакомым людям? Даже не думай!
— Мне нужно.
— Нужно? — поворачивается ко мне Игорь. — Звучит так, будто ты школьница на контрольной, и тебе приспичило в туалет.
— Катя умерла, а я даже не поставила свечку за упокой.
Игорь отводит взгляд и машет на меня рукой.
— Черт с тобой, иди.
Я бегу до самых ворот и замедляю шаг только на пороге церкви. В нос ударяет запах ладана. Покрытые коричневой краской деревянные доски скрипят под ногами. Перекрестившись, я подхожу к столу и покупаю три свечки. Оглядываюсь по сторонам, не зная, куда их поставить.
— Вы не подскажите… — обращаюсь к служительнице церкви.
— Ты во здравие хочешь поставить, или за упокой? — спрашивает худощавого телосложения женщина. Загорелая кожа, видимо от многолетней работы на открытом воздухе, покрыта сеткой мелких морщинок. Рукава платья закатаны до локтей, руки кажутся нездорово тонкими, усохшими.
— За упокой, — отвечаю я, глядя в выцветшие, с пожелтевшими белками глаза.
— Пойдем, поставим вместе.
Она выходит из-за стола с тремя свечками в руке и жестом указывает направо.
— Ты, наверно, дедушке с бабушкой ставишь? — спрашивает она по дороге к заупокойному каноннику.
— Нет, маме с папой.
— Ну что ж, — вздыхает она, — так бывает. Правильно когда дети ставят родителям, а не наоборот, как я… А третью кому?
— Ребенку, — с трудом сглатываю слезы.
— Маленький совсем был? — обводит меня увлажнившимися глазами она.
Я киваю, отводя взгляд.
— Мои сыновья до совершеннолетия дожили. Думала, все у них только начинается, но Господь решил по-иному.
— Как они умерли? — настораживаюсь я.
— Оба не своей смертью. Что случилось с твоим ребенком? Болезнь?
— Травма головы.
— Бедный малыш. Как его угораздило?
— Не знаю, — вытираю сгибом локтя набежавшие слезы, — меня даже не было рядом. Ребенок умирал, а я в это время спокойно спала. Когда меня разбудили и сказали, что произошло, я даже не поняла, о ком идет речь.
— Я тоже была далеко от своих мальчиков и ни о чем не подозревала, когда они умирали. Старший сын попал в горячую точку, больше я его не видела. Сказали, подорвался на мине. Не представляю, чем я занималась в тот момент, когда его не стало. Мне даже не разрешили открыть гроб, не дали по-человечески проститься.
— А младший?
Женщина отводит глаза, задетая моим любопытством. Осознав свою ошибку, я стараюсь поддержать разговор:
— Если бы у меня один из сыновей погиб на войне, я ни за что не отпустила бы второго в армию.
— Я и не отпустила, — качает она головой, снова глядя мне в глаза, — а зря. Он погиб на работе. Устанавливал антенну, упал с крыши двухэтажного дома прямо на недостроенный гараж. Напоролся на арматуру. Прожил еще полчаса, но нам с его отцом сообщили уже после.
— Какой ужас… — придумываю, как подвести разговор к Олегу, но отбросив нескладную ложь, приходящую на ум, спрашиваю напрямик: — Виновного в его смерти наказали?
— Разве кто-то виноват? Бог дает человеку жизнь и забирает ее, когда посчитает нужным. Он знает, что лучше для моего сыночка.
— А как же его напарник? Разве кто-то не должен был его подстраховывать.
— Мастер сидел в доме, проверял сигнал на телевизоре. Муж хотел подать на предприятие в суд. В тот день шел сильный дождь, а нашего Артура все равно отправили на крышу.
— Почему не подал? Возможно, мастер заставил Артура рисковать жизнью.
— Не успел. Сердце не выдержало. Аркаша пережил обоих детей, как и я. Схоронил младшенького и сам отправился следом, в лучший мир. Думала, Бог и меня заберет на небеса, ан нет, два месяца уже живу одна, как перст. Да разве живу? Пережидаю.
— Вы правы, — поджигаю по очереди свечи и, подержав над огнем, ставлю перед распятием на квадратный канонник, — ваш муж сейчас в лучшем месте.
— Он там не одинок. Рядом оба сына. Настанет мой черед, и я присоединюсь к ним. Остается только ждать, когда Господь позволит мне воссоединиться с семьей.
