– Ага! Добавьте еще вечерний сумрак и туман. Здесь-то вы не так страшны. Ой, извините, – поняла я, что ляпнула совершенную глупость.
– М-да… Я-то, наоборот, думал, что вы… – он замялся. – Неважно.
Я так и вспыхнула. Он посчитал, что я была сражена его красотой! Вот негодяй. Между прочим, это мужчины обычно передо мной теряют дар речи. Да и я покрасивее, чем он, мужчин встречала. Взять хотя бы моего парня Женьку. То есть бывшего парня. Эх, как бы мне с ним помириться… Вот найду ожерелье и вернусь к нему с повинной, наплевав на греховную гордыню!
Холодный, рассудительный голос ворвался в мой мозг:
– Вы извините меня за такое эффектное появление, я никак на это не рассчитывал. Понимаете, холодные конечности у меня от рождения, это из-за вегето-сосудистой дистонии. В глазных яблоках, очевидно, полопались сосуды, у меня такое часто бывает после очередных провалов в памяти. И почему я валялся в земле, в связи с вышесказанным фактом я ответить, простите, не смогу.
– Провалов в памяти? – переспросила я. – И что, часто это с вами бывает?
Хвала небесам, зомби оказался человеком, и страх перед ним сразу же улетучился. Азаза просто дура и не полусумасшедшая, а реально сумасшедшая.
– Да, – подтвердил он, оборачиваясь на меня, так как раньше беседовал с моим отражением в зеркале. – Еще в детстве мне поставили диагноз сомнамбулизм. Я мог проснуться стоящим на крыше дома в другом городе и не вспомнить, как я там очутился. – Было приятно, что этот загадочный мужчина наконец-то открылся и доверяет мне личные сведения, потому я внимательно, с замиранием сердца слушала. – У родителей столько мороки со мной было. Потом эти ночные кошмары перенеслись и в дневную жизнь. Бывает, что я на пару суток теряю память и не могу выяснить, что я делал в течение этого времени. К сожалению, это неизлечимо, врачи только руками разводят. Вот сейчас, к примеру, пару часов назад я очнулся аж на кладбище! Оттуда, видать, и земля. Что я делал до этого, я не помню. Поэтому спросил про число. Мне чудилось, что сегодня еще двадцать восьмое, но, придя в себя, я сумел достать из памяти только то, что у меня назначена встреча, и что я должен прийти сюда. Однако я, получается, пришел не раньше, а вовремя, как и договаривались, тридцать первого. Так где отец?
– Вышел. По делу, будет поздно. – Без перехода сказала: – У вас кровь.
Он потрогал место, где она виднелась.
– Странно. Она уже засохла. Возможно, это даже не моя.
– Снимите рубашку и сможете это проверить, – ответила я и, чтобы он не подумал, будто я говорю это, дабы иметь возможность пронаблюдать его топлесс, поспешно ретировалась из ванной в кухню.
Дурдом какой-то! И какие дела у моего отца могут с ним быть? Я механически перебирала на столе чашки, ложки, тарелки, только чтобы дать работу рукам, иначе, чувствую, они бы дрожали. Мне отчего-то жутко не нравилось нахождение гостя в этом доме. Я тут же одернула себя: отчего-то? Ха! Оттого что он походит на персонажа фильма ужасов. Он точно сошел со страниц готических рассказов о сверхъестественном. Но сейчас мне ничего не остается, как ждать возвращение отца и уж у последнего требовать объяснений. Зомбоидный Депп не выказывает пока никаких агрессивных настроений, кажется, он добивается только мира, стало быть, придется его как-то здесь терпеть. Вот если бы он вел себя непристойно, угрожал, ругался или еще чего, можно было бы… что? Вызвать по мобильнику полицию? А в какое отделение звонить, я же сейчас фиг знает где, в каком-то Валищево? Попытаться выставить его? Не знаю, сумею ли я справиться со спятившим трупом. Так что оставалось признать, что покладистость готической личности мне только на руку. Пока во всяком случае. С другой стороны, если бы его вообще не было, тогда все шло бы проще, но это уже из серии «если да кабы», от меня тут ничего не зависело. Да и находиться с ним наедине мне предстоит лишь до утра – и то в самом крайнем случае. После пусть папаша с ним возится.
– Есть готовишь? – равнодушно сказал он, словно это его совсем не касалось.
Я вдруг поймала себя на том, что поставила на разогрев сковороду с жареной картошкой.
– Да. Вы, наверно, голодны?
– Нет, – сухо ответил он и вышел.
Вот так странность! Чего же тогда спрашивал, скажите на милость? Нет, определенно меня эта деревенька доконает. Попадались мне уже необычные села с еще менее обычными людьми, но такого набора чудес, как здесь, я, пожалуй, еще не встречала и уже нигде не встречу.
