— Но ты, конечно же, ничего не придумал? — с некоторым сомнением спросила я.
— А вот придумал! Завод собирались не то сносить, не то перестраивать, но в любом случае помещения пустовали большей частью, хотя доступ туда сторожился солидными охранными дядьками в проходной. Нас они пропускали без звука, когда одна из эмо-герл заявила, что «мы от Виктории Петровны». Все то, что происходило в отдельных помещениях завода, охрану совершено не интересовало, главное — чтоб ничего не выносили. Но я тогда подумал, что если им заплатить как следует, то при острой необходимости, можно вывезти хоть половину этого предприятия. К этому моменту я уже точно представлял себе, что будет, как и каким образом. Вооружившись толстенным справочником «Желтые страницы Санкт-Петербурга» я отметил интересующие меня места, и мы поехали за покупками.
Побывав в этом разгромленном помещении, я решил, что мне понадобятся: несколько баллончиков черной аэрозольной краски, черная тушь, в количестве нескольких упаковок, пылесос с насадкой для распыления, какими пользуются маляры-любители и два куска черной и белой ткани не менее одного квадратного метра каждый. Еще я просил, чтобы кто-нибудь принес потом плеер с колонками. А еще я нашел магазин «Кастл Рок», и с тех пор часто туда захожу.
К концу дня все нереально устали, зато багажник машины и часть салона оказались заполнены разными полезными предметами. Девушки уже смотрели на меня совсем иными глазами. В них проскакивало уважение, смешанное с чем-то похожим на священный ужас.
Ночевал я в гостинице Академии наук, где снять койку на ночь не представляло никакого труда. Девушки покинули меня там, оставили свои телефоны и исчезли до завтрашнего утра.
Весь следующий день с самого утра я трудился, не покладая рук и ног. Не присел даже. Устал — фантастично, но зато часам к семи комната была готова. Электричество в покинутом помещении еще было. Пошарив в соседних комнатах этого «заводоуправления» я отыскал скрученную рулоном старую ковровую дружку и длинный тонкий штырь, какие используют связисты при прокладки особого рода проводов. В помощники мне отрядили брата одной из подружек. Я сейчас просто не помню, чей он был братец, только пользы от него оказалось ноль. Мало того, что он был какой-то сонный, словно зимняя муха, он еще и ничего не умел. Что называется — «руки из жопы растут». Довольно быстро я предложил этому ходячему недоразумению безотлагательно пойти куда-нибудь и заняться чем-то еще, главное — чтоб подальше от меня.
До церемонии оставалось еще часа три, когда я кое-как отчистился от пыли и поехал проветриться, а главное — хорошо поесть.
С наступлением часа икс, я уже стоял и ждал на своем месте. Договоренность была такая — как только заиграет тихая музыка — можно запускать гостей, а как музыка станет громкой — пусть входят брачующиеся со своими подругами. Я стоял у алтаря (тумбочка сломанного стола, накрытая черной тряпкой и плеером внутри) облаченный в мантию Ильи. Мне она была великовата и волочилась по полу. Справ и слева от меня, на черных канделябрах (крашенные рогатые вешалки, украденные мною из какого-то кабинета) горели свечи. По пять штук с каждой стороны. Вся комната была погружена во мрак, только неровный свет пробирался из-за каких-то неясных глубин (лампочки, спрятанные мною за крашеными обломками столов вдоль стен давали эффектные полосы света), причем пара фонарей светила прямо на «алтарь». Стены и потолок закрашены тушью через распылитель пылесоса, а окна зачернены аэрозольными баллончиками. Я даже не стал выносить остатки офисного барахла — только сдвинул к стенам и тоже зачернил из распылителя, кое-что отредактировав аэрозолем. Химический запах от краски так и не выветрился до конца и придавал атмосфере еще больше мрачности и цинизма. Ровно в десять я включил плеер с какой-то фугой, двери раскрылись, и вошли гости — большей частью молодые люди студенческого возраста.
Похоже, вошедшие испытали легкий шок. Я понял это по тому, как они рассаживались на белые уличные стулья, путаясь в их ножках и собственных ногах. Моя фигура в черно-фиолетовой мантии Пухова с медным анкхом на животе тоже, вероятно, внушала некоторое почтение. Хоть было и полутемно, но я прилично видел сквозь свои очки.
Когда все, наконец, расселись, я медленно поднял вверх обе руки (при этом рукава мантии упали вниз, открыв всем на обозрение мои локти, затянутые в черное термобелье), незаметно нажал ногой на выключатель плеера и начал:
«Дорогие гости! — заговорил я, постепенно наращивая голос. — Мы собрались здесь, в этом Храме Тьмы, чтобы освятить брак наших очаровательных Эльвиры и Елены. Так пригласим же их сюда, зачем заставлять напрасно ждать всех вас и те силы, что сегодня поддерживают нас?» — почти уже заревел я во все голо и незаметно врубил Баха если не на полную мощь, то весьма сильно. Вместо Мендельсона колонки заиграли, как сейчас помню, «Токкату и Фугу» в органном исполнении.
