Ваш А. Чехов.
Книппер-Чеховой О. Л., 22 декабря 1902*
3929. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
22 декабря 1902 г. Ялта.
22 дек.
Милый мой пузик, сегодня пришли газеты с «На дне»*, я теперь вижу, какой громадный успех имел ваш театр. Значит, наверное можно сказать, до конца сезона вы продержитесь с хорошими сборами и в отличном настроении. Только были бы все здоровы. А я вот сегодня раскис, придется, вероятно, принимать свое дешевое лекарство — oleum ricini[3]. Идет дождик, ты далеко, немножко грустно, но все же чувствую себя лучше, чем в прошлом году.
«Столпы» едва ли будут иметь заметный успех*, но теперь вам все равно, вам теперь море по колено! Теперь что ни поставите в этом сезоне, все будет хорошо, интересно.
Ну как, деточка моя, проводишь праздники? Я рад, что приехал твой брат*, теперь мне не страшно за тебя; только не пускай его никуда, пусть у тебя живет.
Мне ужасно хочется написать водевиль*, да все некогда, никак не засяду. У меня какое-то предчувствие, что водевиль скоро опять войдет в моду.
Завтра иду к зубному врачу, боль будет, вероятно, неистовая. А у врача руки не умытые, инструменты нечистые, хотя он и не дантист, а настоящий врач. Опиши ужин после «На дне»*, что вы там съели и выпили на 800 р. Все опиши возможно подробнее. В каком настроении Бунин? Похудел? Зачах? А Скиталец все болтается без дела?
Вчера вечером сообщили мне но телефону, что у Л. Средина температура 39. Вообще больные чувствуют себя неважно, погода скверная. Разве Бальмонт в Москве?* Ты его видела? Тут m-me Бонье рассказывает всем, что Бальмонт ее изнасиловал. Вообще страстный человек.
Я целую тебя в спину, потом в грудь, в плечи, ласкаю долго и, взявши голову твою на руку, согнутую калачиком, слушаю, о чем ты говоришь мне.
Поздравлял ли я тебя с праздником? Да?
Твой А.
Мать очень довольна шляпой и до сих пор благодарит тебя.
На конверте:
Москва. Ольге Леонардовне Чеховой.
Неглинный пр., д. Гонецкой.
Суворину А. С., 22 декабря 1902*
3930. А. С. СУВОРИНУ
22 декабря 1902 г. Ялта.
22 дек. 1902.
Мне нездоровится, больные здесь вообще чувствуют себя неважно; уж очень плоха погода в Ялте, просто беда! Или дождь, или сильнейший ветер, и за все время, пока я в Ялте, здесь был только один солнечный день. Сегодня пришло известие*: пьеса Горького «На дне» имела громадный успех, играли чудесно. Я редко бываю в Художественном театре, но мне кажется, что Вы слишком преувеличиваете роль Станиславского* как режиссера. Это самый обыкновенный театр, и дело ведется там очень обыкновенно, как везде, только актеры интеллигентные, очень порядочные люди; правда, талантами не блещут, но старательны, любят дело и учат роли. Если же многое не имеет успеха, то или потому что пьеса не годится, или у актеров пороху не хватило. Станиславский, право, тут ни при чем. Вы пишете, что он выгонит все таланты со сцены, но ведь за все эти 5 лет, пока существует театр, не ушел ни один мало-мальски талантливый человек.
Что Миша* хочет издавать «Европейскую библиотеку»*, я узнал из его письма; как умел, я написал*, что издание это глупо, что «Евр<опейская> библ<иотека>» — название краденое, что романы переводные никому не нужны, цена им грош медный, а не 5 р., и проч. и проч. Какая судьба постигла сие мое письмо, не знаю.
Вы пишете: «Милый вы человек, отчего Вы засунулись теперь в актерский и новобеллетристический кружок*». Я засунулся в Ялту, в этот уездный городишко, и в этом вся моя беда. К сожалению, новобеллетристический кружок считает меня чужим, старым, отношения его ко мне теплы, но почти официальны, а актерский кружок — это только письма моей жены, актрисы, и больше ничего.
Писал ли я Вам, что «Всю Россию» и I и II томы Пушкина я получил. Спасибо Вам большое. В Вашем календаре множество ошибок, например в газетном отделе; я послушался его и за «Нов<ый> журнал иностранной литературы» послал 5 р., а за «Мир искусства» 10 р., и оказалось, в обоих случаях ошибся. Но все же Ваш календарь очень хорош. И «Всю Россию» перелистываешь с интересом.
