Я вообще-то могу представить себе и такой способ проведения отпуска, но сейчас хотелось несколько большего разнообразия. За стенами как-никак Гонолулу, а не осенняя Вологда.
Вот и пришлось напомнить Алле о ее недавнем желании.
Наверное, лучше бы я этого не делал.
Пока мы сумели наконец выйти на улицу, погода окончательно испортилась. Западный ветер — отголосок пронесшегося над океаном тайфуна — пригнал густо пропитанные водой тучи, и по набережной нам гулять не пришлось. Первые крупные капли перешли в ровный, звенящий и шелестящий дождь.
От горячих плит тротуара поднимался пар, океан, только что густо-синий, приобрел тусклый оловянистый блеск.
Зато очень уютным оказалось кафе на крыше нашего отеля… А уж вид из него открывался абсолютно сказочный.
За завтраком она попыталась было осторожно завести разговор о наших планах, но я сразу понял, к чему она клонит, и достаточно твердо пресек эту тему.
В любом случае сегодня такой вопрос не стоит. Пятьсот миль штормового океана — надежная гарантия от неприятных встреч. Отдыхай и развлекайся, как подобает здесь и сейчас. Все прочее — не твоя забота. Мужчина знает, что говорит…
Не знаю, насколько убедительными показались ей мои слова, но она кивнула, улыбнулась и слегка погладила меня по щеке.
Выбор блюд шведского стола не оставлял желать лучшего, тем более что все было оплачено заранее, и мысли о печальном состоянии наших финансов не омрачали гастрономических утех. А выдержанный в иронической манере рассказ о моих похождениях среди звезд окончательно вернул нас в безмятежное прошлое.
Да и дальнейшее будто бы подтверждало мой утренний оптимизм. Я уже как-то отмечал, что теория вероятности имеет целый ряд канонических постулатов, в том числе и такой: при достижении определенной концентрации маловероятных событий процесс входит в режим автоколебаний, и исключения становятся правилом.
Жаль только, что неизвестен алгоритм, включающий этот механизм, да вдобавок история учит, что подобные флюктуации редко заканчиваются благополучно. Взять того же Поликрата с его пресловутым перстнем.
Часа через полтора дождь прекратился. Выглянуло солнце, и мы отправились на пляж. Накувыркавшись в волнах всемирно знаменитого прибоя, я оставил Аллу нежиться на коралловом песке и отлучился в ближайший бар освежиться пивом.
А там, в прохладной тени магнолий, увидел навалившуюся на стойку массивную фигуру, облаченную в пятнистый тропический масккостюм с наплечными нашивками «Пресса». Это был не кто иной, как Майкл Панин, человек, который в нынешней ситуации при грамотно проведенной «артподготовке» мог оказаться для нас полезнее, чем кто-либо другой. И о котором я совершенно не вспоминал — ни сейчас, ни все последнее время. Да и с чего бы вдруг?
Виделись мы последний раз года полтора тому назад, незадолго до моей последней экспедиции, но вообще дружили второй десяток лет, встречались обычно в разных нестандартных и острых ситуациях, с которых он по преимуществу кормился.
Вот и сейчас, судя по наряду, он либо направлялся в очередную горячую точку, либо только что из оной вернулся.
Панин меня тоже увидел, не то боковым, не то затылочным зрением, и приветственно, жестом римского патриция поднял руку, а затем указал на соседний табурет опущенным вниз большим пальцем.
— Что будем пить? — спросил он по-английски вместо того, чтобы произнести нечто более уместное при такой встрече, и тут же перешел на русский: — Третий день пошел, как не просыхаю, и ни одного знакомого… Тяжело без компании…
— Терпение вознаграждается. Пиво, — ответил я в принятой между нами манере.
Сделав первый глоток из приятно увесистой кружки, я уже точно знал, что мое утреннее чувство не было напрасным. И не зря я велел Алле не тревожиться о дне грядущем.
— Ты тут как, Миша, уик-энд проводишь или делаешь деньги?
— Я всегда делаю деньги. Что принципиально отличает меня от тебя.
— Так и должно быть. Моя славянская натура не приемлет вашего прагматизма. Я работаю, чтобы жить, ты — наоборот. Ничего не попишешь. Разве нет?
— Попишу. Материала у меня — вот сколько… — он чиркнул себя пальцем по второму подбородку.
Я рассмеялся. Он посмотрел на меня с подозрением, но причины не понял.
— Я тоже славянин, — возразил он с вызовом, — так что не в этом дело.