Все почему-то встали, а в «зал» вошли молодожены, которых я так до сих пор и не видел. Это оказались две очень симпатичные девушки в белых платьях, но, по-моему, одна выглядела несколько крупновато, была чуть старше своей избранницы, и неуютно ощущала себя в платье невесты. Чтобы скрыть неловкость, она явно напускала на себя показную браваду и притворную удаль. Вторая — миниатюрная девочка лет восемнадцати, казалась испуганной и имела такой вид, будто бы сильно жалела о том, что вообще согласилась на это мероприятие.
Больше всего тогда я боялся, что услышав музыку, сюда со всех ног сбегутся охранники. Но, видимо, за все «было уплочено», и никто нам не помешал.
Когда пара подошла к «алтарю», я сделал жест, призывающий к тишине. Та, из девушек, что повыше, вдруг подмигнула мне. Ага, значит, она Эльвира и есть. Выждав для солидности еще пару секунд, я начал так:
«Все присутствующие здесь, слушайте меня! Если в этом храме найдется кто-то, кому известно нечто мешающее заключению этого брака, то пусть скажет сразу или молчит до конца времен!»
Никто ничего не сказал, и стало вдруг так тихо, что даже слышалось гудение трансформатора откуда-то снаружи.
«Дорогие Эльвира и Елена! — вскричал я, причем гости, сидящие ближе всего к алтарю даже вздрогнули от неожиданности. — Согласны ли вы взять друг друга в жены и любить до того момента, пока судьба не разлучит вас? Эльвира?.. Елена?.. А теперь — продолжал витийствовать я, — положите свои руки на эту священную Темную Книгу и повторяйте за мной слова клятвы: Любимая! Что бы ни случилось, какие бы бури и шторам не бушевали вокруг, я клянусь любить тебя в горе и в радости, пока силы света и тьмы не разлучат нас!»
Девочки, как попугайчики, послушно повторяли следом за мной все эти дурацкие слова, за которые мне вдруг стало невообразимо стыдно. На меня рассчитывали, а я даже не удосужился написать приличную речь! Плету какую-то ахинею…
«Итак, властию, данною мне силами света и тьмы объявляю вас супружеской парой! Обменяйтесь кольцами!»
Девушки надели друг дружке серебряные кольца. По-моему руки Елены слегка тряслись.
«Вот теперь поздравьте друг друга!» — Ляпнул я, вспомнив толстую тетку-регистраторшу на моей собственной свадьбе. Девушки поцеловались, причем Эльвира явно доминировала…
— Ну, чего замолчал? — любопытствовала я. Рассказ Феликса казался мне тогда просто выдуманной байкой. — А дальше-то что было?
— А дальше, — продолжил Феликс, — все пошло как-то неинтересно. После проведения «ритуала» все кто был, отправились в некое ночное кафе, где потом просидели до самого утра. Все разбились на группки, и болтали на интересные им темы. Многие танцевали, играла довольно дикая музыка, от которой я вконец обалдел. Я был чужым на этом празднике жизни, никого не знал, поэтому молча сидел, наедался и напивался. Один только раз ко мне обратилась какая-то невесть как попавшая сюда тетка с вопросом:
«Скажите, батюшка, а сами женихи-то где?»
На что я, несмотря на значительно уже опьянение, ехидно ответил:
«Никаких женихов. Это чисто лесбийская свадьба, тут одни только невесты.»
Тетка прям обалдела. Но потом кое-как совладала с собой и сердито спросила:
«И вы, священник, участвуете в этом греховодстве? А к какой же вере вы тогда себя относите? Вы вообще-то православный?»
На что я напустил на себя таинственный вид и важно заметил:
«Я — православный копт древнеегипетского уклада. Отсюда в моем облачении присутствует египетский крест, — я показал рукой на свой анкх. — Мы самая древня христианская церковь земли! А Создатель наш любит всех нас, и заботится обо всех своих чадах, поэтому окормлять их духовно моя святая обязанность», — сказал я усмехаясь в бороду, которую тогда носил.
— Ну, ты и циник! — хихикнула я. — Не представляю тебя с бородой.
«Скажите, батюшка, а сами женихи-то где?»
На что я, несмотря на значительно уже опьянение, ехидно ответил:
«Никаких женихов. Это чисто лесбийская свадьба, тут одни только невесты.»
Тетка прям обалдела. Но потом кое-как совладала с собой и сердито спросила:
«И вы, священник, участвуете в этом греховодстве? А к какой же вере вы тогда себя относите? Вы вообще-то православный?»