Поздравляю Вас с Рождеством и с близким Новым годом, желаю здоровья. Анне Ивановне*, Насте* и Боре* нижайший поклон и привет. За письмо* большое Вам спасибо, оно очень интересно.
Ваш А. Чехов.
«Освобождения» не вижу*, ибо не получаю почему-то.
Тарабрину Г. Я., 23 декабря 1902*
3931. Г. Я. ТАРАБРИНУ
23 декабря 1902 г. Ялта.
22 дек. 1902.
Многоуважаемый Георгий Яковлевич, моя мать, прочитав Ваше письмо в «Приазовском крае»*, собрала старье, какое было в шкафу, и шлет Вам для раздачи неимущим.
Желаю Вам всего хорошего, поздравляю с праздником и наступающим новым годом.
Искренно преданный
А. Чехов.
Ялта.
Книппер-Чеховой О. Л., 24 декабря 1902*
3932. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
24 декабря 1902 г. Ялта.
24 дек.
Милая моя старушка, твой дед что-то нездоров. Последнюю ночь спал очень плохо, беспокойно; во всем теле ломота и жар. Есть не хочется, а сегодня пирог*. Ну, да ничего.
Я получил очень хорошее письмо от Куркина* насчет горьковской пьесы*, такое хорошее, что думаю послать копию А<лексею> М<аксимовичу>*. Из всего, что я читал о пьесе*, это лучшее. Сплошной восторг, конечно, и много любопытных замечаний. Тебя хвалили в газетах*, значит, ты не переборщила, играла хорошо. Если бы я был в Москве, то непременно бы, во что бы то ни стало пошел бы в «Эрмитаж» после пьесы* и сидел бы там до утра и подрался бы с Барановым*.
Вчера написал Немировичу*. Мой «Вишневый сад» будет в трех актах*. Так мне кажется, а впрочем, окончательно еще не решил. Вот выздоровлю и начну опять решать, теперь же все забросил. Погода подлейшая, вчера целый день порол дождь, а сегодня пасмурно, грязно. Живу точно ссыльный.
Ты говоришь*, что два моих последних письма хороши и тебе нравятся очень, а я все пишу и боюсь, что пишу неинтересно, скучно, точно по обязанности. Старушка моя милая, собака, песик мой! Целую тебя, благословляю, обнимаю. На Новый год пришлю* вашему театру телеграмму. Постараюсь подлиннее написать и полегче. Мать получила от тебя письмишко* и очень довольна.
Будь здорова. Играй себе, сколько хочешь, только отдыхай, не утомляйся очень. Обнимаю моего дусика.
Твой А.
На конверте:
Москва. Ольге Леонардовне Чеховой.
Неглинный пр., д. Гонецкой.
Куркину П. И., 24 декабря 1902*
3933. П. И. КУРКИНУ
24 декабря 1902 г. Ялта.
Дорогой Петр Иванович, Ваше чудесное письмо* получил и, простите, распорядился снять с него копию, чтобы послать А<лексею> М<аксимови>чу*. Большое Вам спасибо! Успех этот* как нельзя кстати, и теперь наш театр может не беспокоиться и почивать на лаврах по крайней мере до будущего сезона.
С наступающим новым годом! Желаю здоровья, бодрого настроения, веселой работы. Я вот что-то похварываю уже целую неделю и дурно спал эту ночь от ломоты во всем теле и, вероятно, от жара. Не знаю, что сие: недуг ли мой дает себя знать, или что-нибудь случайное. Итак, еще раз большое Вам спасибо. Крепко жму руку и прошу не забывать.
Ваш А. Чехов. 24 дек.
А. В. Погожев высылает мне свой журнал*.
На обороте:
Москва. Доктору Петру Ивановичу Куркину.
Каретнорядская пл., д. Лобозева, кв. 14 д-ра А. В. Молькова.
Чеховой О. Г., 24 декабря 1902*
3934. О. Г. ЧЕХОВОЙ
24 декабря 1902 г. Ялта.
Многоуважаемая Ольга Германовна, поздравляю Вас и семейство Ваше* с праздником и с наступающим новым годом и желаю Вам от души* провести как сей, так и многие предбудущие в добром здоровье и благополучии.
Многоуважаемая Ольга Германовна, поздравляю Вас и семейство Ваше* с праздником и с наступающим новым годом и желаю Вам от души* провести как сей, так и многие предбудущие в добром здоровье и благополучии.
С истинным почтением имею честь быть Ваш покорнейший слуга и родственник,
Аутский мещанин* А. Чехов.