— Но — выродившийся. За полтораста лет твой генотип безнадежно деформирован. И язык твой русский… — я махнул рукой, давая понять, что не желаю признавать сленг, на котором он изъяснялся, за «великий и могучий…».
Подобной пикировкой мы забавлялись постоянно, правда, сейчас выходило натужно. Панин перебрал, я отвык.
Дело в том, что Майкл — чистокровный русский. Дворянин. Но американец, потомок той еще, первой эмиграции времен майской революции. Сохранивший и язык, и привязанность к родине предков, и некую национальную сентиментальность, которой я умею в нужные моменты злоупотреблять. А в остальном — типичный янки, весьма преуспевающий владелец информационного агентства, поставляющий материалы в полсотни газет и журналов большей части мира. Казалось бы — невозможное дело при абсолютном переизбытке и кажущейся общедоступности всех и всяческих новостей.
Решив для себя, что бесплатно я Панина из своих рук не выпущу, но предварительно нужно создать условия, я предложил:
— Пойдем отсюда. Будешь представлен необыкновенной женщине. Таких ты точно не встречал. Да у вас таких и нет. Опять же и остановиться пора. Разве забыл — ни капли до захода солнца?
— Я ничего никогда не забываю, — выговорил он чересчур старательно. — Просто я — как это по-русски? — «поправляюсь».
— Тем более хватит. Истинно русские люди поправляются не виски, а рассолом. Огуречным, из бочки. И знаешь почему? В настоящем рассоле — отнюдь не в маринаде — идеальная концентрация и пропорции калия и натрия для восстановления нарушенного алкоголем ионного равновесия…
— Покупаю, — кивнул Майкл. — Куда-нибудь я это пристрою. Можно даже наладить выпуск и продажу… — когда речь заходит о бизнесе, он рассуждает цепко и здраво в любой стадии нетрезвости. Впрочем, для выпивки и работы он вполне мог использовать разные полушария мозга. — А посерьезнее товар имеется? Насколько я знаю, у себя ты ничего нового пока не давал… Плачу по высшей, сам знаешь…
— Товару у меня на миллион долларов. Только говорить будем не здесь и не сейчас.
— О'кей. — Панин почесал седеющую грудь под расстегнутой до пояса рубашкой. — А где?
— Да где угодно. Но желательно — за пределами этих островов. Если ты оплатишь два билета до Штатов и подбросишь достойный меня аванс, я тебе такого надиктую… Про дела небесные и земные…
— Забавно, — он даже присвистнул. — Не похоже на тебя. Неужели за две недели спустил все до нитки?
Он еще раз подтвердил свою квалификацию, назвав почти точно сроки моего пребывания на Земле. Впрочем, это его работа, а информацию о возвращении нашей экспедиции и ее составе он пропустить не мог.
— Так уж вышло, ничего не поделаешь, — развел я руками. — Были обстоятельства. Но ты рискни, не прогадаешь.
— О'кей, — еще раз кивнул Майкл. — Пойдем представляться твоей даме. Похоже, она действительно должна оказаться интересной… А о прочем разберемся…
В своих ожиданиях он не ошибся и после необходимых церемоний повел нас обедать в ресторан «Океаникум» — длинную полукруглую галерею, продуваемую прохладным кондиционированным бризом, пахнущим морской солью, йодом, водорослями, экзотическими кушаньями, полный список которых принес нам в тяжелой папке из выделанной акульей кожи официант-канак.
Это вам не шведский стол для небогатых туристов.
Пока нас ублажали блюдами и напитками двух континентов и трех цивилизаций, Майкл изображал стареющего ловеласа, очарованного прелестями Аллы, на грани приличия шарил глазами по ее телу, заглядывал в глубокий вырез платья, произносил замысловатые комплименты, тонко острил, изумлял парадоксальными афоризмами а-ля лорд Генри, но я ощущал, что он не весь здесь, его слишком заинтриговало мое неожиданное и, как он подозревал, неслучайное появление, и непонятный на данный момент социальный статус, и малообъяснимая сговорчивость. Он наверняка просчитывал, что ему с меня можно выгадать и каковы окажутся, в свою очередь, издержки.
К сожалению, Панин принадлежал к тому типу людей, чьи в целом блестящие способности и глубокий ум в немалой степени обесценивались слишком уж очевидным трудолюбием. Он даже разочаровывал при тесном общении, как покорившая тебя балерина, вдруг увиденная вблизи, за кулисами, сразу после танца, тяжело, со всхлипами дышащая, в промокшем от пота наряде.
За обедом он почти не прикасался к спиртному, выбор которого тоже был выше всяческих похвал, что меня особенно насторожило и заставило на всякий случай ограничиться лишь «Кампари» с ломтиком ананаса.
