Конечно, Жоэлю достаточно было спросить у любого прохожего, где живет профессор Сильвиус Хог, и ему тотчас поспешили бы указать его дом или даже проводили бы. Но он побоялся проявить назойливость и, поскольку встреча их была назначена в гостинице, решил вернуться именно туда.
Да и Гульда в половине одиннадцатого попросила брата о том же. Она чувствовала себя усталой и разбитой, к тому же пересуды толпы, где то и дело звучало ее имя, сильно расстроили ее.
Вернувшись в «Викторию», она тотчас поднялась в свою комнату, чтобы дождаться там прихода Сильвиуса Хога.
Что же касается Жоэля, то он остался в вестибюле гостиницы. Зайдя в читальный салон, он машинально принялся перелистывать газеты Христиании.
Вдруг лицо его покрылось бледностью, взгляд помутился и газета выпала из рук.
В «Morgen Blad», среди новостей с моря, он прочел следующее сообщение, поступившее с Ньюфаундленда:
«Сторожевой корабль «Телеграф», прибыв в предполагаемый район кораблекрушения шхуны «Викен», не обнаружил там никаких следов бедствия. Поиски на Гренландском побережье также не дали никаких результатов. Следовательно, можно утверждать с полной уверенностью, что ни одному члену экипажа «Викена» спастись не удалось».
Глава XVIII
— Здравствуйте, господин Бенетт! Мне всегда приятно пожать вам руку, когда представляется такой случай!
— А для меня это всегда почетно, господин Хог!
— Приятно, почетно, почетно, приятно… что ж, одно стоит другого, не правда ли? — весело отвечал профессор.
— Я вижу, ваше путешествие по Норвегии завершилось благополучно?
— Оно еще не завершено, оно лишь окончено в нынешнем году, вот так-то, господин Бенетт.
— Ну что ж, господин Хог, расскажите мне о тех славных людях, с которыми вы свели знакомство в Даале.
— Они и в самом деле славные, славные и мужественные, и то и другое.
— Судя по тому, что пишут в газетах, они достойны всяческого сожаления.
— Это правда. Мне никогда не приходилось видеть, чтобы несчастья столь упорно преследовали одну и ту же семью.
— Да, вы правы, господин Хог. Сперва эта беда с «Викеном», потом дело с мошенником Сандгоистом.
— Вот именно, с гнусным мошенником, господин Бенетт.
— В конечном счете Гульда Хансен поступила правильно, обменяв свой билет на закладную под дом.
— Вы находите? А почему вы так думаете, господин Бенетт?
— Ну как же — получить пятнадцать тысяч марок за почти несбыточный шанс…
— Ах, вы рассуждаете как практичный человек и негоциант! — возразил профессор. — Но можно ведь взглянуть на эту сделку и с другой стороны, а именно, со стороны сентиментальной, а чувства не поддаются трезвому расчету.
— Разумеется, господин Хог, но позвольте мне заметить, что ваша протеже, вероятно, получила за свои чувства сполна!
— Откуда вы знаете?
— Да вы прикиньте сами! Что представлял из себя этот билет? Один шанс на выигрыш из миллиона.
— Вы правы, это очень мало, это ничтожно мало!
— Вот люди очнулись от своей горячки и пораскинули мозгами. А теперь говорят, что Сандгоист, который купил билет, надеясь разбогатеть на нем, не может найти покупателя.
— Похоже на то, господин Бенетт.
— Вот выйдет скандал, если этот чертов ростовщик все-таки сорвет главный выигрыш!
— Да, вы не преувеличили, выйдет именно скандал, и прегромкий!
Говоря это, Сильвиус Хог прохаживался по магазину или, вернее, по базару господина Бенетта, столь известному и в Христиании, и по всей Норвегии. И в самом деле, чего только здесь не было! Коляски и повозки — целыми дюжинами, сундучки и поставцы для провизии, корзины с винами, штабеля ящиков с консервами, одежда и снаряжение для туристов, даже путеводители, описывающие всевозможные маршруты — от самых затерянных селений Финмарка до Лапландии, да что там! — даже до Северного полюса! И это еще далеко не все! Знайте, что господин Бенетт предлагал любителям естествознания различные образцы минералов и руд, чучела любых птиц, пресмыкающихся и прочих представителей норвежской фауны.[111] И нелишним будет сообщить также, что именно здесь вы могли бы увидеть самую полную коллекцию драгоценностей и безделушек в национальном стиле.
Так что этот господин был добрым гением[112] туристов, желавших посетить Норвегию, — гением поистине универсальным, без которого Христиании трудно было бы обойтись.
— А кстати, господин Хог, — сказал он, — надеюсь, вы нашли в Тиннусете коляску, которую заказывали у меня?