На что я напустил на себя таинственный вид и важно заметил:
«Я — православный копт древнеегипетского уклада. Отсюда в моем облачении присутствует египетский крест, — я показал рукой на свой анкх. — Мы самая древня христианская церковь земли! А Создатель наш любит всех нас, и заботится обо всех своих чадах, поэтому окормлять их духовно моя святая обязанность», — сказал я усмехаясь в бороду, которую тогда носил.
— Ну, ты и циник! — хихикнула я. — Не представляю тебя с бородой.
— Да куда уж мне до полноправного циника. Я тогда сильно надеялся, что незнакомая тетка не окажется специалистом-религиоведом. В конце концов, согласно договоренности, меня отвезли в гостиницу. Уже давно ярко светило солнце, и всюду кипела жизнь. Люди шли по своим делам, работало метро и ходили трамваи. Мне даже хотели заплатить, но я гордо ответил, что за обряды денег не беру, разве что кто-нибудь согласится возместить расходы на обустройство «святилища». Спросили — сколько? Я показал чеки, возникла гнетущая пауза, а потом сразу же кто-то вспомнил, что поскольку никаких письменных договоров мы не заключали, то значит — никто ничего никому и не должен. Кстати, фоток оттуда у меня не сохранилось.
— Ну а потом? — не отставала я.
— Потом я целый день отсыпался, а вечером поехал на вокзал, где сел в свой поезд. Довольно быстро история эта стала широко известна в узких кругах, и ко мне еще долго обращались представители самых разных сексуальных меньшинств с просьбой «обвенчать» их. Я, естественно, отказывался или вообще игнорировал подобные предложения. Сбрил бороду и изменил свою жизнь. Но главное — не это. Почти сразу после того ритуала со мной начали случаться какие-то полумистические события, а некоторые кроме как абсолютной мистикой и не назовешь. То совпадения какие-то, что и совпадениями не выглядят, то видения разные инфернального плана, то дьявольщина всякая в голову так и прет. А периодически возникали ощущения, будто сзади меня кто-то стоит и прямо в затылок смотрит. Кто-то невообразимо сильный и мощный. Этот невидимый взгляд ощущался мною, словно что-то невыносимо тягостное и невероятно тяжелое давило на мозг. Я уж подумал, было, что все, типа, доигрался, поехала моя бедная крыша, и даже обращался к врачу. Но ничего, пережил как-то.
— Такая классная история, но смахивает на выдуманную. Не представляю тебя с бородой. Запиши это, понял?
— Обязательно, — кивнул Феликс. — А еще я напишу про Черный Портал…
— Что… Что ты сказал? — я почему-то испугалась. Таких совпадений не бывает.
— А? Что? — переспросил он, хотя прекрасно меня слышал и все отлично понял.
— Я спрашиваю — что ты сказал? — не отставала я.
— Сказал, что напишу про Черный Портал.
— Что ты заешь? — не отставала я.
— О чем? — снова спросил он, видимо тянул время.
— Что ты заешь про Черный Портал?
— Ничего, — он был явно смущен, — просто такое красивое выражение.
— Не ври мне. Всегда ощущаю, когда люди врут.
— Ладно, скажу. Эти слова передал один умирающий человек. Мой друг. Звучит напыщенно, да?
— И?.. — спросила я.
— Ты мне поверишь? — он повернулся ко мне лицом. Глаза у него глаза были серые, с темными прожилками — Я расскажу, но будет звучать как бред сумасшедшего.
— Я поверю, — кивнула я. — Расскажи мне все. Ну?
И он рассказал. Про свою фирму, про старый московский дом с рыцарем, про Черный Портал и про свои путешествия в мир безумия. И про то, как он прошел через Ад.
— Так ты ходишь Порталом? — радостно спросила я.
— Нет. Один раз случайно вошел туда, но сразу же вывалился обратно.
— А, ну понятно. Ты же знаешь только один Портал. В Москве их штук двадцать.
— Где? — встрепенулся он. — Ты их знаешь? Откуда?
— Потом я тебе дам их адреса. Для портала нужна крепкая стена. У нас их меньше. Я знаю восемь.
— А где?
— Один тут. Прямо здесь.
— Как — тут? В твоей квартире?
— Нет, к сожалению. Перед парадной дверью, справа. Никогда не ошибешься.
— А как попасть в нужное место?
— Думай о нем. И представляй. Поэтому ты никогда не выйдешь из незнакомого Портала. Можешь вернуться домой хоть сейчас.
— Ага. И вывалюсь на лестницу перед глазами охранника? Не-е-е-ет, я лучше поездом.
— Ну, как знаешь.
