Кямал достал из кармана ручку и записал адрес на коробке конфет "Моцарт". Ему было не до конфет, не до Ирины. Прошлое не имело никакого значения. Он стоял на стыке судьбы. Из этой точки судьба могла пойти вправо и влево.
Анна все понимала и не задавала лишних вопросов.
Кямал явился вовремя, как аристократ. Рядом с ним стоял его сын, серьезный, красивый мальчик. Его красота была не южной, рвущейся в глаза, а более спокойной. Глаза - серые, волосы - темно-русые, синюшные губы выдавали тяжелую сердечную недостаточность.
Его осмотрели детские кардиологи, профессор из Манилы и Карнаухов из Москвы. Состоялся консилиум. Каждый высказал свою точку зрения.
Мнения совпали: необходима операция. Время работает против ребенка. От постоянной кислородной недостаточности начинают страдать другие органы.
Еще пять лет назад такие дети считались обреченными. Но сейчас этот порок умеют устранять.
- Мы поставим вас на очередь, - сказал Карнаухов. - И вы приедете в Москву.
- А длинная очередь? - спросил Кямал.
- Примерно полгода.
- А почему так долго?
- Потому, что больных много, а больница одна, - объяснила Анна.
- А где лучше, в Америке или у нас? - поинтересовался Кямал.
- В Америке дороже.
- Сколько? - уточнил Кямал.
Анна перевела вопрос на английский. Участники консилиума понимающе закивали. Назвали цену.
Анна перевела.
Брови Кямала приподнялись. Выражение лица стало дураковатое. Было очевидно, что для него названная сумма - понятие астрономическое.
- А что ты удивляешься, - вмешался мальчик. - Операция высококвалифицированный, эксклюзивный труд, повышенная ответственность.
Анна перевела на английский. Участники консилиума заулыбались, закачали головами. Им нравился этот странный мальчик и хотелось сделать для него все, что возможно.
- Ты любишь читать? - спросил Карнаухов.
- Естественно, - удивленно ответил мальчик.
- А что ты сейчас читаешь?
- Ленина и Сталина.
- У нас в доме собрания сочинений. От отца осталось, - объяснил Кямал. Видимо, отец был партийный.
Анна догадалась: мальчик не мог играть в детские игры, вести жизнь полноценного подвижного подростка. Много времени проводил дома, поэтому много читал.
- Интересно? - спросил Карнаухов.
- Сталин - неинтересно. А Ленин - много лишнего текста.
- А у кого нет лишнего текста?
- У Пушкина. Только те слова, которые выражают мысль.
Анна вспомнила слова Высоцкого: "Растет больное все быстрей..." Природа чувствует короткую программу жизни и торопится выявить как можно быстрей все, что заложено в личность. Поэтому часто тяжелобольные дети умственно продвинуты, почти гениальны.
Прием был окончен.
Анна вышла проводить и попрощаться.
- Что передать Ирине Ивановне? - спросила Анна.
- Спасибо... За вас...
Кямал заплакал с открытым лицом. Его брови тряслись. Губы дрожали.
В жизни Кямала обозначилась надежда, как огонек в ночи. И эту надежду организовала Анна, которую он еще вчера не знал.
Кямал стоял и плакал. Анна не выдержала. Ее глаза увлажнились.
Мальчик смотрел в сторону. Не желал участвовать в мелодраме. Ему нравилось чувствовать себя сверхчеловеком - презрительным и сильным. Вне и над. Над схваткой.
Должно быть, начитался Ницше.
Анна вернулась в Москву.
Ирина, как всегда, ждала ее на дороге.
Анна вышла из такси. Вытащила чемодан, коробки с подарками. Азербайджанцы надарили национальные сувениры.
- Ну как? - спросила Ирина вместо "здравствуй".
Этот вопрос вмещал в себя многое: видела ли Кямала? Передала ли конфеты? Как он тебе показался? Что он сказал?
- Симпатичный, - одним словом ответила Анна. Это значило - видела, передала, посмотрела и скромно оценила: "симпатичный".
