Бортовой журнал 5 - Покровский Александр Владимирович 8 стр.


Терпеть не могу предвыборное роение.

Все возбуждены и крутятся вокруг матки.

Дела нет, но при нем всегда кто-то есть.

Выборы, встречи, вопросы, опросы.

Вопросы всегда одни и те же: пенсии, продукты, подъезды, канализация, дороги.

Есть, правда, и идиотские: «На кого вы нас покинете?», «Как ваше здоровье?» и «Что там в Ираке?». И количество вопросов с годами только растет. Почему-то это обстоятельство опрашивающих радует.

Знаете, чем Россия отличается от паровоза? Тот пары спускает, а Россия пары перепускает.

И бродят они по внутренним лабиринтам. Так что задача тут только одна: вырыть новые лабиринты. И поглубже.

Чтоб лет на десять хватило. Никто же не хочет остаться в памяти потомков.

Наоборот, все хотят из этой памяти как можно быстрей исчезнуть. Чтоб даже лица забыли.

Вот она – новейшая история.

* * *

Ах, если б не мое богатое воображение! Оно меня переносит то туда, то сюда, и я вижу то то, то это. И у этого я вижу то, а у того – это. К примеру, я вижу генеалогическое древо, источенное червями. Или я вижу обезумевших повитух, пустившихся в пляс. И все это в связи с нарождением нового. У нас так нарождается новое. У него уже есть голова и ладони. Скоро нам покажут и задние ноги.

А потом у него отвалится хвост.

* * *

Мне понравилось выражение «положить охулки».

Не наложить, а именно положить – то есть опустить нежно, аккуратно.

Что оно означает? Оно означает охулить что-либо, подвергнуть хуле.

И насколько оно лучше выражения «я на вас положил»? Намного. «Я на вас положил охулки».

Маленькие такие. Так и хочется их на кого-нибудь положить, а потом сказать:

– Господа! Я на вас положил… (выждать паузу, оглядеть все вокруг, а затем закончить) охулки!

* * *

Муссолини, Пазолини, Феллини.

Они все ушли. Совсем? Совсем.

И ничего не оставили? Оставили.

Последние два – понятно что, а что оставил после себя Муссолини?

Я долгое время полагал о нем следующее: фашист и «правильно, что его итальянцы повесили».

Оказалось, что в фамилию «Муссолини» итальянцы вкладывают кое-что еще.

Муссолини для них – это прежде всего работа для бедных. До него беднотой не очень-то занимались.

Муссолини – это еще и развитие промышленности, потому как Италия была страной, в общем-то, сельскохозяйственной – виноград, маслины, а он начал развивать промышленность, а это дополнительные рабочие места для тех же бедных.

Муссолини – это дороги. Развитие промышленности требует хороших дорог. До него итальянскими дорогами почти никто не занимался (если не считать древних римлян). Появились дороги – появился общественный транспорт, который возил до работы все тех же бедных.

До Муссолини в Италии не существовало такого понятия, как общественный транспорт.

Муссолини – это охрана памятников (Рим правил миром, и этот мир не должен пропасть).

Этот закон (закон об охране памятников), как и многие законы (особенно социальные), принятые Муссолини, действуют до сих пор. Нельзя разрушить ни одно старое здание в любой части города.

Ни одно. Все это достояние истории, а историю Муссолини любил. Пламенно.

В самой середине Рима и сегодня могут располагаться руины, но они охраняются, потому что именно на эти руины и приезжают сегодня смотреть со всего мира.

Так что Муссолини в прошлом – это туризм в настоящем.

И еще Муссолини – это пенсионное обеспечение. До него никаких пенсий у итальянцев не было.

А знаете, какое это пенсионное обеспечение?

Оно такое, что вдова (или вдовец) получает за свою безвременно ушедшую половину пенсию в полном объеме до конца своей жизни. То есть вдова или вдовец получает две пенсии? Да.

Ужасно это все для пенсионного фонда (конечно, я понимаю), но получает.

По сию пору. Это введение Муссолини не отменено.

Муссолини обеспечил вдов.

Вот поэтому в сегодняшней Италии его вспоминают на каждом шагу.

Вспоминают ли в Италии на каждом шагу Пазолини и Феллини?

На каждом? Нет.

Что я этим хотел сказать?

Просто не все так просто – вот что я хотел сказать.

Ни одно звено не лишнее.

* * *

Мне легче, чем другим людям. Я существую здесь и не здесь. Я думаю, размышляю, провоцирую.

И все это я делаю для себя и ради себя. Я провоцирую себя. Прежде всего. И делаю я это постоянно.

Так я живу.