Пока он рассказывал, и потом, пока мы обсуждали все хитрости перехода через Порталы мы встали и поели. Я сварила кофе, а в холодильнике еще оставались: салат, большой кусок охлажденной ветчины и бутылка хереса. Его шмотки действительно уже постирались и высохли, их вполне можно было носить. Но он пока не стал этого делать. Я тоже не обременяла себя одеждой. Я только загрузила свое облачение в машину, заново заправила и запустила ее.
— А соседи не будут скандалить, что ты по ночам все время что-то стираешь? — вдруг почему-то спросил он.
— Сейчас уже утро. И потом, это же старый дом, не забывай. Тут слышимость нулевая. Вот у моей бабушки, там — да! Чихнет кто за стенкой, так и хочется сказать — «будьте здоровы»!
И опять мы любили друг друга, а в перерывах пили кофе, строили сумасбродные планы и так радовались, что сможем теперь всегда встречаться хотя бы раз в месяц, в полнолунье, не затратив при этом ни одной копейки на проезд…
После, мы несли всякую чушь, смеялись, и не заметили, как уснули. Нам было хорошо вместе и, как я думала, будет хорошо и потом. Просто хорошо.
Спокойствие.
Как иногда мало надо для счастья. А что такое счастье? Это когда паришь в небе, находясь на земле? Или это состояние надо ловить, пока оно есть? Как волну на серфинге. Видимо да. Это — мгновение. Может быть, несколько минут или часов. Редко — когда долго. И не потому, что счастье уходит. Потому что оно перестает ощущаться, становится чем-то обыденным и теряет свою значимость. Как солнце после зимы, сначала радуешься каждому лучу, а потом оно становится привычным, ну а когда его слишком много — от него уже и начинаешь прятаться в тень. Вот и вся загадка, как сделать так, чтобы счастье было неизменно с тобой и никуда не линяло. Всегда рядом, всегда хорошо, тепло и уютно. Такое возможно только при полном понимании и принятии.
Дурочкой была, когда попробовала поступать иначе. Все равно по-другому я не умею. Раз не вышло, два не вышло… Но ведь вся шутка в том и состоит, что надо раз за разом выискивать именно то, что подойдет. Иначе счастье станет не настоящим счастьем, а притворством, химерой, вымыслом и самообманом… и самое омерзительное что, в конце-то концов, это сделается очевидным и понятным для всех. И тогда пойдут разочарования, обиды и укоры самой себе.
Но как ловить нужные мгновения, не умея читать мысли? Наверное, надо довериться собственной интуиции, внутренним ощущениям и подсказкам.
А он спал на боку… Как я слышала, так спят демократичные и эмоционально гибкие «товарищи», чувственные и разумеющие даже столь непростые вещи, как женское расположение духа.
43. Феликс
Расположение духа роли не играет, и есть случаи, когда стоит прислушаться к мнению других, а есть — когда надо слушать себя и только себя. Я рассказал ей все. Ну, почти все, и подарил на прощание свой анкх. Я не стал сообщать только про ожидающую смерть рыжую средневековую ведьму из своего уж очень похожего на явь сна и ту отвратительную историю о взорвавшемся автомобиле.
На московский поезд всегда можно купить один билет. Уж какой-нибудь завалящий билетик нет-нет, да и найдется: кто-то не взял бронь, кто-то сдал и не поехал, кто-то отказался от неудобного места. Мало ли. В сидячем дневном экспрессе Санкт-Петербург — Москва я спал всю дорогу, как говорится, без задних ног. Мне снилось, что я реставрирую старинный иконостас. Странно, почему именно это? Дедушка Фрейд, где ты? Я же, мягко говоря, не такой уж и религиозный человек.
Вернулся из Питера я только поздно вечером. Весь изломанный и невозможно усталый, с непонятным настроением и с двумя жетонами от питерского метро в кармане. Но главное — со смутой в душе, дурным предчувствием и нехорошими мыслями в сознании. Радовал только лишь предстоящий отпуск.
Жизнь действительно похожа на зебру. Или шахматную доску — это уж, у кого какие ассоциации. По возвращении домой меня ожидал очень неприятный разговор.
Любая измена рано или поздно выплывает наружу. Почему? Не знаю. Кто-нибудь когда-нибудь слышал, чтобы женщина свое поведение оправдывала физиологическими потребностями организма или биологическими инстинктами? Никто. Никогда. Иллюзии проходят достаточно быстро, но нередко женщина предпочитает не замечать измен своего партнера. Сознательно. Иногда бывает и так, что женщина совершенно искренне не находит признаков измены и продолжает считать своего мужчину близким к идеалу. Но чаще, случается по-другому. Откуда-то женщины всегда узнают, что им изменили. Интуиция — поразительное чутье, которое подсказывает женщине, что она права, независимо от того, права она или нет.