— Поскольку я ее заказывал, господин Бенетт, я был совершенно уверен, что найду ее там, и действительно нашел точно в условленное время!
— Ну, вы мне льстите. Однако, судя по вашему письму, вы путешествовали втроем…
— Верно, втроем.
— И эти люди… ваши спутники…
— Они прибыли вчера вечером вместе со мною, в добром здравии, и теперь ждут меня в гостинице «Виктория», куда я сейчас и отправлюсь.
— Это уж не они ли?..
— Именно, именно… Но, прошу вас, не говорите никому. Я не хотел бы, чтобы из-за их приезда поднялся шум, по крайней мере, сейчас.
— Бедная девушка!
— Да… она много выстрадала.
— И вам захотелось, чтобы она присутствовала на розыгрыше, хотя у нее уже нет билета, завещанного женихом?
— Это не мое желание, господин Бенетт, — так захотел Оле Камп, и я скажу вам то же, что и всем остальным: нужно уважать последнюю волю погибшего.
— О, я уверен: все, что вы делаете, разумно и правильно, дорогой господин Хог!
— Теперь вы мне льстите, дорогой господин Бенетт?
— Нет, но какое счастье, что семья Хансен повстречала вас на своем пути.
— Ба! Для меня еще большее счастье, что я повстречал семью Хансен на своем!
— Я вижу, у вас по-прежнему доброе, великодушное сердце.
— Господин Бенетт, коли у человека есть сердце, пусть лучше оно будет добрым и великодушным, чем наоборот, вы согласны?
И Сильвиус Хог сопроводил сей ответ почтенному торговцу сияющей улыбкой.
— Надеюсь, — продолжал он, — вы не думаете, что я сюда явился в поисках комплиментов?[113] Меня привело к вам одно дело.
— К вашим услугам, господин Хог.
— Вам известно, что без помощи Жоэля и Гульды Хансен Рьюканфос вернул бы меня на свет Божий в виде трупа, не так ли? И я сейчас не имел бы удовольствия беседовать с вами.
— Да-да, я все знаю! — ответил господин Бенетт. — Газеты описывали ваше приключение… По правде сказать, эти храбрые молодые люди сполна заслужили, чтобы им достался главный выигрыш лотереи!
— Я держусь того же мнения, — согласился профессор. — Но, поскольку теперь это невозможно, мне хотелось бы, чтобы моя маленькая Гульда вернулась в Дааль с подарком… на память…
— Вот это прекрасная мысль, господин Хог!
— И, стало быть, я прошу помочь мне выбрать среди ваших сокровищ какую-нибудь вещицу из тех, что нравятся молодым девушкам.
— Охотно! — воскликнул господин Бенетт.
И он пригласил покупателя пройти к витринам с национальными норвежскими украшениями. Не правда ли, такая безделушка — прелестный памятный подарок, лучший из всех, что можно увезти из Христиании, а именно из великолепных магазинов господина Бенетта?!
Так подумал Сильвиус Хог, когда любезный торговец поспешил открыть перед ним все витрины.
— Признаться, я не разбираюсь в подобных вещах и полагаюсь на ваш собственный вкус.
— О, мы с вами поладим, господин Хог!
Перед ними лежали всевозможные ювелирные изделия шведских и норвежских мастеров, украшения тончайшей работы, которая иногда стоят дороже, чем драгоценный металл, из которого они сделаны.
— Что это такое? — спросил профессор.
— Это кольцо из накладного золота с висюльками, — послушайте, как они мелодично звенят!
— Очень красиво! — подтвердил Сильвиус Хог, примеряя кольцо на кончик мизинца. — Отложите-ка его, господин Бенетт, и покажите мне еще что-нибудь.
— Браслеты, ожерелья?
— И то и другое, с вашего позволения, и то и другое… А вот это что?
— Парные медные пуговицы для корсажа. Поглядите, как сияет медь на пурпурной[114] плиссированной[115] шерсти! С большим вкусом сделаны, и притом совсем недорого стоят!
— В самом деле, прелестно, господин Бенетт, отложим-ка и их.
— Однако, позволю себе заметить, господин Хог, что такие пуговицы предназначены исключительно для наряда невесты… в день свадьбы… а вы же знаете…
— Клянусь Святым Олафом, вы правы, господин Бенетт, вы совершенно правы! Бедняжка Гульда! К несчастью, не Оле делает ей этот подарок, а я, и преподношу я его не невесте!
— Вот именно, господин Хог.
— Что ж, давайте поглядим другие украшения для молодых девушек. Ага! Что это за крестик?
