Наталья вздрогнула. Похоже, ее ждет вечер открытых дверей. Три тысячи долларов, паспорта, просроченные билеты… Этот пасьянс совсем не нравился Наталье, сплошная черная масть, перевернутые пиковые тузы. Слишком бесстрастны, слишком деловиты были голоса мужчин в автоответчике.
Звонить не переставали. Тума заходилась в лае, подпрыгивала и норовила лягнуть дверь. Ну что ж, доберман — собака для защиты. Будем надеяться, что ничего из ряда вон не случится… Наталья подошла к двери и аккуратно посмотрела в «глазок»: о, если бы это был тщедушный аллергик, как бы ей полегчало!..
Но это был не аллергик.
Из «глазка» на Наталью взирала крепкая, почти квадратная голова, небрежно насаженная на плечи. Шея только подразумевалась. Кой черт подразумевалась — ее не было вообще. А сама головогрудь выглядела так устрашающе, что у Натальи подкосились ноги.
— Кого вам? — пискнула она из-за двери.
— Вас, — заявила головогрудь и улыбнулась, показав нижнюю челюсть, утыканную акульими зубами.
— Я, видите ли… Я не одета… — сказала она первое, что пришло в голову.
— Я подожду.
Господи, зачем она вообще нашла эту собаку, эту квартиру, этот ключ? Что за женщина здесь живет? И что за мужчина стоит за дверью? Может быть, он постоит и уйдет?
— Вы скоро? — напомнила о себе головогрудь.
Нет, так просто он не уйдет. Старушонка с косой и в саване тоже так просто не уходит с порога, если уж пришла.
— Да-да… Я сейчас, — сказала Наталья, но так и не сдвинулась с места. — А что вам, собственно, угодно?
— Поговорить.
Этот поговорит, как же. При желании размозжит дверь одним только лбом.
— Я вас не знаю.
— Я тоже. Но поговорить нужно. Интересно, уж не за хозяйку ли дома он ее принимает?
— Я… Я вызову милицию, — это прозвучало совсем по-детски, и Наталья устыдилась самой себя.
— Зачем же? А если я милиция и есть?
Три тысячи долларов, паспорт на имя совершенно другой женщины. Просроченные билеты. Лучше открыть.
9 февраля
Воронов
Осанна! Аллилуйя!
Вот оно и свершилось.
Ты входишь в первый попавшийся дом, в квартиру, расположенную над твоей квартирой. И что же ты видишь? Свою собственную книгу, которая выпала из портфеля хозяйки. Это было так неожиданно и так чудесно, что у Воронова прошла тупая боль в желудке, которая мучила его с прошлого понедельника. Вот только если бы внезапная поклонница не была такой неприятной… Сразу видно, богатая содержанка, пресыщенная кокотка, любительница «leather sex» и прочих сексуальных извращений. Но… как это она сказала? Русский Жапризо?
Как бы то ни было, цель достигнута. Можно переключаться на магический реализм. Ему всегда нравился магический реализм, но совмещать его с детективом-однодневкой? Времена Хичкока и Хамфри Богарта с его «Мальтийским соколом» прошли, остались только большие пистолеты, подозрительно смахивающие на фаллоимитаторы, и мозги на асфальте, подозрительно смахивающие на чечевичную похлебку. И уйма женщин, похожих на писателей. И уйма мужчин, похожих на романистов.
Блондинка, и, должно быть, крашеная.
Ее лица Воронов так толком и не разглядел: от аллергии на собачью шерсть у него начали слезиться глаза. Наверняка расхожий тип, который нравится нуворишам: леденцы вместо глаз, леденцы вместо губ, эпилятор на полке в ванной и страстная любовь к мексиканской кухне. Еще и собаку держит. А собаки гадят где ни попадя; честному человеку ступить некуда, то здесь, то там на «мины» натыкаешься…
Quean. Нужно поискать в разговорнике Сольмана, как именно пишется это слово.