Евгения Яковлевна* просит Вас убедительно выслать ей выкройки с лифа, исполнением каковой просьбы премного обяжете всех аутских мещан.
На обороте:
Петербург. Ее высокоблагородию Ольге Германовне Чеховой.
Б<ольшой> проспект 64, кв. 4.
Книппер-Чеховой О. Л., 25 декабря 1902*
3935. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
25 декабря 1902 г. Ялта.
25 дек.
Твое письмо к матери* пришло как раз вовремя*, т. е. вчера. Здоровье мое неважно, но лучше, чем вчера; стало быть, пошло на поправку.
Если б ты, дуся, знала, какая ты у меня умная! Это видно из твоего письма, между прочим. Мне кажется, что если бы я полежал хоть половину ночи, уткнувшись носом в твое плечо, то мне полегчало бы и я перестал бы куксить. Я не могу без тебя, как угодно.
Видел сегодня ваши изображения в «Новостях дня»* в горьковской пьесе и умилился. Москвин, Станиславский и ты чудесны, Вишневский очень плох, бездарно плох. Даже растрогался я, так хорошо! Молодцы ребята.
Шубу, наконец, я отправил* в Ниццу, уже не чувствую себя мошенником.
Милая собака, отчего я не с тобой? Отчего у тебя в Москве нет квартиры, где у меня была бы комната, в которой я мог бы работать, укрывшись от друзей. На лето нанимай такую дачу, чтобы можно было писать там; тогда я буду рано вставать, и чтобы на даче был только я с тобой, если не каждый день, то хоть раза три в неделю.
Немчушка, ты же опиши, какая будет свадьба*. Должно быть, будет все чинно и торжественно.
Что сделал Баранов в «Эрмитаже»?* В чем дело? В чем скандал? Опиши, дуся, все.
Обнимаю мою цаплю, целую.
Твой А.
На конверте:
Москва. Ольге Леонардовне Чеховой.
Неглинный пр., д. Гонецкой.
Книпперам Е. И. и В. Л., 26 декабря 1902*
3936. Е. И. и В. Л. КНИППЕРАМ
26 декабря 1902 г. Ялта.
Милой Елене Книппер* и ее мужу* шлю сердечный привет. Желаю счастья. Поздравляю*.
Чехов.
Пешкову А. М. (Горькому М.), 26 декабря 1902*
3937. А. М. ПЕШКОВУ (М. ГОРЬКОМУ)
26 декабря 1902 г. Ялта.
26 дек. 1902.
Дорогой мой, милый Алексей Максимович, посылаю Вам копию с письма*, которое прислал мне один мой приятель*, умный и очень хороший человек. Переписывал не я, так как мне нездоровится.
Поздравляю Вас с новым годом, с новым счастьем. Екатерину Павловну* и Максима* тоже поздравляю, шлю им сердечный привет. Обнимаю Вас, будьте здоровы и веселы.
Ваш А. Чехов.
Бумаг, которые нужны К. П. Пятницкому*, у меня нет. У меня есть только копия с условия.
Книппер-Чеховой О. Л., 27 декабря 1902*
3938. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
27 декабря 1902 г. Ялта.
Эту рожицу я вырезал* из «Театра и искусства» — кстати сказать, пошленького, мелкого журнальчика, издаваемого, вероятно, ради барышей. Как поживаешь, таракаша? Как гуляла на свадьбе?* Сегодня я получил поздравительную телеграмму от Е. В. Алексеевой*, т. е. от мамани. Под Новый год пошлю ей ответ*.
Здоровье мое лучше, но все же еще не вошло в норму. Альтшуллер говорит, что это у меня инфлуэнца. Вчера вечером, ни к селу ни к городу, стало мерцать в глазу и началась головная боль, которая продолжается до сих пор.
Первый день праздника провели обыкновенно, ничего особенного не было, вообще неинтересно и вяло. Ждем Бунина и Найденова, которые, по газетным известиям, уехали в Константинополь. M-me Бонье выписала для нас из Курска битых гусей и уток, но птица сия застряла в Севастополе. Альтшуллер вчера говорил, что духи от Мюра он получил и кроме того еще сдачи 60 коп.
Значит, половина сезона прошла, скоро пройдет и другая; опять, значит, заживем вместе и с таким чувством, как будто венчались только вчера. Я постараюсь насчет ребеночка, будьте покойны-с.
