Свадьба была назначена на 9 (22) февраля 1914 г. в той же домовой церкви Аничкова дворца.
Царская семья принимала жениха и невесту в Александровском дворце, о чем имеются сведения в дневнике Государя от 16 января 1914 г.: «Завтракали: Ксения, Сандро, Ирина, Феликс и Багратион (деж.)»[107].
Родители жениха тут же начали переделку своего великолепного дворца на набережной реки Мойки (д. 94), где должны были поселиться молодые. Феликс приказал сделать для своей семьи отдельный вход. Были роскошно отделаны спальня, будуар Ирины, мозаичный бассейн. Помимо того, Феликс распорядился в подвале левого крыла дома «устроить темную залу – столовую в ренессансном стиле». Именно в этом помещении позднее будет убит Григорий Распутин.
Задолго до венчания Ирина начала получать свадебные подарки. 4 февраля 1914 г. великая княгиня Ксения Александровна записала в дневнике: «Мама приезжала и подарила Ирине чудную брошь – бриллианты и жемчуг. Мы потом тоже подарили Ирине подарки – сапфировое колье, мой собственный изумруд – кулон, брошку с рубинами и бриллиантами и тремя жемчужными кисточками и маленькое бриллиантовое колье. Я дала еще несколько изумрудов Ирине для диадемы, которую Феликс делает»[108].
Государь Николай II спросил Александра Михайловича:
– Что подарить на свадьбу твоему зятю?
На следующий день Сандро ответил Ники:
– Феликс сказал, что самым лучшим подарком от Его Величества будет дозволение ему сидеть в театре в Императорской ложе.
Николай засмеялся и согласился.
В дневнике императора Николая II от 5 февраля 1914 г. имеется пометка: «Ксения, Сандро и Ирина пили у нас чай»[109].
Великая княгиня Ксения Александровна за этот день сделала в дневнике более пространную запись: «К чаю поехали с Сандро и Ириной в Царское. Все семейство в сборе и очень милы! Аликс и Ники подарили Бэби Рине два ряда жемчуга, и она в восторге – именно то, что она хотела и боялась, что не получит!»[110]
Венчание состоялось 9 (22) февраля 1914 г. в Петербурге в часовне Аничкова дворца в 2 часа дня. Вдовствующая императрица Мария Федоровна в этот день весьма кратко записала в своем дневнике: «Сегодня здесь, в церкви, была свадьба моей милой маленькой Ирины»[111]. Свадьбу справляли в Аничковом дворце. Вдовствующая императрица Мария Федоровна и Николай II были посаженными матерью и отцом. Император сказал невесте, что он никогда не видел ее такой красивой.
По воспоминаниям жандармского генерала В.Ф. Джунковского:
«10 февраля (правильно 9 февраля – В.Х.) днем в Аничковом дворце, в дворцовой церкви, состоялась свадьба княжны Ирины Александровны с графом Ф.Ф. Сумароковым-Эльстон. Невеста была дочерью великого князя Александра Михайловича и великой княгини Ксении Александровны, следовательно, родной племянницей Государя. Жених был сыном князя Феликса Феликсовича и княгини Зинаиды Николаевны Юсуповых, с которыми я был очень близок, и потому получил приглашение на свадьбу в числе весьма немногочисленных приглашенных, кроме Государя и всей царской семьи. Невеста была изумительно хороша собой, немного только миниатюрна, но личико у нее было прямо точеное. Жених был не особенно интересен и вообще был не симпатичен вследствие отсутствия в нем натуральности. Он был мало похож на мужчину, был чересчур женственен. Вечером молодые уехали в Крым, я ездил их проводить на вокзал»[112].
Феликс позднее в мемуарах писал о своей свадьбе:
«Мы были засыпаны подарками, самые роскошные драгоценности соседствовали с трогательными дарами наших крестьян. Свадебное платье Ирины было великолепно, из белого атласа, расшитого серебром, с длинным шлейфом. Диадема из горного хрусталя с бриллиантами поддерживала кружевную вуаль, некогда принадлежавшую Марии-Антуанетте»[113].
В начале шестого императорская чета покинули церемонию, а Ирина и Феликс посетили дворцы великого князя Александра Михайловича и князя Юсупова. В семь часов вечера молодоженов ждал отдельный вагон скорого поезда, который умчит их в свадебное путешествие.
