– Катя, ты мне нравишься, – сознался рыжеволосый парень, сильно покраснев. – Но тебе не неприятно, что я тебя провожаю?
Он словно что-то почувствовал. Нет, мне не было неприятно, но действительно сейчас бы я предпочла оказаться одна.
Я посмотрела ему в глаза и мило проворковала:
– Нет, что ты. Конечно, нет.
Он еще больше зарделся и не смог более глядеть мне в лицо. Мне эта стеснительность показалась настолько умилительной, что я едва не разрыдалась. С одного бока, это всегда приятно, когда ты кому-то нравишься, с другого же, если твое сердце при этом принадлежит другому человеку, становится как-то стыдно и не по себе, а по последней фразе было видно как ясный день, что двадцатилетний пацан в меня, увы, начал влюбляться. Но, может, обойдется?
Так как он теперь молчал, говорить пришлось мне. Я что-то рассказывала – уже не помню что, – стараясь быть милой, но больше своей в доску подругой, чем романтичной барышней, готовой принять ухаживания.
Слава богу, мы прибыли на место. Я резко остановилась, потому как еще не привыкла к месту, где живу, и сама толком не знала, пришли мы или же нет, пока не разглядела табличку с крупными цифрами «133» на доме.
– Ты точно здесь живешь? – удивился он, ибо я затормозила слишком резко, хотя за секунду до этого казалось, что я собираюсь пройти как минимум еще пять километров. А может, еще почему, поди разбери.
– Да, точно. Ключи видишь? – достала я их из сумки и повертела перед его носом. – Ладно, мне пора, а то отец придет, надо еще что-нибудь на обед приготовить.
– А вы вдвоем живете?
– Да.
По-моему, он слишком много успел обо мне выяснить, пора удаляться. Не попрощавшись, я мгновенно влетела в калитку и побежала к дому.
Прошло три минуты (я считала, включив в мобильнике секундомер). Приоткрыв дверь дома, я стала вглядываться в щели в дощатом покосившемся заборе. Вроде нет никого. Тогда я заперла дом и вышла в калитку. Воровато огляделась по сторонам – никого.
– О’кей, – сказала я сама себе и скорым шагом отправилась вверх по дороге. Проходя мимо развилки, снова ощутила внутри себя какой-то укол. Но нет! Если уж я решила обследовать сперва тот кусок местности, то ни одна сила не заставит меня раньше времени приняться за этот, уж так я устроена: как решила – так и будет.
О, чудо! Старушки все еще сидели на лавочке.
– Здравствуйте, – вежливо поздоровалась я, повесив на свой лик елейную улыбочку до самых ушей.
Обе сперва напялили свои тортилообразные очки плюс двадцать в старомодной роговой оправе, внимательнейшим образом меня изучили вдоль и поперек и сверху донизу, затем хором отозвались:
– Здравствуй, доченька.
– Вы не скажете, это хороший магазин? – произнесла я первое, что пришло на ум, ткнув в высовывающуюся меж деревьев отдаленную вывеску: «Супермаркет».
– Так ты же сама оттудова, деточка? – изумились пожилые женщины.
Вот так вот, я ведь оттуда. И что теперь?
– Я имею в виду, по сравнению с другими. Я в нем была сегодня, но что-то цены не понравились.
– Так ведь с пакетом шла, – укоризненно заметила одна, мол, ври да не завирайся.
Я напустила в голос побольше жалостливости:
– Так ведь дома долго не была, приехала – кушать нечего, что поделать, купила!
– Да, – кивнула вторая. – Это ты права, внуча. Государство знай себе цены повышает, а пенсию срезает, и живи, бабка, как хошь! Точно хотят они поубивать нас, ироды, чтобы землю не топтали.
– Да, дорогу молодым, – закивала первая.
– Да что вы, – отмахнулась я с видом перебежчика из одного лагеря в другой. Зря, мол, вы меня в партию «государство» записали, хочу быть в «старушках деревенских». – У нас на фирме тоже срезали ползарплаты. Как жить, не знаю.