— Что ж, давайте поглядим другие украшения для молодых девушек. Ага! Что это за крестик?
— Это шейный крестик с подвесками, что звенят при каждом движении.
— Очень красиво, просто прелестно!.. Отложите-ка и его тоже, господин Бенетт. Сейчас осмотрим то, что лежит в остальных витринах, и тогда выберем окончательно.
— Да, но…
— Что «но»?
— Такие крестики у нас, в Скандинавии, надевают только невесты… на венчании в церкви…
— Вот тебе на!.. Признайте, господин Бенетт, что мне чертовски не везет!
— Видите ли, господин Хог, это потому, что я в основном торгую свадебными украшениями, и в больших количествах. Так что не удивляйтесь…
— О, я ничуть не удивляюсь, просто я слегка озадачен.
— Мой вам совет: возьмите то золотое кольцо, что вы попросили отложить вначале.
— Гм… золотое кольцо… И все же мне хотелось бы подобрать у вас еще какое-нибудь украшение… как бы это выразиться… более декоративное, что ли…
— Ну, тогда смело берите вот эту серебряную филигранную нагрудную пластину, ее цепочки в четыре ряда так прекрасно смотрятся на шейках молодых девушек! Поглядите-ка: она вся усыпана искусственными бриллиантиками, блестящими латунными шариками и цветными гранеными бусинками. Это один из самых интересных образцов норвежского ювелирного искусства.
— Да-да, понимаю, — отозвался Сильвиус Хог. — Чудесная вещица, но, мне кажется, слишком уж претенциозная[116] для такой скромной девушки, как моя Гульда. По правде говоря, я все же предпочел бы те пуговицы и крестик, что вы мне показали. Неужто они предназначены только для невест и их нельзя подарить девушке по другому случаю?
— Господин Хог! — заявил Бенетт. — Насколько мне известно, стортинг не принимал закона, запрещающего делать подобные подарки… Конечно, это его упущение…
— Хорошо, хорошо, господин Бенетт, мы примем это к сведению. А пока я все-таки возьму и пуговицы и крестик… И потом, разве моей милой Гульде навсегда заказано замужество?.. Она хороша собою, она очаровательна, и, я думаю, ей еще представится случай надеть эти украшения! Итак, решено, я беру их и уношу с собой!
— Как вам угодно.
— Будем ли мы иметь удовольствие видеть вас на розыгрыше лотереи, господин Бенетт?
— Ну разумеется!
— Я думаю, это будет очень интересно.
— Уверен, что так!
— Значит, до скорого свидания!
— До скорого свидания, господин Хог!
— Ага! — воскликнул профессор, склоняясь над очередной витриной. — Вот еще два красивых кольца, которые я не заметил.
— О, они вам не подойдут. Это обручальные кольца, которые пастор надевает брачующимся во время венчания.
— Вот как? Ба! Я все же возьму и их. До свидания, господин Бенетт, скоро увидимся.
И Сильвиус Хог, выйдя из лавки легкой, как у двадцатилетнего юноши, поступью, направился к гостинице «Виктория».
Войдя в вестибюль, он сразу же заметил надпись «Fiat lux»,[117] красовавшуюся на виду у всех, над газовым рожком.[118]
«Ага! — сказал он себе. — Вот изречение, весьма подходящее к случаю! Да-да, весьма! Fiat lux! Fiat lux!..»
Гульда сидела в своей комнате у окна и ждала. Профессор постучался в дверь и приоткрыл ее.
— Ах, господин Сильвиус! — воскликнула она, вставая.
— Да, это я! Это я собственной персоной! Но речь сейчас не обо мне, милая Гульда, а об обеде. Я голоден как волк! Где Жоэль?
— Он в читальном салоне.
— Прекрасно! Я иду за ним. А вы одевайтесь, милое дитя, и поскорее спускайтесь к нам!
И Сильвиус Хог, выйдя из комнаты девушки, пошел разыскивать Жоэля, который ждал его в полном отчаянии.
Бедный парень показал ему злополучный номер «Morgen Blad». Сообщение капитана «Телеграфа» не оставляло никаких сомнений в гибели «Викена» со всем его экипажем.
— Гульда не читала эту статью? — живо спросил профессор.
— Нет, господин Сильвиус, нет! И чем позже она об этом узнает, тем будет лучше!
— Вы правильно рассуждаете, мой мальчик!.. А теперь идемте обедать.
Минуту спустя все трое сидели в ресторане за отдельным столом. Сильвиус Хог ел с большим аппетитом.