Всю ванную испохабила. Теперь штукатурка отсыреет, потолок покроется плесенью, а это губительно для воспаленных гланд и носовых перегородок. Да-а… Совсем не так представлялась Воронову первая, воочию увиденная поклонница.
Он прошелся по комнате, прислушиваясь к скрипящему и стонущему организму, и коснулся пальцем «Ундервуда». За последние два месяца он не написал ни строчки, и проклятый «Ундервуд» стал действовать ему на нервы. Если бы не излучение, он бы давно обзавелся компьютером и сочинял бы дурацкие тексты в десять раз быстрее.
На кухне Воронова ждала овсянка с изюмом и тертыми орехами — ежедневный скучный ужин для ублажения гастроэнтероколита. Гастроэнтероколит, как какой-нибудь заправский Минотавр, требовал дани, и изюм с тертыми орехами вполне подходил для этой цели. Воронов поковырял ложкой в жидком месиве, выловил пару изюминок и отправился звонить Марголису.
— Это я, — буднично сказал он в трубку.
— Ну? — неисправимый оптимист Марголис отличался тем, что всегда ждал только хороших вестей. — Как твой кризис? Унялся?
— Продолжается.
— Отнесись к этому философски, Володенька…
— У меня неприятности.
— Какие еще неприятности? Родильная горячка приключилась? Или, не дай бог, болезнь Иценко — Кушинга?
— У меня протек потолок.
— Ну это же не проблема, Володенька. Завтра вызову рабочих из ЖЭКа, сделают тебе потолок не простой, а золотой.
— Кокотка с верхнего этажа залила. Дама полусвета. Безмозглая девица со смазливой физиономией и собакой в придачу.
— Что ты говоришь!
— Если бы ты ее только видел! Типичная такая потаскушка. Интеллекта ноль, но обстановка! Мраморный пол. Наверняка она из простуд не вылезает… И наверняка ее содержит какой-нибудь уголовник.
— Ну-у… так уж и уголовник. Не будь занудой, Володенька.
— Уголовник! Или банкир, что, в общем, одно и то же… Ты знаешь, что я у нее выцепил?
— Карту-схему борделей города Санкт-Петербурга, — хохотнул Марголис.
— Свой собственный роман… «Смерть по-научному»…
— Что ты говоришь!
— Именно. Она, оказывается, моя страстная поклонница. Читала все пятнадцать книг. И всучила мне последнюю. Прямо миссионерка какая-то.
— Да какая разница, кто она, если ты уже пошел в народ?
— Не скажи, — Воронов кашлянул. — Мне хотелось бы, чтобы моя первая поклонница… первая, с которой я случайно познакомлюсь… была… э-э… несколько другой.
— Разбитой параличом?
— Очень остроумно! Во всяком случае, не такой вызывающей.
Марголис засопел.
— Я, между прочим, давно тебя приглашал. Подберем девочку из фан-клуба. Какую-нибудь валькирию. В твоем стиле.
— Валькирии не в моем стиле.
— Ты не возражаешь, если я заеду, Володенька?
— Не думаю, что это удачная мысль.
— А я достал для твоего желудка метандростенолон.
— Да его в любой аптеке купить можно! И к тому же у меня еще осталась пара упаковок. До весны хватит.
— То таблетки. А то ампулы. Последнее поколение, мгновенный эффект и никаких побочных явлений.
— Заезжай, — смягчился наконец Воронов. — Только предупреждаю. Развлекать тебя не буду. И еще эта поклонница… Все настроение мне изгадила.
— Разберемся… Жди.