- И ребенок замечательный, - добавила Анна.
- Какой ребенок? - не поняла Ирина.
Этот вопрос она уже задавала однажды Джамалу. И у нее было то же выражение лица.
- Сын Кямала. У него врожденный порок сердца. Они приедут в Москву на операцию.
- С женой? - сумрачно спросила Ирина.
- Не знаю. Наверное...
Вошли в дом. На столе стояли пироги: с мясом, с капустой и с черникой. На плите изнемогал сложный суп с самодельной лапшой.
Когда хочешь есть и тебе дают - это счастье.
Уселись за стол.
- А кто их позвал? - спросила Ирина.
- Что значит "позвал"? Их же не в гости позвали. По медицинским показаниям.
- А ты при чем?
- Я - врач. Кямал попросил, я помогла. А что? Не надо было?
Ирина поджала губы. Анна - это ЕЕ человек. Ее территория. И Кямал позволил себе тащить ТУ, предательскую, жизнь на территорию Ирины.
Анна отправила в рот ложку супа. Закрыла глаза от наслаждения. В этом изысканном ужине пряталась вся любовь и забота Ирины. И легкое тщеславие: "Вот как я могу".
- Это не суп, - подтвердила Анна. - Это песня.
- А что он сказал? - спросила Ирина.
- Кто?
Ничего себе вопрос.
- Кямал, - напомнила Ирина.
- Ничего. Спросил: сколько стоит операция в Америке.
- А мне что-нибудь передал?
- Передал: спасибо... - "За вас" Анна опустила. Это могло быть обидно. Хотя и просто "спасибо" - тоже обидно после всего, что было.
Ирина опустила глаза.
- Если вы любили друг друга, то почему не поженились? - простодушно спросила Анна.
- У него другая вера, - кратко ответила Ирина.
Не скажет же она, что он ее бросил. Стряхнул, как рукавицу.
- Ну и что? У нас почти все врачи другой веры. И у всех русские жены.
- Евреи, что ли?.. - уточнила Ирина. - Так евреи вечные беженцы. Они выживают.
- Интересная мысль... - Анна улыбнулась.
Ее друзья и коллеги меньше всего похожи на беженцев. Скорее на хозяев жизни. А татарин Акчурин - вообще Первый кардиолог.
- А какой у него сын? - осторожно спросила Ирина.
- Потрясающий. Я бы его украла.
"Мог бы быть моим, - подумала Ирина. - Только здоровым. От смешения разных кровей дети получаются лучше. Как котлеты из разных сортов мяса".
- Мальчик похож на Кямала? - спросила Ирина.
- Гораздо умнее...
Так. Значит, Кямал показался ей недалеким.
Анна почувствовала себя виноватой, хотя не знала, в чем ее вина.
Они сидели на кухне, пили чай с черникой, и над их головами метались многие чувства.
Хлопнула входная дверь. В доме раздались легкие шаги.
- Кто это? - испугалась Анна.
- Алечка, - хмуро ответила Ирина.
- Кто? - не поняла Анна.
- Моя внучка, кто же еще...
Ирина по привычке устанавливала свои порядки на чужой территории. А почему ей в ее возрасте надо менять свои привычки? И что особенного, если ребенок подышит воздухом и поест хорошую еду. Здесь всего навалом. Половина выкидывается собаке. И взрослым полезно: не замыкаться друг на друге, а отдавать тепло - третьему, маленькому и растущему. Поливать цветок.
Анна замерла с куском пирога. Стало ясно: она - за порог, Аля - тут же появилась в доме. Ирина - самостоятельна и независима. А независимость часто граничит со жлобством. Грань тонка.
Алечка тем временем привычно метнулась к холодильнику, взяла йогурт. Села в кресло с ногами. Включила телевизор.
Передавали какую-то тупую игру. Тупой текст наполнял комнату. Алечка смеялась.
- Выключи телевизор, - потребовала Анна.