Писал ли я тебе, что от Куркина получил превосходную рецензию «На дне»*; снял копию и послал А<лексею> М<аксимовичу>*. Получил письмо от К. С. Алексеева*, буду писать ему*. По-видимому, настроение у него неважное. И у моей супруги, судя по ее последнему письму*, тоже не аховое. Глупенькая ты, ведь ты работаешь, трудишься, а это главное. Если бы я целый день работал, то был бы и доволен и счастлив.
Сегодня получил тьму писем* с рисунками, с излияниями, с поздравлениями — от всех барышень Смирновых. Наивнее и талантливее всех написала Наташа, художница. Но как их много! Что, если у тебя будет столько дочерей!
Чу! M-me Бонье приехала. Значит, писать больше нельзя, баста! Обними меня, дусик, прижмись ко мне, а я тебе шепну на ухо какую-нибудь чепуху.
Пиши, актрисуля.
Твой А.
Сборы хорошие, Вишневский торжествует?*
Прости мне эти поганые кляксы.
На конверте:
Москва Ольге Леонардовне Чеховой.
Неглинный пр., д. Гонецкой.
Книппер-Чеховой О. Л., 28 декабря 1902*
3939. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
28 декабря 1902 г. Ялта.
28 дек.
Здравствуй, актрисуля милая, господь с тобой. Свадьба уже кончилась*, поздравляю и тебя, и молодых. Ты пишешь, что Володя* странно чувствует себя с бутафорией, т. е. с приданым*. Это так понятно! Пять комнат со style moderne, собственный рояль, ванна, чернилица в 80 рублей — все это мещанство для молодого человека, начинающего жить, должно казаться в самом деле странным. Теперь ему надо возможно больше хлопот и забот, иначе он растолстеет и в 40 лет будет выражать искреннее недовольство жизнью.
Зубы у меня болят и крошатся, я еще не кончил возиться с ними и, вероятно, не скоро кончу. Помаленьку покашливаю. Но в общем здоров.
Дягилев прислал письмо* и 11 № «Мира искусства», в котором помещена длинная рецензия насчет «Чайки»* и вообще моей особы. Прочти, буде найдется.
Ты пишешь отвратительными чернилами, которые склеивают твое письмо; нужно раздирать. И ты не запечатываешь писем.
Дусик мой, когда начну пьесу*, напишу тебе. Журавль длинноногий (так ты величаешь в письме своего мужа) пьесу даст, а вот кто будет играть старуху*, неизвестно. Я читал, что Азагарова приглашена в какой-то провинциальный театр, да и едва ли она подошла бы к этой роли*.
Нагнись, я поцелую тебя в затылочек и в голову. Обнимаю тебя. Заводить испанца не позволяю*, идти в испанки тоже не позволяю. У тебя есть один мавр, которого ты должна любить. И этот мавр целует свою дусю.
Твой А.
Как Фомка?* Маше* он нравится, но она говорит, что это не настоящий такс, а помесь.
На конверте:
Москва. Ольге Леонардовне Чеховой.
Неглинный пр., д. Гонецкой.
Дягилеву С. П., 30 декабря 1902*
3940. С. П. ДЯГИЛЕВУ
30 декабря 1902 г. Ялта.
30 декабря 1902.
Многоуважаемый Сергей Павлович.
«Мир искусства» со статьей о «Чайке»* я получил, статью прочел — большое Вам спасибо. Когда я кончил эту статью, то мне опять захотелось написать пьесу, что, вероятно, я и сделаю после января*.
Вы пишете*, что мы говорили о серьезном религиозном движении в России. Мы говорили про движение не в России, а в интеллигенции. Про Россию я ничего не скажу, интеллигенция же пока только играет в религию и главным образом от нечего делать. Про образованную часть нашего общества можно сказать, что она ушла от религии и уходит от нее все дальше и дальше, что бы там ни говорили и какие бы философско-религиозные общества ни собирались. Хорошо это или дурно, решить не берусь, скажу только, что религиозное движение, о котором Вы пишете, — само по себе, а вся современная культура — сама по себе, и ставить вторую в причинную зависимость от первой нельзя. Теперешняя культура — это начало работы во имя великого будущего, работы, которая будет продолжаться, быть может, еще десятки тысяч лет для того, чтобы хотя в далеком будущем человечество познало истину настоящего бога — т. е. не угадывало бы, не искало бы в Достоевском, а познало ясно, как познало, что дважды два есть четыре. Теперешняя культура — это начало работы, а религиозное движение, о котором мы говорили, есть пережиток, уже почти конец того, что отжило или отживает. Впрочем, история длинная, всего не напишешь в письме.