* * *

Хорошо, что люди читают. Это очень здорово. Они читают меня и вместе со мной будят свой разум.

Он это любит.

* * *

Россия – страна уникальная. Можно ли сказать, что она – моя боль? Можно.

Но я же хочу уйти от своей боли. Потому и пишу.

Я пишу маленькие текстики. Они как картинки. И в них каждый видит себя.

Кто-то очень умен, кто-то начитан – это сразу заметно. А кто-то вспыльчив – вспылил, вспылил, и поехал, и понес, не остановить – ух, молодец!

Тут даже не вмешаться в обсуждение, потому что мы на разных планетах.

Они говорят не о том, о чем я написал. Слова те же, а текст у меня, как вода, – весь пройдет сквозь пальцы.

* * *

Я-то писатель. Я знаю, как у меня все устроено. Остальные разбирают меня на фразы.

А это не разбирается.

Я, как тот фокусник, что может на глазах показать, как он это делает.

И при этом все равно непонятно как.

* * *

Я тут размышлял над словом «художник».

Это все по поводу того, что от лица всех художников обратились художники (сами знаете куда).

В этом слове окончание «ник» я бы посчитал за суффикс, отвечающий за принадлежность к делу.

Ну, так, как в слове «сапожник», например.

То есть основа слова – это «худож». Теперь разнесем букву «ж», и получается – «худо ж». То есть то, что делает этот человек, – это «худо ж». То есть делает он очевидное свидетелю происходящего «худо».

Наверное, речь идет о настоящих художниках, которых, скорее всего, у нас всего четверо.

Остальные ненастоящие.

А эти – «делающие худо».

На рекламном щите у автобусной остановки вывешен огромный плакат с портретом одного очень известного политика. На плакате он рекомендует всем «не врать» и «не бояться».

Ежедневно на нем что-то пишут или наклеивают ему на рот разные бумажные послания.

Содержание этих посланий далеки от пожелания здоровья. Каждый день это все кто-то старательно стирает, но каждый день надписи появляются снова. У нас тут повесь хоть кого – на него обязательно плюнут.

Интересно, политики – это люди, согласные с тем, что на их портреты плюют?

И это все из года в год. Грязь– обещания, грязь – обещания.

То есть грязь и обещания неразлучны. Грязь – это обещания, обещания – грязь.

Желания отмыться не появляется никогда. В конце срока говорят: «На кого ж ты нас покинул?»

* * *

4 ноября – День народного единства. Это единственный день в году, в который народы России едины.

В остальные дни ищутся виноватые.

* * *

Предлагаю завтра же сделать наш любимый рубль конвертируемым. Я даже знаю как.

Надо продавать нашу нефть с газом не за доллары, а за рубли.

Вот они все побегают!

Купят у нас за свои евро сначала рубли, а потом на них же у нас же купят нашу нефть с газом.

Представляете, как сразу рванет вперед наш золотовалютный запас!

* * *

Ах, Россия! Денег много – а дорог нет, мусор, помойки, жалкие аэропорты, вокзалы в центре Москвы с жутким привокзальным людом.

Сырья навалом – и рядом с этим физмат с его учеными, наукой, но ученые дурно одеты и лаборатории – как в фильме «Сталкер».

Много умных людей, а куда мы идем?

Куда движутся все остальные, более или менее понятно, но мы-то – куда?

* * *

По поводу того, что же там взорвалось в автобусе в городе Тольятти, уже есть несколько версий.

Одна из них: тот парень вез нитроглицерин, который от толчка и взорвался.

Небольшая справка: нитроглицерин получается только в лабораторных условиях при взаимодействии глицерина и азотной кислоты. Сварить его просто так на кухне невозможно, не только потому, что азотная кислота очень летучее соединение и работать с ней надо в вытяжном шкафу, поскольку при переходе в аэрозоль она еще и жутко ядовита (предельно допустимая концентрация десять в минус пятой степени миллиграмма на литр), но и потому, что полученный нитроглицерин легко взрывается.

И взрывается он от любой ерунды – от небольшой встряски, например.

И по взрывным своим способностям он в несколько раз сильнее динамита.

Пробовали ли им снаряды и прочие взрывающиеся штуки начинять?

Пробовали, но всякий раз взрывались на месте, потому и отказались от этой затеи.

Так что террористов всех рангов к производству нитроглицерина можно только приглашать, размещая в Интернете схемы получения этого замечательного продукта.

Гарантирую, что после этого число террористов очень резко сократится.

Нитроглицерин – жидкость. Взрыв часто происходит оттого, что его просто переливают из сосуда в сосуд. То есть, повторимся, он слаботранспортабелен.