Мои попытки втереться в доверие были вознаграждены: лица бабок сразу подобрели, одна даже сделала попытку подвинуться на сиденье, чтобы я заняла место рядом с ней, но я показала жестом: нет, что вы, сидите-сидите, я постою.
– А ты, почай, из какого дома будешь-то? – затем-то проявила она интерес.
– А я из сто тридцать третьего. К отцу приехала, – пояснила я, но мой ответ вызвал странную реакцию: старушка, уже было соблаговолившая перезаписать меня из касты врагов в противоположную, тут же сморщилась и демонстративно отвернулась, из чего я заключила следующее: папаню моего здесь не больно-то жаловали. Почему, хотелось бы знать? Вроде не депутат и не бандит. – Он сантехником работает! – на всякий случай заявила я, а то вдруг они нас с кем-то спутали, но тут же испугалась: а ну как он у бабки слив унитаза к стиральной машинке подключил? Да ну, нет. Вряд ли в сем домишке имеются такие излишки.
– Ха, сантехником! – язвительно усмехнулась та, поворачиваясь ко мне. – Картежник он!
Почему-то этот язвительный тон вызвал внутри меня всплеск бурного негодования. Да как она смеет! Какой бы он ни был, но он мой отец!
– Он что, вас обыграл? – не удержалась я.
Сморщенное землистое лицо налилось агрессивным красным цветом.
– Ах! Да как ты… – Бабка плюнула мне под ноги, поднялась и резво потопала домой, в хату. Зато вторая… рассмеялась! И громко так, заразительно, что я еле сохранила серьезное лицо. Но это был не последний сюрприз. За моей спиной неожиданно раздались аплодисменты и крик:
– Браво!
Глава 4
Обернувшись, я увидала… Кирюху! Обалдеть можно!
– Обалде-еть… – растянула я, повторив свои мысли. – Ты откуда взялся, родной?
– Что-то ты подозрительно поспешно от меня избавилась и слишком уж заинтересованно глядела в эту сторону, пока мы шли. А уж когда я, затаившись, увидел, как ты сызнова выходишь из дома, поглядывая по сторонам… тут уж я не выдержал и решил последовать за тобой, прости! Всему виной мое исключительное любопытство!
– М-да… Только не говори, что это и есть твои прабабки!
– Нет, что ты, они живут в старой части поселка. Знакомься, баба Клара, бабушка моей однокурсницы Дианы.
Вот так. Однокурсница Диана. А я-то, блин, придумала, влюбился он в меня! Ага, щассс! Что ж, тем лучше.
– А вот и сама Дианка, – показал рыжеволосый Кирилл на соседний двухэтажный дом, более модернизированный, чем тот, в котором скрылась предыдущая бабка, откуда действительно выбежала девушка наших лет, высокая, довольно плотная, с длинной русой косой, не то в дачном платье, не то в домашнем халате. Короче, в чем-то длинном, цветочной расцветки и на пуговицах. И коса до попы, и фигура, и одеяние – все вписывалось в избитый стереотип «настоящей русской девы». Странно в нашем-то супермегасовременном двадцать первом веке такое диво встретить. Где ж они учатся-то, хотелось мне спросить, но я сдержалась. Видно, на каком-нибудь факультете истории Древней Руси. Сильно хотелось дать Диане в руки испеченный в русской печи каравай или все десять расписных матрешек, сложенных одна в другую, но, увы, у меня их с собою не было.
Дианка, радостно улыбаясь, прискакала к нам чуть ли не на одной ноге и ласково обняла Кирилла.
– Кирка! Когда приехал?
– Да вот два дня как.
– Че сразу не зашел? – Тут взгляд ее больших зеленых, не облагороженных макияжем глаз устремился на мое довольно красивое, надо сказать, лицо. – А, понятно! Не до меня было! Это твоя невеста?
