— Она, может, и забыла, но я-то помню. Знаешь, очень хочется дома чаще бывать! Дочка каждый день меняется, растет.
— С одной стороны, конечно, — Настя прищурилась, — но я вот помню, как без работы целых три года сидела. На меня сразу и дети, и муж как сели, так и поехали. Подай — принеси, приготовь — убери. Теперь вот их баловать некогда, так сразу ценить начали. Жалеют, когда устаю, ухаживают.
— Да?
— Да, Варенька, да, — Настя вздохнула, — поверь мне, женщина тоже должна быть личностью! Любить свое дело, добиваться успеха в профессии. Тогда и в семье к ней будут относиться с уважением, а не как к полопосудомойке.
Машина остановилась у служебной лестницы, ведущей на самолет, и бортпроводницы одна за другой стали подниматься наверх.
— Вы, ребята, идите в кабину, готовьтесь, — Фадеев протянул Андрею свой чемодан, — а я самолет обойду, с техниками пообщаюсь. Хочу убедиться, что все у нас в норме. Как говорится, бог-то бог, а и сам не будь плох!
Андрей с Михалычем коротко кивнули и поднялись по железной лестнице вслед за экипажем пассажирской кабины. Антонов, как показалось пилоту-инструктору, заметно нервничал и то и дело оборачивался на оставшегося внизу Фадеева. Борис Михайлович такие вещи спинным мозгом чувствовал: что-то между этими двумя не так. Никаких профессиональных разногласий нет, делить нечего, значит, банальное «не сошлись характерами». И такое в жизни бывает. Хотя странно это все. Оба — нормальные мужики, оба пилоты прекрасные! И чего Фадеев на мальчишку взъелся? Хоть бы делал скидку на молодость: Антонову и тридцати еще нет.
Зайдя в кабину, пилоты приступили к проверке датчиков и приборов по контрольным картам. Выполняя привычную подготовку к рейсу, Борис Михайлович внимательно наблюдал за Антоновым. Знал, что потом Фадеев устроит ему детальный допрос. Самолет Андрей понимает и любит, это сразу видно — глаза у него в кабине так и заблестели. Будь его, Михалыча, воля, Андрей Антонов с таким послужным списком уже бы в командирах летал. Но что-то, видимо, Фадеева в новом пилоте не устраивает. Вот только что?
Михаил Вячеславович, видно, закончивший пытать техников, вошел и занял место командира воздушного судна. Антонов, сникший при появлении начальства, разместился в кресле второго пилота, Михалыч — за ним.
— Ну, что тут у нас? — бодро поинтересовался Фадеев.
— Норма, — Михалыч кивнул командиру, — единственная проблема — питание пока не привезли.
— Да?! — Фадеев удивленно взглянул на часы. — А пора бы! Попроси-ка, Борис Михайлович, к нам старшего бортпроводника зайти.
— Разрешите? — Евгений вошел и остановился у двери в кабину.
— Разрешаю. Что там за проблемы с кейтерингом?
— Я даже, как вам сказать, — Евгений замялся.
— Давай как умеешь. Опять, что ли, для первого класса не могут собрать положенные восемь соусников на человека?! Ты учти, если я этим делом займусь, все будет сделано вовремя, но головы ой как полетят!
— Пока не надо, — Евгений не ожидал такой детальной осведомленности командира, — но, по сути, проблема похожая. В кейтеринге говорят, не хватает тарелок под закуски для бизнес-класса. Рассчитывали на возврат посуды из Амритсара, а в итоге пришлось ждать Пафоса, который садится на полтора часа позже. Посуда уже на кухне, моют. Как только закончат — привезут!
— Не понял. — Фадеев внутренне начал вскипать: из-за такой ерунды, как посуда, задерживать рейс было последним делом. Просто позорище, если честно. — А из Амритсара куда тарелки девались?!