Иными словами, тот парень его бы и до автобуса не донес, даже если б и сварганил его у себя на кухне.

А то, что он химией увлекался, – так кто ж ею не увлекался?

Есть еще одна версия – у него дома нашли селитру (азотные удобрения).

Еще одна справка: из селитры можно сделать взрывчатку, но для этого надо обладать недюжинными знаниями и лабораторным оборудованием. Просто так это все дело варили в позапрошлом веке и взрывались так, что оставалось только имя на стенке, и то если его там заранее нацарапывали.

И потом – мало ли чего химического может взрываться.

Даже некоторые средства защиты растений от вредителей от удара очень лихо все окружающее возносят на небеса.

Болтики и проволочки у него дома нашли? Ну что ж, это серьезный аргумент. Стоит поискать и в соседних квартирах. Уверен, что и там найдутся точно такие же болтики и проволочки.

Зачем я все это пишу?

Я пишу это затем, что не стоит, наверное, обвинять человека, пока только начато следствие и не было еще никакого суда. До решения суда, хочется всем напомнить, человек невиновен.

А все эти выступления больших чинов по телевизору– это не от хорошей жизни. В них видна паника.

* * *

Когда крякву подстрелишь, она на дно уходит, там вцепляется в ил и умирает, но охотнику не сдается.

Это к вопросу о разумности.

И еще к вопросу о доблести.

* * *

Раньше, чтоб указать на причины того или иного события, говорили: «Ищите женщину», теперь следует говорить: «Ищите деньги».

* * *

Неужели вы не видите для России хоть какой-либо перспективы?

Не-а!

Вы оптимист?

Да!

* * *

«Единая Россия» планирует созвать после президентских выборов в марте-апреле 2008-го Первый Гражданский собор российской нации для принятия Пакта гражданского единства.

Вы не знаете, что это такое?

Я? Да как вам сказать.

Ну, наверное, хочется Пакта.

И не просто какого-нибудь Пакта, а Пакта гражданского единства. То есть то, что существует сама по себе «Единая Россия» – это свершившийся акт, но после него все-таки ощущается необходимость в соборе, в ходе которого и примут этот самый Пакт.

И единство станет еще более единым – вот такая петрушка!

То есть единство единством, но налицо все же некоторый дискомфорт.

И надо бы его как-то законодательно, что ли…

Словом, так просто, на улице никто никакого единства не ощущает, но вот если все соберутся в одном месте, то тогда.

А под «российской нацией», как я понимаю, здесь подразумеваются все народы, проживающие на территории России. Вот так, легко и красиво они и объявлены этой самой нацией, что само по себе уже единство.

Проще говоря, мы тут имеем единство не простое – примитивное и линейное, а сложное, многослойное, пронзающее, так сказать, и в то же время спрессованное в некотором роде.

Правильно ли я понимаю, что пенсии, уровень жизни, прожиточный минимум, социальное и прочее: дороги-деревни-светофоры – это все получается не сразу, не вдруг, а вдруг получается только соборование?

Ну, если оно должно закончиться Пактом, то тогда, наверное.

Закончится ли все дело тем, что лица окружающих меня людей – на тротуаре и в транспорте – станут мягче, умиротворенней и во взоре их появится нежность и отзывчивость?

А бог его знает!

Но зато – каков посыл!

Не просто голые – но с собором.

Не просто без штанов – но с Пактом.

* * *

О дутии.

Вы никогда не дули в какой-нибудь духовой инструмент по ту или иную сторону Альп?

Нет?

Вот и я не дул. А так хочется.

И чтоб непременно были бы Альпы.

* * *

Все хотят закона. Все его жаждут.

То есть всё как от сотворения мира – сначала космос, хаос, потом – беззаконие, в ходе которого можно кое-что стибрить – после чего хочется все это узаконить. Для этого нужно единство, единение, пакты, согласие, соборы, форумы.

В результате всего этого во главе ставится царь, а вокруг ладком располагаются бояре – опора трона. В качестве опоры подойдут «новые дворяне», которые и народились в эпоху беззакония, и которым закон теперь нужнее всего.

Вон их сколько. Дворян. Сокольничих и стремянных. Остальное все мутное, как река в половодье, а это – выжимки. Из них и будет все лепиться.

А для тех, кто не слепится, есть тюрьма и дубины.

Россия еще не раз Европу удивит. Европа пригласит Америку, чтоб удивление это было с кем разделить.

А мы рванем в Китай и к арабам – у нас есть к кому рвануть.

Китай раскроет нам свои объятия, но попадаем в них не мы, а США.

А конец арабам положит управляемая термоядерная реакция – лет пятнадцать ждать.