Нет, ну что за отсталое чудо? Кто ж так говорит? У меня даже бабуля (извиняюсь, не бабуля – Марго) употребляет в своей речи такие продвинутые западные определения, как «бойфренд» или «лавер». Однако отсюда, как ни крути, вытекает, что она ему просто знакомая, в лучшем случае – подруга, но никак не «гелфренд».
Ох, видели бы вы Кирилла… Бедный так раскраснелся, что даже веснушек не стало видно. Никогда я не видела прежде, чтобы так краснели.
– Да нет, это… Это… Ну то есть… Мы только… В общем, она… Как бы сказать… Она просто… Хотя не просто… Мы сегодня…
– Катя, – пришла я ему на помощь, представившись самостоятельно.
– Ну-ну, – ухмыльнулась девица и пошла себе дальше, не забывая иногда скакать.
– У вас очень жизнерадостная внучка, – поделилась я наблюдениями с бабкой Кларой, проводив дитя цветов хватким взглядом.
– Да, это сегодня она такая… Даже странно… Вчера бы на нее посмотрели! Все убивалась по нему, я думала, не вынесет любовной муки, руки на себя наложит. Ой, как боялась за нее, но вроде, тьфу-тьфу, оклемалось дитя.
– А что случилось? – заинтересовалась я чужими страстями. Что-то у меня жизнь скучная в последнее время, хоть про других послушать – всё отрада.
– Да влюбилась она в одного… бандюка. Девка-то простая, глупенькая, наивная, если по-вашему. А он… гад… Откуда только взялся на нашу голову? Быстро ее привязал к себе. Она привела как-то знакомить, я как глянула – боже! Как есть бандюк!
– Ну что вы так? Может, просто с виду показался. Надо же не по внешности судить о человеке, – позволила я себе сделать старушке замечание.
– Да не, бандюк! Точно говорю тебе, как есть на духу – бандюк! Вона его и Кирюша видел!
– Ну что вы так? Может, просто с виду показался. Надо же не по внешности судить о человеке, – позволила я себе сделать старушке замечание.
– Да не, бандюк! Точно говорю тебе, как есть на духу – бандюк! Вона его и Кирюша видел!
Я обернулась через плечо: Кирилл выразительно моргнул, мол, да, так и есть.
– И что же стряслось? Обманул и бросил?
– Нет, бог не довел до позора. – Бабушка перекрестилась. – Помер он. И слава богу!
Нет, ну как это слава? Умер же человек! Никогда я не постигну старческую логику.
– А как он умер? – почему-то меня этот вопрос весьма занял. Хотя что удивляться? Расследования убийств – моя стихия. Мы с Юлькой любим это опасное дельце, эх жаль, что мы с ней в ссоре. Придется самой разбираться. А может, и ну его, расследование. У меня сейчас иная миссия – ожерелье деда.
– Подстрелили. Говорю ж – бандит! Тока так их и убивают.
– Ну не скажите, – опять заспорила я. Такова моя беспокойная натура. – Бывает, и честных граждан убивают из огнестрельного оружия, допустим, при ограблении. Или дебил какой обколотый попадется – выстрелит просто так, ради забавы.
Баба Клара сморщилась и отвернулась от меня, совсем как недавно ее подруга. Видать, она не любила, когда ей перечили. Сказала, бандит – значит, бандит! Ладно, мне и вправду не стоило сомневаться в ее словах, теперь вот потеряла важного свидетеля.
– А когда это случилось? Ну, убийство? – надеясь, что еще не все потеряно, вновь пристала я.
Однако бабка тут же забыла про обиду (возможно, она просто обернулась на морковь-капусту в огороде поглядеть) и ответила вполне доброжелательно:
– Дня три минуло.
Странно. И как же Диана так быстро оправилась, ежели любила? Поди, и не любила. Чего тогда бабка переживает? Поплакала два дня, соблюла приличия и будет. Зачем носить траур, когда вокруг столько парней, к примеру, однокурсников?