— Их там, — Евгений под тяжелым взглядом командира опустил глаза, — их там индусы выкинули…
— С какой еще стати?! — Фадеев уже кипятился вовсю, хотя внешне оставался спокоен. — Это ж имущество компании!
— Понимаете, — попытался объяснить Евгений, — из Москвы была закуска. Салат из говядины. Не знаю, как эти чертовы индусы, обслуживавшие рейс, пронюхали, что там за мясо, но даже прикасаться к посуде отказались. Снять с борта сняли, а мыть — ни в какую! Выбросили, и все.
— Вот черт! — не выдержал Михаил Вячеславович. — А кто в Индию додумался грузить салат из мяса священных животных?!
Евгений в ответ только пожал плечами — учитывая, что кейтеринг относится к зоне ответственности аэропорта, вопрос этот можно было назвать риторическим.
— Ладно, — Фадеев смилостивился, — ты их поторопи. По расписанию готовность воздушного судна должны уже дать! Кроме тарелок, все остальное в норме?
— Да, — Евгений сделал паузу, — Михаил Вячеславович?
— Что?
— Хотел доложить: на борту будет министр Воронов.
— В курсе, — отозвался Фадеев, — с удовольствием выйду, поприветствую.
— И еще Ривман, член совета директоров, — добавил Евгений скороговоркой.
— Надо же, — Фадеев покачал головой, — этого я не знал! Что ж, буду рад встрече, давно мы с ним не общались. А ты с тарелками давай разберись! Рейс у нас подконтрольный!
Евгений, отчеканив: «Будет сделано», вышел в салон, а Фадеев удобнее устроился в командирском кресле и начал дублирующую проверку работы приборов. Пока возился с панелью, на стекло начали падать первые капли. Ну, вот вам и обещанный дождь. Хорошо, что стоянка у телетрапа — пассажиры не промокнут.
По прошествии десяти минут он начал отчетливо слышать, несмотря на шум дождя, как наручные часы отмеряют каждую секунду. Тик-тик-тик. Не выдержав, связался с Операционным центром.
— Алексей, что там с моим Бангкоком?
— Кухня только что выехала — на доставку-погрузку уйдет пятнадцать минут.
— Ждем, — резюмировал он.
— Ждем, — отозвалось эхом.
Бортпроводники уже выстроились по салону и около дверей, Антонов нетерпеливо отстукивал ритм носком ботинка, дополняя громогласное тиканье часов, а Фадеев повторял про себя: «Только б успели». Смешно сказать, но он-то прекрасно знал, как любая мелочь способна повлиять на ход отправки воздушного судна. За первые две минуты задержки по какой-нибудь ерундовой причине цеплялись следующие пять, вслед за ними, откуда ни возьмись, возникали еще полчаса, а уж где сорок минут — там все точно пойдет наперекосяк. Нет, дудки! Сегодня он этого не допустит — только о полете и думал последние две недели, мечтал оторваться от земли и провести в небе желанные восемь с половиной часов.
Тук-тук-тук. Фадеева чем дальше, тем больше раздражал размеренный стук ботинка Антонова, но он стоически терпел — не хотел делать замечание, нервировать второго пилота перед взлетом.
— А кстати, — Михалыч, шестым чувством ощутил напряжение командира, — анекдот новый слышали?
И тут же, не обращая внимания на укоризненный взгляд Фадеева, выдал:
— Приезжает журналист в аэропорт брать интервью. Все, как водится, заняты, носятся, посылают его подальше. Наконец отлавливает он на перроне оператора-ассенизатора. Беседует с ним, тот жалуется на свою тяжелую жизнь. Журналист и спрашивает: «Неужели вы не можете найти другую работу, не такую грязную?» — «Как?! — возмущенно кричит мужик. — Сменить профессию?! Предать авиацию?!»
— Да уж, — хмыкнул Фадеев, глядя на давящегося от смеха в кулак Антонова, — ты у нас, Михалыч, настоящий знаток старины. Этому анекдоту сто лет в обед!