Убедившись, что пробалтываться я пока не собираюсь, он вдруг сообщил, что, если у нас нет других предложений, вылетать можно сегодня же.
— Куда? — не сразу сообразил я.
— Ты же хотел во Фриско? У меня здесь собственный «Спейс шарк». А там — недурственная хижина. И все совершенно бесплатно.
О Фриско я как раз ничего не говорил и готов был задуматься, но Алла радостно подняла руку, изобразив безусловное согласие.
Панин ей явно понравился, равно как и обрисованные им перспективы. Но важнее всего была для нее возможность исчезнуть отсюда поскорее. Попытка убежать от самой себя путем перемещения в пространстве. Ведь я видел, что, несмотря на мои утешительные речи, ее терзал особого рода страх при мысли, что, кроме полоски морской глади, нас от Артура и Веры ничто не отделяет. Вроде как в ночной степи, где присутствие близкого врага кажется страшнее, чем в лесу.
Я бы, конечно, еще пару-другую дней попользовался оплаченными радостями бытия, но и в предложении Майкла были свои резоны.
…Тускло-синий двухмоторный стратоплан, расписанный рекламными текстами и разрисованный весьма фривольно, производил впечатление аппарата, довольно потрепанного жизнью. Помнится, Панина даже сбивали (но не окончательно) на этой машине не то над Мавританией, не то над Корсикой. И я, пока не уехал заправщик, искал на фюзеляже следы пробоин и думал, что вряд ли рискнул бы летать в одиночку над океаном на самолете с таким пятном в биографии. Тут, очевидно, нужно иметь совсем другую степень храбрости или же благоприобретенный полуазиатский фатализм.
Но вообще «космическая акула» была оборудована хорошо и служила Панину в его перемещениях по миру и домом, и офисом, и узлом связи. В переднем отсеке салона размещалась целая батарея компьютерных терминалов, факсов, пультов неясного назначения. Тут же был пристроен крошечный, но настоящий письменный стол, похоже, принадлежавший в позапрошлом веке какой-нибудь мадам де Сталь и выдававший его тайную страсть к литературному рукоделию, а не грубой прозе репортажей и обзоров.
А за переборкой — уютный будуар с бархатными диванами, и на задней стенке, среди стереокартинок с изображениями звезд стриптиза в рабочей обстановке, мой подарок — этюд Ферапонтова монастыря тусклым мартовским днем. Грязная слякоть внизу и крупный снегопад наискось со свинцового неба.
Увидеть его здесь было приятно. Наверное, и космополиту хочется иметь пусть условную, но вечную точку опоры в глубине своей души.
— Он что, сексуальный маньяк? — спросила Алла.
— Не без этого. Но скорее — просто стимулы. Творческие. А вот это нравится? — спросил я, указывая на картину.
— Колорит великолепный. Особенно отблеск заката…
— И все?
— Не считай меня дурой. Я знаю, какого ответа ты ждал, но что из того? Слишком быстро после прощания с островами она стала возвращаться к обычному стилю общения.
Высоту Майкл набирал как на стратосферном перехватчике. И нам стало не до разговоров. Если б не гравикомпенсаторы, нас размазало бы по креслам.
Выйдя на траекторию, Панин перебросил управление на автоматику и ввалился к нам.
Раскрыл походный бар, выставил на столик несколько бутылок, извлек из шкатулки и раскурил длинную зеленоватую сигару, попыхтел, добывая нужную порцию дыма.
На мой дилетантский взгляд, воняло от сигары мерзостно.
— Поговорим серьезно? — предложил он, плеснул мне и себе виски на треть стаканов, вопросительно посмотрел на Аллу.
Она оглядела этикетки остальных бутылок и тоже молча указала пальцем на подходящую.
В иллюминаторы было видно только густо-фиолетовое небо, зато на большой экран транслировалась панорама океана вплоть до западного берега Америки. И красный огонек — проекция нашего самолета.
— Серьезно я готов говорить почти всегда, — ответил я, подержав виски во рту, чтобы оценить тонкость вкуса и степень щедрости хозяина. — Просто сейчас не вижу смысла. В таких неопределенных условиях мне трудно будет формулировать и точно, и убедительно. Я все время буду отвлекаться…
— Боишься, что ли? — с тайным чувством превосходства поинтересовался Панин.
— Я вообще мало чего боюсь. И налетал… — я пошевелил губами, загибая пальцы, — примерно в тридцать триллионов раз больше твоего. Просто учитываю варианты и не хочу делать работу, которая может оказаться напрасной… В случае, если все же не долетим…
— Это у него такая манера, — сочла нужным пояснить Алла. — Особо утонченный способ маскировки одолевающих комплексов…
— Я привык, — сообщил Майкл и посмотрел на нее так, будто признал в ней единомышленницу и предлагает тайный союз.