- А вы пойдите на второй этаж. Там не слышно, - посоветовала Аля.
- Иди сама на второй этаж, - крикнула Ирина. - Там тоже есть телевизор.
- Там маленький... - заупрямилась Аля. Но все-таки встала и ушла.
Анна сидела парализованная открытием. Ее (Анну) не любят. Ее просто качают, как нефтяную скважину. Качают все: и Ферапонт, и Карнаухов, и целая армия больных. Думала, Ирина - простая русская душа - жалеет и заботится. Но... Мечтанья с глаз долой, и спала пелена. Как у Чацкого.
Анна отодвинула тарелку и поднялась на второй этаж, в свою спальню.
Телевизор грохотал на втором этаже.
- Иди вниз, - приказала она Але.
- Ну вот... - пробурчала девочка. - То вниз, то вверх...
Однако телевизор выключила.
Алечкой можно было управлять, хоть и через сопротивление.
Ирина осталась сидеть внизу с невозмутимым видом. Когда она нервничала, то надевала на лицо невозмутимость. Защитный рефлекс. Ирина рисковала и понимала это. Если Анна взорвется и попросит их обеих убраться восвояси, ей просто некуда будет пойти. Алечку она отвезет к матери, а сама - хоть на вокзал. Сиди и встречай поезда.
Алечка спокойно спустилась. Кажется, пронесло. А может, и не пронесло. Завтра выгонят. Но завтра будет завтра. А сейчас надо покормить ребенка.
Ирина усадила внучку за стол и стала подкладывать лучшие кусочки. Алечка вдохновенно ела, а Ирина сидела напротив и благословляла каждый ее глоток.
Ночью Анна долго не могла заснуть.
Вспомнился рассказ деда, как во время войны он привел в дом беспризорника. Они с бабушкой его накормили, отмыли и одели. А он на другой день вернулся с друганами и обокрал дом. Доброту он воспринял как слабость.
Так и Ирина. Выживает любой ценой. Карабкается из ямы вверх и тянет за собой внучку. Тут уж не до политеса. У таких людей, которые карабкаются из ямы вверх, не бывает ни совести, ни чести. Только желание вылезти.
Анна понимала всех. Только вот ее никто не хотел понять. Все только пользуются, как нефтяной скважиной. Но с другой стороны, если скважина существует, то почему бы ею не пользоваться... Нет зрелища печальнее, чем пустая заброшенная скважина.
Это был вторник. Анна запомнила, потому что вторник - операционный день. Анна вернулась уставшая.
Аля сидела перед телевизором и смотрела мультик.
Анна поужинала и поднялась в спальню. Хотелось пораньше лечь, побыть одной, почитать.
В спальне все было как всегда. Кроме одного: на картине "Сестры" к лицам великих княжон пририсованы усы. Это значило одно: Аля пробралась в спальню и хозяйничала здесь как хотела.
Анна спустилась вниз и попросила Ирину подняться.
Ирина поднялась, увидела, но не нашла в этом ничего особенного. Дети любопытны и любознательны. Так они познают мир.
У Анны горела голова. Поднялось давление. Затошнило. Она села на кровать и попросила лекарство.
- Ты чего? - удивилась Ирина. - Из-за этого? Я сотру.
- Ира... - слабым голосом произнесла Анна. - Собери, пожалуйста, свою внучку и отвези ее домой. Чтобы ее здесь не было. Поняла?
Ирина вышла из комнаты.
Алечка сидела перед включенным телевизором, как нашкодивший котенок.
- Говна такая... - напустилась Ирина. - Чего ты лазишь? Чего ты все лазишь?
Алечка задергала губами, готовясь к плачу. Ее личико стало страдальческим. Ирина не могла долго сердиться на внучку. А на Анну могла.
"Подумаешь, барыня сраная..." - думала Ирина, собирая Алечкины вещички.
Если бы Ирина могла, если бы было куда - она ушла бы сейчас вместе с Алечкой навсегда.
Ирина собрала спортивную сумку и вышла из дома, держа Алечку за руку.