В постели Марголиса лежала очаровательная критикесса из модного издания «Лабиринт-К», легкомысленно принявшая его предложение «просмотреть библиографию В. В. Воронова». Просмотр не то чтобы затянулся, но перешел в несколько иную плоскость и свелся к просмотру частей тела Семена и критикессы. Подобное времяпро.вождение тоже входило в перечень услуг Марголиса-литагента, составляло часть гонорара и именовалось «trahus vulgaris». Или — «трах обыкновенный». Таким нехитрым и совершенно беспроигрышным способом Марголис заставил всю журналистскую элиту (во всяком случае — женскую ее половину) читать Воронова. И — самое главное — писать о нем. Но, честное слово, Воронов того стоил. Да и сам Семен был свято убежден в гениальности подопечного.
Вечерний звонок Воронова переполошил Марголиса: впервые записной девственник заговорил о женщине, да еще каким тоном! Нетерпимость, презрение, полузадушенная больным желудком ярость и ничем не объяснимое негодование. И все это на фоне затяжного творческого кризиса, лишающего и его, Марголиса, законных тридцати процентов от гонорара!
Нужно действовать.
Слезать с критикессы не хотелось (особенно после того, как после первого оргазма она подтвердила свое желание написать о Воронове пространное эссе), но игра стоила свеч. Марголис вернулся в спальню, чтобы забрать одежду.
— Что-нибудь случилось? — просила критикесса, с ревнивым любопытством наблюдая за Марголисом.
— Случилось. Звонил Воронов. Нужно срочно ехать к нему.
— Может быть, поедем вместе? Я бы начала собирать материал сразу же.
Марголис, неудачно сунувший ногу в штанину, едва не упал.
— Исключено.
— Что так?
— Я не успел тебе сказать! У него болезнь Содоку. Подцепил где-то в Юго-Восточной Азии. — Немного легенды не помешает, это только укрепит нимб таинственности над головой Воронова.
— А что это за болезнь? — критикесса даже приподнялась на локте.
Самая тривиальная болезнь от укуса крыс с последующим воспалением лимфоузлов. Призрак этой болезни преследовал Воронова и являлся ему в предутренних снах. Именно поэтому раз в два месяца в вороновской квартире появлялась бригада мужеподобных работниц санэпидстанции с профилактической дезинфекцией.
Самая тривиальная болезнь от укуса крыс с последующим воспалением лимфоузлов. Призрак этой болезни преследовал Воронова и являлся ему в предутренних снах. Именно поэтому раз в два месяца в вороновской квартире появлялась бригада мужеподобных работниц санэпидстанции с профилактической дезинфекцией.
— Кошмарная. Лихорадка, галлюцинации сродни героиновым… Словом, весь букет. Ты меня дождешься, девочка?
— Не знаю, — критикесса кокетливо поправила бретельку комбинации.
— Это не займет много времени. Несколько уколов, компрессы — и все будет в порядке.
…Марголис оказался на Большом проспекте через полчаса, а вот с квартирой № 48, расположенной на последнем — шестом — этаже, пришлось повозиться. Дерзкая кокотка (именно такой она рисовалась Марго-лису после телефонного разговора с Вороновым) ни в какую не хотела открывать ему дверь. Из квартиры доносился только надсадный собачий лай. А голос «кокотки» и вовсе разочаровал: не было в нем никакой победительной уверенности, так, робкая домработница, запершаяся на все замки в отсутствие хозяев, — вот и все. И все же Марголис был настойчив. Не моргнув глазом, он выдержал пассаж о милиции и даже намекнул, что сам имеет к ней отношение (это была чистая правда-у Марголиса по долгу службы было несколько знакомых в правоохранительном ведомстве). Но и это не произвело на даму никакого впечатления. Похоже, в далекой юности она подверглась нападению маньяка в лифте и теперь со всеми незнакомцами держала ухо востро. И все же после десятиминутной осады замок щелкнул, дверная цепочка натянулась, и дверь приоткрылась.
— Что-то случилось? — Не такая уж она и смазливая, во всяком случае, не в его, Марголиса, вкусе: под тридцатник, миловидное личико провинциальной швеи; высокие скулы можно считать даже симпатичными, а вот веки тяжеловаты. И никакого особенного sexy во взгляде. Только рот хорош безоговорочно. Похожа скорее на брошенную мать-одиночку, чем на проститутку. Да еще высокооплачиваемую.