– Чудеса, – повторила я вслед за своими мыслями и выключила картошку: даже тень аппетита в свете данных событий не могла и думать, чтобы посетить меня.
Поднявшись к себе, я легла на кровать поверх покрывала и принялась размышлять. Когда долго общаешься с человеком, волей-неволей перенимаешь у него некоторые привычки. Вот и сейчас мнительная настороженность, более присущая моей закадычной подружке Юльке, завладела моим рассудком всецело и отдала приказ не спускаться в ванную комнату. Конечно, как любой уважающий себя человек, я обязательно принимаю душ перед сном. Вот, казалось бы, кто нюхать меня ночью будет? Ладно раньше Женька нюхал, а теперь… Эх. Но упрямый организм, привыкший к роскоши, уюту и чистоте, гнал меня под душ. А разум твердил обратное: как можно самовольно становиться уязвимой (а нагие, да еще и с ограниченными в силу льющейся прямо на голову воды слухом и зрением, мы всегда уязвимы, с этим согласятся все), когда в доме посторонний, и не просто посторонний, а очень подозрительный посторонний, а задвижка на двери держится на добром слове?!
Произошел раскол личности. Физическое тело мечтало помыться, а ментальное твердило, что этого делать не стоит. Астральное в голосовании участия не принимало. Наконец, разум выдал идейку о том, что, если гость окажется примитивным маньяком (конечно, определение «примитивный» к этому человеку не подходит, тогда скажем так: «если гость окажется необычным маньяком, но с вполне обыденными маньячными потребностями – избить, изнасиловать или убить, или и то и другое и третье»), то пострадает-то в первую очередь именно физическая оболочка, способность мыслить отпадет лишь со смертью. Тут уж и душа подключилась, заявив, что быть изнасилованной таким чудищем не от мира сего – это самая настоящая душевная травма (нет, а быть изнасилованной не чудищем – это что, не травма что ли? – примечание разума) на всю оставшуюся жизнь, и тело под этим тяжелым гнетом вынуждено было отступить. В итоге я переоделась в ночную рубашку (спать голышом опять-таки отговорил авторитетный интеллект, тело в этот раз и пискнуть не посмело) и улеглась в постель.
Целых полчаса ничего не происходило. Я мирно лежала в постели с потушенным светом и желала себе побыстрей отойти ко сну, и снизу сперва все было тихо, но вот, где-то с полуночи, стали происходить странные вещи. С первого этажа начал доноситься непонятный шум. Страшно было не то, что доносится шум (не спится гостю), а то, что шум именно непонятный. Но я стала усиленно убеждать себя, что гость, допустим, просто пошел поесть (потому что звуки, если у меня все в порядке со звукоориентацией, распространялись именно из кухни; правда, нет-нет да и перемещались в зал), и в то же время начала ворочаться интенсивнее, окончательно лишившись всякой надежды на сегодняшний сон.
«Уж не ожерелье ли он ищет?» – заговорил ехидный разум, я так и подскочила. Постояла, постояла и снова легла.
Убью Юльку, когда вернусь. Ее вечная борьба с нематериальным внутренним голосом, отличающимся наивреднейшим нравом, всегда вызывала во мне скептическую ухмылку, а то и издевательский смех. А теперь получается, я и сама стала с ним общаться, приблизив себя тем самым на один шаг к пациенту с веселым диагнозом шизофрения. Даже если гость ищет ожерелье – пусть. Не слепые же мы с отцом, чтобы пропустить то, что сможет найти случайный человек?
Случайный ли?
Хм, не знаю. В любом случае, вряд ли новый постоялец прибыл именно за этим. Даже если он является тем субъектом, которому отец должен денег, то разумнее с его стороны просто сидеть и ждать, когда вернется дебитор и отдаст то, что должен, а не искать это самостоятельно.
Что же он тогда делает там?..
Я продолжала вслушиваться. Осторожные шаги… Скрипнула дверь кухни… Шаги… Звон стекла или еще чего-то, возможно, хрусталя… Передвинули стул в гостиной… Снова шаги по коридору… И вот он опять: какой-то неясный пшик, а затем – тихий-претихий шелест. Что это?
Привыкнув к постороннему шуму, я улеглась поудобнее и уже начала проваливаться в сон, как тут произошло нечто из ряда вон выходящее, заставившее меня не только забыть о сне, но и повторно вскочить с постели, замерев в ужасе посреди комнаты.
Вернувшись в гостиную, человек со странностями подошел к лестнице наверх и… стал подниматься по ступенькам, достаточно громко, то есть совершенно не скрывая своих намерений! Ужас состоял именно в намерениях: что ему нужно? Зачем он поднимается? На втором этаже, не считая предбанника, только моя спальня. Что ему может здесь понадобиться?