Я глажу мать Артура по плечу и всматриваюсь в ее умиротворенное лицо. Каждая складка на нем кажется смирившейся с неизбежностью. Возможно, ее психика не перенесла потери сыновей и мужа, женщина погрузилась в религию и отгородилась от реальности, но она точно не сошла с ума настолько, чтобы убить пятилетнего ребенка. Стоя рядом с ней, я кожей чувствую исходящее от нее спокойствие. Теория Игоря абсурдна. В детективном романе написали бы, что мы пошли по ложному следу. Игорь зря взламывает замок — в этом доме нам делать нечего. Нужно срочно его остановить.
— А ты, милая моя, — берет меня за руку мать Артура, — должна жить! Слышишь?
Я киваю, стараясь высвободить ладонь. Она принимает мой жест за рукопожатие и притягивает меня к себе, чтобы прошептать на ухо:
— Ты должна произвести на свет еще одного малыша и начать жизнь заново. Ты же еще такая молоденькая! Я вообще родила Артура в тридцать семь. Правда, зачать получилось не сразу. Мне помогла одна молитва. Пойдем, я тебе ее дам.
Она тянет меня за руку через весь храм обратно к столу.
— У родителей Александра Свирского было много отпрысков, — говорит она, листая толстую книгу, — но однажды их деторождение прекратилось. Они стали молить Бога, чтобы Он даровал им сына на утешение и поддержку в старости лет. Плодом их молитв был Александр Свирский. Этому святому молятся, чтобы иметь сыновей. Вот, перепиши!
Она поворачивает ко мне книгу. Я беру листок и ручку со стола и собираюсь наскоро переписать текст, когда взгляд цепляется за незнакомые символы, то и дело мелькающие среди обычной кириллицы. Мать Артура замечает мое замешательство.
— Это церковно-славянский язык. Дома у меня есть эта молитва, напечатанная русскими буквами, да еще с кратким толкованием на обороте. Пойдем, здесь недалеко.
Она захлопывает книгу и торопится на улицу. Мне остается только молиться, чтобы Игорю не удалось взломать замок. Выйдя следом за ней на улицу, я с надеждой оглядываюсь на мотоцикл, но рядом никого нет. Я уже представляю себе Игоря с застрявшей в замке отверткой, когда из-за косматых ветвей плакучей ивы показывается крыльцо. Слава Богу, пусто! Мать Артура открывает дверь, пропуская меня вперед. В доме сильно пахнет чем-то сладковатым. От дурманящего аромата голова идет кругом, но постепенно я привыкаю.
Женщина берет меня за руку и ведет через весь дом в угловую спальню. Каблуки стучат по вымытым до блеска полам. Хочется снять туфли, но я не рискую отклониться от курса. Обстановка спальне, как и в других комнатах, бедная. На самодельной деревянной мебели ни пылинки. Странно смотреть на вещи и понимать, что человека, создавшего их, уже нет. Мать Артура открывает шкаф и достает старенький картонный альбом со сложенными внутри детскими фотографиями. Мельком я оглядываю немногочисленную одежду хозяина комнаты: аккуратно сложенные футболки и единственные джинсы на вешалке.
— Это спальня одного из ваших сыновей?
— Да, сначала здесь жил Егор, — кладет альбом на стол и склоняется над черно-белыми фотографиями женщина, — а когда брата не стало, спальню занял Артур.
Я осматриваюсь. В комнате нет привычного для большинства сверстников Артура компьютера и, судя по расстановке мебели, никогда не было. Слева над входом висит икона, а из-за двери выглядывает прижатый к стене Игорь. Я чуть не вскрикиваю от неожиданности, но успеваю вовремя прикрыть ладонью рот.
— Вот она, — отрывает взгляд от альбома мать Артура и протягивает мне листок с молитвой. — Берите, мне она больше не пригодится.
— Спасибо, — сглатываю ком в горле. — Можно посмотреть фотографии? Кто на них?
— Спасибо, — сглатываю ком в горле. — Можно посмотреть фотографии? Кто на них?
— В основном Артур, — вновь склоняется над альбомом она. — Фотографий с Егором совсем мало. Когда рос старший сын, мы не задумывались о том, как быстро все проходит.
Я кладу левую руку матери Артура на плечо, а правой машу Игорю.
— Какой красавчик! — говорю я, стараясь заглушить шаги за спиной. — Девочки его, наверно, обожали.
— Я бы не сказала, — качает головой женщина. — Артур тяжело сходился с людьми. В школе его не любили, в колледже он не завел ни друзей, ни подружки. На работе отношения тоже не ладились.
— Он всем с вами делился?
— Нет, никогда. Я сама замечала. Не трудно догадаться, когда твой сыночек приходит из школы в синяках, или сидит вечерами после колледжа дома. Пока маленький был, мы с его папой хотели заступиться, но Артур не выдал обидчиков. Пришли в школу, а кого ругать — не знаем.