На сканирование объекта ушло семь секунд, после чего Марголис произнес заранее заготовленную первую реплику:
— Случилось.
По лицу девушки пробежала тень беспокойства. Она испугалась, но испугалась как-то целенаправленно, как будто знала, чего именно пугаться. Этот спонтанный страх вдруг придал несколько размытому лицу девушки необъяснимую прелесть и законченность.
Не так-то ты уж и не прав, Володенька!
— Как вас зовут? — сказал Марголис и вооружился самой обворожительной из своих улыбок: в работе только губы, клыки не обнажены.
— А… какое это имеет значение? — она снова испугалась.
— Никакого, но… Вот мои документы, чтобы между нами не было никакой недоговоренности.
Марголис сунул в дверную щель билет члена Союза писателей. И тоненькую папку с последним договором Воронова.
— И что? Чем я могу быть вам полезна, Семен… э-э… Борисович?
— Не мне. Дело в том, что я — литературный агент писателя Воронова. И мне хотелось бы поговорить с вами об одном довольно необычном предложении…
Дверь мгновенно захлопнулась, послышался звон снимаемой цепочки, и Марголис был впущен в прихожую. Из-за закрытой двери раздавался лай. А фигурка у нее ничего, груди явно не хватает, а в общем — ничего, ничего.
— Вы меня разыгрываете, — покраснев, сказала девушка. — Как вы можете быть агентом Воронова?
— Волею судеб, дорогая моя, волею судеб. И тем не менее это правда. Вы же видели договор… Я даже могу предъявить вам самого писателя. Если вы, конечно, согласитесь.
— Я?! Соглашусь ли я?
— Вы ведь собираете его книги, насколько я понимаю.
— А… Откуда вы знаете?
— Мне положено. Я ведь его литагент. Так как, знакомимся с мастером детектива?
— Я не понимаю… Этого быть не может… Разве он живет не в Москве?
Вот она и пришла, расплата за три года верной службы Воронову. Экзальтированные барышни принимают болезненного писателишку за небожителя, Синдбада-морехода и Ваньку-Каина в одном лице.
— Нет. Он живет не в Москве. И не в Нью-Йорке. И даже не в райских кущах. Он живет под вами, дорогая барышня. И вы, кажется, сегодня залили его. Я прав?
Девушка непонимающе смотрела на Марголиса.
— Вы шутите?
— Нисколько. Мы можем связаться с кем угодно — я имею в виду литературных функционеров, — и они вам все подтвердят. Владимир Воронов действительно живет здесь.
— Вы хотите сказать, что мужчина, который приходил ко мне…
— Он и есть. Владимир Владимирович Воронов. А я — его правая рука.
В зрачках девушки мелькнула едва уловимая тень разочарования. Марголис шумно вздохнул: как же я тебя понимаю, детка, он совсем не эротический идеал…
— И что же вы хотите от меня? — Похоже, он ее недооценил: девушка легко справилась с разочарованием и теперь внимательно разглядывала Марголиса.
— Участия.
— В каком смысле?
— Видите ли… Я могу быть с вами откровенным?
— Попробуйте.
— Вы ему понравились.
Это было смелое предположение, но Марголис знал, что говорит. Если его и выгнали в свое время с факультета психологии, то отнюдь не за профнепригодность — не стоило соблазнять дочь декана, только и всего. А эта милашка чем-то задела Воронова, тут и к гадалке ходить не надо.
— Я?!
— Ну да. И он хотел бы с вами познакомиться. Я, кстати, тоже. Как вас зовут?
— Дарья.
— Очень хорошо. Дарья. Его любимое имя. Вы спуститесь к нам? Минут через двадцать-двадцать пять?
— Я… Я не знаю.
— Да или нет? Я обещаю, ничего с вами не случится.
— Не знаю. Да.