— Не нравится, — Борис Михайлович сделал вид, что обиделся, — сам что-нибудь расскажи!
— И расскажу, — Фадеев бросил на Андрея быстрый взгляд, — вот, например. Хотел один пилот выше всех в небе летать. Наплевал на указания диспетчера и попал в стратосферу. Взглянул на приборы и как ахнет от ужаса: «Господи!» А в ответ ему в наушниках: «Чего тебе, сын мой?»
— Тоже мне, удивил, — сквозь смех просипел Михалыч, подметив, как изменился в лице Антонов, — я его миллион раз слышал!
— Ну-ну, — Михаил Вячеславович наконец улыбнулся, — а чего тогда ржешь? Ладно, вот тебе еще. Едет пилот на машине после рейса. Усталый. Заснул за рулем. Просыпается — прямо перед носом зад громадного «КамАЗа». Еще секунда, и произойдет ДТП. Стиснув зубы, пилот вдавливает педаль газа в пол и тянет руль на себя…
— Жизненно, — хрюкнул от смеха Михалыч, — надо будет запомнить. А ты, Андрюха, чего-нибудь знаешь?
Он ободряюще взглянул на младшего коллегу.
— Знаю, — Антонов сощурился. — Выдает экипаж грубую посадку. Все выскакивают, причитают. Командир за голову хватается: «Это из-за меня, я неправильно заход построил, поздно реверс скомандовал». Штурман: «Нет, это я виноват, неправильно курс проложил, высоту неправильно считывал». Бортинженер тоже ахает: «Нет, это я виноват, не тот режим двигателя установил». А второй пилот отряхивается и говорит: «Блин, чуть не убили, сволочи!»
В кабине повисла неприятная тишина. Михалыч вжал голову в плечи, предвидя реакцию командира: с Фадеевым подобных вольностей никто себе не позволял. Да-а-а, тяжело будет парню с таким характером сделать карьеру.
— Не смешно, — процедил сквозь зубы Фадеев.
— Да ладно, нормально! — бросился спасать неразумного коллегу Михалыч, переводя обеспокоенный взгляд с Фадеева на Антонова. Оба устрашающе шевелили желваками, упершись взглядами в лобовое стекло. — У меня примерно так и было! Я вам, друзья-товарищи, о своем полете в Непал вторым пилотом никогда не рассказывал?
— Нет, — отрезал Фадеев и бросил на пилота-инструктора предостерегающий взгляд.
Михалыч послушно замолчал. Пусть, в конце концов, сами между собой разбираются — взрослые люди. Правда, один страдает юношеским максимализмом, а другой то ли ревностью к молодости, то ли манией неприкосновенного авторитета. Шут их разберет! Но сейчас встревать себе дороже.
Борис Михайлович откинулся на спинку кресла и вспомнил себя на заре карьеры. Не-ет, он подобных шуточек в адрес своего командира, будучи вторым пилотом, не допускал. Относился с уважением, а после той посадки в Катманду даже с благоговением.
В Непал его отправили в награду за успешную работу на внутренних рейсах. Компания тогда росла словно на дрожжах, талантливых пилотов примечали и активно вводили в строй. У Бориса, только пришедшего после летного училища, было такое чувство, словно его захватил и теперь кружит неутомимый и счастливый ураган: обучение, тренажеры, полеты, новые города, а теперь вот и новые страны. О Катманду он, как всякий уважающий себя летчик, был наслышан: аэропорт лежит на дне каменного колодца, и со всех сторон — отвесные скалы. Но молодость страха не знает — Борис рвался в бой.
Только после посадки воздушного судна он понял, как повезло ему, что за штурвалом опытный командир, иначе это самое «чуть не убили, сволочи» из древнего анекдота в его случае вполне могло лишиться и «чуть», и «не».