Так, спокойно. Он решил спросить у хозяйки, где… хм… скажем, вилки. Или тарелки. Или чашки. Поесть захотел-таки. Или, может, ему вздумалось проверить, что находится на втором этаже дома. Однако, на первый десяток взглядов, мужчина не показался любопытным. Скорее, он производил впечатление человека, у которого в крови отсутствует даже намек на любопытство, оно полностью вычеркнуто из его ДНК. Вывод: подниматься на второй этаж гость может только с конкретной целью. И я не могла придумать с какой. В этом и был весь ужас.
Шаги приближались. Скрипнула последняя ступенька (я знала, что это была именно последняя, верхняя ступенька, потому что только она одна и скрипела), дальше мужчина пошел к двери моей комнаты по гладкому паркету.
Что же делать, господи?! Что делать?!
В растерянности я забилась под кровать, чувствуя себя пугливым ребенком, которого беззаботная мама оставила одного в комнате с выключенным светом и которому в связи с разыгравшимся здоровым детским воображением почудился кто-то страшный и злой в шкафу. Оставалось только крикнуть во все горло: «Ма-ма-а!!», но на то, чтобы этого не делать, у меня мозгов, слава этому миру, хватило.
В тусклом лунном свете, льющемся из расположенного напротив входа в комнату окна, было видно, как дверь медленно, но в то же время без каких-либо колебаний открылась во мрак предбанника. Я различила слабые очертания высокой темной фигуры в дверном проеме. Боясь подать хоть какой-то звук, я перестала дышать.
Тень замерла на пороге. Затем послышался спокойный, прохладный голос:
– Девушка, где вы?
По моему дрожащему телу прошелся холодный сквозняк. Или это я все-таки рискнула выдохнуть?
– А вам-то что? – не замедлила я показать свой характер из-под кровати, уговорив себя не трястись от страха. Если бы гость хотел причинить мне вред, он не стал бы говорить: «Девушка, где вы?»
В воздухе завибрировало удивлением. Фигура шевельнулась, вроде бы наклоняясь.
– Вы там, что ли?
– Там – это где? – продолжила я ворчать, лежа на полу.
– Под кроватью. Что вы там делаете?
– А вам-то что? – возмутилась я, повторившись, и выбралась из укрытия: оставаться там было глупо, укрытия на то и нужны, чтобы прятаться, а ежели мое местопребывание уже обнаружили, какой смысл в нем оставаться? «Не обнаружили, – поправилась я. – Ты сама выдала его с потрохами». Ну ладно, включив свет, он бы без особых проблем отыскал меня самостоятельно.
– Вы что, там прятались? – спросил гость недоверчиво.
– Нет, конечно, – фыркнула я высокомерно. – От кого мне прятаться-то? Я никого не боюсь. Вот, ночнушку потеряла.
Гость помолчал, видимо, разглядывая меня в лунном свете. Наконец констатировал:
– Она на вас.
– Ну да, нашла и надела. – Он все еще меня разглядывал. – Вы что хотели-то? – не выдержала я.
– Пойдемте, – вздохнул бывший зомби, разворачиваясь к выходу.
– Куда?! – обалдела я.
– Пойдемте, – повторил он. – Вниз.
– Да? Ну, э-э… Подождите, я оденусь.
Пауза.
– Нет необходимости.
Ей-богу, я б решила, что он издевается, если бы, повторюсь, он не поизносил реплики так отрывисто, так неэмоционально. Конечно, он вовсе не заигрывал со мной. Иначе бы тон хоть как-то изменился.
– Нет уж, извольте выйти. Или я никуда не пойду, – безапелляционно заявила я, и он вынужден был отступить. – Дурдом какой-то, – ворчала я, выпроводив гостя на лестницу, включив свет и поспешно одеваясь. – Совсем он спятил, что ли…
Одетая, я вышла из комнаты. Мужчина, бросив на меня беглый равнодушный взгляд, молча стал спускаться по лестнице. Почему-то он был совершенно уверен в том, что я безропотно за ним последую. Что ж, так оно и было, чуть погодя, я действительно последовала за ним, приказав себе приструнить вспышку бешенства. Через пять ступенек он спросил:
– Вас как зовут?
Додумался-таки!
– Екатерина. – Я ждала, что он представится, но он этого не сделал. Через семь ступенек, догадавшись, что ждать этого не имеет смысла, поинтересовалась: – А вас?
– Валерий. – Когда мы ступили на пол гостиной, добавил: – Мертвицин.