— С синяками сразу понятно, но почему вы решили, что у него не ладились отношения с коллегами?
— Не знаю на счет коллег, но вот с мастером у него были проблемы. Однажды я даже слышала, как Артур, в телефонном разговоре, повысил на него голос, — кивает она на мобильный, лежащий на краю стола.
— Артур кричал на мастера?
— Не кричал, скорее, грозил.
— Чем подчиненный может грозить начальнику? — улыбаюсь я, косясь на дверь.
— Да ерундой, — пожимает плечами она, — обещал позвонить его жене. Я растолковала ему, что так с начальством не разговаривают. Думаю, он понял и больше себе такого не позволял. По крайней мере, я не слышала.
Зачем Артур собирался мне позвонить? Вопрос чуть не слетает с губ, но я успеваю опомниться. Из-за двери больше никто не выглядывает. Надеюсь, Игорю удалось выйти из дома. Еще раз обвожу комнату взглядом. Несколько книг на полке, потрепанная одежда в шкафу, икона на стене и… мобильный телефон современной модели на столе. Сколько, интересно, может стоить такой аппарат? Вряд ли он по карману хозяину этой комнаты. Возможно тот, кто подарил ему мобильный, мог отомстить Олегу. Хорошо бы просмотреть телефонную книгу и узнать, с кем общался Артур. Пока женщина перелистывает оставшиеся фотографии, я незаметно подхватываю телефон и прикрываю его листком.
— Мне пора. Большое спасибо за молитву.
— Да, да, — кивает женщина. — Если понадобится что-нибудь еще — приходите, не стесняйтесь.
— Обязательно, — иду к выходу.
— И просто так заходите, — добавляет она уже на пороге. — У меня редко бывают гости.
Обнимаю женщину на прощание и отворачиваюсь, чтобы не встретиться с ней взглядом. Стремительным шагом направляюсь к мотоциклу. Я приеду, обещаю. Как только разберусь в этой страшной истории, приеду и все верну. Слезы застилают глаза, все вокруг кажется искаженным и размытым. На ощупь добираюсь до мотоцикла и падаю на сиденье.
— Я думала, нет ничего страшнее смерти родителей, но похоронить двоих детей…
Влага переливается через край. Руки сами тянутся к Игорю. Он прижимает мою голову к своему плечу и гладит по волосам. Рукав его рубашки промокает, я прилипаю к ней щекой. Становится легче, вылившиеся слезы больше не давят, омытые глаза снова видят мир светлым. Отстранившись, протягиваю Игорю листок с молитвой и телефон. Он раскрывает рот от удивления и с минуту решает, стоит ли шутить в такой момент.
— Да ты настоящая домушница! Зашла в гости с пустыми руками, а вышла с мобилой.
— Гореть мне за это в аду. Украла у бедной женщины последнее напоминание о сыне. Мать Артура не убивала Катю, точно.
— Откуда ты знаешь, на что способен человек, потерявший двоих сыновей? Вдруг она сдвинулась?
— В другую сторону.
— В какую еще другую сторону?
— Подалась в религию.
— В религию? После такого… — качает головой Игорь. — Я бы скорее проклял всех и вся…
— Она верит, что Бог забрал сыновей ради их же блага. Молится и ждет, когда сможет к ним присоединиться.
— Это она тебе сказала про благо?
— Главное не то, что она сказала, а то, что я сама в ней разглядела. Я уверена, она не убивала Катю. Иначе она давно наложила бы руки и на себя.
— Тогда кто мог отомстить за Артура? Отец?
— Он собирался подать в суд, но не на Олега, а на предприятие.
— Почему? Разве он не хотел наказать убийцу?
— Олег не мог столкнуть парня с крыши. Он сидел в доме и настраивал телевизор.
— Допустим, с судом ничего не вышло. Тогда отец Артура решил…
— Ничего он не решил. Отец Артура умер два месяца назад. Мать сказала, что осталась совсем одна. Получается, никто из родственников не мог отомстить за парня.
— Значит, у нас нет никаких зацепок, — складывает руки на груди Игорь.
— Кое-что есть, — оглядываюсь на дом я. — Мать слышала, как Артур ругался по телефону с Олегом.
— Думаешь, парень записывал разговоры?
— Дело не в этом. Артур грозился позвонить мне.
— Она так и сказала?! Что ты ей наговорила?
— Только правду.
— Тогда надо сматываться. Она уже сто раз могла позвонить в полицию.
— Успокойся, я не представилась. Она всего лишь слышала, как Артур говорил мастеру, что позвонит его жене.