В тот день был сильный ветер в хвост, и расчеты пилотов дали осечку. Над полосой самолет просвистел так, что Борис и опомниться не успел. Выход был один — вести «Боинг» на второй круг. Вот этот второй круг и запомнился второму пилоту на всю жизнь. «Где-то тут елка росла», — пробормотал командир, направляя самолет прямо к отвесной скале. У Бориса тогда все внутри похолодело — какая, на хрен, елка! Высоту надо набирать, пока не разбились!!!
«Вот она, родимая», — обрадовался командир, увидев свой ориентир, и начал закладывать такой крутой крен, что, если бы пассажиры оказались не пристегнуты, попадали бы из своих кресел. Самолет, развернувшись, возвращался в прежнюю точку вдоль отвесной скалы. Борису упорно казалось, что, выпусти командир сейчас шасси — и можно будет ехать по скале, как ездят в цирковом аттракционе мотоциклисты. Со второго захода сели благополучно. Борису долго потом еще эта елка на стене каменного колодца во сне снилась, а Непал навсегда остался символом «безумства храбрых».
— Непал, говоришь, — очнулся вдруг Фадеев, — а я в свое время летал в Катманду на «Ил-86».
— Да вы что?! — выпалил Андрей, мигом позабыв о своих счетах с командиром.
Михалыч тоже удивленно взглянул на Фадеева.
— Да, — Михаил Вячеславович, вспомнив молодость, просветлел, — после меня в Гималаях «Ил-86» не садился. А мы тогда выполнили шесть рейсов. Вроде как испытательные полеты.
— Как же, — Антонов нетерпеливо заерзал в кресле, — как вы рискнули?! «Ил-86» не может уйти на второй круг. А в Катманду ветер такой, что с первого раза редко сядешь. Или туман — хоть глаза выколи!
— Так ты, — Фадеев с уважением, которое для Михалыча было как бальзам на душу, посмотрел на Антонова, — там бывал?
— Еще бы, — губы Антонова расплылись в улыбке, — из всех наших только я выполнял рейсы в Непал. Сорок семь раз садился.
— Ого, — присвистнул Фадеев.
— Вот я и не понимаю, — Антонов возбужденно зачастил, глаза его снова горели, — как в такой аэропорт можно было на «Ил-86» летать?! Это ж не приспособленная для экстремальных условий машина! А полоса в аэропорту короткая, со всех сторон скалы.
— Машина прекрасная, — хмыкнул Фадеев, — если у пилота голова и руки из того места растут! А если нет — тут уж ни «Эйрбасы», ни «Боинги» не помогут. Видел я там три разбитых «Эйрбаса» на скалах. До сих пор, поди, лежат.
— Да нет, — Антонов вздохнул, — убрали. Михаил Вячеславич, расскажите про «Ил-86» в Катманду. Это ж фантастика!
— Ну, — Фадеев довольно ухмыльнулся, — фантастика не фантастика, а контракт на перевозку югославских солдат мы тогда выполнили, а заодно испытания провели.
— Это как? — не понял Михалыч.
— А так, — Михаил Вячеславович сиял хитрой улыбкой, — разрешения на постоянные полеты в Непал у «Ил-86» не было, тут Антонов прав: и на второй круг не уйти, и полоса подлиннее нужна. Но руководство наше пробило в правительстве шесть экспериментальных рейсов. С условием, что летчик-испытатель будет летать.
— Так это он пилотировал? — разочарованно выдохнул Антонов.
— Нет, — Фадеев бросил на Андрея испепеляющий взгляд, — испытателю нашему до Коккинаки далеко было. Я и взлетал, и сажал. Испытатель наш только поскуливал от страха в правом кресле, а потом и вовсе отказался летать. Ему, видите ли, жизнь дороже. А мы тогда в самом соку были, молодые, горячие. Чем труднее — тем лучше! Там, знаешь ли, особенность такая была. На шести тысячах метров нужно решение принимать — идти на посадку или лететь на запасной аэродром, в Дели. «Ил-86» на второй круг не зайдет, есть такое дело. Вот вам картина. Снизился до шести тысяч, запроси у диспетчера погоду. Если ветер там или туман, не рискуй.