Путь был долог. Сначала пешком до шоссе. Потом на автобусе, всегда переполненном. Далее - на метро.
В метро Алечка заснула, прикорнув теплой головкой к бабушкиному плечу. Ирина смотрела сверху на макушку. Волосы были настолько черными, что макушка казалась голубой. К горлу Ирины подступала любовь. Она не понимала, как может Алечка кому-то не нравиться.
Сейчас приедет к Снежане и уложит ребенка спать. А утром поищет работу возле дома - все равно кем, хоть сторожихой. Хоть за копейки, но рядом с семьей.
Снежана открыла дверь.
В Ирину вцепился едкий запах кошачьей мочи.
- Какая вонь, - хмуро сказала Ирина вместо "здравствуй".
Кошка по имени Сара проследовала из комнаты в кухню.
У кошки от лба к подбородку шла белая полоса, деля мордочку на две неравные части, от этого кошачье лицо казалось асимметричным.
- Какая уродина, - отреагировала Ирина.
- Почему уродина? - возразила Алечка. - Очень красивая... - Она кинулась к кошке и подняла ее за лапы, поцеловала в морду.
Было видно, что Алечка соскучилась по дому и с удовольствием вернулась. Маленьким людям везде хорошо. Они не видят большой разницы между бедностью и богатством. Они видят разницу между "весело" и "скучно".
На кухне ужинал Олег. Видимо, только что вернулся с работы. "Много работает", - отметила про себя Ирина.
Олег не вышел поздороваться. Он задумчиво ел, делал вид, что все, происходящее за дверью кухни, не имеет к нему никакого отношения.
- Ты разденешься? - спросила Снежана.
Она не спросила: ты останешься? Об этом не могло быть и речи. Вопрос стоял так: ты разденешься или сразу уйдешь?
- Я пойду домой, - ответила Ирина. - Уже поздно.
Ирина сначала произнесла, а потом уже поразилась слову "домой". Она привыкла к дому Анны и ощущала его своим. Она его прибирала, знала каждый уголок и закуток. Это был чистый, экологичный, благородный дом, запах старого дерева и живые цветы на широких подоконниках.
Анна лежала и смотрела в потолок. Она рассчитывала на Ирину, хотела прислониться к чужой, приблудшей душе. Но чужие - это чужие. Только свои могут подставить руки, потому что свои - это свои.
Может быть, вернуться в Москву? Жить с Ферапонтом? Заботиться о нем. Плохая семья лучше, чем никакой. Это установлено психологами.
Анна встала и набрала московскую квартиру. Услышала спокойный, интеллигентный голос Ферапонта.
- Да... Я слушаю.
- Это я, - произнесла Анна. - Как ты там?
- Ничего... - немножко удивленно проговорил Ферапонт.
- Что ты ешь?
- Сардельки.
- А первое?
- Кубики.
- Хочешь, я приеду сготовлю что-нибудь? - предложила Анна.
- Да ну... Зачем? - грустно спросил Ферапонт.
Анна почувствовала в груди взмыв любви.
- Может, мне переехать в Москву? - проговорила Анна.
- Ну, не знаю... Как хочешь...
В глубине квартиры затрещал энергичный женский голос.
- Ну ладно, я сплю, - сказал Ферапонт и положил трубку.
Анна смотрела перед собой бессмысленным взором. Что за голос? У него в доме баба? Или работает телевизор?
Анна прошла в кабинет, включила телевизор. Фигуристая молодуха с большим ртом энергично рассказывала о погоде, о циклоне и антициклоне.
Анна стояла с опущенными руками. А вдруг все-таки баба? Тогда возвращаться некуда. Остается вот этот пустой дом, затерянный в снегах.
"Хоть бы Ирина скорее вернулась", - мысленно взмолилась Анна.
Она легла, попыталась заснуть. Но в мозгах испортилась электропроводка. Мысли коротили, рвались, прокручивались. И казалось, что этому замыканию не будет конца.