Позже Феликс-младший вспоминал: «Наконец отъезд. Толпа родных и друзей на вокзале. И опять пожимания рук и поздравления. Наконец, последние поцелуи – и мы в вагоне. На горе цветов покоится черная песья морда: мой верный Панч возлежал на венках и букетах. Когда поезд тронулся, я заметил вдалеке на перроне одинокую фигуру Дмитрия».
Великая княгиня Ксения Александровна в этот памятный день записала в дневнике:
«9 февраля, свадьба – С.-Петербург. Она уехала, наша душечка – и радость и, Боже мой, что за пустота в доме (и в душе!) после всех excitements [волнений] и суеты последних дней. Только бы Господь благословил их счастье и жизнь – это главное – все остальное ничего.
Она не была с нами у обедни: проспала, т. к. долго не могла заснуть вчера, плакала, бедненькая! Завтракали одни. Потом ее долго причесывали. Множество народу собралось ее смотреть – все девушки-старушки. Мы ее благословили в нашей спальне и тронулись в путь. Нам дали парадную карету (цугом). Все уже ждали. Мама и Ники – ее посаженые мать и отец. Мы прошли через все залы, впереди шел Вася с образом (такая душка!), Ники вел Ирину, а я шла за ним с Мама, которую Сандро вел под руку.
Поднялись по церковной лестнице (Мама и Аликс на лифте) и соединились с ними наверху. Но что я переживала и какие усилия делала над собой, чтобы вести себя прилично… Я была рада, когда все кончилось. Они так были милы оба, такие юные, счастливые, и она такая прелестная в маленькой диадеме, которую он ей подарил, и в моей вуали. Ники сказал, что он никогда не видел ее такой красивой! Потом в Зимнем саду происходило поздравление. Мама стояла около входа в залу, а немного дальше молодые и мы – около. Все подходили с шампанским. Это продолжалось около часу. Масса, масса народу – много незнакомых.
Молодые сияли, и это единственное, что мне немного придавало храбрости.
В начале 6-го уехали. Ирина и Феликс заехали к родителям, а мы домой, где встретили их с хлебом-солью! Их еще снимали в зале.
Переодевшись, пили чай в последний раз все вместе, а в 7 часов поехали их провожать на ж.д. Все дети, Юсуповы, их знакомые, все наши. Вошли в вагон и там простились… Они все продолжали сиять, а у меня в душе была ночь… Дай им Бог благополучно доехать и всего-всего лучшего… Боже мой!
Что за пустота дома… Обед прошел в молчании, все вытирали слезы и сморкались.
Больно сознавать, что к нам в дом она больше никогда не вернется – это ужасно…»[114]
Великий князь Александр Михайлович позднее в эмигрантских воспоминаниях кратко отметил это событие:
«В феврале дочь моя Ирина вступила в брак с князем Феликсом Юсуповым. Новобрачные отправились в свадебное путешествие в Италию и в Египет, условившись встретиться с нами в июне в Лондоне»[115].
Все были в восторге от этой пышной свадьбы, красавца жениха и очаровательной невесты. Император Николай II записал в дневнике: «В 2 часа Аликс и я с детьми поехали в город в Аничков на свадьбу Ирины и Феликса Юсупова. Все прошло очень хорошо. Народу было множество. Все проходили чрез зимний сад мимо Мама и новобрачных и так поздравляли их. Вернулись в Ц. С. в 5 1/2»[116].
В семейном архиве князей Юсуповых сохранилось стихотворение, посвященное бракосочетанию Ирины и Феликса:
«Посвящается высоконовобрачным.
Свадебное путешествие было, наверное, единственным безоблачным временем в их долгой совместной жизни. После Франции были Египет, Палестина, Италия, Англия и Германия. Как свидетельствуют письма Феликса из заграничного путешествия к матери, с самого начала пути проявилась болезнь Ирины Александровны: «Ирина 4 года тому назад упала спиной на рельсы, и что с тех пор у нее всегда были боли в нижней части спины, и она молчала! Падала много раз с лошади, с велосипеда, поднимала постоянно тяжелые вещи, и никто не обращал внимания и не останавливал ее»[118].
Никто и не подозревал, что это была последняя торжественная свадьба в Российской империи. Над Европой сгущались тучи. Молодоженам чудом удалось выехать из Германии через Данию буквальное за считанные дни до начала военных действий полномасштабной Первой мировой войны.