Но один раз мы чуть было не пропали. Диспетчер нам: «Сажайте, только быстрее — идет туман». И пришел этот самый туман раньше, чем мы. Вошли в глиссаду, а не видно ни зги: сплошное молоко вокруг. Я говорю второму и механику нашему: «Увидите огни, орите, что есть дури, — правее, левее или прямо». Там в торце полосы огни кроваво-красные горят, но сквозь туман даже их не было видно. Вдруг слышу — орут: «Огни! Прямо!» Приземлился на ощупь. Закрылки. Тормоза. Встали. Сидим мокрые как мыши. А из динамика перепуганный голос диспетчера: «Русские, вы где? Где вы? Мы вас не видим».
Слушатели восхищенно молчали, Андрей даже рот приоткрыл от изумления. Кроме благоговения внимательный Борис Михайлович ничего другого в его взгляде не рассмотрел: ни привычной надменности, ни насмешки. Мастерство пилота — великая вещь! Искусство. Все равно, что картина гениального художника или музыка талантливого композитора. До дрожи пробирает.
— Чего, хлопцы, притихли? — польщенный восторгами коллег улыбнулся Фадеев. — Раз пошла такая пьянка, вот вам еще один анекдот. На тему тумана. Диспетчер вызывает борт: «Ответьте! Ответьте! Не можем связаться с вами. Если слышите, качните крылом». А в ответ раздается: «Вас понял. Приземлился два часа назад. Если слышите меня, качните вышкой!»
Под дружный гогот Фадеева, Антонова и Михалыча раздался звонок интерфона.
— Старший бортпроводник Аверин. Докладываю. Есть готовность воздушного судна! Начинаем посадку пассажиров.
— Вот и славненько, — обрадовался Фадеев.
Он потянулся в кресле и в нетерпеливом предвкушении погладил штурвал. Скоро, уже совсем скоро пассажиры зайдут на борт. Закроют дверь, отгонят трап, и «Боинг-747», почувствовав его уверенную руку, послушно поднимется в небо.
Глава 2
Кирилл нашел свое место в салоне самолета, положил сумку на багажную полку и подумал, что все складывается как нельзя лучше. От Дуси он избавился, заодно с Кристиной, на рейс успел, даже поднялся на борт одним из первых. А то, что какая-то там Дарья Морозова не сделала на него должную стойку, — мелочи жизни. Кто ее знает, может, с ориентацией у девушки не все в порядке: слишком много в ней странностей.
Кирилл сел на свое место и задумался. Удивительно, но короткий эпизод знакомства с Морозовой никак не выходил у него из головы.
Николаев уже давно приобрел одну полезную особенность: он всегда с легкостью угадывал женские мысли и мог предсказать реакцию любой особи женского пола на собственную персону, а заодно и сценарий дальнейшего развития событий. Включая момент входа в глиссаду. Только вот в случае с Морозовой его умение не сработало: сколько он ни вглядывался в ее лицо и в глаза, никак не мог понять, что у девушки на уме. Выглядело все так, словно он, известный актер, герой-любовник, давно потерявший счет победам, ее не интересует! Ну разве что в самом начале в глазах Дарьи промелькнул восторг. И только для того, чтобы через пару секунд бесследно исчезнуть.
Дарья не заигрывала с ним, не кокетничала, что само по себе было странно для девушки ее возраста и такой привлекательной внешности: одни только громадные глаза, в которых пряталась нерастраченная страсть, чего стоили! В какой-то момент Кирилл почувствовал, что теряет контроль над собой, глядя в ее зрачки. А ведь с ним уже много лет ничего подобного не случалось. И что в ответ? Раздражение, которое эта Даша не слишком трудилась скрыть.