То есть царь у нас – это лет на пятнадцать, в течение которых мы будем всюду трясти исподним – то границы укреплять, то террористов гонять.

Опять же, флот! Почему бы Главному штабу ВМФ России не переехать в Петербург?

Постановляем: переехать. Это очень важно. Это так важно, что и сказать нельзя. Я не в силах. Просто без этого никак. Переедем, оставив на месте здание и половину вещей.

А на новом месте – ремонт, ремонт, ремонт.

Меня иногда спрашивают: ну а вы-то сами что рекомендуете сделать?

Я-то?

Я-то рекомендую ввести еще один государственный праздник. Я рекомендую 3 марта сделать праздником.

И назвать его День Освобождения от крепостного права.

Однажды это уже случилось – 3 марта 1861 года.

* * *

Об обрисовке черт.

Вам никогда не случалось обрисовывать черты одного человека, пользуясь для этого чертами другого?

Только они должны быть заняты одним и тем же делом, тогда от колебательных движений – а любое общее дело связано с колебаниями – черты одного переходят, перетекают, переползают в черты другого, и через какое-то время в одном может быть больше черт другого, чем в том, другом, до начала их общих терзаний.

Вот! А уж потом, а уж потом.

О чем это я, собственно? Я о преемственности.

Вы не замечали, что при длительной скачке всадник постепенно приобретает черты лошади?

А я замечал.

* * *

Власть всегда отличалась необыкновенным умом и изяществом. Чем ближе март 2008-го, тем больше заламывания рук и криков: «Как же так! А как же мы?»

Совсем загоняли бедного президента. То форум, то собор, то Пакт, то согласие, то гражданское.

Места себе не найти. Пора бы ему сбежать.

Я бы сбежал, спрятался где-нибудь, а потом появился бы в марте – вот он я, заждались?

И опять бы побежал изо всех сил, а они б за мной гнались с короной царской и скипетром.

Потели под мышками и на лбу, задыхались, и глаза б у них горели, губы тряслись, а пот бы им эти глаза и губы заливал.

А я бы им язык показывал и на бегу кричал:

– Ф-Ф-И-ГУШ-КИ-И-И!!! ВРЕШЬ! НЕ ВОЗЬ-МЕШ-Ш-ШЬ!!!

И все это на фоне падения курса доллара. Он падает, а мы его пытаемся поддержать. У нас в нем исчисляется Стабилизационный фонд. Не весь, конечно (ум-то проснулся), но значительная часть.

И куда раньше смотрели лучшие в мире министры финансов? В какую… как бы это помягче… дыру, что ли? Где эти все прогнозы, институты США и прочих чудес? Где эти экономисты-эквилибристы?

Интересно, они свои откаты успели уже перевести в золото и в евро? А то ведь пропадет добро, непосильным трудом нажитое.

А народу достанется это самое место.

Ужас! Родной доллар падает, а США совершенно спокойно на все это глядит.

Мы в ужасе, все в ужасе, а им – хоть бы хны, по херу туман.

Уже на каждого жителя Америки по 33 тысячи долга, а мы им все помогаем и помогаем – уже замучались помогать.

Мы теперь с Китаем за США воевать будем. Экономически, конечно. Китай доллар будет рушить, а мы – поддерживать. Вот какие времена!

Нефть с газом добывали, добывали, все надыбленное несли за рубеж, а теперь это все тает, превращаясь в бумажный мусор.

И тут еще за президентом приходится бегать с царской короной.

* * *

Это нечто совершенно непереносимое. Где-то я слышал, что предки у них то ли постельничьи, то ли еще что-то рядом со спальней. Отсюда и восторг, когда видишь теплого, со сна, своего барина.

* * *

Господи! Нельзя без слез читать эти повествования. Они порождены таким расплывчатым словоупотреблением, что все это может длиться до бесконечности.

Впору говорить о расползающемся сознании. Да, но сознание ли это? У них там червяк.

Десять против одного, что они никогда не заглядывали в анналы прошедших веков.

Иначе они обнаружили бы там себя.

Только в иных панталонах.

* * *

Ах какая роскошная паника в обозе. Вы не чувствуете ее? Нет? Не слышите, как ржут лошади, рвутся стремена, как ломаются повозки, как все переворачивается, роняя пену.

А я чувствую. Началось.

Страх. Они боятся. Отчаянно трусят. Вот говорит кто-то о выборах, о выборах, и о том, что коней на переправе не меняют, и еще о чем-то.

Бедные кони, несчастные сивки с бурками. Да они сдохли уже давно.

Давно уже их остовы костлявые волокутся за телегой, а про них все – «коней, коней…».

Назад Дальше