Где-то около двух часов ночи грюкнула дверь.
"Ирина", - поняла Анна, и в ней толкнулась радость. Стало спокойно. Анна закрыла глаза, и ее потянуло в сон, как в омут. Какое это счастье - после тревожной, рваной бессонницы погрузиться в благодатный сон.
Наступила весна. Солнце подсушило землю.
Ирина сгребала серые прошлогодние листья и жгла их. Плотный дым шел вертикально, как из трубы.
В доме раздался телефонный звонок. Ирина решила не подходить. Все равно звонят не ей. А сказать "Нет дома" - это то же самое, что не подойти. Там потрезвонят и поймут: нет дома. И положат трубку. Ирина продолжала сгребать листья. Звонок звучал настырно и как-то радостно. Настаивал.
Ирина прислонила грабли к дереву и пошла в дом.
- Слушаю! - недовольно отозвалась Ирина.
- Позовите, пожалуйста, Джамала! - прокричал голос. Этот голос она узнала бы из тысячи.
- Какого еще Джамала? - задохнулась Ирина. - Ты где?
- Я в Москве! Мне вызов пришел. Слушай, мне не хватает на операцию. Мне больше не к кому позвонить.
- Сколько? - крикнула Ирина.
- Две штуки.
- Рублей?
- Каких рублей? Долларов.
- А ты что, без денег приехал? - удивилась Ирина.
- Они сказали, в Америке дорого, а у нас бесплатно. Я привык, что у нас медицина бесплатная...
- А когда надо?
- Сегодня... До пяти часов надо внести в кассу.
- Ну приезжай...
Ирина не раздумывала. Слова шли впереди ее сознания. Как будто эти слова и действия спускались ей свыше.
- Приезжай! - повторила Ирина.
- Куда поеду, слушай... Я тут ничего не знаю. Привези к метро. Я буду ждать.
- Ладно! - крикнула Ирина. - Стой возле метро "Белорусская". Я буду с часу до двух.
- А как я тебя узнаю? - крикнул Кямал.
- На мне будет шарфик в горошек. Если я тебе не понравлюсь, пройди мимо.
Кямал странно замолчал. Ирина догадалась, что он плачет. Плачет от стыда за то, что просит. От благодарности - за то, что не отказала. Сохранила верность прошлому. Ему действительно больше не к кому было обратиться.
Ирина бежала до автобуса, потом ехала в автобусе. Ее жали, мяли, стискивали. Какие-то цыгане толкали локтем в бок.
Наконец Ирина вывалилась из автобуса. Направилась к метро. И вдруг увидела, что ее сумка разрезана. Ирина дрожащими пальцами расстегнула молнию. Распялила сумку. Кошелька нет. Две тысячи долларов - все, что она заработала за восемь месяцев, - перешли в чей-то чужой карман. Сказали: "До свидания, Ирина Ивановна". Двадцать щекастых Франклинов помахали ей ручкой: "Гуд бай, май лаф, гуд бай"... В глазах помутилось в прямом смысле слова. Пошли зеленоватые пятна. Чувство, которое она испытала, было похоже на коктейль из многих чувств: обида, злоба, ненависть, отчаянье и поверх всего растерянность. Что же делать? Ехать на "Белорусскую" и сообщить, что денег нет. Деньги украли. Тогда зачем ехать? Кямал ждет деньги, от которых зависит ВСЕ. В данном случае деньги - больше чем деньги.
Ирина остановила машину.
- Куда? - спросил шофер, мужик в возрасте.
- Туда и обратно, - сообщила Ирина.
Мужик хотел уточнить, но посмотрел в ее лицо и сказал:
- Садитесь.
Ирина вбежала в дом. Кинулась к письменному столу. В верхнем ящичке лежала груда янтарных бус, под бусами конверт, а в конверте - пачка долларов. Наивная Анна таким образом прятала от воров деньги. Думала, что не найдут. Если воры заявятся и сунутся в ящик - увидят бусы, а конверт не заметят.