— Интересно, зачем?
— Меня больше интересует сам телефон.
— Смартфон, последняя модель, — поворачивает мобильник в руке Игорь. — Дорогая штучка.
— Вот именно! Похоже это единственная ценная вещь в доме.
— А я-то думаю, почему ты телек не вынесла.
— Судя по комнате, с деньгами у Артура было худо. Откуда навороченный телефон?
— Может, он зарплату год откладывал?
— Он работал месяца три, не больше. С зарплатой помощника такой мобильник не купишь. Даже Олег столько не зарабатывает.
— Откуда ты знаешь? Вдруг он тебя обманывает, — говорит Игорь, но, увидев, как изменилось выражение моего лица, меняет тему: — Надо отсюда валить. Сомневаюсь, что тебе удалось столько всего узнать и не спалиться.
— Можешь не сомневаться, — уступаю место на сиденье Игорю.
— И тебе ни разу не пришлось соврать?
— Ни разу.
— Ты и правда не дура, — качает головой Игорь и садится на мотоцикл.
Я надеваю шлем и сажусь сзади. Прижимаюсь грудью к спине Игоря, чувствуя сквозь тонкую рубашку, как бьется его сердце. От шеи пахнет загорелой кожей. Рукам, сцепленным у него на животе, передается вибрация. Кажется, рев двигателя доносится из груди Игоря, а не из мотоцикла. Плавное движение резко прерывается. Ноги Игоря опускаются на землю, он снимает шлем и поворачивается ко мне.
— Вставай.
— Зачем?
— Вставай с мотоцикла!
Его глаза полны уверенности, голос непреклонен. Остается только повиноваться. Я встаю и жду дальнейших указаний.
— А теперь садись на мое место. Обратно повезешь нас ты.
— Но я не умею водить, а еще у меня правая ладонь не сжимается…
— Мы ехали сюда полтора часа, я устал. Предложишь отдохнуть по-другому? Заодно можешь отработать потраченный бензин, — вокруг его глаз собирается стайка игривых морщинок, ямочки на щеках подмигивают в такт смеху. — Везешь, или отрабатываешь?
— Везу! Только предупреждаю: если разобьемся, в ад отправишься следом за мной.
— За тобой хоть в тюрьму, моя хрупкая домушница!
Я уверенным движением заправской байкерши закидываю ногу, усаживаюсь на мотоцикл и… даже не представляю, что делать дальше.
— Эй, погоди! Меня не забудь, — садится сзади Игорь. — Выпрями спину, положи руки на рукоятки руля. Вот так.
Я ощущаю нагретую ладонями Игоря поверхность, поглаживаю рукоятки.
— Согни локти, прижми немного к груди. Поставь ступни на подножки. Молодец!
Благодаря его подбадриваниям я чувствую себя за рулем удобно. Тело расковано, мысли спокойны.
— Что дальше? — спрашиваю я в нетерпении.
Игорь поворачивает ключ, мотоцикл начинает вибрировать и издавать приятные моему слуху звуки.
— Видишь под левой рукой рычаг сцепления? Выжимай, не бойся. Теперь плавно, носком туфли, включи первую передачу. Вот так. Поставь ногу на землю.
— Ух ты, получилось! Даже на каблуках!
— Поверни правую ручку. Совсем чуть-чуть!
— Не могу, пальцы не слушаются.
— Давай вместе.
Игорь кладет ладонь на мою руку. Мотоцикл ревет в предвкушении поездки.
— Теперь медленно отпускай сцепление.
Неожиданно мотоцикл дергается, как будто собирается вот-вот из-под меня выскользнуть.
— Все хорошо, — успокаивает Игорь. — Прибавь газу.
Мотоцикл медленно едет вперед. Я отпускаю сцепление. Игорь сжимает мою ладонь, мы снова поворачиваем ручку газа. Мотоцикл набирает скорость. Ветер гонит раскаленные докрасна облака, как будто старается приблизить сумерки. Солнце, как кусок растопленного на сковородке масла, плывет по фиолетовому небу. Пыль от проселочной дороги дробью ударяется о голые ноги. В очередной раз, поворачивая ручку газа, я сжимаю пальцы ног, чтобы удержать туфли. Сначала Игорь, напряженный и сосредоточенный, держится левой рукой за мотоцикл. Постепенно он расслабляется и кладет руку мне на талию. В его объятиях я кажусь себе еще тоньше. Для него я настоящая соломинка. Этим мощным, крепким рукам ничего не стоит переломить меня пополам. Но сила, заключенная внутри тела Игоря, пугает меньше слабости духа Олега.