Постояв немного молча, я решила, что пришло-таки время переходить к насущному:
– А вы знали людей, что давно здесь жили?
– Нет, доча, – покачала она, чем конкретно меня расстроила: столько времени слону под хвост. – Я, чай, всего год здесь и обитаюсь. Сын местечко прикупил и выстроил дачку, – кивнула она на дом, откуда и выходила Диана.
Далее бабка переключилась на тему запредельной стоимости площади земельного участка и строительства на нем жилищного объекта, мол, она, как могла, отговаривала сына тратить деньги на лишнее, вполне-де обошлись бы тем, что имели. Это все мне было уже неинтересно, и я распрощалась. Это явно не тот след, он не приведет меня к тому, что ищу. Но девица Диана мне почему-то залегла в душу, всю дорогу до дома я только и делала, что о ней думала. Все-таки ее поведение казалось мне довольно странным. Пришлось остановиться на том, что все люди имеют странности, кто-то больше, кто-то меньше, потому что Кирилл не дал мне продолжить размышления, начав разговор.
– Вижу, тебя страсть как занимают убийства. Ты что, в полиции работаешь?
Жуть как не хотелось объяснять свой подлинный интерес (ну как я скажу, что просто люблю расследовать убийства? Сочтет пациенткой всем известного заведения), потому я просто «угукнула».
– Наверно, интересная профессия?
– Когда как. Слушай, а ты где живешь? – срочно поменяла я тему.
– В смысле, вообще? В Первопрестольной живу я. С мамой и папой. На свои личные палаты пока не накопил.
– А учишься где?
– В МГУ, – обыденно ответил он, как будто по сто раз на дню это говорил. Однако что Кирилл, что его подруга Диана совсем не походили на студентов этого многоуважаемого университета, по крайней мере внешне. Насколько я могу представить, люди там должны учиться стильные, возможно, даже «выпендроидные», явно не простачки. И если на квартиру Кирюха денег не наскреб, кто, спрашивается, за учебу платит?
– А на каком факультете? – продолжила я допрос.
– Факультет современной поэзии, – хитро улыбнувшись, дал он мне ответ.
– А есть такой? – усомнилась я.
Кирка забежал вперед и повернулся ко мне лицом, вынуждая свое тело идти задом, чтобы можно было поглядеть мне в лицо. Его собственное тем временем излучало радость пополам со смущенным трепетом.
– Конечно, есть! – сказал он громко и покраснел. Наверно, испугался, что я поверю, и выйдет, что он меня обманул.
– И чему же там учат? – уже совсем недоверчивым тоном продолжила я несерьезный диалог.
– Известно чему – стихи писать. У меня это выходит на раз, – щелкнул он пальцами. – Вот тебя увидел, и сразу стих родился. Слушай:
Ну как? Дальше пока не придумал, но время есть. Жди!
– Буду ждать, – заулыбалась я. – Спасибо, мне очень лестно. А вот и мой дом.
– Запомнила-таки? – сказал он странным тоном и, попрощавшись, удалился.
Когда я обернулась через плечо, застала такую картину: мой провожатый… бежал со всех ног. Если человек бежит, тому всегда имеются две причины: первая – бегут от кого-то, вторая – бегут к кому-то. Впрочем, есть еще третья: человек спортсмен и совершает тренировку. Что же из перечисленного заставило Кирилла поработать ножками? Первое? Неужели он меня боится? Чего тогда стихи читал? Любопытный кадр однако.
В кухне обнаружились следы отца: недопитая чашка чая, вскрытый пакетик мармелада, который вместе с грудой шоколадных плиток я выложила на стол за те три минуты, что ждала, когда на безопасное расстояние успеет уйти Кирилл, перед тем, как посетить старушек, и записка вот такого содержания: «Дочка не скучай. Мне снова нужно по делам. Прийду за пол-ночь возможно завтра утром. Прими гостя».