В подарок молодоженам (как отмечалось выше) было выделено в Крыму имение «Сосновая роща» и небольшой особняк рядом с Кореизским дворцом, который Юсуповы называли «Морозовская дача», а лично Ирине – участок горного леса близ Коккоза «Орлиный залет», с построенным на нем ранее архитектором Н.П. Красновым чайным домиком в татарском духе. В связи с этой женитьбой Феликс Феликсович Юсупов (младший) получил право от Государя носить княжеский титул еще при жизни отца.
Год спустя 8 (21) марта Ирина Александровна родила дочь, которую тоже назвали Ириной («маленькая Ирина», 1915–1983). После рождения дочери здоровье молодой княгини ухудшилось. Врачи ставили разные диагнозы: от туберкулеза до воспаления почек. Молодая семья Юсуповых уехала на кумыс в Саратовскую губернию, в небольшое имение Филипповка, которое принадлежало родственникам бабушки Феликса Феликсовича – Зинаиде Ивановне Юсуповой (урожденной Нарышкиной). Маленький деревянный дом со старой мебелью и без удобств стоял в степи. Молодоженам нравилась жизнь вдали от светской суеты. Они совершали большие прогулки по «карамзинской» дороге, рядом находились имения Карамзиных и Аксаковых. После отъезда Феликса Ирина еще какое-то время оставалась в заброшенном имении, пила кумыс под наблюдением доктора Посникова и часто писала письма супругу и свекрови, которую она называла «мама Феликса».
В ее одном из писем есть описание природы этих провинциальных мест: «Было удивительно красиво. Как будто было солнце и в то же время его не было. И мне было грустно покидать степь»[119].
Во время Первой мировой войны князь Феликс Юсупов-младший поступил волонтером в Пажеский Его Величества корпус: от призыва в армию он был пока освобожден, поскольку теперь являлся единственным сыном в семье. Однако его могли забрать на вспомогательную, т. е. тыловую службу рядовым солдатом. В связи с такими обстоятельствами, он в 1915–1916 гг. стал заниматься на специальных курсах (пехотных) при Пажеском корпусе, готовясь к экзаменам на чин офицера. Окончание Пажеского корпуса открывало дорогу не только для военной, но и для придворной службы.
Этот момент был важен для будущей карьеры князя Ф.Ф. Юсупова-младшего, так как на поддержку и авторитет отца приходилось все меньше надеяться. В январе 1915 г. князь Ф.Ф. Юсупов-старший посетил Францию в качестве посланника императора с целью вручения русских орденов отличившимся французским военным. Своим экстравагантным поведением он не снискал уважения у союзников по Антанте.
Между прочим, в разговоре с президентом Франции Р. Пуанкаре (1860–1934) он пустился в следующие рассуждения: «Он рассказывает мне, что в России на каждом шагу видишь следы немецкого влияния, что в Москве полиция находится в руках Германии, что в России не осмеливаются изгнать немцев ни из торговли, ни с государственных должностей, потому что у немцев защитники при дворе, у великих князей, во всех кругах общества. С такой свободой выражается посланец императора. Правда, после этой поправки он добавляет, что император твердо решился вести войну до победного конца»[120].
С мая по июнь 1915 г. князь Ф.Ф. Юсупов-старший состоял в должности главного начальника Московского военного округа и одновременно в мае – сентябре 1915 г. – главноначальствующего г. Москвы. Это назначение состоялось при активной поддержке великого князя Николая Николаевича (1856–1929). По характеристике бывшего военного министра В.А. Сухомлинова это соответствовало и довоенному принципу назначения: «В общем цеплялись за старые и частью устарелые формы и брали на должности людей не там, где их можно было найти, а исключительно только таких, которые, казалось, удовлетворяли следующим условиям: преданность царю, безусловное повиновение и отсутствие какого-либо собственного политического убеждения. Это приводило к тому, что гвардейские офицеры по своему соответствию для назначения на должности по управлению оказывались в первых рядах. Этим объясняется, что гвардейская кавалерия очутилась в роли академии по поставке членов управления: губернаторов, полицмейстеров и генерал-губернаторов, – задача для нее непосильная и вовсе ей не соответствующая»[121].
Своими действиями князь Ф.Ф. Юсупов-старший на новой должности (арестами, высылкой лиц с «подозрительными фамилиями», запретами полиции разгонять «патриотические демонстрации») весьма способствовал росту шовинистических настроений. По его приказу был арестован даже председатель Общества фабрикантов и заводчиков Московского района Ю.П. Гужон – французский подданный. Однако вскоре случившийся немецкий погром, а заодно разорение и других иностранных предпринимателей в Москве, заставили князя Ф.Ф. Юсупова-старшего через некоторое время подать в отставку.