— Вот и отлично. Ждем.
Она заглотнула наживку, Марголис это видел. Любая бы заглотнула. Баба — вот чего не хватает Воронову, вот откуда все творческие кризисы. Лишенные выхода сперматозоиды безнаказанно шастают по всему воронежскому телу, устраивают заторы в башке, перекрывают спокойное течение мыслей и — от нечего делать — посягают на святая святых: умение стряпать детективы.
Марголис еще раз улыбнулся девушке Дарье и ретировался из квартиры.
9 февраля
Наталья
Странный человек по имени Семен Борисович Марголис ушел, а Наталья все еще стояла в прихожей с прозрачной папкой в руках.
Бред.
Сначала появляется жалкий тип в шлепанцах на босу ногу, представляется соседом снизу и заявляет, что она залила его. В это еще можно поверить, особенно если учесть, что всю квартиру заволокло паром, а в ванной — воды по щиколотку. Но когда спустя полтора часа приходит еще один тип, сует документы, представляется литагентом ее любимого писателя и предлагает познакомиться… С тем самым деятелем в шлепанцах…
Бред.
И почему она назвалась Дарьей? Кто тянул ее за язык? Или, примерив на себя чужую квартиру, она захотела примерить и чужую жизнь? Нинон права: нужно бежать отсюда, а черные доберманы до добра не доводят.
Она машинально вытащила из папки договор, оставленный Марголисом. Это действительно был издательский договор.
«ЗАО „Издательство…“ в лице Генерального директора…»
Наталья прочитала строчку ниже:
«…и Воронов Владимир Владимирович через доверенное лицо — Марголиса Семена Борисовича, действующего на основании доверенности от…»
«…именуемый в дальнейшем Автор…»
Автор.
Но почему она назвала себя Дарьей?
И Воронов… Боже мой, как глупо она себя вела! Еще и книгу предложила… Вот уж воистину, никогда не заговаривайте с незнакомцами, еще неизвестно, что может скрываться за стираной ковбойкой и жалкими волосками на щиколотках. Но она не виновата — на обложках книг никаких портретов не публиковалось. Никогда. И никаких телевизионных интервью Воронов не давал. Никогда. Она не виновата. Сколько времени дал ей литагент? Двадцать пять минут. Этот литагент, с располагающей к себе акульей улыбкой, почему она ему поверила? А почему десятилетние школьницы верят дядям, которые подкатывают к ним на улице с вопросом: «Девочка, хочешь сниматься в кино?» Не всегда такие истории заканчиваются хорошо, но это, кажется, не тот случай. И договор, который она держит в руках… Наталья метнулась в комнату и схватила телефон.
— Нинон! — она даже не дала подруге произнести дежурное «слушаю». — Нинон! Ты сейчас умрешь…
Реакция Нинон на подобное заявление была довольно странной.
— Это ты сейчас умрешь. Ты уже дома, я надеюсь?
— Нет, пока нет. Но ты представить себе не можешь!..
— Господи, ты должна поскорее уйти оттуда! Включи телевизор.
— Зачем?
— Криминальная хроника по питерскому каналу, она и сейчас идет. Обзор преступлений за неделю. Ты говорила о каком-то Радзивилле? Фамилия редкая, и я запомнила… И про три тысячи трупов я удачно пошутила…
Наталья была слишком занята своими мыслями, чтобы обратить внимание на взволнованный щебет Нинон.
— При чем здесь питерский канал? — рассеянно спросила она.
— Включай и перезвони мне сразу же! Обязательно! Нинон самым хамским образом бросила трубку. Интересно, с каких это пор журнальная сирена и певица подростковой free love стала интересоваться криминалом? Наталья взяла телевизионный пульт и нажала кнопку. Давно пора было это сделать: огромный плоский телевизор на стене выдал шикарную картинку. Когда-нибудь она тоже заведет себе такой же… Когда-нибудь в другой жизни с преуспевающим мужем…