Взболтав кубики льда в стакане и послушав, как они позванивают о стенки, я предложил:
— Ты бы лучше рассказал, как падал вместе с этой штукой и что при падении думал. Даме будет интересно. Что при этом говорил — воспроизводить не надо…
Панин охотно выполнил мою просьбу и не пожалел самых ярких красок и впечатляющих подробностей.
И совершенно естественно мы перешли от этого конкретного случая к проблемам удачи, везения, предопределенности, судьбы, если угодно.
Как всегда, я увлекся, тем более что напитком Майкл угощал нас первоклассным, и, почти забыв о своем намерении отложить настоящий разговор до лучших времен, спросил Панина:
— Кстати, а как ты относишься к мистике?
Он поморщился.
— Уже пролетело. Неходовой товар…
— Отчего же? Добротная информация — всегда товар. Независимо от моды. А что бы ты сказал насчет лекарства от смерти?
— Как-как? От чего лекарство? — подался он вперед, нюхом ощутив, что вот теперь я не шучу, мгновенно прокрутил в голове варианты и выдал самый реальный: — ТАМ надыбал? — он ткнул пальцем в потолок. Когда Панин говорит по-русски, то иногда ставит в тупик своим сленгом. Даже не определить, из каких эпох он извлекает эти слова и выражения.
Я покачал головой и так же лаконично указал на пол.
— Понимаешь, Майкл, я бы хотел договориться. Продавать кошку за кролика, вешать лапшу (это в ответ на его стиль) и совершать иные неэтичные поступки я не собираюсь. Мне просто незачем. Я тебе расскажу, ты послушаешь — и решай, как хочешь. Стоит ли это чего-нибудь, а если да, то сколько?
Алла толкнула меня коленом. Я не понял, что она имела в виду. То ли предостерегала от излишней откровенности, то ли призывала не продешевить.
Я успокаивающе сжал ее ладонь.
— Но, как я уже намекнул, всерьез будем говорить на берегу. А пока, если хочешь, — конспект сказочки с веселым концом… Жил-был один страшно умный хронофизик, и был у него глупый друг биолог. А возможно, и наоборот, уже не помню…
…В полутысяче километров от берега Майкл меня остановил, впрочем, я и так уже добрался до финиша.
— Пойду. Надо на глиссаду выходить. Дома закончишь. Пока твоя сказочка на полсотни тысяч баксов тянет. Если продавать как вечернее чтение в «Фар вестерн еллоу стар». Чтобы счет пошел на другие суммы — подумай еще.
— Зачем ты? — тихо спросила Алла, когда мы остались одни.
Во время всего моего монолога, иногда, пожалуй, слишком ернического, хотя и со многими жутковатыми натуралистическими подробностями, она сидела молча, только губы у нее временами подергивались, и тогда она прятала их за краем стакана.
Если бы я знал — зачем? Очень часто я действую импульсивно, и сам потом не могу разобраться в причинах и поводах.
Но объясниться тем не менее надо.
— Во-первых, нам с тобой нужны деньги. Я действительно на нулях. А все далеко еще не закончилось. Майкл же явно заинтересовался, и пусть заплатит хоть сколько. Так что определенный плюс имеется. До каких пределов можно откровенничать — бой покажет. А потом — ты же говорила, дома ваши исследования официально запрещены. В том еще, безобидном варианте. Меня же «фактор Т» и все из него вытекающее сугубо интересует. Не знаю пока, под каким соусом, но здесь можно попытаться окончательно с ним разобраться… Если, конечно, ты согласна, — спохватился я. — Права все у тебя. Единственная наследница… — и понял, что сказал не то. — Извини, я не подумал… Хотя ведь так оно и есть… Хочешь — не хочешь. В общем, тебе решать. Времени хватит, чтоб подумать. Следует, пожалуй, сориентироваться в правовых и прочих аспектах… Или отыграть все назад. И ехать домой сдаваться. Не знаю, правда, кому…
— Кто раньше успеет… — она поняла мою мысль правильно, и улыбка от этого вышла у нее не очень веселая. — Хорошо, — сказала Алла после паузы, — делай как знаешь, только перед решительными шагами все же меня предупреждай. И молчи про материалы. Пока до конца не прояснится, козыри нужно держать при себе…
— Безусловно. Тем более что в технических моментах я ничего не понимаю, а ты у нас специалист…