Начальник Московского охранного отделения полковник А.П. Мартынов (1875–1951) позднее делился воспоминаниями о службе при князе Ф.Ф. Юсупове-старшем:
«Не прошло и дня, как градоначальник передал мне приказание главноначальствующего явиться к нему. Я поехал и снова присутствовал при разборе князем почты. На другое утро я опять был вызван к князю – на этот раз по каким-то делам градоначальства.
Каждый вызов к главноначальствующему, естественно, отнимал у меня много времени. Самая забавная в наших “деловых” встречах с князем история, почти анекдот, приключилась в мой четвертый или пятый приезд к нему. Я сидел у него в кабинете, и князь, разбирая бумаги, вдруг устремил на меня недоуменный взгляд и спросил: “А скажите, пожалуйста, полковник, какую вы, собственно говоря, занимаете должность?”
Я опешил от этого вопроса, но, насколько возможно, в удобопонятной для мальчика среднего возраста форме объяснил, в чем заключается моя должность.
В комнату вошел лакей и доложил о завтраке. Князь пригласил меня к столу.
Завтраки у князя Юсупова подавались в разных комнатах: стол был сервирован то в “угловой” гостиной, то в “желтой”, редко в одной и той же комнате. За завтраком на этот раз собралась небольшая группа приглашенных, близких к князю по должности. Очень красивая и очень моложавая княгиня завтракала с нами. За стулом каждого присутствовавшего стоял ливрейный лакей. Князь был очень в духе и рассказывал, изящно грассируя, как ему пришлось утром присутствовать на длинной церковной службе по случаю похорон какого-то видного чиновника. <…>
Разговор перешел на политику. Княгиня стала задавать мне вопросы и искренно удивилась, отчего мы не можем переарестовать всех смутьянов и революционеров. Казалось, что княгиня насчитывает их сотню, другую…»[122]
Во время немецкого погрома в Москве распространялись слухи об «измене» некоторых членов Императорской фамилии. По воспоминаниям генерал-квартирмейстера Ставки (в Барановичах) Ю.Н. Данилова: «Особенно доставалось императрице Александре Федоровне, от которой требовалось устранение в монастырь по примеру ее сестры, вдовы великого князя Сергея Александровича… Беспорядки разрослись столь широко, что, в конце концов, войска вынуждены были пустить в ход оружие. Только этим крайним средством удалось через несколько дней восстановить полный порядок в первопрестольной»[123]. Однако стране был нанесен большой моральный и хозяйственный ущерб. Расследование этих скандальных московских событий проводил В.Ф. Джунковский. Как позднее было установлено, Москва в течение 3 дней была во власти разбушевавшейся толпы, пострадало 475 коммерческих предприятий, 207 частных квартир и домов, 113 подданных Австро-Венгрии и Германии, 489 русских подданных с иностранными фамилиями и именами и граждан союзных государств, и, кроме того, 90 русских подданных с русскими же именами и фамилиями. Карьера князя Ф.Ф. Юсупова-старшего, как многим казалось, на данном этапе потерпела фиаско.
Император Николай II отправился на фронт и 5 мая прибыл в Ставку (Барановичи), где встретился с великим князем Николаем Николаевичем. Через три дня после приезда Государя в Ставку, туда же прибыл князь Ф.Ф. Юсупов-старший для Всеподданнейшего доклада по упомянутым скандальным событиям в Москве. Главной причиной погрома называлась малочисленность и неудовлетворительное качество московской городской полиции, однако у присутствующих осталось впечатление, что «корень этих беспорядков в его (т. е. Юсупова – В.Х.) личном, невольном, может быть, натравливании населения на немцев»[124].
Вскоре, по докладу В.Ф. Джунковского от 1 июня 1915 г. императору Николаю II, были выяснены многие допущенные в Москве недостатки. Прежде всего, что сам князь Ф.Ф. Юсупов-старший и как военный, и как администратор проявил себя далеко не с самой лучшей стороны. Государь 1 июня записал в дневнике: «В 10 час. принял Джунковского по возвращении его из командировки в Москву по случаю беспорядков и погромов»[125]. По воспоминаниям В.Ф. Джунковского этот его доклад носил нелицеприятный для Юсупова характер. Тем не менее, лично для самого князя Ф.Ф. Юсупова-старшего на первых порах ничем особенным не кончилось. Аналогичные подобные происшествия случались в это время против немцев и в Лондоне.