Я оступилась и едва не шлепнулась. Как часто я сталкивалась с тем, что фамилия как нельзя лучше подходит человеку! Широковы, Толстые отличались немалыми габаритами; Сукины, Сучковы, Гадюкины были людьми с тяжелым характером; Рябовы имели проблемы с кожей, а Небогаткины жаловались на отсутствие лишних средств. Я не говорю, что это правило, но довольно часто с этим сталкиваюсь. Сама вот Любимова – и действительно, если уж я люблю человека, то кидаюсь в это чувство с головой, а меня любят, как правило, чаще, чем я. Уж в фамилии дело или в привлекательной внешности, не ведаю. Подруга Юлька у меня Образцова, и образ жизни ведет такой, что всем стоит на нее равняться. Короче, понятно. Так вот, я ничуть не удивилась, узнав, что Валерий носит фамилию Мертвицин. Только вот мне стало еще более не по себе, еще более жутко и тревожно, вот почему я споткнулась на ровном месте.
Чтобы отвлечься от своих мыслей, я глянула в центр комнаты и ахнула. Прямо посреди помещения стоял накрытый стол: белая скатерть, бутылка вина, бокалы, пустые тарелки и столовые приборы. Но главный сюрприз состоял отнюдь не в этом. На столе, комоде и журнальном столике были размещены разномастные подсвечники с зажженными свечами, и их было столько, что включи я люстру с тремя семидесятиваттными лампочками – она не сделала бы погоды, позорно потерявшись на фоне пляшущего пламени многочисленных свечей. Вот что за пшик был! Это Валерий зажигал спичками свечи, а потом они трепетно потрескивали, что, в общем-то, и продолжали делать по сию минуту.
В зале было так непривычно светло, что я даже отчетливо различила мелкие пятна на потолке из-за то ли невнимательности, то ли неопытности, то ли – что более вероятно в нашей стране – халтурности ремонтников. Интересно, кто помогал отцу с отделкой помещения? Не один же он справлялся, наверно.
Я переместила взгляд с потолка на рядом стоящего мужчину. Что все это значит? Неужели он хочет принести меня в жертву, а свечи, стол – это все неотъемлемые детали для проведения данного ритуала?
– Что это значит? Что вы задумали? – спросила я напряженно.
Валерий прошел вперед и обернулся, показав рукой на стол театральным жестом.
– Вы сказали, у вас день рождения? Правда, уже за полночь, но раньше я не управился, простите. Давайте отметим, заодно познакомимся поближе.
Услышав про «познакомимся поближе», я вздрогнула.
– Что вы, я не это имел в виду, – прохладно заверил Мертвицин и уселся за стол, даже не потрудившись помочь даме усесться на стул. Уж не знаю, на что я больше обиделась: на то, что я как женщина не представляю для него интереса, или на отсутствие джентльменских повадок. – Не стоит.
– Что не стоит? – Я села за стол напротив Валеры.
– Обижаться. Я знаю, что вы не любите, когда вам пытаются помочь в чем-либо.
Я покраснела. Откуда он знает?
– Кто вам об этом рассказал?
Наклонившись вперед и вперившись зрачками, окруженными кроваво-красной радужкой, в мое лицо, он ответил мне таким тоном, что я вздрогнула, словно встретившись с демоном:
– Ваши глаза.
Сглотнув, я решила уточнить:
– То есть вы все про меня можете выяснить, просто взглянув в них?
– Да, – по-простецки сообщил он, точно речь шла о чем-то заурядном, а вовсе не об экстрасенсорных способностях, и откинулся на спинку стула, немного тем самым отдалившись, из-за чего мне стало легче дышать. Будто до этого моя грудная клетка была туго стянута корсетом, а теперь его сняли.
– А что мы будем есть? – спросила я, озирая пустые тарелки.
– Ничего, – спокойно ответил мужчина. – Я не хочу есть, а вам это и подавно вредно после шести.
Я вспыхнула.
– Да как вы смеете?! У меня идеальная фигура и прекрасный обмен веществ! Я могу есть все, что пожелаю и когда пожелаю.
– Хорошо-хорошо, – пошел он на примирение. – И все же я настоятельно рекомендую вам так поздно не питаться. Наливайте себе вина. – Видя, что я колеблюсь, добавил: – Бутылка уже открыта.
Открыл ли он ее перед тем, как ко мне подняться, или же начать ее успел отец, я не стала спрашивать, а просто поднялась и налила себе половину бокала: ждать, что это сделает он, было глупо.
– Вам налить? – издевательски поинтересовалась я. Коли уж он не хочет за мной ухаживать, может, мне нужно поухаживать за ним?
– Нет, спасибо, я сам.
Он взял у меня бутылку, обхватив ее на пару сантиметров ниже моей ладони, за что я была ему безумно благодарна: очень не хотелось снова трогать его ледяные, будто неживые пальцы.
Я села, думая о том, как это все нелепо. Два незнакомых человека, один из которых живой лишь наполовину, едят из пустых тарелок (мне вспомнились Бред Питт и Том Круз в «Интервью с вампиром»), сидя за столом чужого им обоим дома, в освещении сотни свечей, несмотря на исправную проводку. Что ж, средневековый прикид Валерия сюда подходил как нельзя лучше.