Почему-то сперва меня поразили ошибки в письме (приходилось признавать, что сантехник и картежник Михаил Любимов не знал, как пишутся слова «приду» и «полночь», и пропустил пару запятых), а потом уже до меня дошло, что сегодня к нам кто-то заявится, и отец желает, чтобы я «приняла» гостя. Каким образом это? В смысле, накормить-напоить да спать уложить? Ой, что-то мне не шибко улыбается встретиться нос к носу с малознакомым типом, наверняка из компании веселых игроков, да еще и остаться с ним вдвоем на ночь в доме, так как папаша «прийдет» только поутру.
– Жуть. Зачем я это делаю, а? – вслух спросила я себя.
Не зачем, а ради кого. Ради близких людей, и больше даже ради деда, чем ради отца, которого я практически не знаю.
– Это мой долг, – ответила я сама себе, постаравшись, чтобы это звучало убедительно, и принялась за готовку: как ни крути, а гостя придется кормить, чтобы с голодухи не помер, ожидая отцовского прихода.
Нажарила картошки (это я пюре люблю, а гостю, поди, чтобы хрустела нужно, не иначе), отварила сосисок, найденных в морозильной камере холодильника и неизвестно с какого века тут хранившихся, настругала нехитрый салат. Ничего, насытится как-нибудь. Ежели что – яичницу себе нажарит, а я в кухарки, поди, не нанималась.
Я немного почитала и решила вернуться к своей миссии. Вот такой я человек, не могу, не умею и не хочу сидеть без дела.
Итак, что мы имеем? Участок я осмотрела и без видимой пользы: вместо ожидаемого ожерелья из изумрудов я нашла невыясненного происхождения детские игрушки, вернее, игрушку и часть от игрушки – башмак. Отыскать старожилов и пообщаться с ними на данный момент не удалось. Короче, за сутки результат – ноль. Да, хорошая работка!
Вообще, немножко обидно, что отец действует по какому-то своему плану и меня в него не утруждается посвятить. Куда он отлучился с утра? Почему, вернувшись, не дождался меня и снова ушел? Что за гость должен сегодня пожаловать? И (взглянув на часы) почему еще не пожаловал? Уже почти вечер, а если он должен приехать ради какого-то дела, то это обычно делается не ночью. Да, отца все равно нет, но гостю-то об этом неизвестно. Или известно, и он решил явиться позже, чтобы застать хозяина дома? Зачем тогда Михал Геннадич предупредил меня относительно его прихода?
Ладно, это все мы еще успеем выяснить. Сейчас же следует заняться домом. Как говорится: доверяй, но проверяй. Пусть я использовала это выражение в несколько несвойственной ему интерпретации, и все же резон определенно имелся: бывает так, что один человек чего-то не видит, даже пытаясь отыскать это месяцами, а второй заходит и – бац! – с лету, подобно фокуснику с его шляпой и зайцами, достает то, что нужно. Просто Любимов всего лишь человек, и ему свойственно ошибаться. Авось мне больше повезет.
С этими умозаключениями я спустилась вниз и принялась за обыск жилища, даром что опыт у меня в данных вещах имелся богатый. Решив начать с кухни, я целенаправленно вошла в дверь и, наклонившись, откинула в сторону половик: обычно в кухнях бывает подпол. Вот тут меня ждал неприятный сюрприз: подпол действительно имел место, но вход в него был… замурован. То есть по контуру квадратной крышки входа выделялась полоса темно-серого бетона. Понимая всю бессмысленность своих действий, я все равно попыталась приподнять крышку, конечно, безрезультатно. Думая о том, что обязательно спрошу отца, зачем он оборудовал подпол, если собирался его впоследствии замуровать, я вернула половик на место и обследовала стены. То же самое проделала с остальными помещениями. В общем, ремонт был добротный, стены и пол выровнены, аккуратно заклеены обоями или заложены плиткой, ничего, похожего на тайник, не обнаружилось. К несчастью, эта пустая трата времени отняла много сил, и я поднялась к себе, чтобы отдохнуть.