Впрочем, обед — вкусный и обильный — вполне того заслуживал. Судите сами: холодный суп с пивом, лимонными дольками, корицей и гренками из ситного хлеба, лососина под сладким белым соусом, панированная телятина, бифштекс с кровью, салат — без приправы, но с пряностями, ванильное мороженое, конфитюр из картофеля, малины, вишен и орехов; все это запивалось выдержанным французским Сен-Жюльеном.
— Превосходно! Превосходно! — восхищенно повторял большой гурман. — Можно подумать, что мы обедаем в Даале, в гостинице фру Хансен!
И, поскольку рот у него был набит, он улыбался глазами так радостно, как только могут смеяться глаза.
Жоэль и Гульда пытались разделить с профессором его ликование, но это им никак не удавалось, особенно молодой девушке, которая едва притронулась к блюдам. Когда с обедом было покончено, Сильвиус Хог сказал:
— Дети мои, напрасно вы не отдали должное этой замечательной стряпне. Но принуждать я не могу. В конце концов, если вы сейчас не доели, сможете взять свое за ужином. И я уверен, что смогу соревноваться с вами за столом нынче вечером! А теперь пора отправляться.
Профессор уже стоял, собираясь надеть шляпу, которую протянул ему Жоэль, когда Гульда спросила:
— Господин Сильвиус, вы по-прежнему хотите, чтобы я пошла вместе с вами на розыгрыш лотереи?
— Ну разумеется, дорогое мое дитя, очень хочу!
— Мне будет тяжело!
— Согласен, милая, крайне тяжело. Но Оле хотел, чтобы вы присутствовали, на розыгрыше, и нужно уважать его волю, Гульда!
Решительно, эта последняя фраза стала постоянным рефреном в устах Сильвиуса Хога.
Глава XIX
Невозможно описать, какая толпа заполонила большой зал университета Христиании, где должен был состояться тираж лотереи; конечно, не все смогли вместиться в него и теснились во дворе и даже на прилегающих улицах, поскольку двор также оказался слишком мал для желающих присутствовать на этом действе.
Поистине, в тот день пятнадцатого июля трудно было бы назвать норвежцев спокойными и невозмутимыми, — сегодня их охватило необычное возбуждение. Чем оно объяснялось? Интересом ли к розыгрышу или летней жарой? Вероятнее всего, и тем и другим. Во всяком случае, возбуждение не удавалось погасить даже теми освежающими фруктами «multers», великое множество которых потребляется летом в Скандинавии.
Тираж должен был начаться ровно в три часа дня. Разыгрывалось сто лотов, поделенных на три серии: первая — девяносто лотов от ста до тысячи марок каждый, на общую сумму в сорок пять тысяч марок: вторая — девять лотов от тысячи до девяти тысяч марок каждый, на ту же общую сумму; и третья — единственный лот на сто тысяч.
В противоположность тому, что творится обычно на лотереях такого рода, главный эффект устроители приберегли к самому концу. Самый большой выигрыш должен был пасть не на первый, а на последний номер, то есть на сотый. Отсюда и должен был идти постепенный накал страстей, впечатлений, волнений участников. Само собой разумеется, что каждый выигравший номер не мог участвовать вторично и в этом случае аннулировался.
Все это было заранее объявлено публике, и теперь оставалось лишь дожидаться назначенного часа. Стараясь сократить томительное время ожидания, присутствующие беседовали друг с другом, — конечно, большей частью о печальном положении Гульды Хансен. Сохрани она билет Оле Кампа, каждый из находящихся здесь искренне желал бы ей выиграть… во вторую очередь, разумеется, — после себя.
К атому часу несколько человек уже прочли сообщение, опубликованное в «Morgen Blad», и теперь пересказывали его окружающим. Вскоре все собравшиеся знали, что поиски сторожевика окончились неудачей и, следовательно, приходилось отказаться от надежды разыскать хотя бы обломки «Викена». Никто из его команды не спасся. И, значит, Гульда никогда больше не увидит своего жениха.
И еще одно сообщение взволновало толпу. Распространился слух о том, что Сандгоист решился-таки покинуть Драммен: кое-кто утверждал, будто его видели на улицах Христиании. Стало быть, он все-таки осмелится заявиться на розыгрыш? Если так, то злодею придется туго пред лицом разгневанной толпы! Как! Сандгоист придет на лотерею?! Да нет, этого не может быть просто потому, что не может быть никогда! В общем, скорее всего, ложная тревога, и не более!
В четверть третьего толпа взволнованно всколыхнулась.
Во дворе университета показался Сильвиус Хог. Все знали, какое участие принимал он во всем этом деле и как стремился заплатить долг признательности спасшим его детям фру Хансен.
Люди тотчас расступились. Благожелательное перешептывание, на которое Сильвиус Хог отвечал любезными кивками, быстро Переросло в оглушительные приветственные крики.